По тексту прошелся, главы заменил. Вот ведь слово-паразит в письменной речи приклеилось!

Глава 1.9
Госпиталь, в который перевезли раненых, оказался недалеко от вокзала, доехали быстро. Палаты были большими, по размеру подходящими для учебных классов. Северова поместили в одну из  командирских  рядом с большим окном. В него были видны одно- и двухэтажные деревянные дома, голые деревья и сугробы. Короткий ноябрьский день угасал, за окном тихо шел снег.
Все соседи Северова имели серьезные раны, полученные относительно недавно, поэтому разговаривали между собой нечасто. В палате было шестнадцать коек, заполнены были все. Несколько человек лежали с ожогами, видимо летчики или танкисты, никто не стонал, молча сопели и терпели боль. Три человека были особенно тяжелыми, они редко приходили в сознание, иногда что-то бормотали, наверное в бреду. Сам Олег чувствовал себя неважно, поднялась температура, бок стал болеть намного сильнее. Сознание стало мутным, звуки доходили как сквозь вату, чувство времени размылось. Медсестра, проверявшая раненых, позвала к Олегу врача. Тот подошел, потрогал ему лоб, померил пульс и что-то отрывисто сказал. Северов не понял сказанного, но подошедшие санитары переложили его на каталку и привезли в операционную.
Очнулся Олег, когда на улице стало светать. Он лежал в другой палате, меньшего размера. В углу стоял стол, горела настольная лампа. За столом сидела женщина в белом халате и делала записи в журнале. Заметив, что Северов очнулся, подошла к нему. Зверски хотелось пить, но, видимо, было нельзя, так как она только смочила ему губы мокрой марлей и сделала пару уколов. Какое-то время она периодически тормошила Олега, не давая ему снова заснуть. Первое время он не чувствовал боль, потом она вернулась, но это была уже знакомая боль от самой раны. Летчик вяло подумал, что во время последней операции ему еще раз почистили рану в боку. В прошлый раз это сделали недостаточно тщательно, через некоторое время произошло нагноение, отсюда и температура. Пришедший через некоторое время хирург, здоровенный лысый дядька, осмотрел Северова и остался доволен. Температура спадала, на следующий день Олегу разрешили понемногу пить и перевели обратно в обычную палату. У подошедшего врача Северов попросил принести одежду.
- Ты куда собрался? – удивился доктор. – Тебе еще лежать и лежать!
- Завтра я встану, - спокойно сказал Олег. – Я сам могу ходить в туалет. А как мне пройти врачебно-летную комиссию? Куда надо для этого ехать?
Врач засмеялся.
- Ну ты и торопыга! Недельку надо полежать, а там видно будет. Пару месяцев ты у нас проведешь, тогда и посмотрим. Но по моему опыту могу сказать, после собственно лечения тебе еще отпуск будет положен для выздоровления. Так что если все будет хорошо, то весной можно попробовать и комиссию пройти. Но не раньше!
- Встану я завтра, а через недельку можно будет и о выписке подумать. Вот увидите.
- Завтра я тебе разрешу начать есть, юморист.
Врач похлопал Олега по здоровому плечу и ушел, а раненые стали с интересом его разглядывать.
- Ты откуда такой шустрый, малец?
- Я не малец. Младший лейтенант Олег Северов, 101-й отдельный ближнебомбардировочный авиационный полк, летчик.
- Слышь, Петя, коллега твой, летун!
- Я истребитель, а он бомбер! – с достоинством ответил Петя, парень лет двадцати пяти, обритый наголо, со следами ожогов на лице.
- Я тоже истребитель, начинал в 12-ом иап, Юго-Западный фронт. Потом попал в бомберы, так получилось.
И Олег кратко рассказал про свои перемещения по полкам. Его слушали внимательно, не перебивая, а потом засыпали вопросами. Некоторые из соседей тоже попадали в окружение, но чтобы целых три раза выходить из вражеских тылов… Таким мог похвастаться только один человек, жилистый черноволосый капитан из армейской разведки. Сергей, так его звали, послушав рассказ Северова, задал несколько вопросов, после чего заявил:
- А ты не врешь! Я сначала подумал, что ты краснобай тыловой, уж больно невероятные вещи рассказываешь. Но сейчас вижу, нет, не врешь! Да и слышал я кое-что об одном деле. Ты ведь последний раз в полосе нашей армии выходил. Я около Губичей тогда не был, но мне ребята рассказывали.
- Подожди, а ты знаешь, что с экипажем танка дальше было?
- Знаю. Танк через три дня немецкие пикировщики покорежили, но экипаж не пострадал. Знаю, что капитан-артиллерист, Потапов, кажется, батарею под командование получил. Его к награде потом представляли, к ордену Красной Звезды. В конце сентября он уже артполком командовал, ранен был, в госпиталь увезли. Танкисты уехали новые машины получать. Подполковник танковой бригадой у нас в армии командовал, а сержант у него в экипаже был. Когда меня ранили, они живы были. Два раза из подбитых машин выбирались, легкие ранения получили, но в строю оставались. Их тоже к наградам представляли, но к каким, я не помню.
Эти новости добавили Олегу хорошего настроения и он незаметно выключился из разговора, а его соседи принялись с новой силой обсуждать свой фронтовой опыт, рассказывать всякие замечательные истории.
По настоянию Северова на следующий день ему принесли белье и больничный халат. Посмотреть на его потуги пришли оба врача. Шумного лысого здоровяка звали Владимир Александрович, а второго, небольшого роста – Валентин Сергеевич. Под их удивленными взглядами Олег пошаркал ногами в сторону туалета, отказавшись от помощи подскочившей санитарки.
Потянулось неторопливое больничное времяпровождение. Есть Олегу можно было все, без всяких ограничений. Кормили неплохо, можно было надеяться даже на некоторое восстановление прежнего веса. Процедур было немного – перевязки да смазывание швов на лице какой-то мазью. Массу свободного времени Олег посвящал неторопливым беседам с соседями по палате, чтению газет и художественной литературы из небольшой  больничной библиотеки и размышлениям об авиационной спасательной службе. Свое нахождение в госпитале Северов решил использовать с толком и обдумывал структуру такой службы и основные принципы ее работы. Также прикидывал специальный курс выживания для летчиков, то, что в свое время не доделали с Ларионовым.
Сюрпризом для обитателей госпиталя стал небольшой концерт в исполнении детей из окрестных школ. Тут уж расчувствовались почти все, как говорится от мала до велика. У многих были дети, младшие братья и сестры. Раненые вспоминали свои семьи, дарили детям «сэкономленные» кусочки сахара, у некоторых даже нашлось немного печенья и конфет. В общем, вечер удался, довольны остались все.
Северов, видя оживление соседей, впал в легкую меланхолию. Вспоминал, как встречал праздники в прежней жизни, с родителями, бабушкой и дедом. В той взрослой жизни он был одинок, а что сейчас изменилось? Никто и нигде не ждет, даже всех друзей, которых успел приобрести в этом мире, и тех растерял, всех до одного.
