Глава 1.7 (начало)
В вечерних сумерках прилетел ПС-84, на который погрузили прооперированного Петровского и сопровождающих военврача и медсестру, пленных немецких офицеров с охраной из двух сотрудников НКВД, а также авиаторов 12 иап. Перед этим был налет пикирующих бомбардировщиков и атака до батальона пехоты с поддержкой семи танков, которую отбили с большими потерями. Важную роль сыграл Т-28, который был единственным танком на этом участке фронта. Из своей мощной по меркам лета 1941 года пушки он подбил два танка противника, его пулеметы хорошо причесали атакующую пехоту. А самое главное, Михаил Тимофеевич заранее присмотрел запасную позицию, на которую и увел танк перед повторным налетом «Лаптежников». Они перепахали его старую позицию, но новую не обнаружили. Перед вылетом авиаторы тепло попрощались с экипажем танка и лейтенантами Петровым и Сидоровым. В сгущающейся темноте транспортник оторвался от земли и, медленно набирая высоту, взял курс на восток.
Перелет проходил нормально, часа через три можно было надеяться на прибытие в столицу, но это Северова не очень радовало. Чем выше начальство, тем меньше оно склонно выслушивать подчиненных, да еще столь невысокого ранга. Олег очень не хотел получить назначение отдельно от Булочкина и остальных. К тому же ему очень хотелось продолжить службу с Бабочкиным и Баградзе, была надежда как-то помочь Ларионову. А как там будет в Москве вообще неизвестно. Еще неясно, как отнесутся к людям, освобожденным из плена.
Размышляя над своим недалеким будущим, Северов ощутил, что самолет начал снижаться и подумал, что идти на посадку рановато. Так и есть, из кабины выглянул второй пилот и сообщил, что Москва не принимает, они садятся на аэродроме города Клин. Причину он толком не объяснил, вроде бы над конечным пунктом замечены вражеские самолеты.
После приземления Петровского в сопровождении женщины-военврача 3 ранга и медсестры с треугольниками сержанта медицинской службы Булочкин и остальные авиаторы перенесли в какое-то одноэтажное небольшое здание, пленных немецких офицеров тоже куда-то увели. Когда техники уже вышли из комнаты, куда доставили Петровского, тот открыл глаза и сделал Булочкину знак подойти к нему. Лоб раненого был покрыт испариной, дыхание было тяжелым, очевидно перелет дался ему нелегко, но Петровский нашел силы сказать:
- Спасибо тебе, капитан! И остальным от меня благодарность передай. Я вам по гроб жизни теперь обязан. Они, товарищ военврач, меня от смерти спасли, а может и того, что хуже смерти. От плена. Вытащили меня, раненого из самых лап немецких, да из окружения вывезли.
Военврач покачала головой, а Олег Петрович улыбнулся и, спросив разрешение, вышел.
Авиаторам принесли немного поесть, каждому досталась тарелка теплого борща и пара кусков хлеба, а также кружка горячего несладкого чая. Немного, но лучше, чем ничего. После этого все немного вздремнули.
Разбудили их поздно, уже давно рассвело. Правда, снова покормили, на этот раз рисовой кашей с тушенкой. После этого пришел особист и стал вызывать всех по очереди, начав с Северова. Снова пришлось рассказывать о своем полете, как сбили, как отбили пленных, как вышли, вернее выехали, к своим. Снова тягомотина с уточнением деталей, попытками поймать на мелочах. Северов понимал, что это неизбежно, поэтому спокойно отвечал на вопросы. Особист про Забелина спросил сам, видимо нашел в отчете своего коллеги. Через час сделал перерыв, вышел, как понял Северов, уточнить по поводу Забелина. После недолгого перерыва все началось сначала. Наконец, еще через пару часов Олега увели в другое помещение и велели ждать. Вскоре красноармеец принес нехитрый обед, по принципу сыт не будешь, но и с голоду не умрешь. Так как делать было совершенно нечего, летчик завалился спать, предварительно попросив бойца, приносившего обед, раздобыть ему газет. Северова мучил информационный голод, советские газеты того периода чтиво своеобразное, но другого все равно нет. Рядовой пообещал раздобыть к ужину и слово сдержал.
