Коллеги.... автору что, каждый шаг описывать, каждый чих? Имейте благоразумие...
А то получится:
Авраам родил Исаака; Исаак родил Иакова; Иаков родил Иуду и братьев его; Иуда родил Фареса и Зару от Фамари; Фарес родил Есрома; Есром родил Арама; Арам родил Аминадава; Аминадав родил Наассона; Наассон родил Салмона; Салмон родил Вооза от Рахавы; Вооз родил Овида от Руфи; Овид родил Иессея; Иессей родил Давида царя; Давид царь родил Соломона от бывшей за Уриею; Соломон родил Ровоама; Ровоам родил Авию; Авия родил Асу....

Продолжать?

Итак, понеслась....

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Корабли в Зурбагане

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Отступление
Из мемуаров А. Велесова
Изд. М., Товарищество
И. Д. Сытина и К -Б.
1884 от Р.Х./29 Э.О.В.. /гг.
«...разжал кулак. На потной ладони лежала флешка - прощальный презент профессора.
- Ознакомьтесь, Сергей Борисыч. Только, если можно, не сейчас - вот проводите нас, тогда и изучите, не торопясь. По-моему, это может вам сильно пригодиться. Да и нам тоже.
- Вам? Так вы допускаете...
- В этом мире, голубчик, ничего нельзя исключать. - улыбнулся Груздев. Сейчас он напоминал старика-ученого из старых комедий, вроде «Антон Иванович сердится» или «Сердца четырех». - Если уж мы сумели однажды пройти этим маршрутом - что мешает проделать это снова? Так что до встречи - и, надеюсь, достаточно скорой!»
***
Признаться, я изрядно нервничал, когда вечером того же дня вставлял флешку в ноутбук. Севастополь гудел, как растревоженный улей - прощание с  «потомками» не оставило в стороне никого. Ушли не все: стоял на бочке, посреди Южной бухты  «Морской бык»; потрепанные гидропланы отдыхали в эллингах, у пирса будущей Минной стенки покачивался калека-«Заветный». Его команда  почти в полном составе присоединилась к своему командиру, и теперь офицерам, кондукторам, матросам предстояла непростая задача - вернуть миноносец к жизни. Это в 1916-м году он считался старьем, здесь же это настоящий кладезь высоких технологий. Пока же старика «Заветного» изрядно ощипали - сняли прожектора, орудия, пулеметную установку. Один из минных аппаратов переставили на винтовую шхуну «Аргонавт», и та последней оставшейся у нас торпедой (да простят меня современники - терпеть не могу этого словечка «крайний»; я не летчик и не спецназовец, и не хочу коверкать литературный язык) отправила на дно линкор  «Джеймс Уатт». Погром вышел солидный: недаром варненский набег прозвали «второй Чесмой», подобно тому, как альминское побоище европейская пресса хором именует «вторым Трафальгаром».
В чем-то они правы: эти сражения удивительно похожи, если, конечно, закрыть глаза на некоторые технические новшества.  Но об этом в газеты просочилось на удивление мало сведений, зато все наперебой превозносят достижения России в новом виде войны на море - минной. И если за Каналом все, от таблоидов до «Таймс», поносят московитских варваров за нарушение джентльменских законов войны,  то на материке реакция иная:  от сдержанного оптимизма до злорадства.Всех переплюнула нью-йоркская «Геральд». Эта газета никогда не упускала возможность пнуть британского льва, и отреагировала на сообщения о варненской катастрофе призывом: изучить русский опыт и завалить минами британские гавани.  А где не получится - послать в атаку сотни минных катеров конструкции генерала Тизенгаузена. Правда, лицензию на их производство надо еще приобрести, но «Нью-Йорк Геральд» выразила готовность возглавить кампанию по сбору средств. Что ж, порадуемся за американцев - идея безусловно, хороша.
***
Но я отвлекся.
Флешка. Самая обыкновенная, на 8 гигов. И единственный файл, открывшийся в текстовом редакторе. Не стану приводить послание Груздева целиком, оно есть в любом учебнике по новейшей истории, не говоря уж о специальных трудах.
Я не разбираюсь в хронофизике, и не успел хоть немного восполнить этот пробел до отправления экспедиции. События развивались слишком быстро:  визит на Лубянку, предложение Андрюхи Митина, включение моей персоны в руководство Проекта, подготовка... А потом и вовсе стало не до науки. Груздев,  к которому я мог бы обратиться за помощью, валялся в отключке, е его помощник Валя Рогачев, мало что успел объяснить: времени не хватало катастрофически, и наши беседы носили крайне поверхностный характер.