В госпитале почти все ищут своих сослуживцев, Северов не был исключением. Когда он стал более-менее свободно ходить, то поинтересовался, много ли находится на излечении летчиков. Оказалось, что немало. Олег выяснил, что лейтенант Ларин в госпитале не числится. Удалось узнать также, что его нет и в числе умерших от ран, не было и в числе умерших, снятых с санитарного поезда, который доставил Олега в Вологду. Видимо, он либо умер еще до погрузки на поезд, либо лечится в другом госпитале. К своему огромному удивлению в палате на другом конце коридора нашелся Вася Пильченко – бывший комэск-1 из его бывшего 12-го полка. Бывший, потому, что у Васи не было ступни на левой ноге. Держался он неплохо, хотя было видно, что иногда на него накатывает жуткая тоска от осознания того простого факта, что он уже никогда не увидит солнце вровень с собой из кабины самолета. Олегу он искренне обрадовался, хотя раньше недолюбливал из-за того первого учебного воздушного боя. У Васи было уже семь сбитых и он небезосновательно метил в заместители командира полка после ожидаемого вскоре присвоения капитанского звания. Но дело было вовсе не в карьере, думать о ней во время такой войны не приходило в голову. Дело было в ощущении, что остался на обочине большой дороги, а твой полк, да и вся армия идут мимо, и ты уже никогда не сможешь занять свое место в строю. И даже осознание того, что теперь не надо рисковать своей жизнью, не приносило никакого облегчения. Василий был согласен рисковать, да что там, он был согласен даже быть уверенным в том, что погибнет в бою, но снова, хоть недолго, будет держать в руках ручку управления, снова нажмет гашетку и увидит, как трассеры впиваются в тело вражеского самолета, как он падает, объятый пламенем на землю, на которую его никто не звал. Северов прекрасно понимал его состояние, поэтому  рассказал ему о Дугласе Бейдере (или Бадере, как тут переводят его фамилию?), безногом английском истребителе. Упомянул и о летчиках первой мировой войны, Александре Прокофьеве-Северском и Юрии Гильшере. У Гильшера не было ступни левой ноги, а у Прокофьева-Северского правой ноги ниже колена, но эти люди летали, и не просто летали, а были очень результативными истребителями. Пильченко ухватился за эту информацию, как утопающий за спасательный круг.
Василий решил поговорить на тему протеза с врачами уже на следующий день и теперь увлеченно обдумывал новое дело. А вот его сосед, с интересом прислушивавшийся к их беседе, с подозрительным видом стал выспрашивать Олега, откуда тому известно про английского летчика и все такое. Северов посмотрел на него как на идиота и осведомился, что секретного в этой информации. Тот ничего не ответил, но по выражению его лица Олег понял, что тема гондурасского шпиона будет иметь продолжение. Ну и хрен с ним! Очень может быть, что местный особист не полный кретин.
Спрашивал Олег у Пильченко и о судьбе своих друзей, но тот мало что мог рассказать. Сбили его два месяца назад, сначала пытались спасти ступню, не получилось, ампутировали, заживление шло медленно. Он тоже писал Коробкову и недавно получил ответ, но в нем Павел Терентьевич просто поддерживал своего бывшего подчиненного и передавал от всех привет. По датам Олег понял, что на его собственное письмо Коробков мог и ответить, а вот получить ответ до ранения уже не мог. В тот же день Олег написал и Коробкову, и Сотникову, но подумал, что, с учетом скорости работы почты, столько в госпитале не проваляется.
Ежедневный обход и перевязки становились определенным ритуалом. Владимир Александрович, появление которого предваряли трубные звуки в коридоре (насморк, в Вологде не диковина), мял швы, хмыкал, звал Валентина Сергеевича, они хмыкали вместе. Отпуская Северова, имели озадаченный вид. Что их так озадачивало, Олег не понимал. Заживление шло просто замечательно, раны болели все меньше, сил прибавлялось с каждым днем. Прогноз на собственное тело не подвел, более того, все шло даже быстрее, чем Олег рассчитывал. Наконец, когда через неделю сняли швы, Северов не утерпел и спросил:
- Уважаемые товарищи доктора! Я вижу, что вы оба чем-то озадачены, а чем, понять не могу. Ведь все идет прекрасно, заживает как на собаке! Что не так?
- Все не так! – Владимир Александрович снова шумно высморкался. – В том то и дело, что заживает намного быстрее, чем обычно! Так быть не должно. Нет, здорово, конечно. Мы за тебя рады, но это какая-то медицинская загадка и мы разгадать ее не можем.
- Да ладно, Вова! – устало сказал Валентин Сергеевич, он был после ночного дежурства, сделал две длинные сложные операции вновь прибывшим раненым. – Не напрягай парня. Это у нас загадка, а у него наоборот, все отлично. Просто мы пытаемся понять, что вызывает такое стремительное, иначе и не скажешь, заживление. Представляешь себе, сколько людей мы спасем и вылечим, если с этим разберемся!
- Подождите, я подопытным кроликом быть не хочу! Мне обратно на фронт надо!
Тут даже Владимир Александрович засмеялся:
- На кролика ты точно не похож! Да никто на тебе опыты ставить и не собирается. При современном уровне медицинской науки нам, похоже, с этим не разобраться. Так что выздоравливай дальше. Понаблюдаем за тобой еще недельку, а там, кстати, и врачебно-летная комиссия будет собираться.
Хирурги объяснили Северову, что повреждений внутренних органов у него не было. Вся проблема была в двух вещах: в большой кровопотере и в том, что в рану попали осколки снарядов, кусочки обшивки самолета и материалов его одежды. Но все это они вычистили и дело сразу пошло на поправку. И организм восстанавливался очень быстро. Олег это и сам чувствовал. На скудноватых больничных харчах он, конечно, не восстановил несколько уменьшившуюся мышечную массу, но очень надеялся в недалеком будущем это сделать. Начал потихоньку делать гимнастику, разминал мышцы и связки, делал дыхательные упражнения. И с удовольствием чувствовал, как тело отзывается на его действия. Разумеется, ни о каких полноценных тренировках примерно еще месяц не может быть и речи, но потихоньку нагружаться можно, только быстрее заживать будет.
Соседи по палате с интересом наблюдали за его небольшими тренировками, некоторые, с разрешения врачей, стали заниматься вместе с Олегом. В основном дыхательная гимнастика, конечно. Но были и такие, кто ворчал. Пара человек явно хотела задержаться в госпитале подольше, это было заметно. Страх смерти, нежелание возвращаться на фронт, иногда какое-то глухое отчаяние и тоска безраздельно владели ими. Собственно, на фронт не рвался практически никто. Просто у большинства было все в порядке с чувством долга, они хотели как следует вылечиться, чтобы снова бить врага, а не ползти в его сторону откровенными доходягами. К тому же существование в госпитале их несколько угнетало осознанием какой-то неполноценности по сравнению со здоровыми людьми, желанием доказать в первую очередь самим себе временность такого состояния. И даже стремлением к прежней идентификации. В госпитале ты просто ранбольной, вне зависимости от звания и прежней должности. Такой, как все. Не капитан или лейтенант, не комбат или комэск. «Товарищи ранбольные, на уколы!» И кто придумал это идиотское «ранбольные»? Жизненная энергия требовала выхода. Хотелось побыстрее поправиться, чтобы снова шагать по покрытой снегом земле, слушать тишину зимнего леса или пение птиц весной, улыбаться встречным девушкам, которые с интересом смотрят на тебя, такого сильного и геройского. Ощущать духовный резонанс с теми сотнями и тысячами людей в такой же форме, которые и составляют сложный единый организм твоей роты, батальона, батареи, полка. Чувствовать ответственность за их жизни и доверять им свою жизнь. Да, это и есть настоящая полноценная жизнь, даже если она окажется не настолько долгой, как хочется. И к тем, кто показывал свою слабость, относились со смешанным чувством брезгливости, презрения и, как ни странно, иногда жалости и недоумения. Как взрослый человек может себе такое позволить? Так распуститься, так бояться врага…
Мрачным ранним утром 25 ноября Северов постучался в ординаторскую. Владимир Александрович сидел на диванчике с видом смертельно уставшего человека и отстраненно наблюдал в окно за сидевшими на соседнем дереве синицами. Олег сразу оценил его состояние и стал тихо закрывать дверь, но хирург его заметил:
- А, летчик! Заходи. Про врачебно-летную комиссию спросить пришел?
- Да, но я в другой раз зайду, отдыхайте и извините за беспокойство.
- Ерунда. Главное, что все живы… Так, про комиссию! Будет в декабре, точно число не скажу. Я тебя запишу.