Рано утром Северова все тот же красноармеец отвел в приземистое здание, на входе которого стоял часовой. Сопровождающий показал часовому какую-то бумагу, тот пропустил летчика внутрь. Там Олега принял очень озабоченный лейтенант, сделал знак следовать за ним, подвел к одной из дверей, так же молча показал на нее и удалился.
В комнате находились старший батальонный комиссар с крылышками на петлицах и полковник с общевойсковыми петлицами. Высокое начальство обозрело вошедшего тяжелым взглядом:
- Летчик?
- Младший лейтенант Северов, 12 ИАП.
- Двенадцатый? – полковник озадаченно посмотрел на комиссара, видимо о существовании такого полка слышал впервые.
- Юго-западный фронт, - уточнил Олег.
- А сюда как занесло?
- Сбили, вышел в полосе Западного фронта.
- Ладно, Сергей Сергеевич, сейчас это не имеет значения.
Батальонный комиссар, прихрамывая, подошел поближе и заглянул Северову в глаза.
- Сам-то сбивал?
- Пять лично и три в группе.
Полковник вздохнул, как показалось Олегу, с облегчением, а комиссар улыбнулся и кивнул головой.
- Дело такое. Надо сопроводить транспортники в район Ленинграда, три ПС-84 до Пушкина.
Хотя сказано было не в приказной форме, но таким тоном, что возражать не приходилось:
- Есть! Разрешите вопрос, товарищ батальонный комиссар?
- Давай свой вопрос, - буркнул тот.
- Мне бы хотелось потом вернуться в свой полк. Меня там не оставят?
- Обратно полетишь, тоже в сопровождение тебя поставят. Вернешься, тогда и поговорим.
Это было хоть что-то. Олег, конечно, подозревал, что после возвращения его на другой фронт переводить не станут, пополнят его персоной какой-нибудь местный ИАП и дело с концом. Но шансов вернуться к своим из района Москвы больше, чем из-под Ленинграда.
Около часа ушло на уточнение маршрута и прочие важные формальности, но, когда Северов увидел свой самолет, то откровенно расстроился. Это был латаный И-15бис, летчик которого, как выяснилось, навернулся с крыльца и сломал ногу. Надо вылетать, но, как назло, нет ни одного свободного летчика.
- Этак я до ступы с метлой долетаюсь, - проворчал Олег. – «Ишак», «Чайка», теперь «Бисова душа». Дальше на И-5 пересадят.
Стоящий неподалеку батальонный комиссар усмехнулся, но ничего не сказал, понимал состояние летчика, только пожал руку и хлопнул на прощанье по плечу.
Безоружные транспортники жались к самым верхушкам деревьев, Олег сначала хотел подняться немного выше, но потом от этой идеи отказался. Во-первых, небольшое превышение ничего не даст, на старом биплане с мессерами не тягаться. Во-вторых, забираться еще выше тоже нет смысла, можно транспортники на фоне земли потерять. К тому же одиночный самолет гансы, если заметят, без внимания не оставят, так что Северов весь маршрут шел чуть в стороне на одной высоте со своими подопечными. Повезло сказочно, вражеские истребители так и не показались и через пару часов все четыре самолета благополучно сели на бывшем Детскосельском аэродроме. У транспортников были свои дела, а Северов направился на поиски местного начальства, представиться и уточнить свои дальнейшие действия.
