Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
В ВИХРЕ ВРЕМЕН |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » В ВИХРЕ ВРЕМЕН » Произведения Бориса Батыршина » Крымская война. Попутчики-3. Третья бумажка.
Пост 291
идти в Ригу, когда выяснилось, что в этом году льды не довольно слабые
лишнее
И к конца марта плоды наших усилий были представлены
концу
Отредактировано Cobra (08-07-2017 09:59:52)
IV
Кача, школа военных пилотов
«Сопвич» зарулил на стоянку. Мотор стрельнул, выбросил клуб сизого, воняющего касторкой дыма и умолк. Тяжеленный блок цилиндров, закрепленный на одной оси с пропеллером, продолжал вращаться, а пилот уже выбирался из кабины. Это был целый ритуал: - сначала на траву полетел шлем, за ним перчатки-краги, и лишь потом на бренную землю спустился сам авиатор. Физиономия его имела, как обычно, забавный вид –лицо покрыто копотью, лишь круги чистой кожи вокруг глаз. Тех, кто летает на аппаратах с ротационными «Гномами» не зря прозвали «замарашками».
- Поручик Лобанов-Ростовский учебный полет закончил! – лихо отрапортовал он. - Машина в порядке, Викториан Романыч! Жду – не дождусь, когда в дело!
Морской воздушный наблюдатель, он в перерывах между выходами в море, научился пилотированию. Эссен давно собирался усадить его на левое сиденье «эмки», но всякий раз что-то мешало. То не было свободного аппарата, то «кандидат» учинял очередное безобразие, то Марченко упирался, доказывая, что в предстоящим походе ему просто необходим именно его острый глаз. В любом случае, по возвращении из памятного набега на Зонгулдак, Эссен собирался окончательно переквалифицировать неугомонного прапора из воздушных наблюдателей в пилоты, и тут судьба подкинула им сюрприз...
Лобанов-Ростовский, отрапортовав, стянул пилотскую куртку и небрежно бросил ее на крыло. Эссен покосился на, украшавшие ее новенькие погоны поручика– Великий Князь привел государевы указы о производстве всех участников октябрьских боев на один, а кого и на два чина вверх. Сам Эссен щеголял погонами капитана второго ранга; командир же «Алмаза» нежданно-негаданно стал контр-адмиралом. Теми же указами для «гостей» устанавливалось денежное содержание в полуторном, а для летного состава – в двукратном против обычного, флотского, размере.
Дозволялось ношение формы и знаков отличия прежнего для них образца, так что морякам пришлось гадать, где раздобыть новые погоны. В ход шли запасные комплекты; из чемоданов извлекали старые погоны, оставленные «на счастье». Об авиаторах позаботился Лобанов-Ростовский - привез из Петербурга два десятка разномастных комплектов. Их по совету Великого Князя изготовили под заказ в мастерских, снабжавших лейб-гвардию золотым шитьем, галунами и прочей мундирной бижутерией.
За нижними чинами «Алмаза» и «Заветного» закреплялся особый статус с производством в старшие унтер-офицерские чины и назначением пожизненного пенсиона. Им тоже оставили привычную форму; более того, Николай, увидев форменки, гюйсы и бескозырки с ленточками, распорядился как можно скорее ввести все это по всему флоту. Офицеры шутили, что они-де собирались произвести революцию в дамских модах, и особенно, в нижнем белье (насмотрелись в XXI-м веке), а вместо этого учинили переворот в нарядах флотских «ванек».
На кожанке Качинского красовались новенькие погоны капитана второго ранга, что немало того смущало – он всю осеннюю кампанию провел на госпитальной койке - при Переносе форштевень сорвавшегося с креплений гидроплана проломил ему грудную клетку.
Валериан Романович остро переживал свое положение. И, распрощавшись с врачами, легко принял решение – не отправляться в загадочный XXI век с «Алмазом», а остаться здесь, вместе с Лобановым-Ростовским, Энгельмейером, Рубахиным и остальными. Он возглавил авиагруппу «Херсонеса» в нескольких боевых походах, отличился в рейде к Босфору. А когда прибыла экспедиция - изменил призванию морского летчика и принял сухопутную эскадрилью, приданную спешно создаваемой «особой бригаде». Эссен не без оснований подозревал, что главную роль в этом сыграла возможность получить новенький колесный «Финист» - аппарат совсем другого класса, нежели те, на которых Качинскому доводилось летать раньше.
- Что ж, поручик, отлично. – комэск благосклонно кивнул. – Теперь вы, князь, готовый пилотяга.
- Какой аппарат ему дадим, Валериан Романыч? - осведомился Энгельмейер. На него Эссен с Качинским свалили заботы по обучению новых пилотов.
Качинский хитро сощурился:
- Напомните, князь, на чем вы начинали обучение? Часом, не на «Фармане»?
