Глава 1.8 (окончание)
Последняя декада сентября запомнилась Северову круговертью вылетов на защиту кораблей Балтфлота, ведущих огонь по наступающим войскам противника. Поредевшие эскадрильи работали, сменяя друг друга в воздухе. Сбитых немецких самолетов было немного, но командование флотом регулярно объявляло полку благодарности за качественное прикрытие.
23 сентября Северов повел своих «бессмертных» на перехват целой армады вражеских пикировщиков, которые снова нацелились на «Марат». На этот раз их было восемь, с эскадрильей вылетела пара Синицкий-Соломатин, Терентий поправился после легкого ранения. Олег не стал болтаться на трех тысячах, а поднялся на пять с половиной, поэтому атака двух полных звеньев сразу нарушила строй противника, в котором образовались пробелы от сбитых. Отличились и оба «птенца», Шаров и Лазарев, сбивших по «Штуке». «Лаптежники» заметались, два самолета столкнулись в воздухе, мессеры остервенело набросились на «Ишачков», но было уже поздно, атака сорвалась. Однако, это еще не все, на подходе была вторая волна атакующих. Олег с Гошей научились понимать друг друга даже без радио, вот и сейчас Северов вышел в лобовую, гансы отвернули, а воспользовавшийся паузой Синицкий вывалился из свалки и ринулся на новую формацию бомбардировщиков. Что было дальше, Олег видел плохо, был слишком занят, чтобы рассматривать самолет Гоши, а когда очередной раз оглянулся, «Ишачок» капитана падал, беспорядочно вращаясь, а недалеко от него падал Юнкерс. В следующее мгновение И-16 Соломатина врезался в другой самолет и обе машины также посыпались вниз.
Тут в немцах что-то сломалось, они поняли, что русские не остановятся ни перед чем и, видимо, решили, что оно того не стоит. Преследовать их было бессмысленно, ни топлива, ни боезапаса уже не оставалось. Внизу распустились бутоны парашютов и усталый Северов не сразу сообразил, что два белых купола среди других означают, что Гоша и Терентий благополучно покинули свои разрушенные истребители.
Под вечер Синицкий вернулся один, Терентий был ранен, на этот раз тяжело, его увезли в госпиталь. За это время Олег успел слетать еще два раза, потерь в людях не было, но в эскадрилье осталось всего четыре относительно целые машины.
Тараны Синицкого и Соломатина получили ожидаемый резонанс, уже на следующий день вышли статьи в газетах, командование оформило наградные листы на орден Ленина Гоше и орден Красного Знамени Соломатину, но ходили слухи, что могут присвоить и Героя. Капитан к грядущему награждению отнесся очень спокойно, а в приватной обстановке признался Олегу, что отказался бы от любой награды взамен на сохранение жизни ведомому. Состояние Терентия было тяжелым, врачи всерьез опасались за его жизнь.
Еще через день, 25 сентября, Северов и сам совершил таран, правда, непреднамеренно. В воздухе была самая настоящая каша, Ю-87 шли плотным строем, после нападения «Ишаков» заметались, Олег уклонился от внезапно шарахнувшегося в его сторону «Лаптежника» и чуть не столкнулся с другим, бросившимся от взорвавшегося на своих бомбах соседа. Воздушный винт истребителя с треском врубился в хвостовое оперение «Штуки», его затрясло, Северов убрал газ и быстро снизился, выбравшись из общей свалки. Юнкерс, беспорядочно вращаясь, падал неподалеку. Какое-то время Олег машинально летел неизвестно куда, потом начал соображать, чуть прибавил обороты мотора и довернул в сторону аэродрома. Осознание, что чуть не погиб пришло минут через пять после самого тарана, но к моменту посадки летчик уже справился с собой и только чуть подрагивающие руки напоминали об инциденте. На «Ишаке» требовалось заменить винт, в остальном он не пострадал. В рапорте Северов честно указал, что таран получился случайно, так что делать из него героя не стоит, хватит и Гоши с Терентием, на что Сотников сказал, что это не его ума дело, командование само оценит и решит. А вот Коляда на следующий день огорошил приказом 27 сентября отправиться на Кировский завод и выступить перед его работниками.