Олег уже почти дошел до группы зданий, где собирался поискать это самое начальство, когда начался налет вражеской авиации. К счастью недалеко оказались отрыты щели, в одну из них Северов и спрыгнул. Еще до того, как начали рваться первые бомбы, ему на спину кто-то свалился и, смачно матерясь, принялся возиться стремясь, видимо, вжаться поглубже. Мужик был явно не очень тяжелый, средней комплекции, но приятного мало, да еще и земля сверху посыпалась, а снизу стала ходить ходуном, так что Олег чувствовал себя как хомяк в стиральной машине. Но ничто не длится вечно, закончилась и эта стирка. Сосед сверху выбрался, наконец, из щели и неожиданно легко выдернул оттуда Северова за руку.
В нарукавных флотских знаках различия Олег разбирался не очень хорошо. Стоящий перед ним летчик лет тридцати, а крылышки на рукавах кителя указывали на это, очень напоминал актера Евгения Леонова. Круглое добродушное лицо, лысина, ну очень похож, а уж когда заговорил, то Олег мысленно сразу прозвал его Винни-Пухом.
- Здорово, летун! Не помял тебя?
- Здравствуйте. Нормально все, главное, что гансы по нам промахнулись.
Оба засмеялись и принялись отряхиваться от земли и песка, который насыпался еще и за шиворот. Винни-Пух оказался морским летчиком в звании старшего лейтенанта, звали его Георгием Синицким.
- Можно просто Гоша, - жизнерадостно сообщил моряк и вдруг почесал в затылке. – Накрылся аппарат!
Проследив в направлении его взгляда, Северов обнаружил остатки нескольких истребителей, среди которых был его собственный.
- Мой тоже. Немного налетал!
- Недавно получил?
- Несколько часов назад. Как же я теперь обратно вернусь?
Неторопливо беседуя, новые знакомцы отправились на поиски руководства. Оказалось, что старший лейтенант Синицкий возвращался в родной 5 ИАП ВВС ВМФ после ранения, получил машину, потрепанный И-16, который должен был перегнать на аэродром Лагсберг под Таллинном. Перегнал.
- Как думаешь, смогу я обратно вернуться?
Гоша пожал плечами:
- Сейчас все узнаем. Хотя… Чует мое сердце и кое-то еще, ни хрена хорошего мы не узнаем!
Это самое кое-что еще Гошу не обмануло. Донельзя озабоченный младший лейтенант, назвавшийся дежурным, выслушал Синицкого, махнул рукой, мол не до тебя сейчас. Летчик разозлился:
- Да мы тут между небом и землей зависли, до конца войны на этом чертовом аэродроме просидеть можем! А у меня приказ!
- А у меня что, открытки на Новый год?
- Кто это тут скандалит?
Истребители обернулись и увидели двух генералов, одним из которых был командующий ВВС РККА Жигарев, а второй, в морской форме, Олегу был незнаком. Но сориентировался Северов быстро. Большим знатоком истории Великой отечественной войны он не был, но интересовался, довольно много читал, поэтому вспомнил, что в августе 1941 года наша авиация проводила налеты на Берлин, а командующий вылетал под Ленинград, чтобы лично контролировать это важное дело, поскольку кроме авиации КБФ привлекались и ВВС РККА. Точных дат Олег не помнил совсем, август и все, но начало было неудачным, так что командующий мог прилететь разобраться. Тогда второй генерал, скорее всего, командующий ВВС КБФ Самохин. Это он и был, причем Гошу явно узнал:
- Что случилось, Синицкий?
Старший лейтенант уже взял себя в руки и объяснил ситуацию.
- Так что сами мы не разберемся, а время можно сколько угодно тянуть!
- Тянуть не надо, - согласился Михаил Иванович. – Сотников, ты где?
К генералу подошел мрачный морской летчик с нашивками майора (Олег с помощью Гоши разобрался в них, ничего сложного).
- Вот тебе пополнение, старший лейтенант Синицкий, может не главный ловелас ВВС Балтфлота, но один из них точно. Можешь назначать его комэском, справится.
Пока майор разглядывал Гошу, генерал спросил:
- А ты, сухопутный, по какому делу?
