ГЛАВА ШЕСТАЯ

I
- С графом мы познакомились в Германии. Я работал над диссертацией в библиотеке Берлинского музея, а он как раз разыскивал кого-нибудь, что смог бы заняться переводом неких древних текстов. Мои изыскания как раз касались Розеттского камня, так что мы, можно сказать, нашли друг друга.
- А что за тексты ему потребовалось перевести? - поинтересовался Смолянинов.. - Согласно тому, что мы успели узнать о кладе графа Румели, там были, в основном, драгоценности.
- Большая часть находок графа относилась не к античному периоду, а к куда более поздним временам. В основном, там были монеты, индийские и персидские украшения, не представлявшие особого интереса для историка И лишь небольшая часть клада - примерно десятая часть, - представляла собой ранне-эллинские   и египетские изделия из золота, серебра и драгоценных камней. К сожалению, к моменту нашего знакомства граф уже распродал часть находок, так что вред был нанесен.
- Вред? Граф расстался с чем-то, чьей ценности он не представлял?
- Вовсе нет! - замахал руками Василий Петрович. - предметы, сами по себе были, конечно, крайне ценны, но подобные изделия давно знакомы археологам. Например, в кладе Приама встречались запястья схожие... впрочем, простите, я отвлекся. Знаете, об этом предмете я могу рассуждать часами!
Леонид Иннокентьевич сдержал усмешку. В Петербурге они общались сравнительно недолго, и почти все это время было занято восторженными монологами Рукавишникова о милых его сердцу древностях.
- В таком случае, о каком «вреде» вы давеча говорили? 
- Дело в том, что такое количество доселе неизвестных но, несомненно, подлинных артефактов не могло не привлечь к себе внимания. Знаете, мир почитателей археологии и собирателей античный диковин весьма узок, и появление нового игрока немедленно вызывает ажиотаж.  В какой-то степени граф и сам на это рассчитывал, надеясь раскрыть природу главной находки...
- Той самой, о которой вы столь упорно молчите? Право же, Василь Петрович, это нелепо! Ну хорошо, предположим, раньше это можно было объяснить соображениями секретности, но теперь-то?
- Вот именно - секретность! - замахал руками ученый. - Как я уже сказал, граф слишком многих заинтересовал своими находками. И кроме почтенных египтологов и историков на них обратили внимание люди совсем иного рода.
- Преступники? Графа пытались ограбить?
Рукавишников помотал головой.
- Любому, что рискнул бы посягнуть на сокровища графа, пришлось бы иметь дело с Безимом и его головорезами. Не скрою, такая попытка имела место. Но судьба злоумышленников оказалась столь ужасной, что желающих попробовать больше не нашлось перевелись. Нет, я говорил о людях совсем иного сорта - хотя, допускаю, что они могли воспользоваться услугами взломщиков. Видите ли, находками графа Николы заинтересовались представители оккультного сообщества. К счастью, я убедил графа надежно спрятать свое главное сокровище, а то бы...
Смолянинов уже не скрывал усмешки.
- Опять загадки! «Оккультисты», «главное сокровище»... Вы предлагаете уподобиться Ланселоту с Персивалем, которые искали Грааль, толком не представляя, что, собственно, ищут?  Простите, но то, что годилось для Артурова Круглого стола или какой-нибудь шотландской ложи вряд ли подойдет для военно-морского ведомства Российской Империи! Мы и так снарядили экспедицию, толком не зная, что предстоит искать,  доверились вам - а вы упорно продолжаете кормить нас недомолвками! «Главное сокровище», надо же такое придумать... 
- Мне казалось, что ваше начальство больше интересуется пропавшим воздушным кораблем, чем тайной находки графа. - заметил Рукавишников.
- Не морочьте мне голову,  дражайший Василь Петрович! - не выдержал начальник экспедиции. - Вы-то прекрасно знаете, что поиски «Краля Душана» лишь первый этап. Но, даже если и так - как прикажете мне говорить с этим вашим Эберхардтом, совершенно не понимая, о чем пойдет речь? 
Рукавишников выставил перед собой ладони в жесте примирения.
