…Апрель в долине Рейна выдался на диво теплым, более схожим с летом, нежели с предшествующим холодным мартом. Вот только не понять, что на круг лучше выходит - то ли ночью дрожать по-зимнему, укрываясь драным плащом, то ли целый день по-летнему месить грязь на разбитых дорогах, когда промокшие мокрые ноги холодит, а голову печет. В общем, так на так и выходит.
Да еще приходилось постоянно ожидать атак кумашей или татарвы. Как комары – налетали из ниоткуда, кусали больно, а при опасности немедленно рассеивались – не прихлопнешь одним ударом. Католическая Лига вообще забыла о стеснении в средствах и методах, нанимая нехристей и прочих схизматиков. Упыри они, что тут говорить. Что, нельзя отстать от простых людей и позволить им самим выбирать свою веру? Это Папа все воду мутит, как пить дать. Чтоб на нем черти в Аду дрова возили до скончания веков…
Вот и шагал по липкой грязи пикинер второй линии первой роты третьего полка Хуго Мортенс, размышляя о сложности жизни, опрелостях в паху и прочих сложностях мироздания. Грязь уже не налипала на прохудившиеся сапоги, успевших сменить с десяток владельцев, а покрывала их ровным толстым слоем, заставляя прикладывать недюжинное усилие к каждому шагу. Мысли у пикинера были невеселые.
Хорошее образование не всегда приносит сладкие плоды. Частенько, вместо прибыльного места в аптеке, Бог подсовывает таверну и веселого вербовщика. Пиво, вино, обольстительный звон полного кошелька. И обещание мяса каждый день. Утром просыпаешься с головной болью, уже будучи солдатом, защитником чего-нибудь от кого-нибудь. И все остальные прелести армейской жизни прилагаются до кучи. Хоть с капитаном повезло – впустую не муштрует, хотя по положенному гоняет, как следует. Ну, это понятно и правильно. У испанцев, говорят, терции по сигналу вообще разом приседают в момент вражеского залпа, через что малые потери имеют. Да и с жалованием пока не обманывают, и поговорить есть о чем. Господа-соратники вокруг неглупы, с большим жизненным опытом. Хуго раньше и поверить не мог, что в солдаты может занести культурного человека, потому некоторое время считал себя кем-то вроде философа в клетке с обезьянами. Оказалось, армия жрет всех, не выбирая белых косточек.
Вот и сейчас, капитан Густлов едет рядом со строем и смеется вместе с солдатами над немудреными шутками. А на привале первым возьмется за тесак, обустраивая ночлег. И будет повара гонять в хвост и гриву, если ужин не выйдет достойным воинов истинной веры. Причем во всем этом не будет ни капли панибратства, вот что удивительно!
Додумать мысль и вознести осанну Мортенсу не позволил тревожный сигнал, что подал авангард – горн и несколько выстрелов подряд. Впрочем, и без сигнала понять можно, что если стрельба началась, значит враг рядом. И дураку ясно.
- Католики!!! – пронесся мимо раненный гусар из дозора. Левой рукой он сжимал поводья, а правой размахивал так, будто в ней появился еще один сустав. Оказалось, она была почти отсечена. Конечность на ходу билась о луку седла, по доломану текли темно-красные струйки.
- Кавалерия! – истошно вопил раненый. – Засада!
- Рота, слушай мою команду! – заорал капитан, вздергивая коня на дыбы. – Строй развернуть! В каре! Ружья к бою! Пикинеры – вперед!
Колонна начала расползаться, загоняя ротный обоз внутрь строя. Большинству солдат пришлось сойти с дороги, впрочем, так стало даже проще. По обочине среди грязи попадались островки свежей травы, ну и прошлогодняя, конечно. А на траве, хоть свежей, хоть жухлой сухой, стоять проще, чем в грязи. Стоять и ждать, пока из-за поворота вылетит грозно воющая орда, брызжущая пеной с лошадиных морд…
Командир противника был бесшабашен, напорист и решителен. Но, определенно, не слишком умен. Он все поставил на внезапную и решительную кавалерийскую атаку, смешав кумашей и рейтаров в одном строю. В других условиях все могло и получиться – дозорные проморгали, и засада осталась незамеченной до последнего. Но супостат не принял во внимание погоду и землю – лошадям очень трудно брать разгон, да и вообще держать галоп по грязи. Но противник все же решил испытать удачу.
Хуго крепче сжал древко пики. Обычно оно казалось чрезмерно толстым и тяжелым. Теперь же, в виду быстро приближавшихся всадников, показалось легким, как перышко, и предательски истончившимся. Кавалеристы неслись прямо на ощетинившийся иглами пик пехотный строй, из-под копыт вздымались фонтаны грязи и воды. Захлопали выстрелы, над конной лавой поднялись облачка дыма.
Кавалерийская атака – всегда страшно. Так страшно, как никогда не сможет понять тот, кто ее не видел воочию. Настоящий боевой конь тренирован так, что ничего не боится, он мчится на копья без страха и может прорвать строй, даже будучи убитым, за счет движения туши. Не зря говорят, что рыцаря делает рыцарем не оружие, и не доспехи, но боевой конь. А высота позволяет всаднику рубить и колоть из самого выигрышного положения. Один на один у пехотинца почти нет шансов, нужно хотя бы три-четыре человека только чтобы уравнять возможности. А когда на коне французский жандарм, то и десятка может оказаться мало. Хорошо, что наезжают не французы…
- Ждать, сукины дети! – прокричал капитан, как будто у пехоты был выбор. – Цель в лошадью морду! А коли обоссался, ноги шире, пику крепче и закрой глаза!
Совет был весьма ценным. Опытный пикинер может ловко орудовать своей огромной «зубочисткой», но новичок в состоянии самое большее – ровно держать длинное древко. А видишь ты при этом что-нибудь или нет, уже не важно. Главное – удерживать строй.