Олег поблагодарил Владимира Александровича и вышел, оставив хирурга хоть немного отдохнуть – тот всю ночь оперировал вновь прибывших тяжелораненых. И вот результат, никто из них не умер, он дал им шанс на дальнейшую жизнь.
Через несколько дней после разговора с Васей Пильченко о безногих летчиках на Северова наконец обратил внимание особист. Мужичок лет тридцати пяти, совершенно невыразительной внешности, похожий на тихого алкоголика постоянно слезящимися глазами и красным носом. Сидел он в холодном кабинете, поэтому был в фуфайке и валенках. Разговор начал вяло, как бы для проформы, но взгляд! Это был взгляд умного и хитрого человека, это был взгляд наводчика противотанковой пушки на приближающийся танк противника, взгляд снайпера, выжидающего, когда вражеский офицер высунется из окопа. Олег мысленно проклял и особиста, и не в меру бдительного ранбольного, чтоб ему укол неудачно поставили, да и вообще систему, в которой от своих ждешь неприятностей не меньше, чем от врага. Но ничего особенного не произошло. Особист со сложной и редкой для русского человека фамилией Иванов оказался нормальным мужиком. Через некоторое время, поспрашивав у летчика об источнике сведений, о службе, он усмехнулся и заметил, что формально он сигнал отработал. После этого разговорились уже как нормальные люди. Иванов получил место старшего оперуполномоченного особого отдела, работающего с тыловыми подразделениями, после тяжелого ранения и мечтал вернуться обратно на фронт. А воевал он тоже на Юго-Западном. Расстались, пожав друг другу руки и пожелав скорейшего выздоровления.
Кроме разминок и бесед с соседями делать было нечего, поэтому свободное время Олег занимал чтением. В первую очередь читались, естественно, газеты. Они и сводки Совинформбюро по радио были основной пищей для рассуждений, особенно по вечерам. Северов перечитал первую часть «Порт-Артура» Степанова, «Хождение по мукам», «Аэлиту», «Гиперболоид инженера Гарина», первые две части «Петра Первого» Толстого. Олег в прошлой жизни где-то вычитал мысль о том, что жители прошедших эпох не являлись по сравнению с жителями конца 20-начала 21 века более тупыми. Просто они жили во время с гораздо меньшей информационной насыщенностью, поэтому медленнее соображали и гораздо хуже работали с большими массивами информации. Северов переместился всего на семь десятков лет назад, поэтому сравнение было, наверное, не очень корректным. Лучше было бы сравнивать эпохи, разделенные сотнями лет. Но Олег, размышляя на эту тему, пришел к выводу, что зерно истины здесь имеется. По крайней мере, по сравнению с большинством нынешних современников он соображал действительно намного быстрее и постоянно испытывал информационный голод, поэтому читал быстро и много.
Впрочем, его мысли занимала сейчас врачебно-летная комиссия, которую предстояло пройти, причем совсем скоро. И Олег очень надеялся пройти ее успешно, оба хирурга считали, что шанс у него неплохой.
И вот в 10 декабря этот день настал. Олег сидел на скамейке в коридоре в ожидании вызова на комиссию, ждать, скорее всего, предстояло долго, поэтому он смотрел в окно на происходящую неторопливую жизнь и слушал пожилую медсестру тетю Глашу, рассказывавшую ему последние городские и прочие новости. Тетя Глаша была небольшого роста полноватой старушкой, словоохотливой, доброй и рассудительной. Сейчас ее мысли занимал старший внук, который попал в артиллерийское училище. Приходилось ему там тяжело, это читалось между строк его писем, хотя парень ни на что не жаловался, наоборот письма были очень бодрые, даже слишком. Эта показная бодрость и настораживала тетю Глашу, хорошо знавшую характер внука.
- Ты вот тоже, не успел на ноги встать, уже снова на фронт просишься. Где это видано, после таких ран всего месяц прошел и на тебе, на комиссию!
- Да хорошо у меня все, тетя Глаша! Наши врачи меня до комиссии допустили, значит, здоровье и силы есть!
- И где ты только берешь их, силы эти! – вздохнула тетя Глаша.
- А вы все и есть мой источник силы. Вы, Владимир Александрович с Валентином Сергеевичем, вот тот мальчишка, - Олег показал в окно на мальчика лет десяти, тащившего по снегу санки с каким-то кульком, - вы все!
Неожиданно Северова вызвали на комиссию одним из первых и он пошел, провожаемый завистливыми взглядами тех, кто всерьез опасался ее не пройти либо был еще не допущен. Тетя Глаша перекрестила его вслед.
Как и ожидалось, члены комиссии были вполне удовлетворены его состоянием и озадачены очень малым сроком лечения. Проверка зрения показала полный порядок, динамометр Олег жамкнул от души, врачи заулыбались, объем легких оказался почти шесть литров. Читали его медицинскую карту, качали головами, снова читали, что-то обсуждали потихоньку, один из врачей периодически тыкал пальцев в бумаги. В качестве хирурга членом комиссии был Валентин Сергеевич, он помрачнел и Северов понял, что есть проблема. Пока врачи обсуждали здоровье Северова, его личным делом завладел черноволосый капитан с хищным острым носом и орденом Красного Знамени на гимнастерке.
- Я что-то не пойму, лейтенант, ты кто? Истребитель, штурмовик, бомбардировщик? Рекомендовать-то тебя куда?
- Я истребитель, товарищ капитан! А что до остального, так получилось. Не по моей воле.
Члены комиссии еще пошушукались и выдали свое заключение:
- Мы, товарищ Северов, не можем рекомендовать вас в истребительную авиацию, нагрузки там чрезмерно велики. Комиссия допускает вас до полетов на самолетах транспортной авиации.
- Да что же это такое! – в сердцах взмахнул руками Северов. – Я же истребитель! Сначала с И-16 на Су-2 пересадили, теперь в транспортную авиацию перевели, Р-5 или У-2 дадут. Я так скоро до ступы с метлой долетаюсь!
Члены комиссии засмеялись, а капитан строго сказал:
- Вы свободны, товарищ младший лейтенант!
Из кабинета Олег вышел на ватных ногах и тут же присел на кушетку. Ожидающие своей очереди летчики смотрели на него сочувственно.
- Что, неужели запретили летать? – взволнованно спросил лейтенант-штурмовик из соседней палаты. – Ой @ля, если тебе запретили, то я…
Тут его вызвали и он, оглянувшись на стоящих и сидящих около кабинета коллег, словно ища у них поддержки, зашел в открытую дверь.
Сколько времени Олег просидел, тупо глядя перед собой, он не знал.  Голове вертелись весьма мрачные мысли о злодейке судьбе. Люди воюют, а он будет в тылу мешки возить! Вроде и оставили на летной работе, а по факту… Что же делать?
- Думаешь, что теперь делать?
Северов поднял голову и увидел рядом с собой Валентина Сергеевича. Тот сел рядом и положил руку Олегу на плечо.
- Послушай меня! Ограничение у тебя временное. Понял? Временное! Ты на свой истребитель вернешься, но несколько месяцев надо подождать. И уж поверь, война за это время не кончится, ее на твой век с избытком хватит.
Хирург похлопал Олега по плечу и ушел, а тот остался переваривать полученную информацию. Немного успокоившись, Северов подумал, что шанс ему дан, надо просто им воспользоваться. Придется запастись терпением, но делать нечего.
