Глава 7 "Кровь, кишки, распи...ло" (рабочее название главы)

В деревне было два кладбища. Старое и новое. На старом хоронили до войны. Новое получилось само собой, после того, как шайка лихих кроатов наскочила на сержанта Пфальца. Не учли разбойники, что сержант дрался всю свою жизнь и совершенно не собирался помирать от страху, как бы мадьяры и не верещали. Пфальц разрядил в нападающих оба пистоля и схватился за саблю. И минуты не прошло, как на изрытую копытами дорогу свалился первый убитый, располовиненный от плеча до седла. А там и выехала из-за поворота дюжина хмурых товарищей отчаянно отбивающегося сержанта. И у каждого, кроме двух пистолей, была или сабля, или шпага...
Хоронить премерзких налетчиков рядом с честными людьми барон Штраудель не дозволил. “И что с того, что они католики? В первую очередь, они кроаты. Ссут и срут, не слезая с седла. К чертям им. Самое место!”
Чертей, естественно, в округе не водилось - как-то и залетная нечисть не приживалась, и в единственном на округу кабаке особо не напивались. Поэтому раздетые трупы сволокли к болотистой низинке, да и закопали в общей могиле. Вышла она неглубокой - на два локтя заглубились заступы в землю, как начала сочиться вода. Рыть дальше не стали - к чему? С края посталкивали, утирая брызги, прислушиваясь к сытым всплескам могилы...
Следующими после кроатов, легли на болотный погост, замерзшие на зимнем тракте беженцы. Днем дождь, вечером мокрый снег. Самые слабые не дошли пол-лиги. Самых сильных смерть настигла у крайних домов Тоттенкаумфа. Впрочем, места хватало всем.
Понад изрядно разросшимся за последние пару лет кладбищем, тянулся невысокий каменный гребень - то ли выход пород, то ли остатки давным-давно разрушенной дороги. Первое куда вероятнее - ну или неведомые стародавние жители передвигались по своим дорожкам исключительно пешком, и в одиночку...
Косясь на покосившиеся кресты, по тропинке брел Дольф Сучок - всем известный пьянчуга. Брел от разлюбезной вдовушки Агнессы, у которой временами угощался наливками и ужинами (а порой и завтраками), в обмен на помощь по хозяйству.
Супруг Агнессы сложил голову в неведомой, но, безусловно, горячей битве. Злые языки, конечно, судачили, что вся битва - драка в придорожном трактире, где в ход идут ножи, табуретки и вообще, все, что под руку попадется. Впрочем, не столь важно, каким образом овдовела благороднейшая из жен. Главное, что хозяйство требовало мужской руки (и не только).
Дольф возвращался в расчудесном настроении из всех доступных. Общую радость, овладевшую всем организмом, портила лишь вонь, стоящая над кладбищем. Скверный запах вообещ был присущ данному месту - покойников, конечно, стоило закапывать поглубже...
- Тьфу ты! - выругался Сучок, чуть не наткнувшийся на стоящего у высокого куста человека, - хоть бы окликнул!
Ответом ему было молчание. Дольф пригляделся - и обомлел. Перед ним молча стоял изрядно разложившийся Толстяк Хуго, умерший несколько месяцев назад. Стоял, скаля зубы сквозь провалы полусгнивших губ.
А потом Толстяк кинулся, хрипя легкими, будто полусгнивший сифилитик. Сучок попятился, кинулся было бежать, но под ноги попал камень. Дольф запнулся и рухнул на тропу. Его тут же оседлал Толстяк. И вгрызся в шею. Заорав от ужаса и боли, Сучок стряхнул вцепившегося будто клещ неспокойного покойника, вскочил на ноги, от души приложил врага в ухо. Голова дернулась, хрустнула сломанная челюсть - рука-то у Дольфа, как бывшему лесорубу и положено, был весьма тяжела!
Но Толстяк удара, который и медведя бы уложил, не заметил. Лишь оскалился - в свете луны мелькнули зубы - и протянул к Сучку руки с ногтями, под которые набилась земля - Дольф успел удивиться - как так, ночь на дворе, а столь мелкие детали различимы. От страха, наверное?..
В следующее мгновение, ноги понесли Сучка будто крылья... Мимо пролетали деревья, кусты, заборы...
Бывший лесоруб снова ощутил себя не ветром, но человеком, только в кабаке. Да и то, когда в недра и глубины насмерть перепуганного организма попало несколько добрых глотков шнапса...
- Ты от кого бегал-то? - подслеповато щурясь, спросил кабатчик, - У Агнессы зубы завелись в ненужном месте? Или драгун поселился под юбкой?
- Иди ко всем чертям, Боров! - огрызнулся Сучок, щупая левой рукой повязку на шее. Сквозь ветхую тряпку, которой, похоже, вытирали столы, сочилась потихоньку кровь. И каждый удар сердца отдавался в ушах набатом.