На этот раз пришлось встать в первую линию. Мортенс видел уже пять боев, считал себя почти что ветераном, но отсутствие дружественной спины впереди было непривычным. Боязно… Он смотрел прямо в морду ближайшей коняге - гнедой и мерзкой - чувствуя, как немеют ноги и холодный пот течет по спине. Во рту, наоборот, все пересохло, как в библейской пустыне.
- Господи, пронеси… - пробормотал Хуго.
Сосед слева громко и истерично молился. Сосед справа монотонно ругался, главным образом склоняя на разные лады «дерьмо». Сзади, из второй шеренги доносился плач, кто-то повторял «мама, мамочка!».
Как всегда, все началось неожиданно. Мгновение мертвой тишины, которая всегда наступает перед сшибкой. Наверное, ее дает Господь, чтобы люди одумались и прекратили грешить смертоубийством. Только они никогда не останавливаются… Грохот залпа ударил по ушам не хуже молота. Чуткое ухо Мортенса вычленило в общем гуле слаженного залпа хлопок и истошный вопль, видать, кого-то опять подвело ружьишко, и вспышка пороха обожгла физиономию. Тут даже не скажешь, что хуже – сдохнуть от такого сразу или дожить до лазарета, когда лекарь станет ковыряться в твоих щеках грязным ланцетом и прижигать раны кипящим маслом. В нос шибанула резкая вонь сгоревшего пороха, противник пальнул в ответ. Молящийся собрат по левую руку глухо фыркнул, изо рта у него вырвался фонтан крови – пуля попала прямо в грудь. Хуго вздрогнул от неожиданности – горячие брызги стегнули по лицу. Раненый с надрывным хрипом сделал пару неверных шагов, уронил пику в грязь и медленно, едва ли не с достоинством, повернулся, прежде чем упасть навзничь. Сзади кто-то начал шумно блевать. Спустя мгновение, из клубов дыма, в разлетающихся комьях грязи, возникли огромные фигуры всадников, похожих на сказочных кентавров, и кавалерия схлестнулась с пикинерами.
Мортенс слышал про людей, которые оказывались настолько опытны или скорбны головой, что, будучи в первой линии, могли следить за ходом боя и потом связно все рассказывать. Сам он мгновенно потерял счет времени, и после схватки память сохранила лишь отдельные моменты. Как при ударе молнии, что выхватывает из окружающего краткий миг.
Команды сержантов. Лютое, ужасающее ржание напоровшихся на пики лошадей. Проклятия бойцов на многих языках. Стоны и безумные крики раненых. Наконец, радостный вопль, когда атакующие показали спины. И последний стон кумаша, которому пика вошла точно в подсердье, проломила легкий панцирь и швырнула с коня в липкую весеннюю грязь…
Бой закончился.
Пикинер оглянулся, протер глаза, залепленные коркой из грязи, крови и порохового осадка. Сосед слева, убитый в самом начале пулей в грудь, так и лежал, глядя в небо стеклянным взором. Сосед справа так же покоился мертвым, удар копытом размозжил череп под тонким кожаным шлемом.
«А он мне денег должен был…» - подумалось пикинеру.
Хуго уронил пику и сел прямо в грязь. Ноги тряслись и грозили вот-вот подломиться. Хотелось помолиться и поблагодарить Всевышнего за спасение, но все слова выдуло из головы. Осталось только «А я опять живой…»
Дети Гамельна. Вбоквел*
Сообщений 11 страница 20 из 118
Поделиться1111-07-2017 20:45:51
Поделиться1211-07-2017 21:18:57
промокшие мокрые ноги
Смысловой повтор.
сапоги, успевших сменить с десяток владельцев
успевшие
раненный гусар
раненый
за счет движения туши
Как вариант - "за счёт инерции туши".
Сосед справа так же покоился мертвым
также (слитно)
Поделиться1311-07-2017 21:36:00
Никто и не заметил, как капитан вышел из кустов. Если признаться, то ни один человек не мог похвастаться, что может услышать ночью шаги Густлова. Да и не старались, кроме нерадивых часовых, конечно. Кое-кто и нехорошее о капитане поговаривал втихую, скрещивая пальцы за спиной. Но больше странного ничего не замечалось, потому и сходили на нет подобные разговоры очень быстро.
- Доброго вечера всем! – уронил капитан и присел возле небольшого костерка. Сидящие вокруг солдаты спешно начали подвигаться, освобождая место командиру.
- И вам доброго вечера, герр капитан! - поспешил ответить Хуго. – Какими судьбами к нашему очагу скромному?
- Не прибедняйся, студент. Разговор есть. К тебе.– Густлов поднял глаза на пикинера. Хуго поразился, насколько бледным стал капитан, обычно лучащийся здоровьем. – Отойдем?
Мортенсу только и осталось, что кивнуть, да пойти в темноту за капитаном. Недалеко идти пришлось. Даже пламя еще видно было. Шагов семь-восемь, стало быть. Ночи здесь темные…
- Слушай, студент, тут такое дело… - капитан ощутимо мялся, не зная с чего начать. Тяжелое, видать на душе лежало, ой, тяжелое.
- Начинайте лучше с начала, – подсказал пикинер, набравшись смелости. – Самое верное дело. Всегда сам пользуюсь да другим подсказываю. Еще батюшка, мир праху его, учил так поступать.
- Мудрый у тебя батюшка был, – хмуро ответил Густлов, набивая трубку. Табак крошился под чуть подрагивающими пальцами и падал вниз, засеивая крошками землю, пикинер сделал вид, что не видит этого, но ему стало страшновато, а вернее, тоскливо. От предчувствия.
– Присядем? – предложил капитан.
- А почему бы и нет! – Мортенс первым сел на поросшую колючей травой кочку.