Перемазанное копотью лицо Лобанова-Ростовского вытянулось. Суток не прошло, как Рубахин, получивший вместе с должностью помпотеха эскадрильи, погоны инженера-прапорщика, отрапортовал об окончании ремонта старенького «Фармана», прихваченного Эссеном исключительно из жадности. Получив в помощь троих техников с «Адаманта», Рубахин неожиданно обнаружил в своем графике немного свободного времени и посвятил его восстановлению раритетной этажерки. К процессу он подошел творчески: заменил проволочные растяжки стальными тросиками, деревянные стойки - дюралевыми трубами. Все, потребное для переделок, были неправедно добыто на «Адаманте» через новых подчиненных. Кроме того, старичок-«Фарман» получил дополнительные топливные баки, новое электрооборудование, бомбодержатели и носовую турель под спарку «Льюисов». Но главное -место восьмидесятисильного «Гнома» занял трехсотшестидесятисильный М-14, из числа запасных, взятых для «Финистов». Для мощного движка понадобилась усиленная моторама, что в свою очередь, потребовало нового набега на ПСКР. Просто так, взять и спереть охапку хромоникелевых профилей и фасонного крепежа подчиненные Рубахина не решились; пришлось, скрепя сердце, произвести обмен: продукты высоких технологий XXI века на десять бутылок лучшего солодового виски, антикварный бронзовый секстан и пару отделанных серебром двуствольных капсюльных пистолетов в палисандровом ящичке (трофеи, взятые при разграблении злосчастного «Фьюриеса»).
Эти усилия не пропали даром. Эссен, поднимавший обновленный аппарат в воздух, клялся, что старичка теперь не узнать. Но Лобанов-Ростовский, и учившийся летать именно на «Фармане», не горел желанием заполучить раритет, хотя бы и прошедший через очумелые ручки эскадрильского Кулибина. Князю полюбился «Сопвич»; он надеялся, что Качинский оставит его за ним, и даже в «экзаменационный» полет попросился на этом аппарате.
Но - не спорить же с комэском? Авторитет Качинского огромен, половина пилотов отряда его ученики. Раз дает «Фарман» - что ж, ему виднее, полетаем...
- Итак, господа авиаторы, - продолжал Качинский. - Два дня нам на сборы. В субботу утром вылетаем в Николаев и дальше, на Одессу. Вы, Владимир Петрович, - обратился он к Энгельмейеру, - проследите, чтобы имущество было погружено на пароход. Здешние матросики с деликатными грузами обращаться не умеют, им только ядра да запасной рангоут ворочать. Приставьте хоть Кобылина наблюдать за погрузкой, и сами приглядывайте в оба глаза.
Энгельмейер вытащил из нагрудного кармана френча ярко-красную гелевую ручку и сделал пометку в блокноте.
- Весь личный состав прошу к пяти пополудни быть при полном параде на плацу, за ангарами. – продолжал комэск. –Проследите, чтобы мотористы не выглядели вахлаками да армеутами. Машины за нами пришлют, и учтите: в авто поместятся только четверо. Кто не хочет трястись в грузовиках, могже нанять на хуторе пролетку.
В планшете у Качинского лежал приказ: к семи часам пополудни личному составу эскадрильи прибыть на площадь перед церковью архистратига Михаила. Там, в присутствии высшего командования флота и Великих князей, состоится церемония принесения «гостями из будущего» воинской присяги царствующему императору.
V
Севастополь, соборная площадь.
"…обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом, пред Святым Его Евангелием, в том, что хочу и должен Его Императорскому Величеству, своему истинному и природному Всемилостивейшему Великому Государю Императору Николаю Павловичу, Самодержцу Всероссийскому, и Его Императорского Величества Всероссийского Престола Наследнику Цесаревичу Александру, верно и нелицемерно служить, не щадя живота своего, до последней капли крови…»
Цесаревич стоял на ступенях собора, по правую руку Владыки Иннокентия, митрополита Херсонского и Таврического. Наследник прибыл в Севастополь только вчера - на паровом шлюпе «Карадок», взятом у англичан при Альме и отремонтированном на верфи в Николаеве. Его, в отличие от французских трофеев, никто не собирался возвращать прежним владельцам; шлюп занял место «Одессы», погибшей в набеге на Варну.
Из юнкеров многим случалось и в «прошлой жизни» лицезреть царствующую особу. Адашев тринадцатилетним гимназистом ликовал в толпе жителей Костромы, приветствуя Николая Второго на торжествах по случаю 300-летия дома Романовых. И запомнил бледного мальчика в матроске, на руках здоровенного матроса. Цесаревича несли за спиной Государя, и Алеша Адашев все ждал, когда же того опустят на землю, чтобы он сделал хоть два шага?
Нынешний цесаревич не чета Алексею – высокий, стройный, в лейб-казачьем мундире. Кем он приходится тому мальчику, прадедом?
Николай Николаевич, стоявший рядом с братом, поймал взгляд Адашева и ободряюще улыбнулся. Три дня назад юнкер учил Великого князя водить броневик на полигоне близ Евпатории. Теперь велено именовать город Зурбаганом – и пришло кому-то в голову такое?
«…и все к Высокому Его Императорского Величества Самодержавству, силе и власти принадлежащие права и преимущества, узаконенные и впредь узаконяемые, по крайнему разумению, силе и возможности, исполнять...»
Николай Николаевич вместе с братом принимают у юнкера – теперь уже прапорщика! - Адашева и других константиновцев присягу. Дальше ровные ряды моряков с «Заветного», аламазовцы, на правом фланге – авиаторы во главе с Эссеном и Качинским. Спасители Крыма!
Напротив те, кто прибыл из охваченного гражданской войной Севастополя. Казачьи и морские офицеры, солдаты в защитных гимнастерках, матросы. «Потомки»» в своей странной форме стоят отдельно – на этой церемонии они лишь зрители.
За спинами военных - нестройная толпа гражданских «беженцев». Среди них доктор Геллер с дочкой; Сашенька радостно машет платком Михееву, отец ее одергивает – нельзя нарушать торжественность момента!