Если коротко, то Груздев сравнивал поток «мировых линий», содержащий и нашу собственную и ту, на которой мы оказались в 1854-м году, с пучком соломинок.  Эти «соломинки» параллельны, аккуратно уложены одна к одной. Время и события текут на них одинаково, да так, что отличить одну от другой невозможно. 
Наши хронофизики выяснили, что в прошлое можно переместиться на любой промежуток времени. Но - только не на свою, а на чужую мировую линию.  Иначе возник бы известный из фантастики парадокс, нарушение причинно-следственной связи. Но если отправиться в прошлое других «соломинок» - ничего подобного не произойдет.  Там можно вытворять что угодно, на вашей реальности это не отразится.
Итак, теорию, необходимую для постройки «машины времени»,  имелась. А вот  воплощение ее «в металле» требовало сумасшедших затрат. Государство, при всей грандиозности этой затеи, не собиралось сорить деньгами  ради удовлетворения любопытства горстки историков. Возможность же заглянуть в будущее - это совсем другое дело,  объяснили Груздеву те, кто принимал решения. Будущее -  бездонный кладезь знаний и технологий; попасть туда - все равно, что воплотить конспирологическую теорию о «ништяках» со сбитых тарелочек, до сих пор питающих американский прогресс. Ради такого можно пойти на любые расходы.
Груздева, не меньше чем его заказчиков, занимала такая перспектива. Но когда дело дошло до практики, возникло препятствие.
Отправиться в прошлое несложно: задаешь дату и случайным образом попадаешь на одну из бесчисленных (в прямом смысле слова!) соломинок - «мировых линий.  Обратный Перенос тоже не составляет проблемы: у путешественника есть устройство-«хрономаяк»,  настроившись на который его и «выдергивают» назад. А вот повторить первое путешествие намного сложнее. То есть, снова отправиться в прошлое можно без  труда, но это опять будет случайный выбор - и вы наверняка   попадете  на другую «соломинку», где не встретите никаких следов предыдущего визита. Нетрудно ошибиться,  когда вариантов бесконечно много....
С  перемещением в будущее дело обстоит еще сложнее. Нельзя просто взять прыгнуть вперед случайным образом, надо точно задать параметры конкретной «соломинки», иначе  Перенос не состоится. А как это сделать, если невозможно отличить одну от другой?
Использовать, маяк?  Казалось бы, чего проще: отправиться наугад на любую из «мировых линий», оставить в надежном месте маяк, обеспечив питанием на ближайшие несколько сотен лет,  и все - можно  путешествовать в будущее этой «соломинки», ориентируясь на приводной сигнал.
Но тут есть одна тонкость. Дело в том, что время на «соломинках» течет одинаково: предположим, мы поставили маяк в 1854-м году, вернулись домой и... чтобы навестить 1900-й год помеченной таким образом «мировой линии, нам придется прождать те же 46 лет!  Так им образом, затея с путешествиями в будущее теряла всякий смысл. Но Груздев не был бы Груздевым, если бы не сумел обойти и это ограничение. 
Если соломинка теряется в пучке - как ее там найти?  Правильно. Сделать так, чтобы она выделялась! Например, изменить течение событий на «соломинке»-«мировой линии»  так,  чтобы они не совпадали с тем,  что творится на соседних («хроноконгруэнтных», язык сломишь с этой терминологией!) «мировых линиях». Это отличие позволит «опознать» нужную вам  «соломинку» и настроиться на нее без всякого маяка. 
Беда в том, что  пресловутая «ткань Реальности» - чрезвычайно упругая субстанция. Если ее потревожить, а потом оставить в покое, то она  быстро вернется к «естественному» ходу событий. А значит, вмешательство должно быть таким значительным, чтобы следы его как можно дальше простирались в прошлое. Ведь чем они заметнее - тем проще будет хронофизикам навести на отмеченную таким образом «соломинку» аппаратуру Переноса. 
А значит, нельзя останавливаться на достигнутом. Да, мы изменили ход событий в 1854-м,  но гарантия, что их последствия не «рассосутся» в мировом, так сказать, масштабе, лет через сто? А Груздеву надо, чтобы различия давали о себе знать как можно дольше.
Для этого   он обещал послать новую экспедицию, самое позднее, через полгода. А дальше... как там говаривал последний советский генсек? «Расширить и углубить». Сделать расхождение здешней истории с «генеральной линией» таким значительным, чтобы оно не сгладилось и через сто, и через двести, а может, и  через тысячу лет. И вот тогда...
Я перечитал письмо Груздева, закрыл файл и, чуть помедлив, потянулся к шкапчику, заменявшему мне бар. Как хотите а без поллитры это не переварить.»