- Точно, точно, - мерзко захихикал Боров, - Агнешка-то, на шею тебе взгромоздилась, да промежножьем и присосалась.
Дольф хотел было ответить позлее, да поострее, но сердце зашлось в лихорадочном темпе, дыхание перехватило. И пол, что начал приближаться быстро-быстро, оказался совсем не твердым. Ну или Сучок просто ничего не почувствовал.
- Вот же скотина вездеглупая, - равнодушно произнес кабатчик, глядя на лесоруба, которого завернуло дугой. - Перо, Бык, - окликнул он завсегдатаев, с меня по паре чарок! Вытащите эту падаль, пока он не обоссался!
Когда Боров вышел во двор, проводив последнего пьянчугу, Сучка нигде видно не было. Видать, оклемался, да уполз куда-то. Да и хрен с ним! Не первый, и не последний раз!
Кабатчик широко зевнул, помотал головой, вернулся в кабак, притворив за собой дверь. Стукнул засов, опускаясь на стальные скобы, вбитые в стены - без некоторой доли предусмотрительности, быстро прогоришь!
Боров не почувствовал тяжелого взгляда, который упирался ему в брюхо, а потом - в широкую спину. А если бы и почуял чего, то списал светящиеся глаза на собак - они частенько являлись к кабаку, в надежде поживиться помоями...

Все замерло, будто перед дождем. Словно черная-черная туча нависла над замком. Струи дождя еще не рубят небо, не втаптывают невезучего путника в дорогу, но все понимают – еще немного, еще чуть-чуть, и начнется буйство стихий. И само это ожидание выматывает куда сильнее самой беды…
Молодой барон стоял у стены. Смотрел на отца, скорчившегося на ледяных камнях часовни. На грубую кладку стен, на потолок, теряющийся в темноте, которую свет нескольких крохотных свечей не в силах был разогнать. На распятие.
Старый барон молился, падал перед распятием, снова вставал на колени. С распятия на него смотрел Спаситель.
- Отец! - от долгого молчания голос звучал карканьем ворона. Отлично подходя для того, чтобы звучать под сводами древней часовни.
Не дождавшись ответа, сын бросил в пустоту:
- Людей жрут не черти с бесами. Их жрет неведомая пакость, поднимающая из могил добрых христиан. Это не тотентац, и даже не австрийский, мать его, вальс! Это куда страшнее любого наваждения и любого деревенского колдовства. И спасаться надо не молитвами, а добрым свинцом!
Молодой барон провел ладонью по рукоятям пистолетов, заткнутых за пояс.
- Благослови, Господи, начинаемое мною дело, и помоги мне благополучно завершить его при содействии Твоей благодати…
- Молитесь, отец, молитесь! Я же предпочитаю действие!
Хлопнула дверь. Пронеслась волна холодного воздуха, загасила часть свечей.
- Хельмут, Хельмут…

Деревня казалась вымершей. Ни движения, ни звука. Впрочем, она и вправду вымерла. Вернее, ее убили. Прошлись безжалостным потоком, убивающим все живое. Поваленные заборы, затоптанные грядки, настежь распахнутые двери и калитки. Следы босых ног, обрывки саванов, оставшихся на цепких ветках кустов. Кое-где виднелись следы жутких трапез: плохо обглоданные кости, лужи крови, перемешанной с грязью
Впрочем, в сердцах воинов страху места не было.
Пожрали селян? Так на то судьба овец, оставшихся без пастыря! Простец, когда нету рядом человека благородной крови, мигом равняется разумом с булыжником. И даже хуже! Камень—то, не бежит, захлебываясь криком и страхом! Сейчас же, пришли хозяева! Быстро наведут порядок! Быстро разъяснят что к чему! Оружному всаднику бояться простеца с пустыми руками и помутившимся разумом?! Ха! Сапогом ему в рыло, чтобы зубы повылетали, а после – шпагой по башке – чтоб только хруст пошел! Даже порох тратить не придется!
Молодой барон общего веселья не разделял, хотя и скалился в ухмылке для виду. Он-то долго говорил со старостой, который два дня отбивал приступ оживших мертвяков, и чуть было не сошел с ума, увидав покойницу-жену среди нападавших. Но нельзя было выказать и грана тревоги перед будущим делом. Волнение выдавали лишь пальцы, дрожащие на спуске доппельфаустера, что лежал поперек седла.
- Спорим, господа, что я отправлю к праотцам дюжину этих бесноватых!
- За мной полторы дюжины!
- Андреас, вы смешны в своей похвальбе! Докажите, что вы по праву носите свой герб и упокойте две дюжины!
- Вызов принят! Мой кабан растерзает две дюжины! А ваш олень не осилит и одного полупокойника!