В стороне - Велесов, Митин, инженер Глебовский. Тоже присягают? Нет, с чего бы…
Солдаты, матросы, офицеры опускались на колени и повторяли за громогласным, до глаз заросшим бородой дьяком:
«…Императорского Величества государства и земель Его врагов, телом и кровью, в поле и крепостях, водою и сухим путем, в баталиях, партиях, осадах и штурмах и в прочих воинских случаях храброе и сильное чинить сопротивление, и во всем стараться споспешествовать, что к Его Императорского Величества верной службе и пользе государственной во всяких случаях касаться может…»
Юнкера получали производство в прапорщики от инфантерии и причислялись к вновь созданной Особой Таврической бригаде. Начальствовать ею назначен генерал Стогов; полковым командиром Зурбаганского стрелкового полка стал подполковник де Жерве - участник альминского дела, он лучше других севастопольцев освоил оружие и тактику «потомков». Адашев подозревал, что назначение, (за него бились солидные полковники и даже генералы), Владимир Александрович получил до некоторой степени авансом – в книгах по истории Крымской войны, которые местное военное начальство зачитало до дыр, он упоминался, как герой обороны Севастополя, получивший Георгия 4-й степени «За особенное отличие при отбитии штурма французов на редут Шварца 27 августа 1855 года».
Ну вот, их очередь. Слова, мало изменившиеся за полвека, сами срываются с губ. Когда-то и Адашев и Коля Михеев, и мечтательный барон Штакельберг уже произносили их, клянясь правнуку нынешнего императора. Вся разница в отчестве: «Николай Павлович» вместо «Николай Александрович»…
«…Об ущербе же Его Величества интереса, вреде и убытке, как скоро о том уведаю, не токмо благовременно объявлять, но и всякими мерами отвращать и не допущать потщуся и всякую вверенную тайность крепко хранить буду, а предпоставленным надо мной начальникам во всем, что к пользе и службе Государства касаться будет, надлежащим образом чинить послушание, и всё по совести своей исправлять, и для своей корысти, свойства, дружбы и вражды против службы и присяги не поступать…»
В марте семнадцатого им объяснили, что прежняя присяга недействительна. Выстроили на плацу и продиктовали слова присяги Временному Правительству. Алеша Адашев стискивал зубы, когда звучало ненавистное «…обязуюсь повиноваться Временному Правительству, ныне возглавляющему Российское Государство…» и повторял про себя чеканные слова:
«… от команды и знамя, где принадлежу, хотя в поле, обозе или гарнизоне, никогда не отлучаться, но за оным, пока жив, следовать буду, и во всем так себя вести и поступать, как честному, верному, послушному, храброму и расторопному солдату надлежит...»
Главное ведь не изменилось – ни тогда, ни сейчас, верно?
«…в чем да поможет мне Господь Бог Всемогущий. В заключение же сей моей клятвы, целую слова и крест Спасителя моего. Аминь."
Перекомский совсем было скомандовал идти в Ригу, когда выяснилось, что в этом году льды не довольно слабые; «Морской бык», распихивая форштевнем льдины, дополз по Морскому Каналу до Кронштадта и встал на рейде под гром пушек фортов и кораблей Балтийского флота.
Как мне кажется не звучит. М.б. заменить на: "...лед не такой уж и слабый..."?
Это был целый ритуал: - сначала на траву полетел шлем, за ним перчатки-краги, и лишь потом на бренную землю спустился сам авиатор.
В литературе о Великой Отечественной Войне (мемуары летчиков) в подобной ситуации достаточно часто разбивались стекла очков, а тут?
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
I
«История Июньского Восстания
в материалах парижской прессы»
В.П. Загорулько
Труды кафедры современной
истории З.И.У. 1897/42
«La Gazette»:
«Инспектор парижского полицейского департамента делится с читателями соображениями об убийстве Ротшильда:
«Мы вправе предположить, что барон был застрелен из оружия, схожего с пневматическим штуцером Жирардони, который с 1790 по 1815 годы состоял на вооружении австрийской пограничной стражи. Это один из самых известных образчиков такого оружия. Было предпринято множество попыток усовершенствовать эту систему: так венский оружейник Контринер изготовил 20-зарядный охотничий штуцер и даже продавал свои изделия, но из-за высокой цены успеха не имел. Неудачей закончились и опыты другого венца, Шембера, в 1830-м, и француза Карбона, предложившего военному ведомству винтовку малого калибра с газовым баллоном на 800 выстрелов.»
Бесшумность выстрела на площади Бастилии ясно указывает на применение воздушной винтовки. Об этом говорит и исключительная точность попадания, ведь большинство подобных систем имеют нарезные каналы ствола и используют конические пули.
Воздушные винтовки дороги и весьма капризны, а потому не получили и, скорее всего, не получат широкого распространения. Но возможно, в некоей тайной мастерской умельцы, столь же талантливые, сколь и злонамеренные, наладили их выпуск для покушений на высокопоставленных особ Европы. Если это так - нас ждут ужасные времена. Страшно, если последователи Пьера Лувеля и Джузеппе Фьечи получат инструмент тихого убийства, оружие, за одно обладание которым Великий Бонапарт приказывал вешать без всякого суда...»
«Le Moniteur universel»:
«...убийство барона Ротшильда послужило факелом, брошенным в груду хвороста: то, что вчера выглядело как глухое недовольство низов парижских предместий, как отдельные возмутительные выходки студентов и сторонников Второй Республики, превращаются в мятеж. В предместье Сент-Антуан замечены баррикады, на которых...»
