Города пылают по разному. Одни загораются случайно, от упавшей свечки или непогашенной лучины. Другие поджигают торжествующие захватчики. Иногда пламя обгладывает пару домов и на том успокаивается, утоляя гнев Гефеста. А иногда расползается красным пауком, проникая огненными лапами в окна и щели.
Этот горел совершенно особенно. Небольшой, но богатый городок не просто жгли - его уничтожали, расчетливо и с почти нечеловеческим старанием. Дом за домом, двор за двором - все предавалось огню. Чтобы даже кирпичи потрескались от жара и превратились в прах...
Масло из пробитых бочек расползалось густыми лужами, источая аромат поля и солнца. Алые угли и желтые языки пламени прыгали на горючую жидкость веселыми чертенятами, и новые столбы ревущего пламени возносились к небу. Огненные реки растекались по улицам, словно выпущенный на свободу дьявольский гнев. Соломенные крыши бедных домишек вспыхивали сразу и взлетали невесомыми тучками белесого пепла. Так, что казалось - само небо над городом раскалено в адской печи. На строениях побогаче с громким треском взрывалась перекаленная черепица, сея смерть и умножая пламя.
Впрочем для смерти здесь оставалось мало поживы - пред огнем здесь вдоволь насытилась сталь. Скот лежал вповалку с хозяевами, кровь стекала на улицы темными, почти черными потоками, шипя от нестерпимого жара. Убийцы не пощадили никого - ни человека, ни зверя. Только детей, которые могли свободно пройти под конским брюхом.
Этот город убивали с хладнокровной расчетливой жестокостью, и судьба его была ужасна. Огонь пожирал все, и рев торжествующего пламени разносился по округе, как рычание адских псов.

- Огонь... - негромко сказал черно-красный человек. Черным он казался из-за вороненой стали доспеха и темной шелковой накидки, чем-то похожей на римскую тогу. А красным - из-за отблесков пламени на металле.
- Огонь, - повторил рыцарь в черном. - Похищенное сокровище богов. Дар Прометея людям. Альберт, правда, он прекрасен?
Монах Альберт опасливо покосился на черного рыцаря. Затем оглянулся, как будто первый раз увидел все окружающее. Монах уже перешел грань обычного людского страха. Теперь он стоически встречал все, как мученик на языческой арене.
- Нет, он не прекрасен, - сказал монах и перекрестился. - Это дьявольский огонь. И мы будем вечно гореть в аду за то, что сотворили сегодня.
Рыцарь задумчиво поднял голову к ночному небу. Скрипнул кольчужный капюшон, отблески гигантского пожара заплясали в черных зрачках воина алыми огоньками.
- Нет, Альберт, нас ждет иной удел. Ты помолишься своему богу, исповедаешься римскому наместнику и получишь отпущение всех грехов. Не первый и не последний из тех, кто сотворил великое зло ради веры.
Рыцарь помолчал, глядя на пылающий город. Отсюда, с площадки на старой наблюдательной башне за северной стеной, открывался лучший вид на пожарище. Черные фигуры поджигателей выделялись на желто-красном фоне. Как будто огня все еще было недостаточно, наемники рыцаря методично забрасывали смоляными факелами каждый дом, даже собачьи конуры.
- А ты? - спросил монах, не дождавшись продолжения.
- Я? - черный человек усмехнулся и скрестил на груди закованные в металл руки. - Ваш ад не властен надо мной. Я попаду в совершенно иное место. Впрочем, случится это еще не скоро.
Снизу загремело, застучало. Деревянная лестница протестующе заскрипела старыми досками под тяжестью шагов. Двое солдат выволокли на площадку истерически рыдающего толстяка. Еще совсем недавно он был уверен, солиден, дорого одет и вообще источал довольство. Теперь расшитые драгоценными нитями одежды стали грязными окровавленными тряпками, солидное брюшко обвисло противными дрожащими складками. А в глазах жертвы застыл космический, запредельный ужас.