- Тут такое дело, - решился Густлов, так же выбирая местечко посуше. – Гложет что-то. Черный кто-то рядом ходит. Страшно мне, Студент. Которую ночь не сплю. Днем - молодец молодцом, а как солнце закатится…
Солдаты немного помолчали. Капитан щелкнул кресалом, раскуривая трубку, потянуло табачным дымком, необычно сладким на фоне кислого порохового запаха, что не до конца еще выветрился из одежды. Пикинер с трудом удерживал трясучку, ему стало очень холодно, несмотря на то, что ночь была на редкость теплая. Капитан, если и боялся чего в жизни, то никогда того не показывал. И вдруг такое признание. Только полный дурень мог предположить, что к добру прозвучали эти слова…
- И что я могу тут сделать? – осторожно уточнил Хуго. – Вы бы к отцу-каппелану подошли. Я же не священник, да и не исповедник.
Капитан неожиданно качнулся вперед, словно гадюка в броске, крепко ухватил Мортенса за отворот куртки. Придвинулся поближе и зашептал прямо в лицо, обдавая жарким дыханием:
- Не ври мне, Хуго, не стоит! Думаешь, я поверил в твои сказки? Ты – можешь. И сделаешь. А не то…
- Не то что?! – Мортенс с неожиданной силой и решимостью вытолкнул обратно злость капитана, изрядно добавив своей. Ответ заставил Густлова отшатнуться, отпустить куртку. – Что сделаете, герр капитан? Доложите церковникам? И сами отправите в огонь? А не боитесь? Ведь даром не проходит ничего.
- Боюсь, – вдруг тихо признался капитан, садясь на примятую уже кочку. – Но того, кто бродит рядом, боюсь больше. Ты знаешь. Ты тоже чувствуешь. Но мне по силам только чуять, а ты можешь отвести. И цены я не побоюсь.
Пара словно поменялась местами. Обычно, прямой как ствол мушкета, командир ссутулился, в голосе прорезались просительные нотки. А рядовой пикинер, словно сам получил офицерский патент, в его словах появилась странная уверенность и особая вескость. Такая бывает, когда два собеседника прекрасно и без лишних слов понимают, о чем идет речь.
Мортенс крутнул головой, скрестил пальцы, звонко щелкнув суставами.
– Смотрите, герр капитан, вы сами с ценой согласились, - строго произнес он. И, опережая немой вопрос, ответил. - Ее я вам не скажу. Потому что не знаю сам. Но помните, она, в любом случае, будет непомерна. Я ведь от того и таскаю дрын пикинера, а не ем с золота…
Густлов смотрел и не узнавал обычно тихого солдата. Он, словно бы выше стал, и шире, раздавшись под неверным светом Луны…
- Что, капитан, боишься? – недобро сверкнули глаза преобразившегося пикинера. – Не стоит! Ты со мной сейчас. Под Волчьим Солнцем. Любая беда обойдет! Сейчас обойдет. А потом - придет. Да не та, которую ждал, вот какая цена будет…
Хуго вдруг сгорбился, протянув руку капитану.
– Нож! Быстро!
Трясущиеся руки все же справились с ножнами, и Густлов подал кинжал. Мортнес вцепился в рукоять крючковатыми и будто бы удлинившимися пальцами. Впрочем, ночная темнота обманчива, а страх волен дорисовывать несуразицы…
– Ладонь!
Отточенный клинок скользнул по подставленной руке, рассекая плоть. Кровь плеснула абсолютной чернотой, так, что капитану на мгновение стало немыслимо страшно. Хуго поймал черную струю вынутой из-за пазухи мелкой посудиной. Не успела емкость наполниться, как студент поставил ее на землю, осторожно погрузил клинок в чашу и заговорил, быстро-быстро, вскидывая голову к Луне…
- От зла всякого, от демона нечистого, от скверны черной, от стрелы змеистой, от меча острого, от пули быстрой, от слова злого, от гнева норманнского. Кровью заклинаю, словом оберегаю! Аминь, во имя Господа! От зла всякого, от демона нечистого…
Зажимая рану, капитан стоял и ждал чего-то. С каждым словом, брошенным в ночь, темнота отступала, сдавая позиции. И уходила тяжесть с души, оставляя странную пустоту…
Прошептав третий раз «Аминь, во имя Господа!», Хуго неопрятным кулем осел вниз.
- Все, капитан, я свое сделал. Теперь за тобой очередь.
- Сам встанешь или помочь? – наклонился Густлов над лежащим солдатом.
- Не откажусь.
Сидевшие у костра не заметили возвращения. А может, сделали вид. Про Хуго тоже за спиной всякое говорили, и никто не захотел вставать у странной пары на дороге. Так и разошлись в полной тишине капитан и рядовой солдат. Каждый со своей тяжестью в душе.
- Подъем! Тревога! – кричал, заходясь, часовой. Пока не замолчал, захлебнувшись кровью. Австрийцы атаковали перед самым рассветом, окружив ночью спящий лагерь. По испанскому, а может, итальянскому обычаю ночной атаки, они натянули белые рубахи поверх доспехов и походили скорее на призраков, нежели на людей. Да и узнавать своих, так было, не в пример, проще.
- Рота, к бою! – выскочил растрепанный Густлов, взводя курок заряженного пистолета и хватая палаш. На бегу разрядил пистолет в первого попавшегося врага и выдернул клинок из ножен. – К бою, сволота!
И снова католики промахнулись, упирая на напор и внезапность в ущерб плану и подготовке. Папистов оказалось слишком мало, да и с выбором участка для нападения они промахнулись. Основной лагерь расположился чуть в стороне…
- Куси патрон! - рычали сержанты, - Пли!!!
Эффект неожиданности уже успел смазаться. Потрепанная первым ударом рота пришла в себя. Загрохотали более-менее слаженные залпы стрелков, да и пикинеры побросали бесполезные в предрассветных сумерках пики, схватившись за тесаки. Получив по рогам в бестолковой и жесткой схватке, паписты начали отступать. Густлов не стал преследовать, рассудив, что не надо повторять чужих ошибок. По его команде рота начала строиться в правильный порядок.