«...тело банкира будет переправлено в Вену, куда соберутся для похорон все члены семейства Ротшильдов. Каноны иудаизма требуют хоронить умершего сразу; отсрочка более чем на день допустима для того, чтобы отдать последний долг умершему, например, когда близкие родственники должны приехать издалека или если впереди суббота или праздник. Видимо, прусские, австрийские и британские Ротшильды полагают, что визит в Париж связан со слишком большим риском.
Тело будет находиться в закрытом гробу - согласно иудейской традиции, выставлять умершего на всеобщее обозрение считается оскорбительным, ведь могут прийти враги и порадоваться его смерти.
Родственники барона Ротшильда готовы употребить свое влияние (надо отметить, весьма значительное) на то, чтобы не допустить вскрытия тела полицейскими медиками. Раввин синагоги на улице Нотр-Дам-де-Назарет заявил: любое вскрытие есть акт, оскверняющий тело покойного...»
«Le Charivari»:
«...в окружении «короля банкиров» Луи-Филиппа особенно выделялись иудеи-банкиры, и прежде всего, Д. Я. Ротшильд. Недаром ученик социалиста Фурье, Туссенель, указал в своем труде «Евреи — короли эпохи», что этот малочисленный, по крайне предприимчивый народ виновен во всех бедах нашего государства. Можно не разделять точку зрения анонимного автора «Странной и поучительной история Ротшильда I, короля Франции», о том, что иудейские банкиры навлекли на наших сограждан новую язву в виде строительства железных дорог (эта брошюра увидела свет после железнодорожной катастрофы в Северной Франции), но трудно не согласиться с другими выводами автора: «критика не против Луи-Филиппа, а против Ротшильда, короля евреев». И недаром великий мечтатель Прудон определил революцию 1848 года как «смену власти одной группы еврейских эксплуататоров другой».
Итак, история готова повториться? Нынешняя власть давно погрязла в денежных обязательствах перед семейством Ротшильдов, и лишь решительные перемены, символом которых стал новый герой Франции, храбрый воин принц Наполеон, дают надежду на то...»
«Le Figaro»:
«...появилось множество экземпляров сатирического памфлета известного литератора Виктора Гюго, пребывающего в настоящее время в изгнании. Они доставлены в Париж тайно и быстро разошлись среди студентов и сторонников Второй Республики, не скрывающих ненависти к нынешнему режиму. Попытки властей изъять тираж ни к чему не привели, поскольку не удалось отыскать тех , кто занимается его распространением. Нередко студенты раздавали экземпляры этого памфлета бесплатно в кофейнях и на площадях. Один из добровольных распространителей был задержан патрулем национальных гвардейцев, оказал сопротивление, пустив в ход клинок, скрытый в трости. В схватке несчастный студент, виновный лишь в том, что поделился с согражданами своими политическими убеждениями, получил удар штыком в грудь и скончался на месте. Начальник патруля, капрал национальной гвардии был так же ранен и истек кровью, прежде чем...»
Уличная прокламация, июнь 1855 г:
«К оружью, граждане! Равняй военный строй!
Парижане! Граждане! Братья!
Доколе вы будете терпеть произвол властей, готовых залить улицы кровью разве своих темных делишек? Доколе вы будете сносить власть тирана, растоптавшего возвышенные идеалы Республики?
Парижане, просыпайтесь! Не время отсиживаться по домам! Долой императора-предателя! Да здравствует принц Наполеон, истинный гражданин и слуга Народа!
Liberté, Égalité, Fraternité!»
Всех, кто готов отстаивать идеалы свободы, равенства, братства на баррикадах, мы ждем в квартале Сент-Антуан. Спрашивать Перийрака, Боске или Ансельма Лидо из общества «Друзья Республики».
II
Париж, Монмартр.
- А кто эти Перийрак, Боске и Лидо? - лениво поинтересовался Белых. Прокламацию, отпечатанную на скверной бумаге им всучил на улице молодой человек встрепанного вида, судя по всему, студент.
- Надо полагать, новые Робеспьеры. - ответила женщина. Она отложила газеты и теперь изучала журнал «Ля мод» с рекламой парижского модного дома. - Видимо, в квартале Сент-Антуан их всякая собака знает.
Спецназовец прислушался - в темноте за окном эхом раскатились далекие удары.
- Надо бы сходить, посмотреть. Уже из пушек палят!
Карел хищно оскалился.
- А что, я не против. Если верить Гюго - они там все конченные самоубийцы. Перекрыли улицу баррикадой и тупо сидят за ней. Дома по обе стороны не заняли, стрелков на верхних этажах нет. Об отходе - и то не думают, а ведь куда проще: пробить бреши в задних стенах домов, и все дела!
- А национальная гвардия тупо перла в лоб. - добавил Змей. - Нет, чтобы по крышам...
Спецназовцы второй день обсуждали парижскую манеру вести уличные бои.
- Командир, у нас гости!
На монитор, за которым устроился Вий, шли картинки с камер внешнего обзора. Выбирая конспиративную квартиру, Белых настаивал на том, чтобы все подходы к зданию могли просматриваться, и пусть это и обойдется в лишних полсотни франков.
Но на этот раз вокруг дома посторонних не было.
- Он на крыше. - пояснил Вий и щелкнул тачпадом. - Там камеры нет, только датчик движения.
- Может, кошка? - предположил Змей.
- Хреношка! Датчик настроен на объект высотой от полуметра. Вот, смотри, снова!