Отредактировано Ромей (11-06-2017 09:25:51)

II
Гидросамолет  «Финист», б\н 3
лейтенант Реймонд фон Эссен
С высоты эвакуационный караван выглядел беспорядочным скопищем разномастных судов, кое-как разбросанных по морской глади. Вот махина «Березани»: палуба заставлена броневиками, танками, грузовиками, разношерстыми авто.  Про бортам пришвартованы портовая землечерпалка и барказ-кабелеукладчик; совместными усилиями им еле-еле удалось сдвинуть с места тяжело груженый транспорт. Дальше старушка-«Котка», она же посыльное судно №4 с миноносцем «Строгий» на буксире, за ним  «Живой», еще один доцусимский «угольщик». Рядом с миноносцами - плоская калоша наливной баржи на буксире у пароходика-парома, баржа-грязнуха, переполненная штабелями снарядных ящиков и бочек с газойлем так, что палуба опустилась едва не вровень с водой. Следом еще одна, на которой громоздятся два маневровых паровозика из портового хозяйства и укрытые брезентовыми чехлами шестидюймовые мортиры.
За баржами тянется самая нелепая процессия, которую Эссену доводилось видеть.  Выдумка Андрея Митрина:  пятнадцать железнодорожных цистерн с нефтью, газойлем, соляровым и моторным маслом  сняли с платформ, скрепили по три, по наскоро сооруженным дощатым слипам   спихнули в воду, и сцепив вереницей, выволокли в море. Так и болтается эта гирлянда, прихотливо изгибаясь по воле волн...
В стороне от этого плавучего паноптикума - элегантный силуэт «Алмаза», слегка  подпорченный коробкой ангара. На траверзе гидрокрейсера замер «Адамант», рядом с ним - настороженный «Казарский».
Эссен снизился, приветственно покачал плоскостями. На палубах черно от людей: швыряют в воздух шапки, фуражки, машут вслед.
Под крыльями «Финиста» с номером «3» промелькнули мыс Херсонес,  Казачья, Песочная и Карантинная бухты; показались на внутреннем рейде колонны парусных линкоров. Вот уж не думал еще раз увидеть Ахтиярскую бухту с воздуха, усмехнулся Эссен. Не ту, что знакома с благословенных довоенных лет:   битком набитая эсминцами и дредноутами, стелется над волнами угольным дым да  взревывают то и дело судовые сирены, перекликаясь со свистками портовых паровичков. И не ту, что повидали у «потомков»: нарядная бухту нарядного города, где на смену броне и калибрам пришли круизные лайнеры, утыканные антеннами пограничные сторожевики,  бесчисленные яхты, прогулочные теплоходики, катера.  Эта - совсем другая,  хоть и  отгородилась от моря  угрюмыми ярусами Константиновской батареи. На ее дне не  догнивают обломки нахимовских фрегатов - вот они, стоят в грозном строю, ощетинясь с бортов тяжелыми орудиями...
В первый раз,  в сентябре 1854-го, Эссен сделал три круга над бухтой, над мачтами кораблей, сел, подрулил на своей М-5 к Графской пристани и выбрался на ступени белого инкерманского камня, в ожидании когда кто-нибудь посмелее подойдет к гостю с небес.
«Ничего, с тех пор севастопольцы привыкли к летающим машинам...»
От борта фрегата оторвалось ватное облачко и поплыло по ветру. И еще, и еще -  корабли сначала вразнобой, а потом вместе, дружными залпами приветствовали долгожданного гостя. Эссен снизился до самых клотиков,  пролетел вдоль линейной шеренги. Бортмеханик сдвинул на полозьях дверь (пушечный рык сразу наполнил кабину) и, одну за другой стал выпускать сигнальные ракеты - красные, синие, белые.  Одни лопались яркими звездами, другие повисали над бухтой на парашютиках, третьи взлетали по дуге, волоча за собой хвост цветного дыма.
По исчерченной волнами глади побежала, волоча белопенный след, шустрая водомерка. Оторвалась от воды и стала неторопливо  набирать высоту.
Эссен пригляделся - на носу ясно различались цифры «37». Его бывший аппарат.
«Что ж, вот мы и дома?»