Нападавшие, оценив перспективы, не стали наскакивать вновь, и отошли к близлежащей лощине, изредка оттуда постреливая, более надеясь на удачу, нежели на меткость оружия. Солнце еще только собиралось показать из-за горизонта краешек короны, но было уже светло, почти как днем. Приободрившиеся наемники уже подумывали, как бы самим от обороны отойти...
И тут началось.
В той стороне, откуда неслись редкие выстрелы и неразборчивые проклятия, раздался жуткий, замогильный вопль, переполненный лютым ужасом. И сразу же отозвался целым хором криков боли и страха. Вновь загремела пальба, отчаянная, стремительная, бьющая по скорости заряжания все уставы, но ни одна пуля не полетела в сторону роты.
Католики побежали обратно. Пикинеры перехватили покрепче свои «дрыны», стрелки проверили порох на полках и фитили. Но паписты обегали плотный пехотный строй, бросая оружие, а на лицах у них отражался такой страх, что просто жуть брала. Некоторые с отчаянием умалишенных бросались прямо на пики, будто надеясь прорвать строй и пробежать роту насквозь, спасаясь от…
… от чего?
Густлов всмотрелся в ту сторону лощины, откуда бежали католики. Из-за густых кустов никак не разобрать, что там творилось…
Высоко над листвой взметнулся ярко-алый фонтан, словно выбили днище в огромной бочке. Трудно было поверить, что в человеческом теле может быть столько крови. Вслед за выплеском последовала голова. Сама по себе, отделенная от тела.
Взлетали над кустами страшно изломанные тела, разрубленные словно бы гигантским топором, страшно кричали погибающие. И гулко стонала земля, как под ногами великана.
- Демоны… нечистая сила!.. - побежали слова по наспех собранному строю.
- Кто сделает шаг назад, убью сам! – рявкнул капитан и нашел взглядом Мортенса. Пикинер судорожно сжимал пику одной рукой, а другой непрерывно крестился, шепча молитвы. Впрочем, сейчас тех, кто не взывал к небесам, можно было посчитать по пальцам.
- Хуго! – дернул Густлов его за рукав. – Что это там?!
- Косарь… - прошептал студент, все сильнее охватывая пику.
- Что за «косарь»? И что говорят твои книги про него?! – заорал капитан на вусмерть перепуганного солдата. – Вспоминай, сволочь! Ты же должен был про это знать!
- Это смерть, капитан, – Хуго посмотрел на него остекленевшими глазами. – Нам всем смерть! Лучше бежать!
- Я тебе побегу! – Густлов затряс пикинера как цепной пес незадачливого воришку. – Не может быть такого, что нет спасения.
- Его нет, капитан...
Кто-то в строю, услышав произнесенное, и сопоставив его с увиденным, начал пятиться, норовя бросить оружие.
- Стоять, уроды! – взлетел над рассыпающимся каре рык Густлова, сопровождаемый выстрелом в спину наиболее ретивому беглецу. – Вы что, хотите жить вечно?! По местам стоять! Бегущих порубят!
Привычка и дисциплина оказалась сильнее страха. Кроме того, в словах капитана был резон, который перебил даже страх перед неведомым – пока строй крепок, можно спастись, отбиться даже от превосходящего числом врага. Даже от кавалерии, если повезет. Но если разбежаться врассыпную, никто не поможет. Те же паписты догонят и порубают.
На небо набежали тучи, неприятные, низкие и серые. В сумеречном свете бледные лица наемников походили на лики мертвецов.
Из кустарника вырвался солдат, с перекошенным лицом, пальнул наугад за спину и занес, было, ногу для следующего шага. В этот миг, будто черная полоса прошла наискось сквозь его тело, от плеча до поясницы. Разделенный пополам мертвец свалился на землю, укрываемый ветками и листьями, так же срезанными прозрачным лезвием.
В сторону невидимого, но явственно приближающегося великана развернулись три ряда стрелков. Мушкетеры поднялись по склону низенького холма, чтобы стрелять не в спины своим, а по новому врагу. На убегающих австрийцев уже и внимания никто не обращал. Не до них. С неба упали первые капли дождя, вдруг четко обозначив огромный силуэт, в сотне локтей от роты – вода словно соткала из воздуха подобие человеческой фигуры.
- Огонь! – гаркнул Густлов. Теперь все казалось легче и проще. Противник виден, а что огромен, так даже лучше, меньше пуль уйдет в никуда. – Бить всем сразу! Пикинеры – вперед! – Густлов и сам не знал, какая сила, чья злобная воля толкала его вперед, притягивала к себе. И заставляла тащить за собой солдат…
Первая шеренга качнулась, и пошла, приподняв пики повыше. Шаг за шагом, сохраняя строй. Только вот шаги те становились все короче и короче. Да и немудрено, приближающаяся фигура, очерченная потоками дождя казалась ростом раза в три выше правофлангового, который по традиции был самым сильным и рослым в роте. И все же наемники двигались вперед.
Мерный шаг с остановками. Десять локтей в минуту. Ритм задают залпы мушкетеров. Толково бьют, отметил Густлов. Три выстрела в минуту, как на смотре перед марк-графом Баден-Дурлахским, что решил проверить, не зря ли он платит деньги наемным отрядам. Пули посвистывали над головами пикинеров, врезались в дождевую фигуру, разбрызгивая капли, но не принося видимого вреда. Три залпа, четвертый вышел заметно реже, вразнобой, а пятый совсем жидкий, не больше десятка стволов. Может быть, струсили, но скорее, порох окончательно промок под косыми струями, несмотря на все обычные ухищрения стрелков.
