II
Из путевых записок Смолянинова.
«...после того, как Эберхардт и Рукавишников составили словарь Странников, дело стронулось с места. За полгода они сумели прочесть и «свинцовые книги» и надписи на ларце, отыскали свиток с примечаниями на койне, подобрали карты - и предоставили плоды своих трудов графу Румели. А тот немедленно кинулся готовить экспедицию с применением последних достижений воздухоплавательной техники.
Следы вели куда-то в  восточное Конго. Если, конечно, наши ученые сумели правильно определить регион, ведь  во времена, когда были изобретены иероглифы, карт Черного континента не сушествовало. Приходилось ориентироваться на невнятные описания рек, долин и горных хребтов - и никаких гарантий, что древние письмена были прочтены и истолкованы верно!
Но как угадать, что ждет экспедицию в африканских дебрях? Рукавишников полагает, что это остатки последнего поселения Скитальцев на Земле, и рассчитывает отыскать там их «Машину пространства».  Так он именует гипотетический механизм, позволявший этой загадочной расе  путешествовать по Вселенной. Если он прав, то Ключ - в самом деле, какая-то необходимая часть древнего устройства. Но тогда прав и Эберхардт: овладение древней тайной откроет перед жителями нашей планеты поистине невообразимые возможности. Неудивительно, что граф Никола не захотел ждать - особенно если вспомнить, что неведомые конкуренты буквально дышали ему в затылок.  И обломки «Краля Душана» тоже покоятся где-то там, на полпути к последнему прибежищу расы Скитальцев...
Таким образом, и наше путешествие в Конго становится неизбежным. «Свинцовые книги» и свитки указывают на нечто, расположенное в труднодоступном, или тщательно оберегаемом от посторонних,  месте, в среднем течении реки Уэлле. Которая, согласно трудам упоминавшегося уже Владимира Владимировича Юнкера, впадает в реку Убанги и далее, в Конго, как и Арувими, протекающая южнее и восточнее. Теперь нам нам предстоит отправляться туда, в чёртову глушь, в междуречье Уэлле и Арувими, к юго-западу от озера Альберт. 
Перед отъездом я получил от Юнкера кое-какие материалы.  Увы,  сам путешественник  не мог нам помочь - в интересующем нас месте он не был, хотя и немало слышал о тех краях. Я горько  пожалел, что не успел толком пообщаться с путешественником; несомненно, его опыт чрезвычайно пригодился бы в экспедиции. Ведь мы, судя по всему, отправились в путь буквально в последний момент -  и хорошо, если не опоздали!
Ни у кого из нас - ни у Эберхардта, ни у Рукавишникова, ни даже у меня, - не мелькнуло в тот момент и тени сомнения: а стоит ли открывать эту шкатулку Пандоры? Может, разумнее прямо сейчас уничтожить все материалы и забыть и о Скитальцах и об их «машине пространства»?  Если она, конечно, существует... 
Назад, по тоннелю мы шагали, навьюченные коробками  и тубусами со свитками. Главный груз в виде тщательно упакованных «свинцовых книг»  мы нагрузили на кондуктора - Кондрат Филимоныч возглавлял нашу маленькую процессию с охапкой тубусов в одной руке и керосиновой лампой в другой. Археолог семенил вслед за моряком,  а мы с Рукавишниковым замыкали маленькую процессию. Предстояло, добравшись до особняка, упаковать драгоценный груз и сдать его под охрану консулу. Тащить эти сокровища с собой через пол-Африки было бы безумием, но и оставлять их в подземельях тоже не стоило: пока что тайна хранила Александрийскую библиотеку надёжнее любых запоров, но - надолго ли? Эберхардт, поддавшись нашим уговорам, собирался испросить у хедива отпуск на полгода для поездки в Берлин, в Королевский музей, и оттуда отправиться в Россию. «Свинцовые книги» поедут прямиком в Петербург, на борту русского военного клипера, которого ждут в Александрию недели через две.