- Младший лейтенант Северов, старший летчик 12 ИАП, Юго-западный фронт. Сопровождал транспортники, мой самолет уничтожен во время налета. Пытаюсь решить вопрос как добраться в свой полк.
- Делать больше нечего, на другой конец фронта тебя гонять, - проворчал Жигарев. – Здесь тоже люди воюют. Михаил Иванович, ты только что помощи просил, вот тебе помощь. Забирай этого орла в новый полк. У тебя, орел, сбитые есть?
- Пять лично и три в группе. Товарищ генерал, а как же…
- Все, товарищ младший лейтенант! Вопрос решен! Сакаев, документы его посмотри, оформишь потом перевод как положено. Видишь, Михаил Иванович, какие кадры отдаю! А ты, младший лейтенант, не расстраивайся, можешь на повышение рассчитывать.
- И ты, Георгий, тоже нос не вешай! – добавил Самохин. – В Таллинн тебя в таком раскладе смысла нет отправлять. Будешь в новом полку служить.
Высокий чернявый капитан посмотрел документы Северова, что-то записал в блокнот и ушел догонять генералов, так и не сказав ни слова. Сотников, наконец, смог представиться:
- Командир 4 истребительного авиаполка ВВС КБФ майор Сотников. Формирую полк, с летным составом не густо, так что собираю с бору по сосенке. Пошли пообедаем, заодно о себе немного расскажете.
Расспрашивал майор большей частью Северова, поскольку работа 5 истребительного полка ему была, в общем, неплохо известна.
- Вот слова про должность комэска звучат многообещающе, - протянул Гоша, но развить мысль не успел, его взгляд зацепился за приятные округлости девушки, ставившей на стол тарелки с супом. Вскоре лицо его расплылось в мечтательной улыбке, отчего он окончательно стал похож на мартовского кота. Сотников не удержался и хмыкнул, а Олег вспомнил слова Самохина про одного из главных ловеласов авиации Балтфлота. Похоже, не лишено оснований. Гоша масляными глазами следил за девушкой, но с аппетитом съел гороховый суп и принялся за второе, макароны с мясом.
После обеда отправились вместе с Сотниковым в штаб полка, небольшое одноэтажное здание на краю аэродрома. Формируемый полк пока дислоцировался здесь, в Пушкине. Вакансий хватало, обещанное пополнение пока задерживалось, с техниками, правда, было получше. Майор определил Синицкого командиром первой эскадрильи, а Северова к нему замом. На весь полк было пока десяток машин, все И-16 тип 28, больше, чем наличных летчиков, так что новоиспеченный комэск со своим заместителем могут выбирать себе машины. Начальство обещало в самое ближайшее время выделить пилотов и самолеты, но пока, по факту, есть только три летчика, включая самого комполка.
Остаток дня Северов и Синицкий изучали район боевых действий (вернее изучал Олег, а Гоша просто вспоминал, Низино от Пушкина не так уж далеко), но сначала выбрали себе машины. Старший лейтенант секунд десять помедитировал перед стоящими в ряд И-16, потом уверенно ткнул пальцем в истребитель с номером 22, а Олегу приглянулся «Ишачок» номер 12. Познакомились и с техниками, двадцать вторую обслуживал молодой веснушчатый паренек, сержант Иван Безбородов, а двенадцатую сумрачного вида старший сержант Волобуев или просто Кузьмич.
Когда летчики отправились на ужин, полк, а вернее первая эскадрилья, неожиданно получила пополнение. Гоша вдруг завопил:
- Степашка! Ты откуда здесь?!
И принялся гладить небольшую дворнягу довольно потешного вида. Как объяснил Синицкий, это была коротколапая помесь бульдога и таксы, коричневого с рыжиной цвета, белой грудью и черными полосами. Степану было чуть больше года, Синицкий подобрал его маленьким щенком в Таллине, а когда был ранен, то оставил в Низино. Как Степа попал сюда неизвестно, но рады были оба. Гоша с аппетитом поужинал, не забыл покормить собаку, выпросив для него остатки обеденных макарон, и принялся мурлыкать что-то девушке, которая приносила им тарелки с тушеной картошкой. Кончилось тем, что Северов ушел из столовой один и завалился спать в выделенной для первой эскадрильи просторной комнате, пока совершенно пустой.