В зеленоватом круге мелькнула яркая точка, побежали цифры.
- Три с половиной метра от датчика. Размер объекта... А ты, Змей, почти прав. Не кошка, конечно, но и не человек. Слишком маленький.
Белых подобрался.
- Змей, Карел, берите ПНВ, стволы с глушаками и наверх. И чтоб живым! Надо выяснить, кто это решил нас пропасти?
- А тело куда потом денете? - невинно улыбнулась Фро.
- Тело? - опешил Белых. - Ну, вы даете, мадам...
- С кем поведешься, от того и наберешься, Жорж. Предлагаю спустить в канализацию. Помнится, о ней писал ваш любимый Гюго? В переулке, в двух домах отсюда есть люк.
Спецназовцы переглянулись, с трудом сдерживая ухмылки. Белых беспомощно пожал плечами.
***
- Кусючий, гаденыш... - пожаловался Карел, баюкая пострадавшую руку. Еще немного - и до кости!
Малыш Мишо сидел в углу бледный, перепуганный, с руками, стянутыми тоним полупрозрачным ремешком. Когда Карел, удивленно присвиснув, сграбастал мальчишку за шиворот, тот вцепиться зубами в запястье спецназовца чуть выше края перчатки.
- Надо сделать прививку от столбняка. - посетовал Змей. - Может, он бешеный?
- Как вам не стыдно? - возмутилась Фро. - Вы звери, господа! Это же сущее дитя! Сами виноваты, кто просил вас так грубо хватать?
Белых с трудом сдержал успешку.
«...и эта женщина недавно советовала сбросить труп в канализацию...»
- А какого хрена ему надо на нашей крыше? - не сдавался Карел. - Мы, вроде, трубочистов не вызывали? Расспросите его, Ефросинья Георгиевна!
Фро склонилась к юному пленнику. Тот сжался в комочек и попытался слиться со спинкой стула. Женщина сделала успокаивающий жест и ласково заговорила по-французски.
- Дайте ему пахлавы, что ли... - посоветовал Змей, роясь в сумке. - Может, разговорится?
Спецназовцы давно прикончили последний шоколадный батончик. Пополнить запасы в здешних кондитерских лавочках не удалось (твердый молочный шоколад здесь еще не придумали), пришлось обходиться медовой пахлавой из лавочки на Рю де Тампль, где торговали восточными сладостями. Тягучее коричневое лакомство с кусочками грецкого ореха восполняло недостаток калорий не хуже «Сникерса».
Одолев кусочек приторной массы, пленник разговорился.
Фо выслушала, то и дело кивая, вручила мальчугану новую порцию пахлавы, погладила по чернявым волосам и повернулся к Белых.
- Его зовут малыш Мишо. Он подручный трубочиста, живет в Латинском квартале. Нас обнаружил после убийства Ротшильда - заметил вас, милостивые господа, на крыше и стал следить. Прошелся за вами до прошлого нашего убежища, а потом и сюда.
Карел замысловато выругался. Белых едва сдержал усмешку: кто бы мог подумать, что матерых спецназовцев, мастеров тайных операций, выследит мальчишка-трубочист?
- Не повезло... - сокрушенно развел руками Змей. Он работал в паре с Карелом и отвечал за подстраховку. Строго говоря, это был, прежде всего, его прокол. - Откуда было знать, что этот чумазоид с ночи торчал на крыше соседнего дома?
- Я вам говорилль... - наставительно заметил Лютйоганн. - Швоунн... как это по рюсский... трьюбочьистт, й-а-а. В Дойчлянд швоун есть старинный хандверк... ремесльё. Один знайт все другой ф-ф город. Как увиделль вас - сразу тревожиллься.
- А Ганс-то прав... -заметил Белых. - Зря мы его не послушались. По ходу, местные трубочисты - что-то вроде средневековой профессиональной гильдии. Все друг друга знают, если увидят чужака - немедленно встревожатся.
- Верно, - кивнула Фро. - Для обывателей они все на одно лицо, и дети и взрослые, а вот сами сразу узнают чужака, стоит только увидеть. Впрочем, не волнуйтесь господа - наш гость уверяет, что никому не успел о нас рассказать.
- А он умеет читать? - поинтересовался Белых.
Мальчишка кивнул в ответ на быстрый вопрос Фро.
- Тогда спросите, где баррикада, о которой здесь пишут?
Мальчишка вгляделся в прокламацию, обрадованно закивал и начал взахлеб тараторить.
- Знает. И баррикаду, и этих троих, о которых говорится в листовке. Говорит - один из них, Боске, живет в Латинском квартале. Очень храбрый и справедливый, все им восхищаются. Говорит - весь Латинский квартал пойдет за ним свергать императора!
- А что это он так легко нам все выкладывает? - с подозрением осведомился Змей. - А ежели мы сыщики и хотим этого Боске грохнуть?
Фро не успела перевести, как юный трубочист энергично замотал головой:
- Он не верит, что вы полицейские шпики, потому что убили того господина в карете. Говорит - это важный банкир, ездит во дворец Тюильри и его охраняют жандармы. А раз вы его убили - значит, вы за народ и против власти! Он сначала вас испугался, а теперь все понял и не боится. Говорит - он, как и все савояры, будет помогать людям на баррикадах против полиции и солдат!
- Тоже мне, Гаврош... - буркнул Змей. - Слышь, командир, а может он отведет нас туда по крышам? Осмотримся, прикинем что к чему? Ефросинья Георгиевна, переведите, что мы не шпики, а наоборот, хотим, помочь!