- Степан Игнатьевич, какое выступление? Я лучше в небе выступлю! Вон пусть Синицкий едет, он таран совершил, Героя получит, а я…
- Что у тебя за манера стала, приказы обсуждать, с командованием пререкаться! – завелся Коляда. – Тебе сказано, что делать, иди и выполняй!
Пришлось ехать. О чем говорить с заводчанами, Олег придумать не успел, выручил Гоша, который предоставил листок с данными по количеству вылетов и сбитым вражеским самолетам. Выслушивать многочасовые речи у людей времени нет, значит, надо сказать что-нибудь ободряющее, но конкретное, без лишних лозунгов, они и так делают все, что могут, и даже больше.
Олега подбросили до Балтийского вокзала, предстояло немного пройти пешком. Не успел летчик пройти и одного квартала, как начался артобстрел, люди бросились врассыпную, заметались, падали, сраженные осколками. Снаряды ложились кучно, при попадании в здания во все стороны летели обломки камня и кирпича. Северов бросился под защиту арки, закрывающей проход во двор, когда увидел мальчика лет семи, он стоял на коленях перед лежащей женщиной и закрывал лицо ладошками. И тут Олег сразу успокоился, с ним всегда так бывало, когда он видел кого-то, нуждающегося в его помощи. Летчик подбежал к ребенку и подхватил на руки, собираясь найти какое-нибудь укрытие, но женщина вдруг слабо шевельнулась, она была ранена, но жива. Северов перебросил мальчика через плечо, подхватил на руки женщину и на мгновение замер, соображая, куда бежать дальше. Из примеченной им арки махали руками какие-то люди и Олег неуклюже побежал туда. В левый бок что-то прилетело, удар был такой, что летчик задохнулся от боли, но лишь немного сбавил скорость. Теперь ощутимо приложило по голове, потом еще раз, к счастью оба раза слева, а мальчик был на правом плече. Наконец арка, кто-то пытался подхватить ребенка, но тот вцепился Северову в шею, тогда Олега схватили за плечо и потащили вглубь двора, как оказалось, ко входу в убежище. Бок болел, было трудно дышать, к тому же ноша на руках, по шее и левому уху текла кровь. Плохо видя в полумраке, Северов споткнулся обо что-то и чуть не упал, но углядел сбоку лавку и опустился на нее, тяжело дыша.
- Давайте ее сюда, товарищ военный.
Женщину взяли и переложили на другую лавку две средних лет дамы, назвать этих интеллигентного вида женщин-бойцов МПВО иначе язык не поворачивался. Третья отцепила ребенка, прижала его к себе и тоже куда-то унесла.
- Давайте я посмотрю вашу голову, - произнес тихий молодой женский голос, к лицу Северова поднесли переносную лампу.
- Держи, не дергайся! – строго сказал тот же голос кому-то невидимому из-за света лампы в лицо.
- Я крови боюсь, - тихо ответил этот кто-то, по голосу девочка лет четырнадцати-пятнадцати.
- Привыкнуть давно пора, - проворчала первая девушка, ее руки ощупали голову летчика, потом в ход пошла влажная тряпка или марля.
Лампу, наконец, переместили вбок и Олег смог рассмотреть тех, кто оказывал ему помощь. Первой девушке было лет двадцать, второй, как он и предполагал, около пятнадцати, еще подросток. У обеих на рукавах были повязки с красным крестом, рядом на полу стояла открытая сумка.
- Спасибо, по-моему, ничего страшного. Скажите лучше, как женщина, жива?
- Жива, жива, доктор ее смотрит, - раздался голос из полумрака. – Хлопотливый какой! Сам-то как?