Когда явился Синицкий, Олег не заметил, но утром вид у него был довольный даже во сне. Спал он тихо и безмятежно, только посапывал, зато Степан храпел за двоих, лежа кверху пузом у хозяйской кровати, периодически почавкивал и причмокивал и снова принимался выводить рулады. Северов вышел на улицу и немного размялся, а когда вернулся, комэск уже умылся и готовился идти на завтрак. Про ночные похождения Олег не спрашивал, а Гоша ничего не говорил, с задумчивым видом уминая пшенную кашу.
В этот день в воздух поднялись всего один раз, облетали машины и, заодно, патрулировали в районе аэродрома. «Ишачки» оказались неплохи, не ушатанные, но с одним существенным недостатком. Ни на одном самолете не было радиостанции, даже приемника. Это здорово будет затруднять управление подразделением в бою, но ничего не поделаешь.
За несколько дней до 24 августа, когда полк совершил первый настоящий боевой вылет, прибыл, наконец, недостающий личный состав и техника. В полку теперь насчитывалось двадцать два истребителя, по десять в каждой эскадрилье плюс пара управления. Летный состав был разномастным, но боевой опыт имели только два человека, причем еще с Халхин-Гола. Остальные, кто из запаса, кто из авиаполков ТОФа, кто недавно из летной школы. Новички попали, в основном, в первую эскадрилью, Олег ожидал возмущения со стороны Синицкого, но тот промолчал. Он вообще Северову понравился. На земле это был настоящий Винни-Пух, но в воздухе он преображался. Да и характер имел твердый, не боялся спорить с начальством, если считал себя правым. Оказался хорошим педагогом, умел объяснить подчиненным, что и как надо делать. Прекрасно летал и стрелял. А с Северовым они нашли общий язык и прекрасно ладили, даже Степан, очень недоверчиво относившийся ко всем, кроме хозяина, считал Олега вторым по значимости человеком после Гоши.
Командирами звеньев из двух пар самолетом стали лейтенанты Ковин и Горобченко, тихоокеанцы, летчики довольно опытные, хотя и не участвовавшие ранее в боях, а вот остальные шесть пилотов были зелеными сержантами выпуска конца 1940 или середины 1941 года. Тренировались пешим по-летному, Северов и Синицкий давали теорию, но несколько дней – это ничтожно мало. Война уже разделила этих ребят на живых и мертвых, только они еще не знают об этом. Не только командиры, но и сами летчики понимали, что враг очень силен, лучше оснащен и более опытен, но никто из них не показывал своего страха, они были полны решимости приблизить победу хоть на миг даже ценой собственной жизни.
Ранним утром 24 августа все десять машин первой эскадрильи поднялись в воздух на прикрытие обороны советских войск на побережье Финского залива.