- А вот и наш друг бургомистр, - доброжелательно констатировал главарь убийц.
Брошенный на колени градоправитель задрожал так, что жир заколыхался пластами. Казалось, что испугать его еще сильнее - выше человеческих сил, но случается, что и невозможное возможно. Толстяк распростерся ниц, тихо подвывая от ужаса. По-видимому, события этого вечера плохо сказались на его разуме. Впрочем, немудрено.
- Пощады, пощады! - провыл бургомистр.
Рыцарь скривил губы в недоброй гримасе. Монах снова перекрестился и осенил крестом несчастного градоправителя.
- Далеко на юге некий итальянец по имени Алигьери пишет прелюбопытную повесть, - странно, невпопад ответил черный. - Она называется "Божественная комедия" и в этой повести крайне образно описывается ад. Ты слышал о ней?
Толстяк лишь склонил голову еще ниже и завыл еще жалобнее. Его складчатый затылок, испачканный сажей, покрылся крупными каплями пота.
- Разумеется, не слышал, - вздохнул рыцарь. - Так вот, ад по представлению Алигьери состоит из девяти кругов. Каждый круг - для истязания грешников особого толка. Каждому свое воздаяние.
Черный сделал шаг, подступил почти вплотную к бургомистру.
- Ты знаешь, где располагаются клятвопреступники? - спросил рыцарь сверху вниз.
Несчастный толстяк заплакал и обхватил ногу мучителя, прижался к ней дряблой щекой, вымаливая прощение. Черный брезгливо и без видимых усилий, одним резким толчком отбросил бургомистра, словно крысу.
- Я думаю, что тебе уготован последний, девятый круг, - с тем же спокойствием сообщил рыцарь, топая ногой, как будто стряхивая грязь с подошвы сапога. - Ведь ты - предатель благодетели. Как и все вы, весь ваш город. Все, ответившие черным предательством за великое благодеяние, что я совершил. Твоими соседями будут Искариот, Брут, Люцифер. Достойное сообщество. И знаешь...
Рыцарь склонился вперед, доверительно улыбнулся.
- Девятый круг ада представляет собой ледяное озеро, источающее дьявольский хлад. Так что тебе будет очень, очень холодно.
Черный распрямился, кивнул подручным, что ожидали в терпеливом молчании.
- Согрейте его напоследок, - приказал главарь и отвернулся, не сомневаясь в точном исполнении приказа.
Дождавшись, пока безумные вопли бургомистра затихнут на фоне рева пожарища, монах пробормотал себе под нос:
- Господь милосердный, как же мы могли так поступить... мы будем прокляты, наши имена впишут в список величайших негодяев и грешников...
- Нет, Альберт, - мягко, будто неразумному ребенку объяснил рыцарь. - Нас никто не проклянет, поскольку никто не узнает, что мы сделали. Главное, чтобы рассказанная история, любая, оказалась единственной. И тогда она станет непреложной истиной. Никто из тех, кто видел этот огонь, не доживет до утра, только я, ты и ...
Рыцарь качнул головой в сторону реки, где на одномачтовый когг поднимались последние пассажиры. Они казались очень маленькими на фоне охраны и шагали понурой цепочкой, словно крохотные зверьки, влекомые зловещим волшебством.
- Мы расскажем единственно верную историю этого славного города и некому будет нас опровергнуть. Меня запомнят...
Рыцарь задумался.
- Скажем, как чудака-волшебника, странного путника, который изгнал крыс из славного города. Но затем был обманут и в отместку увел за собой всех детей. И это будет почти правдой, во всяком случае, первая половина истории.
- А меня? - сумрачно вопросил Альберт.
- А тебя вообще не было. Зачем красивой истории лишние персонажи? Они смущают умы и наводят на лишние вопросы.
Альберт поднял было руку, чтобы вновь перекреститься, но вздрогнул и махнул кистью. Так, словно раскаленный воздух обжег пальцы. Или как будто монах почувствовал себя недостойным для знака Господня.