- Я все понимаю, Леонид Иннокентьевич, но и вы войдите в мое положение! Я дал Эберхардту слово чести, что буду молчать о том, что он обнаружил. ...
- Он? - поднял бровь Смолянинов. - Я полагал, речь о находке графа.
- Да, конечно но... понимаете, граф обнаружил среди прочих сокровищ ларец из странного мутно-зеленого материала, вроде полупрозрачного стекла. Стенки ларца покрывали знаки, напоминающими клинопись и египетские иероглифы, а внутри...
Рукавишников извлек портмоне, покопался в нем и выложил на стол листок бумаги. Видно было, что листок давно носили с собой - кое-где бумага на сгибах успела протереться. Карандашный рисунок, выполненный несколькими уверенными штрихами,  изображал предмет, напоминающий усеченную шестигранную пирамидку. На глаз в нем было около четырех дюймов в длину.
- Это его натуральный размер. - предупредил вопрос Рукавишников.  -  Артефакт сделан из той же стекловидной массы, за исключением основания. Оно... - тут историк замялся. - оно ЧЕРНОЕ.
Последнее было произнесено многозначительно, даже несколько театрально.
- Другой материал, видимо? - отозвался Смолянинов, не желая разочаровывать собеседника.  - Что-то вроде агата или вулканического стекла?
- Ничего подобного! На любом предмете, каким бы черным он ни был, всегда будут какие-то блики, отсветы. А тут - просто бархатная чернота, от которой ровным счетом ничего не отражается. Совсем ничего, понимаете? Будто весь свет, что попадает на основание, пропадает в нем без следа. Будто никакого основания нет, а вместо него - черное отверстие провал неизвестно куда. И это при том, что поверхность на ощупь гладкая и... - тут Рукавишников помедлил, - ледяная. Если подержать на ней пальцы хотя бы несколько секунд, они занемеют от холода. Но, несмотря на это, на ней никогда не появляются ни капельки росы, ни изморось -  мы с графом нарочно проводили опыты в помещении с влажным воздухом. Более того, этот черный материал невозможно нагреть - ни теплом других предметов, например, раскаленного металла, ни даже открытым огнем. Мы ставили пирамидку на раскаленные угли в кузнечном горне, даже жгли ее основание бунзеновской горелкой, но оно оставалось ледяным!
- Вот как? - Смолянинов озадаченно нахмурился. - звучит и вправду, таинственно...
Еще бы! - с готовностью закивал собеседник. - По сути, «Ключ», - так мы его называем, - и заставил графа Румели пуститься на поиски.  Он, видите ли, вбил себе в голову, что артефакт имеет отношение к одному из допотопных царств, чуть ли не к самой Атлантиде, о которой писали Геродот и Диодор Сицилийский. И, надо сказать, Эберхардт, к которому я посоветовал обратиться для расшифровки надписей на ларце, подтвердил эти подозрения.
- Так это вы познакомили графа Румели в хранителем собрания хедива? - удивился Смолянинов.
Рукавишников согласно кивнул.
- Я тогда только вернулся из Александрии. Видите ли, Эберхардт, в силу своей должности, имеет доступ к таким хм... источникам, которые немыслимы для других. И когда старик увидел ларец - вы бы видели, что с ним было! Беднягу чуть удар не хватил.
- какие «источники» вы имеете в виду?  Видимо, что-то из собрания древностей хедива, хранителем которого состоит наш немец? Но я полагал, что все его экспонаты давно каталогизированы, изучены и подробно описаны!
Рукавишников умоляюще сложил руки перед собой:
- Ради бога, Леонид Иннокентьевич, не вынуждайте меня нарушать слово! Поверьте, ничего путного из этого не выйдет: нам с графом и так нелегко было завоевать доверие Эберхардта, и если он заподозрит, что я не выполнил обещание, то может просто захлопнуть дверь у нас перед носом. Поймите, он не то чтобы показывать свои подземелья - и говорить с вами не стал бы без моего поручительства. А так нам будет открыто все!
- Все - это что? - немедленно среагировал Смолянинов.
- Имейте терпение! - отрезал историк, для пущей убедительности, сопроводив слова энергичным жестом. Что, в самом деле, за спешка? И суток не пройдет, как вы сами все увидите и узнаете!