Белых уже принял решение:
- Ефросинья Георгиевна, объясните этому борцу с тиранией, что от него требуется. Вы с Гансом остаетесь на базе, Вий проследит. И даже слушать не желаю! - упредил он протестующий возглас Фро. - Переводите лучше статейки, я там пометил в газетах. Вернусь - изучу. Остальным готовиться - гранаты, дымы, монки, все дела. Гринго - пулемет. Через тридцать минут выдвигаемся.
Отредактировано Ромей (08-07-2017 10:38:00)
III
Одесса и окрестности.
- Здешняя волокита, господа - это нечто! Уж на что у нас перед германской народ был неповоротливый, но тут... остается удивляться, как они успели приготовить хоть что-то к осаде?
Андрей кивнул. Проволочки начались, стоило только взяться за формирование бригады. Пока дело зависело от них самих - все шло хорошо; но стоило потребовать чего-то от севастопольцев...
Ни о какой злонамеренности речи не шло - похоже, предки просто не умеют работать быстро. Три кита российской манеры вести дела, шутил Эссен: «авось», «небось» и «накоси выкуси». Зарин, привыкший в XXI-м веке совсем к другим темпам, и закрепивший эту привычку во время эвакуации, то и дело выходил из себя. Не помогало даже содействие флотского начальства в лице Корнилова с Нахимовым - несколько раз Андрей думал, что Зарин попросту прикажет арестовать очередного интенданта. Спасибо, за плечами командира «Алмаза» не было безжалостной школы Гражданской войны - а то бы мог и к стенке поставить за головотяпство и проволочки...
Даже прибытие Великого Князя не заставило ржавые шестеренки тыловых служб вертеться быстрее. В итоге, Зарин в сопровождении Николая Николаевича явился к Корнилову и потребовал особых полномочий - иначе он не гарантирует готовность бригады в срок. Горчаков торопил, и вице-адмирал, скрепя сердце, согласился. Зарин немедленно собрал на «Алмазе» штаб, в который, кроме Митина, Велесова, Эссена и инженера Глебовского, вошли несколько молодых, энергичных офицеров. Константиновцев представлял свежеиспеченный прапорщик Адашев, чувствовавший себя в столь представительном обществе несколько скованно.
Дело пошло. Через три недели тяжелый дивизион, часть мотострелков и бронеавтомобили роты Михеева были готовы к погрузке, и еще через два дня транспорта, в сопровождении «Алмаза» и миноносцев взяли курс на Одессу. Отряд Бутакова остался в Севастополе - русско-французский караван готовился к переходу к Босфору и дальше, в Средиземное море.
Кроме броневиков и тяжелых гаубиц, морем решено было отправить и матчасть «сухопутной» эскадрильи. Качинский с Эссеном решили не жечь невосполнимый моторесурс - аппараты со снятыми плоскостями погрузили на корабли. По воздуху до Одессы добрались только две машины - комэск на своем «Финисте» и Кобылин, получивший вместе с погонами мичмана, «Де Хевиленд». Перелет закончили на импровизированной полосе, наскоро оборудованном на Куяльницком лимане, в двух шагах от места, где сели после налета на англо-французскую эскадру гидросамолеты Эссена. Сейчас на берегу красовались новенькие слипы; чуть дальше, на месте дощатых купален, солдаты одесского гарнизона раскидывали огромные полотняные палатки - временные ангары.
Довольный Качинский потирал руки.
- К завтрашнему дню соберем аппараты, облетаем. Надо бы, Ваше Высочество, потревожить Горчакова: незачем гнать машины в Кишинев, пусть нам укажут место для площадки поближе к будущему театру.
- Ваша правда, Валериан Романович, - кивнул Великий князь. - Пока технику выгрузят с судов, пока доставят лошадей для артиллерии и обоза, пока подготовятся к маршу - я, пожалуй, слетаю в горчаковский штаб. Заставлю их там пошевелиться!
- Может, на моем аппарате? - предложил Лобанов-Ростовский. - «Фарман» где угодно сядет, хоть на проселке, хоть на полковом плацу. Доставлю первым классом, как по Николаевской дороге!
- Если Валериан Романович, не против... Великий князь вопросительно взглянул на Качинского.
- Не против, Ваше Высочество. Но, уж простите, полетите вы со мной. Нет-нет, Константин Александрыч, я вполне вам доверяю, - поспешно добавил он, увидев, как вскинулся Лобанов-Ростовский, - но моя машина понадежнее, да и места в ней больше. Можно взять еще двоих из свиты. Считая по два пуда поклажи на каждого - в самый раз. До Кишинева неблизко, да и на обратный путь надо запасти газойля...
Поручик насупился, но спорить не стал. Комэск прав - ни по надежности, ни по грузоподъемности «Фарман», хотя бы и с новым движком, в подметки не годится «Финисту». Девяносто лет прогресса в авиации - не шутка.
- Вот и славно, господа. - кивнул Великий князь. - И не забудьте, нас ждет к ужину генерал-губернатор граф Строганов. Кстати, доставили свежие газеты из Варшавы и Вены, есть важные новости.
***
- Так вы послали их, чтобы устроить в Париже беспорядки?
Андрей сдержал улыбку. После варненской эпопеи все, похоже, уверены, что ребятам Белых по плечу любая авантюра.
- Не стоит преувеличивать, господин контр-адмирал, - ответил Великий князь. - Они, конечно, знают свое дело, но взбунтовать вшестером столицу Франции - это слишком.