- И ты будешь жить?.. После этой ночи? - с безнадежной тоской вопросил он. - Как ни в чем не бывало?
- Конечно. Как и ты, - вновь усмехнулся рыцарь. - Доберешься до Рима, отчитаешься перед Папой, получишь небольшое, но доходное аббатство во Франции. Хотя лучше конечно где-нибудь на юге, там спокойнее. У французов с англичанами все горшки побиты и конец тому наступит еще не скоро. Проживешь достойную жизнь пастыря, спустя много лет умрешь в собственной постели. Разумеется, иногда тебя будет немножко покусывать совесть, но ты всегда сможешь ответить ей, что таких городков было много до сего дня и будет еще больше - после. По крайней мере сегодня мы совершили малое зло, дабы со временем истребить зло великое, даже величайшее.
- Этот грех я буду замаливать всю оставшуюся жизнь, - прошептал Альберт. - Не аббатство будет мне наградой, а самое страшное подземелье, тяжкие вериги и покаяние до последнего вздоха.
- Или так, - равнодушно согласился рыцарь. - Это дело вкуса. Твоя задача - засвидетельствовать, что ритуал состоялся, и наш договор со Святым Престолом заключен. С этим у нас не возникнет ... сложностей?
- Нет, - монах сдал простой деревянный крест на витом шнурке с такой силой, что пальцы побелели. - Я верен Престолу и выполню все его указания.
- Отлично.
Рыцарь откинул голову и посмотрел в ночное небо, будто собирался пересчитать все звезды. Впрочем звезд все равно не было видно - густой дым - черное-на черном - застил небесные светила. Серый пепел опускался легкими пушинками вокруг, похожий на страшный снегопад. Запах гари казался непереносимым, но еще ужаснее была ощутимая нотка хорошо прожаренного мяса, как на отменной кухне с достойным поваром.
Пожар охватил весь город, до последнего колышка, и набирал силу, как будто питало его уже не дерево построек, но сила земли и камня.
- Тебе пора, - указал рыцарь монаху. - Лошади ждут.
- Отплываешь на корабле? - спросил монах и понял, насколько глупо и неуместно прозвучал вопрос.
- Тебе не жаль их? - спросил он почти сразу же, указывая на когг, что закончил погрузку. - Город переступил через свою клятву и получил по заслугам, пусть так. Но детские души безгрешны, на них нет вины перед тобой.
- Ступай с миром, божий человек, - холодно посоветовал рыцарь. - У каждого из нас свой путь и своя стезя. Твоя - исполнить указание римского владыки и закрепить наш договор. Моя - начать войну против нашего общего врага.
Рыцарь подошел к самому краю площадки, закрыл глаза, повернул голову в одну сторону, затем в другую. Раскаленный воздух струился в ночи, овевая нестерпимым жаром людей на башне. Металл доспехов разогрелся, но ни единой капли пота не выступило на бледном, словно из мрамора выточенном лице человека с дьявольскими огоньками в глазах.
- Пришло время моей войны, - прошептал рыцарь на языке, которым не владел никто из ныне живущих. - Но сражаться в ней будут другие...

Ага, поправим. Пролог набросан в быстром темпе, даже не вычитали толком еще

При всем уважении к товарищу майору Надежде,  у нас круче))

Глава 1
Хозяин могил

Где-то в Европе, на двенадцатый год Великой Войны...

- А между тем в славном городе Дечине уже принимают на тебя ставки...
Тракт - место особое, удивительное. Кого там только не встретишь. Говорят, даже сам Папа путешествует как обычный человек, то есть по дорогам. Хотя кто этого Папу видел... Так что может и бессовестно брешут. А вот разные короли, графья да герцоги - те при нужде точно взгромождают сиятельные задницы на толстые каретные подушки и погоняют коней путями, что пересекают Старый Свет еще со времен... давних, в общем, времен. Так что, тракт удивительными и странными путниками не удивишь.