А Косарь все ближе и ближе. И уже стало видно, как невидимая коса идет безжалостным лезвием. Да не по траве проходит, а по обезумевшим людям в белых накидках. Папистам, которые не успели сбежать. При каждом движении невидимый серп словно удлинялся в несколько раз, разрубая с одинаковой легкостью траву, ветки, дерево, металл и плоть.
Каждое движение уносило несколько жизней.
Но рота шла вперед. За капитаном. А тот шагал впереди строя, положив тяжелый палаш на плечо, и сам не знал, что будет, когда сойдутся две силы. Наемники наступали, движимые сверхъестественным ужасом, что толкал их почище любого приказа. Потому что идти в общем строю, плечом к плечу с товарищами, сжимая в руках оружие было не столь страшно, нежели остаться в одиночестве, в кровавом лесу, один на один с неведомым ужасом.
Мортенс упал на колени, наемники шагали по бокам, обходя его, как пень, не обращая внимания. Брешь в общем строю тут же затянулась, словно вода, поглощающая брошенный камень. Хуго торопясь, чертил кордом прямо в грязи круг, пытаясь вспомнить нужные символы и слова. Но они упорно не хотели приходить, путаясь в страхе. Дождь размывал знаки, и приходилось вновь терзать землю клинком, погружая его чуть ли не по рукоять.
Наконец, вязь выстроилась в верный узор… В центр надо поставить черную свечу, но ее, конечно же не было. А если бы и нашлась, запалить ее под дождем никак не возможно. Но недостаток этого элемента можно уравновесить кровью… А еще соль, маленькую склянку с ней Хуго всегда носил при себе, но она затерялась в складках промокшей одежды.
Косарь вломился в строй. Невидимая, но от того отнюдь не менее опасная коса прошлась по первому ряду. Упало несколько солдат с правого фланга. Лезвие словно споткнулось об Густлова, обдав капитана снопом вполне видимых искр, в воздухе повис мелодичный, хрустальный звон. Демон замер, словно бы в недоумении.
- Ах, ты ж гребанная жопа! – заорал капитан, воздевая палаш. – Вперед!
Склянка все-таки нашлась, теперь освященной солью провести вокруг…
Остатки строя разом перешли на бег, и ударили по призрачной в завесе дождя фигуре.
Клинок корда зацепил кожу ладони, натянул и вспорол едва не до кости. Капли крови пролились на оплывающий рисунок, мешаясь с дождем. Хуго заскрипел зубами, глухо завыл от отчаяния - вода размывала символы.
Наемники падали один за другим, незримая коса собирала щедрый урожай.
- Нечисть болотная, нечисть подколодная, нечисть лесная, нечисть колокольная, нечисть всякая, - кричал в голос Хуго, осеняя себя обратным крестом, путая чешские заклятия простонародья и благородную латынь священного Рима, пытаясь заглушить непрестанный звериный стон погибающей роты. - От синего тумана, от чёрного дурмана, где гнилой колос, где седой волос, где красная тряпица, порченка - трясовица, не той тропой пойду, пойду в церковные ворота, зажгу на нефе свечу не венчальную, а свечу поминальную, помяну нечистую силу за упокой….
- Все, Студент. Хватит.
Толчок в плечо. Пикинер трудно вынырнул из черной пелены, затягивающей все глубже…
- Хватит, Хуго. Ты все сделал как надо.
Рядом стоял капитан Густлов, с ног до головы залитый кровью.
– Он ушел. Забрал с собой полсотню честных солдат. Но ушел. И прогнал его именно ты, чернокнижник. И мне плевать, какую цену запросят за это небеса. Я ее заплачу за тебя. – Командир погибшей роты не знал, куда девать остатки палаша, и перекидывал рукоять с огрызком клинка – не длиннее двух ладоней - из руки в руку.
- И знаешь, Хуго… - капитан осекся, когда все еще стоящий на коленях рядовой поднял на него пустые глаза.
- Это не я, – тяжело выговорил пикинер.
- Что? – не понял Густлов.
Мортенс рассмеялся, хрипло, жутко. Словно ворон каркал на погосте.
- Как же я не понял… - проскрипел он в перерыве между приступами дикого и безумного хохота. – Как я не понял… Мы думали, я отвожу беду.
- Да, - буркнул капитан. – Этот Косарь…
- Косарь – не беда, - выдавил Мортенс. – Косарь – мытарь! Он пришел за платой!
- Платой? – растерянно переспросил Густлов, начиная понимать.
- Любая беда обойдет, сейчас обойдет. А потом - придет. Да не та, которую ждал, вот какая цена будет… - пробормотал Хуго, закатывая глаза, как в бреду, повторяя то, что уже говорил Густлову минувшей ночью. – Твоя беда звалась дурными снами и плохим настроением. Я ее прогнал, не понял… Хуго Мортенс, жалкий аматор, открыл путь Запретному Злу, пытаясь помочь своему капитану крепче спать по ночам…
Густлов в ужасе отшатнулся, расширенными глазами обозрел поле боя, расчлененные тела мертвецов, стонущих раненых с жуткими ранами, предвещающими скорую смерть. Живых, бездумно бродящих среди трупов. Хуго повалился навзничь, тихо, утробно завывая. Похоже, пикинер сошел с ума или шел к безумию самым коротким путем.
Капитан положил ладонь на рукоять пистолета, но понял, что порох отсырел. Тогда Густлов крепче сжал рукоять палаша, развернув его к себе обломком клинка.
Самоубийство – грех. Но для того, кто купил себе неполную ночь спокойствия такой ценой – грех маленький и совсем незначительный...
.... - Нет, все надо тебя сжечь, - хмуро буркнул Йожин, - я ведь читал отчет о том деле, паскудник ты мелкий!
- Сжечь - это быстро! - ухмыльнулся Мирослав, кивая довольному, как обожравшися кот Гюнтеру, - он так легко не отделается!
Поделиться1411-07-2017 21:56:48
Мортнес вцепился в рукоять
Мортенс
в воздухе повис мелодичный, хрустальный звон.