Процедура выписки из госпиталя всегда приятна, хотя для Олега и омрачилась направлением в «воздушные извозчики». Для начала Олегу отдали плотно набитый и хитро завязанный вещмешок. Развязав замысловатый узел летчик с изумлением обнаружил свои швейцарские часы и бритвенные принадлежности, а также коробочку с орденом, который он так и не успел прикрутить. Затем Северов пошел получать одежду и здесь его ждало жестокое разочарование. Обмундирование было чистым, но старым, солдатским. Кубики на петлицах пришлось нарисовать химическим карандашом. Вместо сапог он получил ботинки с обмотками, шинель была старой, да еще и обрезанной. А в этой шапке, наверное, еще кто-то из декабристов шел пешком из Санкт-Петербурга в Забайкалье. Рукавицы дали также старые, солдатские, с указательными пальцами. В общем, обрядили так, что можно идти прямо на паперть за милостыней – настоящий бомж. Белье, к счастью, выдали теплое, иначе зимой на морозе в такой одежке долго находиться без риска здоровью нельзя.
Северов простился с медиками, заглянул к особисту и Васе Пильченко. Последний с энтузиазмом ожидал протез. Олег пожелал ему удачи. Борис Полевой еще не написал свою «Повесть о настоящем человеке», но Северов верил, что у Пильченко все получится. Особист, критически обозрев наряд летчика, заявил, что такого гавроша лично он непременно остановил бы для проверки, так что сразу посоветовал запастись терпением и не возмущаться, если станут требовать документы. Пожелав хорошему человеку удачи, Северов направился на вокзал.
Путь до Москвы занял сутки, утром следующего дня Северов, голодный, уставший и замерзший, прибыл, наконец, в управление формирования и комплектования ВВС РККА. Дежурный на входе не хотел пускать такое чучело и требовал привести себя в порядок, правда, не мог объяснить, как это можно сделать. Их перебранка привлекла внимание генерал-майора, спустившегося по лестнице и направлявшегося к выходу.
- Что у тебя, Пилипенко?
- Да вот, товарищ генерал-майор, настоящее чучело! Я ему говорю, чтобы привел себя в порядок, а потом шел на прием!
- Правильно говоришь! Иди, приведи себя в порядок, боец! – генерал с презрением оглядел Северова и повернулся, чтобы уйти.
- Товарищ генерал-майор! Разрешите обратиться!
- Ты что, боец, слов не понимаешь? – разозлился генерал.
- Я не боец, я младший лейтенант! И форма моя командирская вместе с самолетом сгорела, а другой в госпитале нет! – повысил голос Северов.
- Вот как! Дай свои документы! – генерал посмотрел их и повысил голос на дежурного. – Ты что, Пилипенко, с ума сошел! Ты не видишь, что он из госпиталя? Вместо того, чтобы помочь человеку, ты его мурыжить решил?! Пропусти немедленно и проводи к Белову!
Потом повернулся к Северову:
- Пройдешь с ним. Подполковник Белов тебе новое место службы определит.
Подполковник Белов оказался небольшого роста круглым дядечкой с основательной лысиной, кустистыми бровями и басом, сделавшим бы честь самому Шаляпину. Правда, из-за этого баса говор у него был невнятный, Олегу приходилось напрягаться, чтобы понять, о чем тот говорит. Сначала подполковник внимательно читал документы Северова, потом не менее внимательно их перечитывал, потом вздохнул и принялся перебирать их третий раз, перечитывая уже только некоторые из них. Летчик мысленно успокаивал себя тем, что голод можно и потерпеть, а вот то, что в кабинете было тепло, это большой плюс. К тому же ему предложили сесть, а не поставили по стойке «смирно» на неопределенное время.
Когда Белов вознамерился перебирать бумаги в четвертый раз, Северов не утерпел:
- Что-то не в порядке, товарищ подполковник?
- С чего ты это взял? – искренне удивился кадровик.
- Извините, - лейтенант приготовился ждать как минимум до обеда.
Однако, подполковник перестал изучать документы и принялся задавать вопросы. Его интересовало, как летчик-истребитель оказался пилотом Су-2. Северов рассказал, Белов кивнул и вновь погрузился в размышления. Потом, еще раз пройдясь вопросами по фронтовой биографии Олега, особенно интересовался выходами из вражеского тыла. Справки о результатах проверки особистами были приложены, но подполковник еще раз пошуршал ими. Лейтенант уже прикинул, что кантоваться ему тут придется до весны, но тот неожиданно улыбнулся и сказал, что Северов должен будет направлен обучение навыкам пилотирования ПС-84 (кто бы сомневался, такой порядок). Дальнейшее место службы будет определено по результатам обучения. Для оформления необходимо некоторое время, так что у него есть возможность пока пообедать и через два часа прибыть в соседний кабинет, где ему выдадут направление и проездные документы.
Когда Олег вышел на улицу, то сообразил, что пообедать вряд ли удастся. На ресторан денег нет, да и заходить в приличное место в таком одеянии просто неудобно, а талонов в столовую у него тоже пока не имеется. Придется обратиться к дежурному, может он подскажет, что делать. Вдруг у Северова появилось чувство, что на него кто-то смотрит, быстро обернувшись, летчик увидел Забелина, который с улыбкой его рассматривал. Олег заметил, что в петлицах у него присутствует ромб, повысили до майора госбезопасности.
- Хорош! – искренне восхитился майор. – Если бы тебя в другом месте встретил, подумал бы, что к заброске подготовили. Тебя что, на улице обобрали?
- Здравия желаю, товарищ майор госбезопасности! Нет, это я из госпиталя пробираюсь.
Владимир Викторович посмотрел на часы:
- Так, немного времени у меня есть. Давай рассказывай, как тебя угораздило. Кстати, а шел ты куда?
Узнав, что Олег решал проблему обеда и имеет целых два часа на ее решение, Забелин скомандовал следовать за ним и привел к машине, на которой они приехали столовую, в которой питались командированные в столицу сотрудники НКВД. Талоны у него оставались, так что майор велел Северову не переживать по этому поводу. За обедом, который летчик съел с большим аппетитом, он рассказал про свою службу после выхода из окружения, ранение и направление в транспортную авиацию. Забелин покачал головой:
- Да, досталось тебе.
Некоторое время он сидел молча, только отпивал чай небольшими глотками, потом вдруг приподнял бровь и сказал:
- Вот что! Ограничение у тебя временное? Временное! На У-2, конечно, тоже люди летают, но я тебе предлагаю машину посерьезнее освоить. Я сюда тоже самолетом добирался, так вот, есть место второго пилота на ПС-84 в отдельном авиаполку осназа ВВС. Базируется здесь, под Москвой. Не волнуйся, мешки в тылу возить не будешь! Полеты, в основном, в тыл врага. Я должен улетать, так что сейчас еду на аэродром, могу тебя командованию полка отрекомендовать. Пойдешь?
Северову хватило нескольких секунд, чтобы оценить ситуацию. В его положении ничего лучше не найти, это точно.
- Согласен, Владимир Викторович. Спасибо вам огромное.
- Вот и ладно. Сейчас иди к себе в кадры и жди. Им командир полка позвонит и вопрос решит.
Северов вернулся в управление формирования и комплектования ВВС и около четырех часов ждал, затем озадаченный таким поворотом событий кадровик выдал ему предписание, оглядел стоящее перед ним чучело и, качая головой, скрылся за дверью кабинета. Еще через полчаса кряхтящая и дребезжащая полуторка неспешно увозила младшего лейтенанта на Центральный аэродром, где базировались ПС-84 и ТБ-3 отдельного авиационного полка особого назначения ВВС РККА.

Генералы Петровский и Снегов были, наконец, выписаны из госпиталя. По-хорошему, надо было бы еще подлечиться, но обстановка на фронте не позволяла спокойно лежать на больничной койке или отдыхать в санатории. Состояние здоровья было признано удовлетворительным и выписку им назначили на один день. Когда об этом стало известно, они получили приказ сразу из госпиталя прибыть к Начальнику Генерального Штаба РККА маршалу Шапошникову. Было понятно, что речь пойдет не столько о новом назначении, сколько о докладных записках. Петровский и Снегов были эрудированными военачальниками, имеющими, к тому же, пусть и небольшой, но успешный опыт боевых действий против немецких войск. И теперь, вызванные к Шапошникову, готовились комментировать и отстаивать свой совместный труд. А еще они договорились для себя, что Снегов будет проситься к Петровскому начальником штаба. Меньше, чем на армию назначить не должны, ведь Леонид Григорьевич уже был назначен командармом до своего ранения. А если предложат что-то большее… Справятся и с бОльшим!