И уж конечно никому неинтересны путники обычные. Кроме разве что лиходеев всяческих да мытарей, что трясут дорожные сборы с путников. Но поскольку разница между ними невелика - куда проще всех их скопом записать в разбойники. Посему три совершенно непримечательных человека о-двуконь вершили свой путь незаметно для мира. Хотя непримечательными эти люди казались только на первый взгляд. Да и на второй тоже. А вот на третий... Впрочем, обо всем по порядку.
Итак, по скучной пыльной дороге неспешно двигались три человека, каждый при двух конях - один под седлом, другой с поклажей. И не имелось в тех людях ничего примечательного по нынешним сложным временам. Первый, ехавший в некотором отдалении, будто авангард при армии, был худ, подтянут, коротко острижен и вообще походил на испанского ветерана в отставке. Только у них усы вытянуты по линейке и нафабрены так, что в рукопашной можно колоть не хуже стилета. Да и посадка у дозорного была типично солдатская, то есть залихватская и гордая, что куда там и подлинному гранду.
Немного позади "испанца" неторопливо постукивали копытами две смирные лошадки. Животины перебирали ногами ровно настолько, чтобы двигаться чуть быстрее пешего путника - самое то, чтобы добраться куда следует в разумный срок, уделив достойное время хорошей беседе. Бок-о-бок ехали второй и третий путники. Они и вели увлекательную беседу.
- И бодро так ставят! - продолжил мысль монах. Вот как есть настоящий монах, хоть сейчас бери да переноси образ на гравюру для любопытствующих потомков. Невысокий, чуть полноватый, однако не жирный как часто бывает среди посвятивших себя Богу. С гладко выбритой тонзурой, которая, впрочем, носила весьма условный характер, поскольку владелец уже ощутимо лысел. Глазки у монаха были маленькие и глубоко спрятаны между надбровными дугами и пухлыми щеками. Однако взгляд - ежели удавалось его поймать - представлялся острым и умным. Скромная ряса казалась очень простой и подпоясанной обычной веревкой. Но при близком рассмотрении - пошита на совесть, из ткани не неброской, однако прочной и надежной. Что до веревки, то она еще появится на страницах этой истории, так что на ее описании не будем останавливаться раньше времени. Еще внимательный взгляд мог отметить, что у монаха левое предплечье под широким рукавом кажется чуть более широким и угловатым, чем правое, а складки рясы ложатся тем особенным образом, который выдает скрытую под одеждой кольчугу. Но внимательный взгляд здесь имелся лишь один - у спутника, что внимал монаху. Однако, разглядывать собеседника тот не собирался, ибо знакомы были они давно, да и путешествовали не первый день. Куда сильнее спутника занимала беседа:
- Опять? На что теперь? - осведомился третий путник.
Этот участник небольшой процессии смахивал на купца, что в дальних странствиях нагулял достаточно денег, но мало жира. С явственной, однако не броской сединой, длинными вислыми усами ... пожалуй, что и все, поскольку остальные его черты скрывались за сизоватыми клубами табачного дымка. "Купец" с большим удовольствием попыхивал степной трубочкой-"люльку" на длинном мундштуке. Уж чем путник снарядил трубку - оставалось загадкой, однако есть мнение, что так густо и ядрено коптить могла исключительно смола из адовых котлов.
- Откуда ты есть пошел, - отозвался монах.
- Чудные люди, - заметил вислоусый и снова пыхнул люлькой. - Вроде все морды великовозрастные, а откуда люди на свет выходят - до сих пор не ведают.
- Да нет, из каких ты земель, - усмехнулся монах (которого. к слову, звали отцом Йожином, и мы его так впредь тоже именовать будем). - Сейчас голоса разделились примерно поровну. Половина считает, что ты чех. Вторая половина, что ты московит.
- А третья?
- Третья же ... тьфу на тебя, Мирослав!