Леонид Григорьевич Петровский лежал на госпитальной койке и размышлял. Поправка его шла своим чередом. В Москве пришлось сделать еще одну операцию, загноилась рана на руке. Он боялся, что ее могут ампутировать, но все обошлось. Рана в боку заживала неплохо, хотя болела довольно сильно, но ее, видимо, сразу очистили как следует. Сначала состояние было такое, что он мог только лежать и думать, пытался размышлять над тем, что происходит, что сделал правильно, а что нет. Но даже эти мысли быстро путались, уплывали, генерал просто лежал и наблюдал дрожание листвы за окном, слушал звуки дождя. Однажды утром Леонид Григорьевич проснулся с ощущением, что в организме произошли изменения, будто за ночь у него прибавилось сил, даже голова стала работать яснее. Словно долго был под водой, в темной, холодной глубине и вынырнул на поверхность, под теплое, ласковое солнце. Только сейчас он осознал, что был на самом краю, что его организм словно размышлял, продолжать ли дальше свой земной путь или все, слишком устал и нет больше сил. Силы нашлись, пока их хватало только на размышления, но он понял, что скоро сможет сидеть, потом ходить. И еще у генерала появилось ощущение, что его уход на грань небытия подарил, кроме страданий, новую способность. Многие вещи, сложные и неочевидные, вдруг стали видны как будто со стороны, ясно и отчетливо. Появились ответы на вопросы, над которыми Леонид Григорьевич мучительно размышлял еще до ранения. Ему вдруг стал понятен дальнейший ход событий этой войны, опасности, которые подстерегают его страну на этом пути, уже совершенные ошибки и те, которые есть опасность совершить.
Когда состояние стало немного лучше, у Леонида Григорьевича появилась обычная жажда деятельности. Просто так лежать, смотреть в потолок, читать художественную литературу, когда идет такая война? Когда так многое стало ясно и очевидно! Когда каждое утро организм говорил, что стал еще немного сильнее. Это выше человеческих сил! Когда Леонид Григорьевич понял, что вполне способен писать, то немедленно попросил принести ему бумагу и карандаш. Он писал сначала тезисы, потом переписывал в более развернутом виде, перечитывал, дополнял. Доктора пытались немного умерить пыл пациента, но убедились, что работа нисколько ему не вредит. Наоборот, генерал стал предельно сосредоточен, в точности выполнял все предписания врачей, а из своей работы словно черпал дополнительные силы.
А сам Петровский понял, что должен с кем-нибудь поделиться своими мыслями, ему нужен был оппонент, собеседник, с которым можно их обсудить. Он уже начал понемногу выходить из палаты и иногда виделся со своим соседом, тоже только начинающим поправляться после ранения. Им оказался Михаил Георгиевич Снегов. Его ранение в ногу оказалось серьезным, тоже пришлось делать целых две повторных операции и чистить рану. Да и последствия контузии тоже требовали лечения, хотя здесь успехи были гораздо лучше. В общем, на быструю выписку обоим рассчитывать не приходилось.
В холле, через который приходилось проходить на процедуры, висела большая карта европейской части СССР, около нее раненые останавливались и смотрели, иногда подолгу, думая о своем. Здесь и начал Леонид Григорьевич свой первый разговор со Снеговым. Потом Петровский дал ему прочитать некоторые из своих записок. Через пару дней разговор продолжился они в палате у Петровского, раненая нога не давала Михаилу Георгиевичу долго стоять.
- Даже не знаю, что и сказать, Леонид Георгиевич. Очень неожиданно и очень интересно!
- Слушай, Михаил Георгиевич. Ты же понимаешь, что это только тезисы, в таком виде показывать это никому из командования не стоит. Поможешь мне сделать из этого толковую докладную записку?
- О чем разговор? Самому тут просто так сидеть невыносимо.
Все свободное время они посвящали обсуждению тезисов и составлению подробной докладной записки. По некоторым вопросам Снегов сразу соглашался, по некоторым спорил. Они уже окончательно перешли на «ты» и упразднили отчества.
- Леонид, да почему ты решил, что надо срочно начинать такие масштабные работы по танкам? Увеличение надежности, ресурса двигателей и трансмиссии, согласен. Наши Т-34 и КВ существенно превосходят по боевым качествам немецкие машины.
- Подожди. Давай спокойно разберемся. Во-первых, сами танки. Легкие машины в большом количестве больше не нужны.
- Согласен. Только как временная замена при недостаточном количестве средних танков.
- А ты заметил, что немцы начали усиливать броню своих троек и четверок? И это по результатам кампании в Европе. Ты полагаешь, что они станут спокойно смотреть на превосходство наших новых танков и ничего не предпримут? Зимой они так шустро воевать не смогут, а что будет следующим летом?