Они не знали, что прочитав их докладные записки, Шапошников пришел в большое волнение. Он показал записи только двум людям – своему заместителю Василевскому и своему предшественнику Жукову. У Жукова не было времени подробно познакомиться с их содержанием, он постоянно мотался по фронтам. Но даже беглого взгляда хватило, чтобы Георгий Константинович в своей обычной лапидарной манере сказал:
- Логично и убедительно! Надо немедленно докладывать Верховному! Можете рассчитывать на мою поддержку в этом вопросе.
И снова уехал на фронт. Александр Михайлович Василевский документы изучил внимательно и был полностью согласен с Жуковым. Борис Михайлович доложил Сталину, тот взял их на изучение. Изучал их довольно долго, хотя обычно он даже объемные материалы читал быстро. Было очевидно, что он не просто читает, но и обдумывает. Целую неделю он не упоминал о них, а потом попросил Шапошникова остаться после заседания Ставки ВГК.
- Что Вы думаете об этих документах, Борис Михайлович?
- Я боюсь, товарищ Сталин, что мне трудно оценить их в полном объеме. Сначала выскажусь по поводу чисто военных вопросов. Я взял на себя ответственность и ознакомил с ними товарищей Жукова и Василевского. Они очень высоко оценивают эти предложения по совершенствованию нашей тактики и вооружений. Ни одно из них не вызвало ни у них, ни у меня никаких возражений. Что же касается нашей военной промышленности и, особенно, политических вопросов, то здесь я менее компетентен. Однако, все что там написано и мне и моим коллегам кажется очень обоснованным. Если честно, то я не ожидал от этих генералов таких смелых, а главное отлично продуманных предложений и тезисов по такому широкому спектру вопросов. Но должен заметить, что товарищи Петровский и Снегов подготовили великолепные документы, продемонстрировали прекрасную штабную культуру и высокий уровень компетентности. Хочу напомнить, товарищ Сталин, что они хорошо зарекомендовали себя в первые месяцы войны, успешно сражались с немцами и только общий ход военных действий не позволил им нанести более серьезный урон противодействующим силам противника.
- Как Вы считаете, товарищ Шапошников, достойны эти генералы награды за проделанную работу?
- Безусловно, товарищ Сталин!
- Теперь по поводу их будущих назначений. Командующий Брянским фронтом генерал-лейтенант Еременко ранен и не может пока исполнять свои обязанности. Есть мнение назначить на эту должность товарища Петровского. А начальником штаба ему дать товарища Снегова. Он ведь был начальником штаба дивизии и корпуса. А товарища Захарова мы используем на другом фронте.
- Я считаю, это будет правильно. Пусть на практике докажут правильность предлагаемых нововведений. Дадим им самые широкие полномочия в этом вопросе. А товарищ Жуков проконтролирует их действия как представитель Ставки.
Сталин не стал обсуждать с Шапошниковым затронутые в документах политические вопросы. Прочитав первый раз докладную записку, касающуюся причин возникновения второй мировой войны и роли ведущих мировых держав в ее ходе и послевоенном устройстве, Сталин был глубоко взволнован. Смутные подозрения, которые у него имелись по ряду моментов, были изложены ясно и аргументировано. Можно было бы отнестись ко всему намного проще, мало ли что напридумывают люди. Но, во-первых, сделанные прогнозы полностью становятся реальностью и нет оснований полагать, что дальнейшие события пойдут как-то иначе. Во-вторых, Сталин аккуратно, не раскрывая сути дела, запросил дополнительную информацию от НКИДа и разведки. То, что он получил, полностью укладывалось в приведенный расклад. И это многое меняет в наших отношениях с союзниками. Нет и не будет никакого второго фронта в Европе, пока наша победа не будет решающей, пока наши войска не подойдут к границам Германии. А тогда он нам будет совершенно не нужен! И сейчас акцент надо сделать на поставки не вооружений, а некоторых материалов, которых у нас пока недостаточно, а также промышленного оборудования, а не готовой продукции. Предложения по совершенствованию тактики наших войск позволяют надеяться на бОльшую их эффективность в борьбе с врагом. А прогноз на действия в 1942 году с ударом в сторону нижней Волги и Кавказа с его нефтью, подтвержденный полученными выкладками по производству нефти и нефтепродуктов  Германией и ее сателлитами и их потреблением, позволяет спрогнозировать перемещение центра тяжести советско-германского фронта на юг. И подготовиться к такому развитию событий. Для себя Сталин решил продолжать отслеживать соответствие прогноза реальным событиям.
Когда Петровский и Снегов прибыли к Шапошникову он, несмотря на большое желание обсудить с ними ряд вопросов, поехал с ними к Сталину. Оба генерала заметно волновались, оно и понятно. Сама по себе встреча с Верховным Главнокомандующим событие не рядовое, а если иметь в виду повод для нее, то тем более.
Однако, встреча прошла хорошо. Сталин спросил об их здоровье и, услышав в ответ, что они готовы служить Родине в любом месте, где будет приказано, перешел к делу. Он задал много вопросов, по которым чувствовалось, что Сталин и сам хорошо в них разбирается и тщательно их проработал и обдумал. Ответы его, видимо, удовлетворили.
- Ну что ж, товарищи, подытожим. Поскольку вы имеете самое непосредственное отношение ко всем этим предложениям, то вам и предстоит показать их правильность. Есть мнение назначить вас, Леонид Григорьевич, командующим Брянским фронтом, а Михаила Георгиевича – начальником штаба. Членом Военного совета вам дадим Дмитрия Александровича Лестева, он человек молодой и решительный, опытный в военных делах. А есть ли у вас, товарищ Петровский, кандидатуры на должность заместителя командующего фронтом?
- Так точно, товарищ Сталин! Генерал-лейтенант Лукин Михаил Федорович. Его должны на днях выписать из госпиталя.
Сталин кивнул:
- Вижу, вы в госпитале времени не теряли. Не только с документами работали, но и к людям присматривались. Ставка согласна с кандидатурой заместителя командующего фронтом.
От Сталина не укрылась радость обоих от того, что и дальше они будут работать совместно. Он улыбнулся и продолжил.
- Вам будут даны самые широкие полномочия, вся новая техника, о которой идет речь в докладных записках, будет направляться в первую очередь к вам для всесторонних фронтовых испытаний. Соответствующие поручения руководителям нашей промышленности, конструкторам и ученым уже даны. Курировать фронт со стороны Ставки будет генерал армии Жуков. Ставка Верховного Главнокомандования высоко оценивает проделанную вами работу, решение о вашем награждении будет принято в ближайшее время.
От Сталина генералы вышли в приподнятом настроении. Шапошников отпустил их отдыхать, а утром они явились к нему и проработали весь день, вникая в обстановку и планируя и согласуя с Генеральным Штабом дальнейшие действия своего фронта. А вечером они снова были вызваны в Кремль, где Михаил Иванович Калинин вручил им ордена Ленина. Рано утром следующего дня генералы вылетели на фронт.

В кабине полуторки было холодно, дуло немилосердно и Северов замерз как цуцик. Когда он, снова голодный и замерзший, в своем бомжеватом прикиде появился в штабе эскадрильи, то больше походил на пленного румына, чем на командира РККА. Находившиеся в штабе три воендевушки смотрели на Олега с нескрываемым презрением. На них была хорошо подогнанная по фигуре форма, на вешалке висели новенькие шинели из английского сукна, возможно пошитые по индивидуальному заказу, на гимнастерках блестели какие-то значки. Но Северову было не до рефлексий по поводу своего внешнего вида, он отдал свои документы румяному старшему лейтенанту, помощнику начальника штаба полка, и сразу переместился к печке, собираясь немного отогреться.