Барон слушал похвальбу товарищей, камень на сердце потихоньку истаивал грязной водицей. Да и верно! Десять всадников, десять опытных в бою парней. У каждого пара пистолетов и шпага! Сам черт, рискни бы он выйти навстречу, получил бы двадцать тяжелых пуль в рогатую харю и убежал бы, скуля от ужаса! Еще и поддали бы клинком в хвостатую задницу!
Так, за разговорами, кавалькада проехала деревню насквозь. Не встретив ни живого, ни мертвого. Пустота.
- Будто морозная ночь в степи… Только мы и тишина, - сбиваясь на шепот, произнес Андреас, недавно обещавший убить три дюжины врагов. Теперь в его голосе уверенности было куда меньше!
- И мертвые с косами стоят, - фыркнул его недавний собеседник, Отто Бидструп.
- Мертвых не вижу, - не оборачиваясь, ответил барон, - вообще никого не вижу. Даже ворон. Едем дальше, господа! Возможно, эти простецы укрылись в роще!
Молодой барон оказался прав.
Простецы были в роще. И было их столько, что хватило бы самому рьяному хвастуну! Бей направо, бей налево, все равно, попадешь!
Захлопали выстрелы, зашипели клинки, покидая ножны…
А потом, простецы полезли из-под каждого куста. И их оказалось слишком много.

За окном хлестал дождь. Черное небо нависало, давило, обещали втоптать в грязь без следа. Каркали вороны на крышах башен.
Старый барон застыл будто статуя. Оцепенение настигло его в тот момент, когда на плечи легла привычная и надежная тяжесть доспеха. Нет, это были не первые признаки помешательства, охватившего округу. Всего лишь тревожные мысли. О прошлом и настоящем. О будущем барону не думалось. Не было у него теперь будущего…
Из отряда Хельмута не вернулся ни один человек. Как в воду канули. И теперь старый барон боялся, что увидит сына врагом.
Осторожно приоткрылась дверь. В щель сунул седую голову сержант Пфальц, буркнул:
- Готовы.
- Не сомневался, друг мой! – не оборачиваясь, сказал барон. Затем он шагнул к стене, снял с двух держаков старинный пернач. Лепестки погнуты, все в царапинах и зарубках. И никакого золота или какого другого украшательства.
- Отряд готов, - повторил барон слова ветерана, - это хорошо.
Загудел воздух, разорванный ударом сверху-вниз – точно в голову. Испуганно шарахнулась тень. Сержант молча ждал, глядя на старика.
- Это оружие помнит еще Липаны. Не одна гуситская голова разлетелась вдребезги от его ударов. Как свиней побьем. Сколько там этих... Много?
- Слишком много.
- Чем больше врагов, тем больше славы, не так ли?
Сержант не ответил. Он смотрел сквозь барона за окно – дождь умерял свой пыл, становясь назойливо моросящим, а не злобно рубящим.
- Хорошая погода для смерти, мой друг. Тут я с тобой полностью согласен.
- Умирать всегда плохо.
- Иногда надо.

По тракту, что шел от самого Кельна, ехал небольшой отряд. Да что «небольшой» - маленький! Шесть человек, восемь лошадей. Ехали давно - грязью забрызганы так, что даже лиц не видно. Кони шли медленно, устало – липкая грязь налипала неподъемным грузом. Всадники ехали молча – долгая дорога вымотала до того, что даже разговор казался тяжкой работой. Да и о чем говорить, так-то? Куда проще бездумно дремать, в четверть глаза поглядывая по сторнам, примечая все те холмы, деревья, изуродованные трупы…
- К бою!
Рык капитана сорвал серую завесу усталости. Всадники мигом сбились плотнее, ощетинились клинками и стволами.
И только после этого окончательно проснулись
Трупов было превеликое множество. Две-три сотни, а то и больше. Вповалку, друг на друге… Скудное солнце, прячущееся за тучами света давало мало – да и дело шло к вечеру. Но разглядеть можно было многое.
Мирослав спрыгнул на землю. В правой у сержанта была сабля, в левой пистолет. «Чернокнижник» подошел к ближнему трупу – судя по фигуре, женскому. Перевернул ногой. На сержанта уставились выпученные бельма вместо глаз. А вместо носа зиял провал. Сержант задумался. С одной стороны, убиенная могла провалятсья несколько дней после смерти, и оттого обзавестись жуткими язвами на коже. Но с другой… Он видел огромное множество покойников самой разной свежести. И ни один не был похож по состоянию на ту, что лежала перед ним. А в том, что остальные выглядят примерно так же, сержант давал голову на отгрыз.
- Что там, Мир? – спросил Швальбе, тревожно оглядываясь по сторонам.
- Ее ткнули копьем в лицо.