- Ты полагаешь, что в следующем году надо ждать появления новых модификаций Т-3 и Т-4?
- Это же очевидно. Первым делом они будут увеличивать толщину брони и ставить новые орудия. На Т-3 уже появились 50 мм пушки вместо 37 мм, на Т-4, я полагаю, пойдут по пути удлинения ствола, калибр 75 мм и так достаточно серьезный. Но в дальнейшем появятся более мощные танки. И мы должны начинать готовиться к этому уже сейчас, потом реагировать будет поздно, придется принимать пожарные меры. Еще вопрос, а сколько танков нам надо?
- Не без подвоха вопрос! Чем больше, тем лучше.
- Не думаю. При правильном использовании можно обойтись не таким уж большим числом, особенно если это не устаревшие легкие машины. Ну и правильно их использовать, а не посылать по одной-две машины на убой. Во-вторых, вот чего у нас явно не хватает, так это САУ. Противотанковых, зенитных. Ты Т-40 встречал?
- Приходилось.
- И как машина?
- Да слабая откровенно, ну хоть плавает.
- Вот именно! А если на ее основе создать самоходные минометы? Или бронетранспортер на отделение пехотинцев?
Снегов сделал в своем блокноте несколько пометок.
- Это обговорим чуть позже. Теперь дальнейшие действия вермахта. В том, что мы его остановим, не сомневаюсь. Зимой немцы активно воевать не будут, а мы, трезво глядя на вещи, не будем питать иллюзий, что окончательно победим еще до весны. Летняя кампания 1942 года, вот в чем вопрос!
- Да в чем вопрос-то?
- Где они будут наступать? По всем фронтам? Не верю, что у них сил хватит. Тогда где? Снова на Москву?
- Знаешь, Леонид, я над этим тоже думал. Нелогично это. С политической точки зрения это очень важно, а с чисто военной?
- Вот и я об этом же. Южное направление будет главным! Там нефть, там важная транспортная магистраль – Волга.
Генералы работали увлеченно, компенсируя этим свое вынужденное отсутствие на фронте. Вскоре стало ясно, что в одной записке изложить все невозможно или она будет огромной, как «Война и мир». Поэтому решили разделить на несколько документов по направлениям: новая тактика, предложения по вооружениям по родам войск, анализ действий немцев и их возможная перспектива. Нужна была информация, поэтому Петровский связался с с исполняющим обязанности начальника разведывательного управления Генштаба Алексеем Павловичем Панфиловым, которого знал лично. Тот прислал старшего лейтенанта, который и стал быстро, каллиграфическим почерком оформлять докладные записки. А у дверей палаты стали круглосуточно дежурить ухорезы из подразделения фронтовой разведки Центрального фронта. Поставили в известность НКВД, вопросы были чисто военными, но безопасность обеспечивал именно этот наркомат. В палате появился сейф, ключ от которого хранился у начальника дежурной смены охраны. Им выступал командир в звании не ниже капитана – Панфилов к документам отнесся предельно серьезно, особенно когда нашел время заехать в госпиталь и Петровский со Снеговым изложили ему некоторые соображения.
Как-то вечером в середине сентября, когда работа над записками уже подходила к концу, генералы отдыхали за чашкой чая. Документы были уложены в сейф, старлей ушел отдыхать, госпиталь готовился отходить ко сну.
- Да, Миша, грандиозную работу мы с тобой завершаем. До чего жаль, что хоть за годик до войны многие вещи в голову не приходили.
Петровский вспомнил свое нахождение под следствием и помрачнел.
- Ничего, - примирительно сказал Снегов. – Лучше сейчас, чем позже. Наши ошибки слишком большой крови стоить будут.
Докладные записки в конце сентября легли на стол начальника Генерального Штаба РККА маршала Бориса Михайловича Шапошникова.

Отредактировано Olle (19-07-2017 08:14:06)