- Да что мне сделается, - хмыкнул летчик и поморщился от боли в боку. – У меня тут помощь посерьезнее, сейчас как новый буду.
- Не больно и старый, - тихо засмеялись в ответ, а старшая девушка недовольно произнесла:
- Сидите спокойно, товарищ летчик. Голова не пробита, просто кожа рассечена, хоть и глубоко. Сейчас я обработаю раны, а потом доктор посмотрит.
Чем она там обрабатывала, Северов не видел, но рану зажгло так, что он с трудом подавил желание громко выручаться, отделавшись нейтральным «Кхм!». Ну, раз череп цел, надо посмотреть, нет ли перелома ребер.
- Мне еще по боку приложило, посмотрите, не сломаны ли ребра, - попросил он.
На Олеге была авизентовая куртка, которую он носил вместо шинели, так было намного удобнее. Вообще-то, она была положена танкистам и досталась ему по случаю, но рукодельный Ваня Безбородов пришил к ней голубые петлицы, и никто из начальства не обратил внимания на такое нарушение формы одежды. Куртку удалось стянуть, девичьи пальчики пробежались по ребрам, было очень больно, Северов опять сдержался, только засопел сильнее, но девушка все правильно поняла и успокаивающе сказала:
- Переломов нет, просто ушиб. Подождите, не одевайте, сейчас доктор посмотрит.
Подошел пожилой мужчина с очками на носу.
- Ну-с, что тут у нас? Прелестно, прелестно! В смысле, неплохо, но придется зашивать.
- Это вопрос?
- Нет, молодой человек, это утверждение. Лампу поближе. Так, волосы вот здесь и здесь уберите.
Другой пожилой мужчина, носатый и худощавый, несколькими ловкими движениями опасной бритвы превратил Северова в каторжника, у которого побрита половина головы.
- Придется потерпеть!
- Чего уж там, - как можно равнодушнее ответил Олег, - шейте, у меня еще дела.
Приятного мало, но кончилось и это мучение. Голова горела огнем, а девушка уже накладывала повязку. Ваты она не пожалела и Северов подумал, что выглядит сейчас как безнадежно больной, фуражку точно будет не одеть. Пока доктор шил раны, девочка стояла рядом, кусая губы, и смотрела на это действо, так что Олегу пришлось временами ободряюще ей улыбаться.
Врач тем времен занялся ребрами и подтвердил, что ничего не сломано, но нажимал так, что летчик опять закряхтел.
- А вы молодец, терпеливый. Боль-то сильная, я ведь знаю, - вдруг одобрительно сказал эскулап и, церемонно попрощавшись, ушел куда-то вглубь подвала.
Девушки помогли летчику натянуть обратно одежду.
- Спасибо, милые. Давайте хоть познакомимся, меня Олег зовут.
- Я Марина, а это Даша, моя двоюродная сестра, - улыбнулась старшая.
Обстрел тем временем закончился и народ стал выбираться из убежища. Женщину увезли в госпиталь, доктор сказал, что теперь ее жизни ничего не угрожает, должна поправиться. Мальчика забрала соседка, присмотрит за ним, пока мама на лечении.
Северов вздохнул. Когда убивают здоровых сильных мужчин, это тоже несправедливо, они чьи-то сыновья, мужья, отцы. Но раны, увечья и смерть маленьких детей вызывали у него душевную боль гораздо сильнее физической. Олег поймал себя на мысли, что если бы располагал атомными бомбами, то, пожалуй, шарахнул бы ими по Третьему рейху, пусть прочувствуют на себе, твари. И тут же признался себе, что никогда бы этого не сделал, не стал бы убивать женщин и детей, пусть их отцы и мужья топчут сейчас его землю. Вот с этими юберменшами он посчитается, аллаверды по-максимуму! А когда войдем в Германию, будем их детей из своих полевых кухонь кормить, такие уж мы есть, нас не переделать.