Йожин размашисто перекрестился. Мирослав хмыкнул и одним глазом заглянул в чашку люльки, оценивая состояние и количество оставшегося табака.
- Но после того, что ты учудил в Бремене, неожиданно много народу решило, что ты природный шваб. Дескать, больно уж у тебя чисто "gw" и "ya" выговариваются. А уж так выразительно орать "Hintern!", сиречь "жопа" может только истинный тевтон, чьи корни, как известно, уходят в эпоху Цезаря и прочих кельтов с викингами.
- Бремен... - протянул Мирослав со слабой улыбкой и легким вздохом - так вспоминают о приятных местах или хорошо выполненном деле. А затем елейно спросил:
- А вы на что изволили поставить, отец Йожин, интересно мне знать?
- На московита, - буркнул святой отец. - Больно у тебя морда ехидная.
- Ну якый же з мене московит, якщо я без татарина та ведмедя?
- Чего? - подозрительно вопросил Йожин, раздувая ноздри так, словно надеялся учуять запах дьявольской серы.
- Имя мне легион, - ехидно и, в точном соответствии с воззрениями Йожина, то есть паскудно сообщил Мирослав. - Ибо меня много, и множество имен я сменил. Был и немцем, и чехом, и даже, прости Господи, французом довелось побывать, к счастью, недолго. Может и московитом побывал, не упомню все, хехе.
- Имя ему легион, видите ли! - возвел очи горе Йожин. Смачно плюнул и выругался на той латыни, что имеет хождение в самых зловонных и страшных низах Рима. Перекрестился для порядка и во искупление греха сквернословия.
Солнце почти вскарабкалось к зениту, легкий ветерок зашелестел весенней травой и кронами деревьев. Лес, что обступал тракт, еще не набрал полной силы после зимней спячки, так что казался редким и тощим. Не сговариваясь, путники чуть подогнали лошадок.
- Вот почему святая наша мать Церковь действительно не жжет народ направо и налево, как то ей приписывают злоязыкие клеветники? - загрустил Йожин. - Таких вот как тебя. Какой смысл иметь репутацию крестоносных злодеев и не пользоваться ею? Все трибуналы какие-то, регламенты, судилища... Проще надо. Уподобился имярек сатане в речах, помянул легион - и на очистительный огонек. Тело немного помучается, зато душа сразу в рай. Вот то ли дело у поганых кальвинистов, чуть что - сразу к палачу. Надо, надо перенимать здоровый опыт даже у еретикусов!
- Да тебе, отче, никак лавры Шпренгера и Крамера покоя не дают? - добродушно хмыкнул то ли чех, то ли московит, то ли вообще немец (а может быть и француз) Мирослав.
Йожин плюнул еще смачнее, выругался еще витиеватее, а перекрестился еще размашистее.
- Не поминай ублюдков всуе, - мрачно посоветовал монах спутнику. - Профанаторы хреновы. Им человеческим латинским языком было сказано и на их гавкающей немецкой мове повторено - надо аккуратно ввести в оборот "De monstrorum" Бремссона и "Magica nigra et cultus". И что сотворили эти тронувшиеся от воздержания недоумки? "Malleus Maleficarum", молот ведьм! Господи, помилуй, даже название пристойное придумать не смогли. Какую идею загубили, скоты хлевные... Истинно говорю, что целибат - зло.
- Мирослав пустил особо густое и ароматное (или зловонное - это уж кому как) облачно дыма и сообщил:
- Вот так, за приятной беседой, мы, считай, на месте.
- Да уж, - брюзгливо согласился Йожин, все еще переживавший за гнусное дело авторов "Молота". - Как обычно?
- Да, пожалуй, - после короткого раздумья согласился Мирослав, выбивая трубочку. Ветерок разносил невесомые хлопья пепла. Йожин чихнул и потер раскрасневшуюся тонзуру.
- Тогда встретимся у местного градоправителя... или лучше в кабаке, - подытожил монах.