Вариант этот предложил я, и старик-археолог не стал возражать. Он был захвачен открывающимися перспективами, и, главное, не представлял, как воплощать их в жизнь без нас.. Что ж, оно и к лучшему - специалист он превосходный, а возни со «свинцовыми книгами» " ещё непочатый край. Да и где гарантия, что нелёгкая судьба исследователя не подкинет нам ещё что-нибудь по той же части?
***
"Вот и хорошо, - думал я, карабкаясь по тайной лестнице. – Если Рукавишников с графом правы - у нас впереди маячит бесконечная цепочка светил, планет  - и, возможно, все они станут доступны? И наша Земля - не более, чем первая ступенька бесконечной лестницы?
С этими мыслями я вступил в знакомые коридоры "верхнего подземелья". Оставалось выйти наверх и присоединиться к Бехметьеву с казачками, которые уже третий час дожидаются на площади.
И за первым же изгибом коридора навстречу нам, из темноты захлопали револьверы. Мы, не сговариваясь, метнулись назад и влево - в низкий, пахнущий сухой пылью отнорок. Я заскреб ногтями по крышке кобуры с наганом.  Над ухом загрохотало - Кондрат Филимоныч пулю за пулей опорожнил в сторону неведомых супостатов барабан «Смит-и-Вессона». Рукавишников старательно пытался слиться со стеной; лицо его побелело, как мел, руки дрожат, на носу выступили крупные капли пота. Кургузый пиджачишко из белой ткани задрался, открывая взору широкие парусиновые помочи. Василий Петрович кособоко присел, не отлепляясь от известняковой кладки и ногой принялся подгребать к себе россыпь свёртков и футляров. Я выглянул за угол коридора - из темноты бахнуло, над ухом с визгом пронеслось что-то горячее, плотное, отвратительно-опасное.
- Куды, вашбродь, подстрелють! -
«А рука у кондуктора тяжёлая - отметил я. - Чуть рукав не оторвал, когда дёрнул начальство на себя, прочь с линии огня. Но где Эберхардт? Коробка с остатками металлической картотеки, завёрнутая в полосатую арабскую бумазею, - вон она на полу; Рукавишников как раз зацепил её носком туфли и упорно двигает к себе. Куда старика дели, храпоидолы?!»
Это я, кажется, выкрикнул вслух, потому что кондуктор ответил - не забывая между отдельными фразами, постреливать за угол. Речь его обильно уснащалась специфическими флотскими выражениями:
- Когда эти …. (бах!) якорь им в…. , начали в нас…., (бах! бах!) - так ихнее благородие господин учёный, за каким-то …. (бах!) в энту дыру, из которой мы вылезли и….. (бах! бах!) А потом - все, ни… (бах!) не видал! (клац!)
Вместе со словами у Кондрат Филимоныча закончились патроны в барабане, так что под конец монолога он звучно переломил револьвер пополам и принялся торопливо набивать каморы барабана жёлтыми бочонками патронов. Я присел на корточки и слегка высунулся, нашаривая врага стволом нагана. Над головой снова взвизгнуло - стрелок рассчитывал на мишень, стоящую в полный рост. Револьвер дважды бахнул, и тот, что стоял впереди, повалился, складываясь в пояснице. Я не целясь, наугад, один за другим, выпустил оставшиеся патроны и нырнул обратно за угол. Подземное сражение переходило в позиционную фазу.
«Если у них найдётся динамитная шашка, - тогда нам крышка. Обрежут шнур покороче, запалят и швырнут по коридору… и плевать, что осколков не будет, взрывной волной оприходует, как карасей в пруду. Надо предупредить кондуктора, чтобы не подпускал ближе, чем…
Грохнуло, ухнуло, тряхануло, я полетел с ног. С потолка посыпалась известковая труха и мелкие камешки; из-за угла выхлестнуло облако пыли.. из-за угла неслись невнятные вопли. Кондрат Филимоныч, отплёвываясь от пыли матерился, ожесточённо тёр кулаком глаза, водя перед собой стволом. Рукавишников, стоя на коленях, судорожно сгребал разбросанные футляры и коробки. Ухватив сколько смог, он, как был, на четвереньках, пополз по коридору.