На проходной завода его встретил представитель парткома и проводил в зал, где находилось несколько сотен человек, судя по одежде, прямо от станков. Выступал мужчина средних лет в полувоенной форме, судя по шепоткам в зале, известный заводчанам и являющийся работником обкома партии. Он говорил о положении на фронтах, о прорыве блокады и восстановлении сообщения с Большой землей. После него ведущий собрания предоставил слово младшему лейтенанту Северову, представителю «доблестной авиации героического Балтийского флота». Олег пошел к трибуне, чувствуя себя в этой дурацкой повязке на голове совершенно неловко. Сам он свой внешний вид определил как жалостно-комический.
- Товарищи! Я обращаюсь к вам от имени своих товарищей, от имени всех, кто сейчас борется с врагом с оружием в руках. Мы понимаем, что борьба сейчас ведется за само наше существование, за то, чтобы мы и наши дети не стали рабами, за то, чтобы у них было будущее. Вы можете быть уверены, мы не дрогнем, мы скорее умрем, чем сдадимся! 23 сентября в одном бою два летчика нашего полка, расстреляв боезапас, таранили вражеские самолеты. Враг в панике очистил небо, бежал с поля боя. Он еще силен, на него работает вся Европа, но и мы стали опытнее и злее, мы как сжатая до предела пружина, которая скоро выпрямится. Я вот тут записал, сколько мы вылетов сделали, сколько немецких самолетов сбили, а сейчас подумал, вы ведь и сами все видите, к чему эти цифры. Тыл для фронта, фронт для тыла. Пока мы вместе, нас не победить! Спасибо вам за ваш самоотверженный труд, товарищи!
В прошлой жизни Северов совершенно не умел говорить тосты и зажигательные речи, в этой, видимо, тоже.
- Товарищ Северов и сам позавчера совершил таран! – вдруг сказал работник обкома.
Олег поспешил покинуть сцену под улыбки заводчан, ему было очень неловко. Внезапно к нему бросился какой-то человек в спецовке, схватил за руку:
- Спасибо, спасибо вам большое!
- Да что вы, - оторопел летчик, а рабочего соседи похлопали по плечу и он, еще раз тряхнув Северову руку, тоже стал выбираться из зала.
- Вы его жену и сына из-под обстрела вынесли! – раздался рядом знакомый голос.
Летчик обернулся и увидел Марину.
- У меня тут дядя работает, я ему, вообще-то кое-какие вещи несла. И дяде Васе я про жену и сына сказала.
- Ну и напрасно, в смысле, про меня напрасно. Неудобно получилось. И вид у меня дурацкий.
- Не дурацкий, а героический, - засмеялась девушка.
- Ну, раз вы смеетесь, точно дурацкий.
Собрание закончилось, из-за обстрела Олег сумел прийти на самый конец, так что теперь надо было пробираться обратно на аэродром. Для этого первым делом следовало вернуться к Балтийскому вокзалу. Марина тоже возвращалась обратно, так что пошли вместе. Она оказалась студенткой мединститута, хотела стать детским врачом. По дороге девушка поинтересовалась, почему его представили как морского летчика, ведь Северов явно сухопутный, форма-то не морская. Олег показал тельняшку и заметил, что душа у него теперь морская. Так, беседуя, они дошли до дома Марины, от него до Балтийского вокзала было совсем рядом.
По приезду в полк Северов был подвергнут тщательному осмотру полковым эскулапом, после чего он был отстранен от полетов на трое суток. Голова особо не беспокоила, а вот бок болел сильно, вылез огромный великолепный синяк, так что доктор был прав, летать было бы очень затруднительно. А 29 сентября Сотников объявил, что полк должен получить пополнение и новую технику, для чего выводится в Кубинку, вылет завтра, 1 октября ранним утром.
Так что 30 не летали, приводили в порядок себя и технику, а на следующий день, 1 октября, Сотников, взяв с собой все оставшиеся экипажи, отправился на ПС-84 в Кубинку за новыми машинами и пополнением.