Идёт дождь. Поэтому ПМСМ было бы уместно что-нибудь типа "в мокром воздухе" или "в наполненном каплями дождя воздухе".
Забрал с собой полсотню честных солдат.
"полсотни", поскольку речь идёт о количестве. "Полусотню" было бы, если бы речь шла о названии подразделения.
Нет, все надо тебя сжечь
"все же" или "всё-таки"
как обожравшися кот
обожравшийся
Поделиться1512-07-2017 07:42:02
Глава 2
По чердаку заброшенного монастыря медленно пробирался человек. Был он весьма мускулист и вообще казался призовым бычком, волею случая вставшим на задние ноги и обретшим человеческую голову. Сходства добавлял и наряд человека. На нем была лишь набедренная повязка, скроенная из шкуры какого-то пятнистого зверя. Хотя, возможно, пятна были и не природного происхождения – чердак был очень грязен. Подлинная клоака!
В одной руке «бычок» держал лампу, в другой крепко сжимал меч. Оба эти предмета были так же весьма необычны. Так, лампа представляла собой вариацию на тему «воровской указки» - хитрая система стеклышек и задвижек позволяла получить яркий луч, подобный солнечному – разве что не горячий. Меч же, казался пришельцем из каких-то давних времен – широкий, с толстым закругленным клинком. Оружие явно было не по руке человеку – он то и дело ругался, косо глядя на богато украшенную рукоять, прокручивающуюся в потной ладони.
Впрочем, человек и так ругался, не переставая. Речь его, была подобна шипящему злокозненному водному потоку, что весной несется по заплывшему руслу. И звучала она совершенно чуждо окружающим стенам, по-прежнему, несущим под тяжестью накопившегося мусора и пыли, печать благородства прежних строителей. Они, конечно, давным-давно умерли, и скелеты их обратились в невесомый прах. Иначе, услышав подлинно варварское наречье, поганящее стены их творенья, восстали бы из могил, дабы усовестить нечестивца копьем.
Хотя, при том столпотвореньи народов, что происходило вокруг который год, пришествию в это место варвара, удивляться не стоило. К тому же, был он всего один. И без коня.
Незваный гость же, тем временем, не терял и минуты, упорно продвигаясь по чердаку. Рот его не закрывался ни на миг. Варвар проклинал город, темноту, вообще сам чердак, где полным-полно ржавых гвоздей, что так и норовят пропороть незащищенную кожу. Сильнее же всего прочего, «бычок» проклинал пыль. О, эта вездесущая субстанция здесь была повсюду! На балках, на косой крыше, на опорах… Хуже всего, что ею приходилось дышать – в воздухе пыли было столько, что казалось, еще немного, и можно нарезать ломтями, продавая незадачливым простакам вместо кирпичей.
Второй напастью была темнота, в которой пряталась коварные балки, умершими строителями расположенные весьма затейливо – «бычок» так и не сумел уловить последовательности, хотя мотивация у него была преотличная: практически в каждую он врезался головой. Хорошо так врезался, до звона… Радовало лишь то, что голове этой в прошлом довелось познакомиться с обухом топора и уцелеть, соответственно, трухлявое дерево непоправимого урона нанести не могло при всем старании.
Еще и голуби…
Мерзкие птицы, которых ночной гость мог терпеть разве что тушенными в вине, этот чердак облюбовали, скорее всего, еще с момента постройки. Было это, навскидку, лет 300-400 назад. И все это время, птицы жили здесь. И безудержно гадили!
Ноги варвара, утопали в сухом помете по щиколотку. И он опасался, что где-то может провалиться и по колено. Про худший вариант думать не хотелось.
Голубям незваный гость тоже не доставлял ни капельки радости. Сонные из-за ночной поры, они гнусно курлыкали, медленно убираясь с пути, поглядывали искоса бессмысленными бусинками налитых кровью глаз.
Луч выхватил вдруг нечто странное. Варвар замер, удивленно выдохнул, засмеялся тихо:
- Вот же напасть экая. Правду говорили, что каждый миг можно узнать что-то новое. А я-то думал, что они вот так вот, прям из помета и нарождаются.
В свете лампы беспомощно разевали клювики крохотные голубята.
Полюбовавшись невиданным доселе зрелищем, варвар направил стопы свои далее. Не забывая, конечно, ругаться. Правда, теперь направленность его проклятий претерпела некоторые изменения. Поношенью подвергалась окружающая разруха, тупые птицы, что загадили все и вся, доверчивость самого варвара, позволяющая премерзким торговцам старьем безнаказанно наживаться на простаке… Досталось и неожиданному предмету – роскошная набедренная повязка ощутимо натерла в паху, и вообще, как варвар подозревал, в крашенной под леопарда овчине, водились то ли блохи, то ли клопы.
- Ох, чтоб тебя… - ругнулся варвар, чуть не выронив меч. Заозирался, выставив клинок, стукнулся головой об очередную балку, снова выругался. Но никаких следов присутствия человека вокруг не было. Только его свежие следы и труп.
Прямо посреди чердака лежала женщина. Практически обнаженная, если не считать странно урезанной кирасы, прикрывающей только грудь. Варвар сокрушенно покачал головой. Знатная грудь! И как только горемыку угораздило?
Склонившись над телом, «бычок» внимательно оглядел, не пропуская и малейшего следа. Странно! Умерла она не так давно – ночь назад, не более. И никаких следов. Хотя…
Хитрый луч заскользил по остаткам конструкции, поддерживающей крышу. Все верно. Хотела пройти по балкам, побрезговала запачкать босые ноги. И закономерный итог – напоролась виском на гвоздь. Вон он торчит, с капелькой засохшей крови на хищном острие.
Постояв немного над умершей, варвар двинулся дальше, вглубь чердака. С удвоенным вниманием обшаривая лучом света каждый кусочек пространства. Не хватало только убиться в двух шагах от цели.