III
Хранитель собрания хедива оказался сухоньким, жилистым старичком, с острой бородкой, огромными роговыми очками на морщинистом лице в совершенно неуместном британском офицерском кителе поверх фланелевой рубашки. Наверное, подумал Смолянинов, подземелье зябко, несмотря на то, что наверху царит удушающая жара.  Рукавишников церемонно представил гостей друг другу. Увы, Эберхардт не соответствовал торжественности момента: руки у него мелко  дрожали, глаза бегали, голос  то срывался на визжащие нотки, то переходил в свистящий шёпот. Все это столь явно отдавало мелодрамой, что гость слегка даже растерялся. Но тут же напомнил себе, что и подземелье и дворец наверху и даже  гипотетические соглядатаи  - никакая не театральная декорация...
Попетляв с четверть часа по коридорам, (Смолянинов запутался почти сразу и теперь с беспокойством прикидывал , как выбираться, случись что, из эдакого лабиринта), немец привёл посетителей неприметной лестнице, скрывающейся в нише стены. Ниша была заперта массивной железной решёткой с висячим замком.  Эберхардт скрежетнул ключом и шустро, что говорило о богатой практике, заковылял вниз.
Лестница уводила ниже первого уровня подземного хранилища и заканчивалась в небольшой круглой зале, заваленной разнообразным хламом - кирки со сломанными ручками, деревянные, окованные бронзой рычаги, напоминающие корабельные гандшпуги, мотки сгнивших верёвок, доски, рассыпавшиеся корзины, высоченные, в половину человеческого роста кувшины, все, как один, разбитые. Сплошные предметы старины - если судить по покрывавшему их слою пыли. А вот дверей  тут что-то не наблюдалось....
Археолог завозился у стены. Металлический щелчок, кусок каменной кладки с пронзительным скрипом отъехал в сторону, открывая проход. Они вошли; тоннель тянулся нескончаемо, то с уклоном вниз, то с почти незаметным подъёмом. Тени метались по стенам; каждый из нас нёс маленькую масляную лампу, а сам Бурхардт волок большую, керосиновую, и в ее ровном свете бледнели наши жалкие огоньки. Резких поворотов в тоннеле не имелось, как, впрочем и прямых участков - любой кусок этого коридора имел несильный изгиб. Ответвления не попадались вовсе, а бесконечные дуги не позволяли понять, в каком направлении мы следуем. Ясно было одно - они давно уже вышли не только за пределы дворца, но, скорее всего, и за границы соседних кварталов, и оставалось лишь гадать, что сейчас над головами.
Коридор закончился ещё одной круглой залой без дверей. Скрипнул скрытый в стене рычаг, и за отодвинувшимся блоком открылся еще один, на этот раз короткий, тоннель.
Смолянинов понял, что они -  в святая святых старого археолога. В темноту уходили стеллажи, уставленные книгами, свитками, связками папирусов, стопками глиняных табличек, покрытых клинописью. Я не знаток древней письменности, но даже беглого взгляда хватило, чтобы понять: самый «свежий» экземпляр из хранившихся в этом подземелье написан и переплетён в кожу задолго до падения Константинополя. Что касается старых… тут фантазия мне отказывала. В любом случае - не менее трёх тысяч лет; более поздних образцов клинописи, Смолянинов, как ни старался, не мог припомнить.  Чем дольше они шли вдоль бесконечных полок, тем больше крепло подозрение - а не та ли эта библиотека, соперничающая своей таинственностью с библиотекой Иоанна Грозного, а богатством фондов с любой из известных коллекций древних текстов… та, что считается сгоревшей более тысячи лет назад? Если та - тогда ясно, почему Эберхардт безвылазно просидел на этой должности столько лет, даже ненадолго не выбираясь в Европу: не мог оторваться от своих сокровищ. И хедив наверняка понятия не имеет, что скрыто под его дворцом! Немец остаётся единственным хранителем - и владельцем, если уж на то пошло! - этого удивительного собрания.