Зарин, услышав это обращение, непроизвольно вздрогнул - он все еще не привык к адмиральским орлам на погонах орлам.
-Позвольте, я объясню, Ваше Высочество? - спросил Велесов и, не дожидаясь ответа, продолжил: - Операция спецназа - это небольшая часть плана, как и памфлеты мсье Гюго. Главную роль сыграли наши эмиссары, из числа офицеров, присягнувших принцу Наполеону. Их переправили во Францию в декабре, через Пруссию и Данию. Их деятельность контролирует... впрочем, это отдельная тема. Да и сами парижане постарались - после крымского позора Наполеон III-й растерял остатки популярности, ведь многие так и не простили ему предательство Второй Республики!
- А это тогда зачем? - Зарин ткнул пальцем в передовицу венской «Allgemeine Oesterreichische Zeitung». - Банкира какого то застрелили... Только не говорите, что это не они! «Невероятная дистанция», «бесшумный выстрел», - кому ж еще? Пристрелили бы уж самого Луи-Наполеона, чтобы не путался под ногами у вашего драгоценного принца!
Зарин не возражал против плана Великого князя - посадить на трон кузена нынешнего французского императора, - но и не скрывал откровенной к тому неприязни: «Если уж нынешнего ваш Гюго назвал «Наполеоном малым», то каким будет этот? «Малюсеньким»? «Крошечным»? Какая-то уродливая пародия на былое величие...»
- Рара... Государь и слышать об этом не желает! Говорит: «пусть Наполеон III-й и узурпатор, но все же не следует касаться головы венценосца!» И я с ним согласен - довольно было тому горестных примеров за последние полвека!
- Но как это можно предвидеть? - не сдавался Зарин. - Революция - стихия, со свергнутым императором могут просто-напросто расправиться. Соберут какое-нибудь особое совещание, наскоро подмахнут бумажку и пожалте на гильотину!
Уголки губ Великого князя тронула улыбка:
- Насколько я знаю моего венценосного отца, он не станет оставлять столь серьезный вопрос на волю случая. Не могу рассказать вам всего, но поверьте, о свергнутом правителе французов есть кому позаботиться!
В столовой повисло молчание. Велесов откровенно ухмылялся; Зарин удивленно переводил взгляд с него на Николая Николаевича, Эссен же старательно делал вид, что все это совершенно его не касается.
- Загадками изволите говорить, Ваше высочество? - осведомился после паузы долгой Андрей. - Вы уж простите за нарушение этикета, но давайте-ка начистоту. Что вы там затеяли с Сере... с господином Велесовым?
У молчавшего до сих пор Строганова (он, на правах хозяина дома, возглавлял застолье) челюсть отвисла от такой непочтительности.
«...а вы как думали, ваша светлость? Времена нынче не те...»
IV
Париж, предместье Сент-Антуан
- Снарк, я Змей, чисто!
- Змей, Гринго, внимательнее. Возможен обходной маневр по переулку!
- Хрен им, а не обходной маневр! Мы тут в подворотнях МОНок понатыкали, кровью умоются.
- Отставить пачкотню в эфире! Змей, Карел, выполнять приказ!
- Я Змей, понял.
- Снарк, я Гринго, понял...
Белых отпустил рацию.
- Ну вот, за тылы баррикады можно не беспокоиться. С первой попытки там точно никто не пройдет.
- Еще бы - такими плотными построениями! - хмыкнул Карел. - Фарш...
Они лежали на гребне черепичной крыши, за невысоким бордюром. Сам Белых, главстаршина Артеньев, он же «Карел», лучший пулеметчик группы, и малыш Мишо. Ученик трубочиста, ставший из добровольного соглядатая проводником, притаился за кирпичной трубой и с восторгом наблюдал за происходящим.
С крыши баррикада была видна, как на ладони. Беспорядочная с виду груда домашней мебели, досок, перевернутых фиакров, тележек, омнибусов, фонарных столбов, наполненных землей корзин перегораживала улочку примерно на уровне окон второго этажа. С тыльной стороны баррикады были устроена своего рода галерея, поднявшись на которую защитники могли вести огонь по атакующим. Наружная сторона, сейчас невидимая, щетинилась осколками стекла - кто-то надоумил повстанцев бить стекла по всему переулку и втыкать крупные осколки по фасу укрепления. Белых не мог не отметить остроумности этого решения - карабкаясь на четвереньках на эту кручу, запросто изрежешь до костей и руки и ноги.
Первые два штурма защитники баррикады отбили сравнительно легко, не допустив ни одного солдата ближе, чем на двадцать шагов к заграждению. Третий вообще оказался каким-то идиотским: Белых не представлял, какому недоумку пришло в голову бросить на баррикаду роту драгун в конном строю, но искренне надеялся, что автор этой идеи сам лег под пулями. В противном случае, любой командир самолично пустил бы его в расход, не доводя дело до трибунала. За явное пособничество врагу.
Мостовая перед баррикадой была усеяна людскими и конскими телами. Стонали раненые; некоторые пытались ползти назад. Тогда из-за угла высовывался штык с насаженным на него солдатским кепи; двое смельчаков на карачках, прячась за убитыми лошадьми, выбирались навстречу несчастным, подхватывали, волокли в укрытие. С баррикады по ним не стреляли - надо полагать, берегли боеприпасы. Хотя, прикинул Белых, может, кто-то из лидеров восставших сообразил, что раненый неприятельский солдат куда полезнее убитого - во-первых, надо отвлекать людей на эвакуацию, а во-вторых стоны и крики, полные мучительной боли отличнейше деморализуют личный состав.