Наконец, чердак кончился. Перед варваром была лестница наверх. Вернее, то немногое, что от лестницы осталось. Помолившись своим неведомым варварским богам, «бычок» начал подъем. Дух то и дело захватывало! Подняться требовалось на высоту в десять его ростов, а когда тебя выдерживает одна перекладина из трех…
Кончилась и лестница. Варвар оказался в небольшой комнатке с огромным, на полстены, двустворчатым окном. Не открывалось оно, наверное, целую вечность! Отдышавшись после подъема и кое-как выхаркав целые пласты пыли, сбившиеся в легких в отличный уголь, «бычок» огляделся.
Вид открывался отменный! Большая часть города была как на ладони. Виднелась серебряная в лунном свете полоса реки… Где-то там его ждет корабль, который унесет подальше от пыли, голубей и этого гребанного города, что похож на бездонный омут. Окажешься на краю, затянет и никогда не отдаст, забрав всю силу. Большой город – он сам сила. Безмозглая, а оттого вдвойне страшная.
Варвар оглушительно чихнул, вытер пальцы о повязку, окончательно ставшую похожей на кусок какой-то падали, почесал потную и грязную голову, и приступил к делу.
Отсчитав пятую доску от приметного сучка, он протиснул меч в щель, навалился, заранее сморщившись. Скрип вышел еще поганее, чем ожидался!
Затем, борясь с азартной дрожью в пальцах, поддел доску с другой стороны. Звук выдираемых гвоздей показался на миг не мерзким, а прямо-таки восхитительным.
Доска отлетела в сторону, и варвар жадно впился взглядом в тайную нишу. Получилось!
В тайнике лежал сверток, весьма объемный. И до смерти пыльный – куда, уж, без этого!
Трясущимися руками развязал тесемки, борясь с искушением разорвать их зубами.
В свертке оказались совсем не те вещи, что были обещаны умником. Но варвар оскорбленным себя не посчитал бы и на долю мига. Не какая-то там книженция с рецептами по выведению бородавок! Нет! Здоровенный, на семь свечей канделябр, судя по тяжести и ласкающему глаз блику, золотой! Подняв добычу, «бычок» радостно осклабился. Вес добычи обещал множество удовольствий.
Кроме подсвечника, в свертке лежало еще два кинжала. Можно даже сказать, кинжальчика. Под малюсенькие ручки южан, украшенные россыпью черепов-крохотулек. Присмотревшись, варвар презрительно скривился – черепа были не человеческими, как пристало бы на толковом оружии. Неведомый оружейник то ли кошачью черепушку брал для примера, то ли вываривал головенку какого-нибудь хорька. В столь мелких хищниках «бычок» не разбирался, считая нижним пределом достойной добычи волка, ну или, в крайнем случае, лисовина-патриарха.
Варвар вдруг хлопнул себя по лбу ладонью – словно комара размазал. Поглощенный обдумыванием трудностей предстоящего дела, он забыл о самом главном – как, собственно, ему добычу дотащить. Упаковывать находки обратно в пересохший пергамент… Нет, нужны свободные руки – страшная лестница впереди.
Поделиться1612-07-2017 09:12:27
Оба эти предмета были так же весьма необычны
также (слитно)
варварское наречье, поганящее стены их творенья
Нужна ли здесь именно такая форма?
набедренная повязка ощутимо натерла в паху
Набедренная повязка представляет собой кусок ткани или шкуры, обёрнутый вокруг бёдер - но не между ног. Каким образом она могла натереть в паху?
Умерла она не так давно – ночь назад, не более.
Обычно в значении "сутки" используется слово "день", но не "ночь".
в свертке лежало еще два кинжала. Можно даже сказать, кинжальчика. Под малюсенькие ручки южан, украшенные россыпью черепов-крохотулек.
Это ручки южан украшены черепами?
Предлагаю вариант:
в свертке лежало еще два кинжала. Можно даже сказать, кинжальчика, под малюсенькие ручки южан. Рукоятки украшены россыпью черепов-крохотулек.
Поделиться1712-07-2017 20:38:53
Набедренная повязка представляет собой кусок ткани или шкуры, обёрнутый вокруг бёдер - но не между ног.
Ты не в курсе предыстории...)) Эта глава писалась как стеб по поводу тоски читателей по мускулистым мужикам в меховым трусах и прочих незамутненных Конанах.
Поделиться1812-07-2017 20:40:12
Но в достоинства варваров не зря входит жизненная сметка и хорошее соображение по поводу трофеев.
В набедренной повязке нашлась бечевка, которой оба кинжальчика прекрасно привязались к ногам, поверх голенищ. Канделябр же, «бычок», соорудив петельку, повесил себе на шею. Рассчитывая, в случае чего, придерживать зубами…
Путь вниз, несмотря на мешающую обзору добычу, прошел куда быстрее. Ноги сами находили нужные перекладины – с другой стороны, если ненужные уже вылетели из стены, то как не найти?
Спустившись, варвар присел у подножья лестницы – он зверски устал.
- Что это с ними? – задал незваный гость вопрос, ответить на который было некому.
На чердаке происходило странное. Голуби, что до этого мирно спали, будто с ума посходили. Они беспорядочно носились по чердаку, гневно курлыкали, то и дело взрезались друг в друга, добавляя к хаосу еще и разлетающийся во все стороны пух.
- Ласка проползла, что ли?
Ответа, конечно же, он снова не получил.
И тут что-то произошло. Беспорядочное голубиное движение вдруг как-то упорядочилось, обрело цель…
Цель?! Варвара передернуло. На него таращились сотни, нет, тысячи птичьих глаз, и в них не было ничего, кроме ненависти.
- Да ну нахер, свинское говно! - то ли от удивления, то ли еще от чего, варвар ругнулся на языке тех, кто построил этот монастырь.