- Что, солдатик, замерз? – насмешливо спросила одна из девушек. – В тылу-то еле жив, а что на фронте будет?
Разговаривать с девицами в резкой манере не стоило, хотя и очень хотелось, поэтому Олег промолчал и продолжал отогреваться в печки.
- Оставь его, Марина. Не видишь, мальчика только от мамки оторвали. Страдает, бедняжка!
Девушки весело рассмеялись. Это был перебор, но ничего сказать в ответ Олег не успел, старший лейтенант, смотревший его документы, неожиданно резко сказал:
- А ну тихо! Он не солдатик, а младший лейтенант. У него боевых вылетов больше полусотни, семь сбитых лично и три в группе. Награжден орденом Красного Знамени. А к нам из госпиталя, после ранения. Ничего себе, три раза сбивали над оккупированной территорией, три раза возвращался! Лейтенант, да ты кто вообще такой?
- Там же написано, - засмеялся слегка отогревшийся Олег. – Младший лейтенант Северов.
Девушки смотрели на него с откровенным удивлением.
- Ну и приодели тебя в госпитале! – старший лейтенант покачал головой. – У нас тут со снабжением пока неплохо, постараемся что-нибудь придумать. А определим мы тебя в экипаж капитана Баранова, там второго пилота как раз нет, остальные экипажи полные.
Олег быстро уладил всякие формальности и смог, наконец, немного поесть. Остальные документы должны были прийти завтра-послезавтра, а со следующего дня он был уже поставлен на довольствие. Был поздний вечер, почти ночь, для полетов в тыл врага самая пора, поэтому всем было не до Северова. Дежурный показал ему на длинный одноэтажный барак, один из двух в которых жили летчики, велел спросить капитана Баранова и убежал обратно, дел у него было много. Сидевший за столом недалеко от входа молоденький боец указал на нужную дверь, Северов постучался и зашел.
В хорошо натопленной комнате находилось четыре человека. Двое лежали на кроватях поверх одеял, а двое постарше сидели за столом и рассматривали фото в газете.
- Здравствуйте, товарищи. Мне нужен капитан Баранов.
- Я капитан Баранов, - ответил один из сидевших за столом, мужчина под сорок с трубкой в руках.
- Младший лейтенант Северов, прибыл для дальнейшего прохождения службы, направлен в Ваш экипаж.
- Младший, тебя что, в подвале нашли? – усмехнулся второй мужчина, немного моложе. Все засмеялись.
- Вроде того, в госпитале.
- Да ты проходи, садись за стол. Расскажи, как зовут, как в госпиталь попал. Кстати, чаю хочешь?
Северов повесил на вешалку шинель, с удовольствием снял ботинки, достал из своего сиротского вещмешка немного хлеба, остаток пайка, который выдали в дорогу, и сел на придвинутый Барановым стул.
- Зовут Олег. Служил в 12 иап, Юго-западный фронт. Потом попал в 101 ббап уже здесь, на Центральном. Сбитых семь лично и три в группе, 57 боевых вылетов, сбивали три раза, все за линией фронта. В последнем вылете ранили, но до аэродрома дотянул. Врачебно-летная комиссия временно ограничила нагрузки, направлен в транспортную авиацию. Вкратце, все.
- Хм, понятно, но не до конца. Меня, кстати, Иван Кузьмич зовут. Это капитан Ковчин Сергей Иванович, штурман. Бортмеханик Саша Фесенко, тоже младший лейтенант, радист Коля Шмаков, сержант. А теперь скажи, как ты к нам в осназ ВВС попал?
- Так получилось. Можно сказать, случайно.
- Внес ясность! – засмеялся Ковчин. – Ладно, командир, поздно уже, давай спать.
Иван Кузьмич указал на пустую кровать, немногочисленные пожитки тоже были пристроены и Олег с удовольствием вытянулся на постели.
Следующий день был посвящен решению многочисленных важных проблем. Северов представился командиру полка полковнику Мурзину, который особого энтузиазма по поводу могучего пополнения рядов своего подразделения столь высококвалифицированными кадрами не испытал. Общение свелось к формуле «представился – свободен». У Олега создалось впечатление, что комполка считает его попавшим в часть по протекции высокого покровителя. Хорошего отношения это, конечно, не добавляет, но реакция могла быть и не столь брезгливой. Баранову было неудобно за прием, но из дальнейшего разговора многое стало понятно. В экипаже был второй пилот, он пришел в самом начале войны вместе с экипажем Баранова из ГВФ, недавно погиб от осколка зенитного снаряда. В экипаже его все любили, парень был очень хороший. Но война ждать не будет, дали замену, пилота с хорошими рекомендациями от весьма высокого руководства. А человек оказался откровенно трусливым, сделали с ним всего два вылета и он спекся, перед третьим напился. Отдали, естественно, под трибунал, начальство получило втык, а тут не просто дают замену, а сверху пропихивают. Вот комполка и решил, что ему очередного блатника подарили, но спорить не стал, принял. Северов, когда все узнал, нисколько не расстроился.
- Иван Кузьмич, встречают по одежке, провожают по уму. Будем летать, все на свои места встанет. Хотя летать на невооруженном самолете в тыл врага мне непривычно. Когда кругом броня, под пальцами гашетка четырех пушек, а сзади штурман с крупнокалиберным пулеметом, да скорость более 500 км/ч, чувствуешь себя намного увереннее.
Баранов засмеялся:
- Жаль, что танки не летают. Привыкай, такая у нас работа. Вот только насчет невооруженного самолета ты ошибся. Нам новую машину скоро дадут, с вооружением. На этой недолго летать осталось, сдадим старушку, в тылу еще поработает. А про одежку ты правильно напомнил, хватит беспризорником ходить, как только все оформят, пойдем переодеваться. А пока давай завтракать.
Питание в полку было очень приличным, то ли близость к начальству сказывалась, то ли снабжение у осназовцев было получше, а, скорее всего, тыловики были разворотливые. Появление экипажа Баранова с новым вторым пилотом было встречено взрывом хохота. Строились разные предположения – Северова усыновили, поймали на вокзале  и т.д. Шутки были беззлобные, народ просто веселился и не собирался обижать, хотя, если бы Олег был зеленым новичком, мог и надуться. Баранов с неизменной трубкой во рту спокойно дождался, когда шум стихнет, проследил реакцию новичка и мысленно его похвалил за невозмутимость, после чего сказал:
- Младший лейтенант Олег Северов, мой второй пилот. Воюет с первого дня, 57 боевых вылетов, семь сбитых, летал на И-16 и Су-2, к нам направлен после госпиталя. Награжден орденом Красного Знамени.
В установившейся тишине уселся за стол и принялся с аппетитом уплетать гречневую кашу с мясом. Олег от него не отставал, так что с завтраком покончили быстро. После еды направились обратно в комнату, где Иван Кузьмич принялся объяснять особенности пилотирования ПС-84. Из разговора Северов узнал, что Баранов налетал более миллиона километров, летал в полярных широтах, да и вообще, помотался по всему Союзу. От Заполярья до Средней Азии, от Белоруссии до Камчатки и Сахалина. Экипаж был мобилизован с начала войны, штурман, правда, кадровый. Тоже летает всю жизнь, начинал еще на ТБ-1. Преподал командир экипажа очень коротко и теоретические основы радионавигации. Собственно, ничего принципиально нового Олег не услышал, но в прошлой жизни для определения на местности использовалось гораздо более совершенное оборудование.