Будто уловив его мысли, немец остановился, и я чуть не налетел на него. Учёный смотрел вызывающе, воинственно задрав редкую бородёнку. Только руки по-прежнему дрожали, и страх смешанный с безумием мутной водицей плескался в старческих глазах.
И тут Смолянинов понял. По-настоящему. До конца.
- Но как же вы осмелились...
Пол под ногами качнулся, вокруг всё плыло; пот заливал лицо, а перед глазами тянулись полки, полки, полки, уставленные бесценными томами. Он слышал себя будто со стороны и не понимал: наяву, или во сне?
- … как же вы решились открыть такую тайну посторонним, герр Эберхардт? Или я...
В безумных глазах мелькнуло торжество. Голодный восторг коллекционера, годами тайно владевшего редкостным полотном и вот, наконец, решившегося показать его чужим глазам.
- Нет, вы не ошиблись! Перед вами Александрийская библиотека, величайшее книжное собрание античного мира! Трижды её объявляли погибшей; сначала общедоступная часть хранилища пострадала при Цезаре, в сорок восьмом году до нашей эры, потом, тремястами годами позже якобы сгорели главные фонды - когда легионеры Аврелиана зажгли квартал Брухейон. И наконец, уже в седьмом веке от Рождества Христова, когда и была придумана популярная, но неубедительная байка Рассказывают, что арабский полководец Амра ибн аль-Аса, взяв Александрию, послал спросить халифа Омара, что ему делать с огромной библиотекой. Суровый Омар дал ответ: «Если в этих книгах написано то же, что в Коране - они не нужны; если же в них заключается то, чего нет в Коране, то они вредны, — следовательно, их надо сжечь». И толпа поверила что бесценное собрание погибло в огне - и верит до сих пор!
Голос немца был трескуч и рассыпчат, будто на каменный пол уронили горсть глиняных черепков.
- Что до того, почему я решился открыться вам.... Причина одна: эти рукописи яйца выеденного не стоят по сравнению с тем, что мы сумели обнаружить, благодаря графу Румели и (тут археолог слегка поклонился Рукавишникову) его доверенному посланцу! Слава богу, мудрецы скрыли бесценные сокровища от черни, и, главное, от бесчисленных гностиков, толкователей, оккультистов, которых столько развелось за последнее тысячелетие! Дай волю этим стервятникам - и они запустят свои скрюченные, высохшие от алчности, пальцы в бесценные тома - выдрать с мясом, опошлить, подогнать под свои заблуждения, исказить до неузнаваемости всё, что покажется подходящим под их вульгарные теории!
Старик величаво обвёл рукой вокруг себя:
- Без знаний, хранящихся на этих полках - они не более чем подражатели, собиратели крох, обреченные всю жизнь составлять головоломку, не зная, что большая часть её кусочков попросту отсутствует в коробке. Но если однажды они дорвутся…
Лицо Эберхардта перекосилось; даже руки перестали дрожать, с такой ненавистью он произнёс эти слова.
- Так что, вы, герр Смолянинофф, и вы, герр Рукавишников, теперь единственные в мире люди, посвященные в эту тайну. не считая, разумеется, графа Румели, если он, конечно, до сих пор жив.
И немец выразительно глянул на Василия Петровича. Тот слегка пожал плечами - «а я-то что мог сделать?»
- Все эти манускрипты рассказывают о давно ушедшем, мёртвом мире. А то, что открыли мы с герром Рукавишниковым, несомненно, перевернет мир нынешний, подарит людям такое могущество… - и Эберхардт мелко закашлялся.
Теперь, во всяком случае, стало ясно, почему  Рукавишников так и не решился посвятить его в тайну хранителя собрания хедива. Да и сам-то властитель Египта - знает ли он о том, что скрывается под его дворцом?  А уж узнай о Библиотеке англичане - и они срыли бы дворец по кирпичику, наплевав и на нынешнего правителя Египта и на формальную независимость этого государства. Не знаю, подумал Смолянинов, как там  насчёт оккультистов и прочих масонов, но стоимость этого собрания, выраженная в денежном эквиваленте, колоссальна.
- Позвольте заверить вас, герр профессор: мы приложим все усилия, чтобы сохранить вашу… нашу тайну.