Эти слова послужили сигналом. Все мириады разъяренных птиц кинулись на него. Атаковали в лицо, хлопали крыльями, пытались выбить глаза…
Удивление варвара длилось недолго. Получив с десяток болезненных ударов, он кинулся вперед, к выходу с чердака, молясь лишь о том, чтобы с размаху не впечататься лбом в деревяшку.
Под ногами что-то хлюпало, пищало, по спине словно хлестали морской плетью-девятихвосткой, с закаменевшими от крови узлами на концах. Но он бежал, не глядя отмахивался неуклюжим мечом, рычал по-звериному, до боли в печенке боясь, что его рык обернется вдруг визгом загнанного и до смерти перепуганного зверька, чуящего неминуемую смерть.
И он бежал. Понимая, что достаточно упасть, и все, его просто задавят. Исклюют, завалят пометом…
Нет, не такой смерти хотелось, не такой!
В узкий люк, ведущий вниз, варвар протиснулся ногами вперед, чтобы закрыть за собой тяжеленную крышку.
Есть! Обессиленный варвар сел на холодный пол. За обшитыми металлом досками, бесновались безумные птицы. А он был жив. И с добычей. «Бычок» расхохотался, выплескивая со смехом пережитый ужас.
Через несколько минут, он с натугой поднялся - ноги не держали. Но нужно было спускаться вниз, там, во дворе его ждал напарник, лошадь, и перемена одежды – варвар с ненавистью посмотрел на повязку. Нет, вот надо же было накладывать такое хитрое заклятие! Вот обязательно в меховых трусах, и с дурацким мечом! Тьфу три раза!
Внизу никого не было.
Варвар потоптался на заросшей дурной травой площадке, выложенной в незапамятные времена булыжником, почесал затылок.
Не сказать, что отсутствие напарника его сильно удивило. Не солдат же, так, великовозрастный школяр. Но расхаживать по ночному городу в таком виде?...
«Бычок» представил, как он выглядит со стороны. Сущее посмешище! Хорошо хоть кусок ржавчины, обозванный по веянию момента мечом, остался где-то в монастыре.
Варвар оглянулся. И обмер. Над крышами закручивалась жуткая спираль. Курлыкающая на все лады. В криках слышалось лишь обещание смерти. Скорой и жуткой.
И он снова побежал, придерживая канделябр, ощутимо колотящий основанием по самому ценному, что есть у мужчины.
Перепуганный варвар попытался вломиться в какой-нибудь дом. Но двери были крепки, а засовы надежны. Оставалось только бежать, надеясь на чудо, и на плохое птичье зрение.
За спиной зашуршали перья, раздались торжествующие птичьи крики…
«Бычок» наддал, чувствуя, как рвутся от натуги легкие. Но он не успевал. По спине застучал град ударов. Пара голубей, ошибившись с углом атаки врезались в булыжники, затрепыхались.
Раздался свист заходящих на новый круг врагов…
Грохнул выстрел. Второй, третий. Над головой засвистела картечь, а по многострадальной спине хлестнуло чем-то мокрым и теплым.
Обессиленный варвар рухнул лицом вниз..
Поделиться1912-07-2017 20:57:45
то и дело взрезались друг в друга
врезались
зверька, чуящего неминуемую смерть
чующего
Поделиться2013-07-2017 07:35:12
Его подняли, поставили на ноги. Перед ним оказалось несколько всадников, чьи лица скрывала темнота.
Где-то рядом, в опасной близи, негодующе рубила крыльями воздух злобная голубиная туча.
- Интересные развлечения у местных, - произнес один из всадников, с отчетливым чешским акцентом. Прям такие затейники…
- Да уж, - поддержал его второй, чей говор несчастному беглецу знаком не был. – Такого я еще не видал, хотя и живу на земле уже… который год.
- Кто ты такой, загадочный мехожопый содомит? – поинтересовался третий, судя по тучности и рясе – из монахов.
- Отакаром зовут. Из Соколовок, - не стал запираться спасенный.
- А что ты делаешь посреди города в таком странном виде? Хотя, канделябр ты спер преотличный. Вор?
Отакар замотал головой, не забывая, впрочем, оглядываться на птиц:
- Заклятый клад. Пришлось идти в таком виде, чтобы дался.
- Ну, - посмотрел за спину кладоискателя, всадник с неизвестным акцентом, - если говорить по честному, то он тебе особо и не дался.
Отакар ухватился за кинжальчик, понимая, что это бессмысленно. Ткнут шпагой и все дела…
- да я не в том смысле, - отмахнулся говорливый всадник, - стоит тебе отойти от нас на пару десятков шагов, и все, Альфредова напасть своего не упустит.
- Альфредова напасть? – удивленно спросил монах. – Это еще что за выдумки, Мирослав?
- Раз эта напасть чуть не схарчила беднягу, - произнес первый всадник, - то никакая это не выдумка.
Птицы угрожающе загудели, словно бы оказались чуть ближе…
- Друг, а дай глянуть свое оружие, - попросил Мирослав, - сам понимаешь, захоти мы тебя зарезать, эти жабокольчики не помешают.
- Лови, - хмуро ответил Отакар, кинув кинжал всаднику.
Тот помолчал, изучая. Поднял взгляд.
- Как там тебя, извини, не услышал…
- Отакар. Из Соколовок.
- Понятно… Ну что ж, Отакар из Соколовок, если не хочешь, чтобы всякая городская птица норовила пробить тебе висок, отыщи самую глубокую выгребную яму и упокой эти кинжалы. Рекомендую собор Непорочной Агнессы, в народе прозванной Флейтисткой. И кстати, если нужна служба, то нам нужны люди, отмахавшиеся от Альфредовой напасти. А если учесть твой странный наряд, то сей подвиг вдвое славнее
- А что делать-то надо? Кого воевать будем?
- Тебе понравится.
Отредактировано Чекист (13-07-2017 07:36:42)