После обеда забрались в самолет и Олег стал разбираться с устройством кабины и органами управления. Особым богатством приборов ПС-84 не отличался, Баранов все показал и объяснил. Управление транспортным самолетом, по сравнению с истребителем, отличается весьма значительно. Органы управления совсем другие, штурвал вместо ручки и педали отвечают за элероны, а не руль направления. Реакции на управление тоже другие, гораздо более медленные. Да и фигуры высшего пилотажа на нем не выполняют. Зато надо знать особенности выполнения фигур, эволюционные скорости. Если скорость будет слишком маленькой, самолет потеряет управление и упадет. Если высота будет достаточной, есть шанс набрать скорость и восстановить управление, если нет – катастрофа неминуема. Все эти вещи были Северову известны только теоретически, ни в этой, ни в прошлой жизни он большими самолетами не управлял, небольшой опыт пилотирования «тетушки Ю» не в счет.
В кабину просунулся Ковчин и сказал, что вечером ожидается вылет, так что Северову надо срочно сходить и получить обмундирование и оружие. И, посмеиваясь, добавил, что документы в кадры пришли, так что он теперь настоящий летчик, а не безвестный сирота. Пришлось обучение временно прекратить и идти на вещевой склад. Фигура у Северова была стандартная, так что подобрать форму было несложно. Олег разжился обычной для ВВС формой и прикрутил, наконец, свою первую в этой жизни боевую награду. Следующим пунктом программы было получение оружия. Разговорившись с немолодым воентехником 2 ранга и продемонстрировав неплохое знание оружия, летчик удостоился его одобрения.
- У нас, товарищ младший лейтенант, немало людей с гражданского флота. Летчики они замечательные, но того отношения к оружию, какое есть у кадрового командира, нет.
И воентехник выложил перед Северовым ТТ, еще довоенного выпуска. Это было видно по более тщательной отделке. Олег вернулся в жилую комнату, где и пристроил летное обмундирование.
- Ну вот, - удовлетворенно сказал Баранов, - на человека стал похож. Пошли на ужин, вылет через час.
Пилотирование ПС-84 оказалось для Северова, с одной стороны, делом не очень сложным. А с другой как раз наоборот, приходилось заранее продумывать маневры, да и руками-ногами действовать не так, как на истребителе. Если бы не Баранов, то и заблудился бы, да и гробануться по дороге вполне мог. Летали не очень далеко, километров шестьсот южнее без пересечения линии фронта, доставили несколько человек и груз, вернулись уже под утро. Олег вылез из кабины расстроенный, но Иван Кузьмич его похвалил:
- Не переживай, я думал хуже будет. Привыкнешь, тут время надо, на раз-два не получится.
Олег несколько приободрился, а экипаж отправился спать.
Полк летал много, и не просто много, а очень. Полетных заданий хватило бы на целую дивизию. С каждым полетом Олег чувствовал себя за штурвалом все более уверенно, командир экипажа его хвалил. С радионавигацией по имеющимся приборам тоже постепенно разобрался, дело оказалось не таким уж сложным для человека, налетавшего в прошлой жизни не одну тысячу часов. Определенную трудность представлял ночной образ жизни, работали-то в основном в темное время суток. Пока выручало то, что темноты хватало, день в конце декабря короткий. Погода тоже не баловала, но работали практически каждый день, вернее, ночь, а если недалеко, то и не один раз. Экипаж Олегу очень понравился, замечательные люди, но мысли вернуться обратно в истребительную авиацию он не оставлял. Темперамент не тот, да и выпустить по врагу очередь из пушек и пулеметов очень хотелось. А пока у Северова была прекрасная возможность попрактиковаться в полетах ночью и в сложных метеоусловиях. Собственно, такого опыта из прошлого у Олега хватало, проблема была в примитивном техническом оснащении, никаких оптико-локационных систем, спутниковой навигации и т.п. Этот опыт явно был нелишним, так что Олег по поводу своего вынужденного пребывания в транспортной авиации больше не переживал.
Северов подружился с экипажем Баранова, отношения с другими летчиками также были хорошими, но Олег очень часто вспоминал своих друзей из 12 полка – Игоря Ларионова, Лешу Бабочкина и Каху Баргадзе. Всех, кто был еще жив из его эскадрильи на момент вылета в тот злополучный полет. Беспокоился и за ребят из своей эскадрильи 101 бомбардировочного. За Сашку Ларина, который неизвестно, жив ли, за других ребят, которые остались там, под Подольском. Впрочем, философски говорил себе Северов, на то и война. Сам же для себя он решил, что все складывается не так уж и плохо. Ведь удалось сохранить жизнь генералу Петровскому, который являлся, безусловно, очень талантливым военачальником. Воля и талант даже одного генерала могут существенно влиять на ход войны. Примером тому может служить Георгий Константинович Жуков. Его влияние на положение под Ленинградом, на битву за Москву очень велико. А ведь Северов вытащил из плена еще и генерала Снегова, который также не был простым исполнителем воли вышестоящего начальства. Его действия в самом начале войны, под Перемышлем, характеризуют его с самой положительной стороны. И еще Олег очень часто вспоминал своего кота. Как там без него Валера?
Северов снова написал письма. Одно Коробкову, где сообщил новый номер полевой почты, а второе Сотникову, в котором коротко поведал о себе и просил переслать письмо из 12 полка, если оно пришло, а также рассказать о судьбе своего штурмана.
В снежную ночь 29 декабря экипаж Баранова летал в район Рославля. Доставляли с посадкой груз для подразделения армейской разведки, забрали раненого и захваченные документы. Место посадки оказалось очень неудачным, пришлось немного поработать, чтобы убрать мешающие взлету деревья. Поэтому со взлетом подзадержались, рассвет застал их над территорией, контролируемой противником. Служба воздушного наблюдения у немцев работала хорошо, поэтому вскоре на самолет навалились немецкие истребители. Их была всего пара, но и против одного у невооруженного самолета шансов не было. Спасла погода, видимость и так была плохая, а тут снова повалил снег и Баранов умудрился увести транспортник в тучу, где их немцы и потеряли. Платой за удачу был поврежденный правый двигатель. Его пришлось выключить, но он, к счастью, не разгорелся, хотя и дымил прилично. До линии фронта было уже недалеко, перетянули на одном движке и сели на аэродроме у истребителей. Осмотр показал, что ремонт требуется большой. Кроме двигателя серьезно был поврежден лонжерон правого крыла, поэтому экипаж был увезен в Быково другим самолетом.
Мурзин пообещал выделить новый самолет в самое ближайшее время, его должны пригнать сразу после Нового Года, дня через три-четыре, так что Иван Кузьмич получил для экипажа разрешение выехать в Москву, переночевать две ночи собирались у него в квартире. Но бортмеханик Саша Фесенко, пользуясь случаем, решил навестить семью, жена с маленькой дочкой жили в Рязани, туда шел посыльный Р-5, согласились взять. Радист Коля Шмаков поехал в Серпухов, где учился в военном училище его младший брат, они не виделись с самого начала войны. Так что в Москву поехали втроем, Баранов, Северов и штурман Сергей Иванович Ковчин.
На попутной машине добрались до Киевского вокзала, дальше пошли пешком. Иван Кузьмич жил на Арбате в просторной двухкомнатной квартире. Как летчик-миллионер и орденоносец (орден Трудового Красного Знамени и орден Знак Почета), он получил эту квартиру в 1939 году в награду за большой вклад в освоение Северного морского пути.