От баррикады до Т-образного перекрестка, откуда наступали национальные гвардейцы, было шагов двести. В теории, пуля из гладкоствольного капсюльного ружья (у защитников были и кремневые мушкеты), могла поразить цель и на большем расстоянии. Но на практике, огонь защитников, редкий и неточный, представлял опасность шагов с полутораста. А потому, атакующие могли беспрепятственно выстраиваться в конце переулка.
Что-то на этот раз они не торопятся, подумал Белых. Может, командиру атакующих надоело, наконец, гробить людей в лобовых штурмах, и он пустил пару взводов в обход? Тогда баррикаде конец - с тыла ее прикрывает едва полдюжины стрелков, засевших за перевернутым омнибусом. Это не считая Гринго со Змеем, о которых защитники, ясное дело, не знают...
До сих пор спецназовцы не сделали ни единого выстрела. Повстанцы и сами справлялись - три атаки, включая фанфаронский наскок кавалерии, отбиты одна за другой; правительственные войска положили понапрасну не менее полусотни человек. Потерь у мятежников Белых не заметил - разве что десяток раненых, из которых половина осталась в строю. Между защитниками сновали девицы с кувшинами, бутылками, мотками бинтов - их заготавливали рядом, прямо на мостовой, за афишной тумбой, отдирая от штуки полотна узкие полосы. "Трехсотых" сносили в кабачок, вывеска которого виднелась в десяти шагах за завалом. Судя по всему, там располагался штаб повстанцев, предместья Сент-Антуан. Дверь кабачка то и дело пропускала людей в студенческих шарфах, рабочих блузах, девиц, до самых глаз укутанных в накидки - похоже, с координацией действий у лидеров восстания все было в порядке.
За спиной затрещала черепица, Белых перекатился на бок, поднял автомат, и с досадой выругался.
- Япона ж мать, кому было сказано - сиди за трубой и не высовывайся!
Малыш Мишо залопотал, тыкая пальцем то в замызганную листовку, то вниз, в худощавого человека в широкополой шляпе, отдававшего распоряжения у входа в «штаб».
- Значит это и есть тот самый Боске? - понял Белых. - Юный трубочист утвердительно закивал и снова затрещал по французски. - Та понял я, понял, спасибо...
Он отполз за трубу. Там, в кирпичном парапете, ограждающем крышу, был проделан проем для стока дождевой воды. Через него можно было рассматривать тылы баррикады, не рискуя быть обнаруженным.
Спецназовец поднял автомат и поймал фигуру в оптику. Малыш Мишо тревожно дернулся, но Белых успокоительно потрепал его по плечу - «ничего не сделается с вашим драгоценным Боске!» Командир повстанцев, бледный молодой человек лет двадцати пяти, с длинными, до плеч волосами, вооруженный коротким кавалерийским ружьем, энергично размахивал руками. Защитники баррикады, подчиняясь его командам, разбегались по своим местам.
Пискнула рация.
- Снарк, я Карел. Глянь, что они приволокли!
Белых ужом отполз на прежнее место, откуда переулок просматривался до самого перекрестка. Все ясно - кажется, среди неприятельских офицеров нашелся некто, возомнивший себя Бонапартом. Это ведь он додумался применить в уличных боях артиллерию? На перекресток одну за другой, выкатили три пушки на высоких, по плечо человеку, колесах. С баррикады вразнобой захлопали выстрелы, но артиллеристы, казалось, их не замечали. Ясно, слишком далеко... Номера ворочали хоботы лафетов, подносили заряды и ловко орудовали прибойниками.
«Начинается концерт по заявкам радиослушателей. Полчаса пушечной пальбы в упор, хоть ядрами, хоть гранатами - и от баррикады останутся одни воспоминания. Нет, ребята, мы так не договаривались..."
- Карел, видишь их?
- Обижаешь, командир! Как на ладони.
- Работай!
Пулемет загрохотал - длинно, страшно, выкашивая расчеты одной сплошной струей свинца. Перекресток вмиг опустел, только возле высоких колес бились раненые, да свисало с казенника подергивающееся тело. Пулемет смолк; защитники баррикады ошалело озирались в поисках источника грохота, и тут Боске (он, как командир, первым сообразил, что случилось), выскочил на гребень баррикады и вскинул над головой тромблон. Мгновение - и переулок затопила волна атакующих. Белых, не скрываясь, приподнялся над парапетом и смотрел, как повстанцы разворачивают захваченные пушки; как спешно растаскивают баррикаду, давая проход неизвестно откуда взявшимся отрядам под трехцветными, красными, черными знаменами. Над толпой колыхались ружейные стволы, кое-где виднелись пики с насаженными на них, как , как во времена 1789-го года, красными фригийскими колпаками.
Рация ожила:
- Снарк, я Змей. С тыла по переулкам подходят подкрепления. Студенты, рабочие, гопота, все со стволами. Валят, как лемминги! Есть солдаты, и одиночки и группами, похоже, перешли на сторону мятежников. Что делать?
- Я Снарк, не трогайте, пусть идут. Потом снимайте МОНки и к нам. Похоже, ночка предстоит веселая...
Вы здесь » В ВИХРЕ ВРЕМЕН » Произведения Бориса Батыршина » Крымская война. Попутчики-3. Третья бумажка.
|
|