- Вижу, что не в засос поцеловали. Сержант, я же тоже не мальчик! Это не просто трупы!
- Это хорошо выдержанные трупы…
Мирослав задумчиво посмотрел вперед, медленно пошел к следующим трупам. Швальбе молча махнул рукой спутникам, посматриваем вокруг, господа, пока наш умник разбирается с ситуацией.
- Это что такое может быть, - крикнул капитан в спину следопыту, - твой друг-чернокнижник не вовремя заикнулся и рассыпал заклятие?
Сержант не стал привычно отнекиваться, мол, он не чернокнижник, и не волшебник:
- Да черт его знает, что это такое. Первый раз вижу Этакий кошмар с перепою, - продолжил рассуждения Мирослав, лавируя меж трупов. - И сомневаюсь, в реальности ли мы, не провалились ли в иной Универсум после вчерашней стряпни некой барышни. Сыпанула, вдруг, дурмана какого, лежим, пузыри пускаем. Видим разное…
Некая барышня сделала вид, что ничего не услышала. А плотная полумаска на лицо прекрасно заглушила пожелание сержанту найти на свою тощую жопу множество самых разнообразных приключений.
- На месте! – скомандовал вдруг сержант, воздев саблю к небу.
- Стой! – продублировал Швальбе.
Мирослав склонился над особо впечатляющей грудой тел – сам Атилла мог позавидовать такого кургану!
- Помогите нашему колдуну, - кивнул Гюнтер, ему нужно вложить персты в раны?
- В жопу себе вложи, капитан.
Пока Отакар с Гавелом – не особо-то и спешившие – кому охота полуразложившиеся трупы таскать – и без золотых колец на пальцах – подошли, Мирослав справился сам.
Сержант вытащил из-под наваленных тел человека. В отличие от прочих, он был в доспехе. Весьма старомодном и очень избитом. Металл погнут, кое-где чуть ли не погрызен. Лица у рыцаря не было – мясо содрано до кости.
- Похоже, господа, мы нашли одного из творцов здешней гекатомбы.
- Катакомбы? – переспросил Отакар.
- Ну да. Закопались в землю, прорылись до чистилища. Не дочитали легенду карты до конца. Так ведь бывает, правда?
Поляк только вздохнул:
- Вам бы, герр капитан, в цирке выступать… Песни там петь, шутки шутить. Я ж глухой на левую сторону, вот и слышится всякое.
Гюнтер усмехнулся, вспомнив первую встречу со здоровенным гренадером. Был поляк на тот момент одет лишь в набедренную повязку из крашенной и дико линючей овчины. И над головой у него кружила стая голубей, терзаемых желанием вышеозначенного полуголого поляка сбить с ног и заклевать. Ну или затоптать, если повезет.
- Был не прав, пане Отакару. Посыпаю главу пеплом и угощаю пивом!
- Заметано, герр капитан!
Сержант, рыщущий вокруг убитого рыцаря словно легавая, издал радостный вопль.
- Ага! Есть!
В руках у следопыта был пернач, весь в засохшей крови и мозгах. К одному перу прилип кусок кости. Похоже что небрезгливый сержант выдернул оружие из чьего-то расколотого черепа.
Соседняя куча трупов зашевелилась. Поднялся на четвереньки человек. Распрямился. И медленно пошел к живым. Все те же бельмастые буркала вместо глаз, страшное сипение из груди. Но движения вялые, очень медленные. И видно, как с костей облезает гнилая плоть…
- Хех, - с внезапной веселостью подытожил Мирослав, - будто ящерка с ледника. – И пошел навстречу недопокойнику.
- Стой, придурок, - зарычал Швальбе, хватаясь то за пистолеты, то за шпагу.
- Ша! – уверенно ответил следопыт. И стало «ша!» Все замерли.
Сержант, подобрав по пути ветку, подошел почти вплотную к твари. Склонил голову, рассматривая. Жуткое создание протянуло руки со скрюченными пальцами к любопытному человеку. Мирослав с оттяжкой хлестанул веткой по тому, что раньше было лицом. Тварь вцепилась, затрясла головой, будто собака, поймавшая крысу…
Хлопнуло два выстрела, один за другим.
Ожившее тело, оставшись без головы, рухнуло на спину, опрокинутое ударом. Сержант потряс головой, поковырялся в ухе…
- Разлюбезные вы мои, сотоварищи, - с нарочитым вежеством произнес следопыт, - чтоб вас ежики любили со всех сторон. Я ж чуть не оглох…
Кристина и Швальбе переглянулись, пожали плечами… Вот и делай людям добро…
- Так что это за напасть такая, о, многомудрый?
- Знаю только одно - мне не хотелось бы оказаться на пути этих тварей. А если все же придется, так пусть у за спиной будет добрая рота испанцев. Ну или полк немцев.