И, помедлив, добавил:
- А пока, может быть, вернёмся к делам, ради которых мы сюда прибыли? Так что же оказалось в ваших находках?
- Разумеется - продолжил археолог своим надтреснутым голосом.  - Изучив и сопоставив письмена на ларце,  мы с герром Рукавишниковым сумели нащупать ключ к переводу и «свинцовых книг». По сути, мы повторили ту же работу, что в свое время Шампольон проделал с Розеттским камнем, только в значительно меньших масштабах. 
Итак, вот что удалось выяснить. Оказывается, пластины хранят историю древней расы, явившейся к нам издалека. Ни из геродотовой Атлантиды, не от подножий ступенчатых пирамид Южной Америки или затерянной где-то на ледяном Севере Гипербореи.  Нет, эта раса возникла не здесь - то есть, не на нашей планете, не на Земле...

Отредактировано Ромей (18-09-2017 22:00:23)

Забавно: Рукавишников полагает, что богатство возможностей, которое не дало немцу взяться за «свинцовые книги»,  привело и к упадку расы Скитальцев. Тут, пожалуй, я с ним соглашусь: когда доступным становится буквально всё, немудрено потерять интерес ко всему. Неведомые люди (лили нелюди?) споткнулись на собственной вездесущности. Стоило осознать, что они могут попасть в любой из вообразимых миров, это немедленно породило разрушительную мысль: а существует ли всё это в реальности, или является плодами воображения, фантомами, порождёнными их вновь обретенным могуществом?
Эта мысль и погубила культуру Скитальцев: за одно-два поколения они совершенно утратили интерес к реальности. Часть сгинула во вселенском лабиринте, часть, как мы сумели понять, избрали своеобразный способ покончить с собой, нырнув в тоннели «без адреса», что вели в никуда, без надежды на возвращение. А кое-кто превратился в своеобразных отшельников, обосновавшись в найденных мирах, закуклившись в своих грёзах о воображаемой Вселенной.
К их числу относилась оказалась и группа, осевшая на Земле. В какие допотопные времена они оказались здесь - Эберхардт выяснить не сумел; ясно лишь, что с античными эллинами они разминулись.  Но память осталась, хотя бы в отлитых вместе с загадочными значками листах «свинцовых книг».
Но это творение людей, жителей нашей планеты, пусть и отстоящих от нас на многие тысячи лет. А вот шкатулка из таинственного стекловидного материала, и тем более загадочный Ключ - эти предметы не были созданы руками людей. Они были принесены Скитальцами, и остались здесь, когда память об этой расе стёрлась отовсюду, кроме страниц «свинцовых книг».
Оставался вопрос - зачем Скитальцы, избравшие путь отчуждения, оставили нам, обитателям заурядной планетки, вращающейся вокруг одного  из бесчисленного множества найденных ими светил,  такую подсказку? Ведь надписи на стенке ларца - это именно подсказка; иначе, зачем дублировать чужие знаки на  языке аборигенов?  Может быть, кому-то из добровольных затворников напоследок стало тесно в своей келье? Или это своего рода чёрная ирония - отравленный дар, наживка, которую должна заглотнуть молодая, полная сил и неуёмного любопытства раса, чтобы направиться вслед за Скитальцами - и потом, в невообразимой толще веков и мирозданий, тоже осесть в своеобразной «пещере отшельника», не забыв передать эстафету дальше?
Кстати, именно знаки на боках ларца дают  возможность датировать эту удивительную находку. Конечно, сам Ключ мог быть изготовлен и три, и пять и сто тысяч лет назад; если верна гипотеза Рукавишникова, и это действительно часть устройства, позволяющего перемещаться во Вселенной, то вполне может статься, что он сделан под лучами какой-нибудь далекой звезды.  А вот ларец - дело другое; тот, кто покрыл его бока резьбой, несомненно знал египетские иероглифы.  В этом Эберхардт и Рукавишников единодушны: неведомый мастер жил на Земле не более пяти-пяти с половиной тысяч лет назад, когда появились «мджу нетжер», «божественные слова» древних обитателей долины Нила.

Отредактировано Ромей (18-09-2017 20:44:34)