Москва зимы 1941 года. Северов в прошлой жизни не раз бывал в столице, но все больше по служебным делам. И как коренной ленинградец, ее недолюбливал. Теперь же он ощущал волнение, шагая по таким знакомым и, одновременно, совсем другим улицам. Ей тогда ничего не угрожало, враг спокойно сидел за океаном и наблюдал, как собственные граждане в погоне за сиюминутной выгодой уничтожают свою страну. Но сейчас враг был в двух сотнях километров от города, и положение оставалось сложным. Немцы всегда рвались к столице государства, захват которой ранее всегда приводил к капитуляции противника, и, хотя остановить их получилось, все понимали, что опасность не миновала, враг еще очень силен и до победы еще очень и очень далеко. Напряжение, казалось, висело в воздухе. По улицам ходили патрули. Летчики уже несколько раз предъявляли свои документы. Немногочисленные прохожие уважительно рассматривали трех мужчин в хорошо подогнанных шинелях, затянутых в портупеи, в начищенных сапогах.
Авиаторы шагали по Арбату в сторону центра. Выросший в Приморье Ковчин бывал в столице всего несколько раз, да и то, как правило, проездом и теперь с интересом осматривался по сторонам. А вот коренной москвич Баранов помрачнел. Он любил этот город, хотя и проводил больше времени, мотаясь по всему Союзу. Он любил гулять по этим улицам и скверам, любоваться видом с Воробьевых гор, смотреть на небо с балкона своей квартиры. А теперь это был город, который подготовился к встрече врага, к боям на своих улицах. Иван Кузьмич был неисправимым романтиком. Поэтому он стал пилотом, поэтому отказывался от начальственных должностей. Это означало бы, что он перестанет летать, а это было выше его сил. В душе он остался все тем же романтичным юношей, каким был двадцать лет назад. Сейчас он поймал себя на мысли, что изменился не только облик города. Изменились и люди, они стали другими. Их намного меньше, чем в мирное время. Некоторые были встревожены и испуганы, некоторые мрачны и полны решимости. Но каждый из них своим взглядом словно задавал ему вопрос – а что сделал ты, чтобы не пустить врага к своей любимой Москве?
- Сюда, - буркнул Баранов и свернул во двор.
В квартире у Ивана Кузьмича было чисто, соседка убирала раз в неделю, но видно сразу – квартира холостяцкая. Это Северов, как холостяк со стажем из прошлой жизни, определил сразу.
- Ну, располагайтесь, друзья. Но обедать мы будем в одном замечательном месте, надеюсь, там все осталось по-прежнему.
В кабинете на полу лежала хорошо выделанная шкура белого медведя, на стене висело несколько рогов и шкуры тигра и бурого медведя. А также фотографии, которые Ковчин и Северов принялись рассматривать. Хозяин, покопавшись в ящике стола, достал коробку, как оказалось, с табаком. Баранов и Ковчин набили трубки и с удовольствием закурили. По кабинету поплыл запах табака и вишни.
- Остатки былой роскоши, - с удовольствием затягиваясь, сказал Иван Кузьмич. – А все, что вы здесь видите, добыл я сам.
До полудня они рассматривали фотографии и слушали истории хозяина квартиры, Ковчин тоже немало полетал по стране, в основном Дальний Восток и восточная Сибирь. Это было увлекательно, Баранов немного оттаял, настроение заметно улучшилось.
Затем они пошли в то самое замечательное место, про которое говорил Иван Кузьмич. Вел он их какими-то дворами и переулками, названия ничего не говорили Северову, который в Москве почти не ориентировался. Это оказался ресторан, небольшой, но очень уютный. Официант, поздоровавшись с Иваном Кузьмичем как со старым знакомым, извинился за невеликий ассортимент, но обед превзошел все ожидания. Мясная солянка, жареная картошка, селедочка с луком, мясо с пряным соусом, хрустящие маринованные огурчики. Баранов с Ковчиным позволили себе ровно по три небольшие рюмки водки, Северов от алкоголя отказался, предпочел «Нарзан».
- А ты что, совсем в рот не берешь? – спросил Ковчин, с удовольствием хрустя огурчиком после первой рюмки.
- Совсем, - просто ответил Олег, - а иначе в такой компании ни за что бы не отказался.
- Правильно, наверное, но мы с Ваней еще маленько выпьем.
Они выпили, Ковчин немного помолчал и задумчиво произнес:
- Ты, вроде, говорил, что тебя три раза сбивали. Каково это, по вражеским тылам пробираться?
- Сергей Иванович, тут как повезет. А вообще, некоторым вещам учить бы надо. Как ориентироваться на местности, что нужно делать, а чего нельзя. Да и знание языка не помешает. Я вот учил, так что пришлось с юберменшами пообщаться.
- С кем? – удивился Баранов.
- С юберменшами, ну, расой господ, хозяевами. А мы унтерменши, недочеловеки значит.
- Хорошо тебя учили, да и не без пользы, - задумчиво сказал Баранов. – Послушаешь, как другие по вражеским тылам мыкаются… А сколько не вышло…
- Мы с моим прежним комэском хотели программу составить, что-то вроде курса выживания на вражеской территории. Не успели, меня сбили, его арестовали.
- А что он сделал? – осторожно поинтересовался Ковчин.
- Он-то ничего. Предлагал летать парами, а не тройками. Да мы так и летали. Предлагал не жаться к бомберам при сопровождении, а маневрировать, - и Северов показал маневр руками. – Обвинили в больших потерях, хотя он предупреждал о них, в преклонении перед немецкой техникой и тактикой. У нас в эскадрилье потери были самыми маленькими в полку, а результаты – лучшими. А признать его правоту, значит признать свою вину тем, кто его обвиняет. После того, как меня сбили и комэска арестовали, в эскадрилье два самолета и осталось. Вот я и переживаю, как там ребята без меня. Не обижайтесь, Иван Кузьмич, но я все-таки истребитель! У меня зазнайства ни перед вами, ни перед бомберами нет. На войне каждый свое дело делает. Но кавалеристу в саперах трудно привыкнуть, да и надо ли.
Баранов вздохнул, налил себе и Ковчину:
- Давай, Сережа, выпьем за нашего второго пилота. Пока нашего. Я ведь чувствовал, что ты у нас не задержишься. Я же полжизни в небе, такое не объяснить нелетающему человеку. Когда будет можно, пиши рапорт на перевод обратно в истребительную авиацию, я поддержу, поговорю с начальством.
Два дня в Москве пролетели быстро, но обстановка не располагала к посещению театров и музеев. Прошлись по Москве, зашли к знакомым Ивану Кузьмичу артисткам, Марине и Наташе. Те не эвакуировались, остались в городе, так что посидели хорошо. Стол был небогатый, собрали из чего было,  артистки душевно пели песни, правда, в основном грустные. Все внимание было к Баранову и Ковчину. Орденоносцы (у Ковчина тоже был «Знак Почета»), заслуженные летчики, облетевшие весь Союз, сейчас летают в тыл врага. Баранов неплохо пел, Ковчин хорошо играл на гитаре, тоже пел. Младший лейтенант, хоть и с высоким боевым орденом, на их фоне был не особо заметен, да Олег и не собирался привлекать внимание. На ночь остались у артисток (куда же вы на ночь глядя, комендантский час, патрули…). Северов удобно расположился на роскошном кожаном диване, остальные уединились в других комнатах. Олег их нисколько не осуждал, наоборот, был рад, что «старички» немного расслабятся. Да и артистки, молодые женщины около тридцати, выглядели стосковавшимися по мужской ласке. На утро мужики немного смущенно посматривали на него, ведь Олег ночевал один, но тот дал понять, что вполне всем доволен и нисколько не в обиде. Оставив артисткам консервы и шоколад, полученные в пайке, авиаторы засобирались домой – на аэродром.

Отредактировано Olle (15-07-2017 21:15:08)

Спасибо, Игорь, поправил.
А Жуков, конечно, не попаданец.  Просто хотел показать, что Петровскому и Снегову удалось дать предложения хорошо систематизированные и не противоречащие уже имеющемуся опыту. Наверняка тот же Жуков тоже думал над подобными вещами, но он постоянно мотался по фронтам и сделать это просто не успевал. Как-то так.