Я, наконец, пришёл в себя и тоже стал собирать оставшиеся на полу свёртки. Кондуктор, прочистивший зенки, выпустил в клубящуюся муть оставшиеся четыре пули и снова клацнул металлом - перезаряжался. Я, не глядя, сунул ему наган и с криком «прикрывай!» кинулся вслед за улепётывающим на карачках доцентом. Свёртки норовили вывалиться из рук; сзади доносились стрельба, топот и матерная брань - кондуктор исправно играл роль авангарда. Судя по тому, что ответных выстрелов не слышно, противник проводит перегруппировку - а может, и вовсе уничтожен взрывом?
Рукавишников ждал у лестницы, ведущей наверх, во внутренний дворик. Лицо его напоминало то ли глиняную маску, то ли барельеф из пористого известняка - на потной коже налип слой серовато-жёлтой пыли. Корка эта трескалась морщинами, отваливаясь в такт судорожным вздохам.
- Эберхардт сказал правду насчет динамита… - прокашлял он. - Он мне как-то показывал - там было пудов десять, не меньше.
Я, не сдержавшись, выругался. Десять пудов динамита! Остаётся удивляться, как не рухнули стены лабиринта, да и во дворце, надо полагать, немало чашек побило…
- Он, видимо, решил, что это англичане как-то узнали про Библиотеку - например, нас с вами выследили. И понял, что ждать больше нельзя  Кроме обычного фитиля, Эберхардт приспособил там кислотный взрыватель, на случай, если кто попробует вытащить динамитные шашки. Наверное, хотел поджечь и убежать, но рука дрогнула... 
«Десять пудов динамита… - билось в голове. - Нижняя зала обрушилась наверняка, да и лестница, пожалуй, тоже. Порода, в которой пробит тоннель - мягкий грунт, иначе зачем выкладывать стены камнем… В любом случае, чтобы добраться до библиотеки, теперь придётся сносить дворец. Да, немец всё точно рассчитал! Управитель дворца наверняка знал, что в хозяйстве профессора была взрывчатка - взрыв спишут на неосторожность, несчастный случай. И копать не станут - зачем? Главные ценности, числящиеся в коллекции - наверху, во дворце, они не пострадали; а тревожить свежую могилу, в которую превратился лабиринт, египтяне не станут – для них это святотатство. Библиотека надёжно скрыта от чужаков и, вместе с тем, не погибла – до неё можно добраться, приложив должные усилия. Скажем - взять штурмом Александрию, предварительно утопив стоящий на рейде броненосец …»
Эту мысль я додумывал, карабкаясь вверх. К счастью, лестница оказалась пологой и достаточно широкой, иначе я вряд ли преодолел ее с рассыпающейся, хотя и не тяжёлой ношей. По внутреннему дворику вспугнутыми курицами носились слуги, и мы вовремя разглядели среди них тёмные сюртуки - точно в такие были одеты те, чьи тела теперь, скорее всего, похоронены под многосаженной толщей...»

Отредактировано Ромей (19-09-2017 13:06:06)

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

I
Из переписки поручика Бехметьева
«Привет тебе друг Картошкин! Со времени последнего письма миновало всего несколько дней; событий в этот краткий промежуток времени поместилось столько, что мне порой не верится, что всё это происходит с нами в реальности, а не в дурном сне. Из экспедиции военно-топографического ведомства Российской Империи мы превратились в шишей, разбойников, которых ловят по всему Египту и прочим британским владениям с собаками и полицейскими. Ну, насчёт собак я, положим, преувеличил - не выведено ещё породы, способной отыскать след дичи на море; что до остального – всё чистейшая правда. Из Александрии мы бежали, как пишут в авантюрных романах, «затылками ощущая горячее дыхание погони». Но. на наше счастье, и здесь нашлась христианская душа, подавшая нам руку помощи.
Я и по сей день пребываю в недоумении - конечно, неприятности ожидались, но чтобы убивать, вот так, в первый же день, без предупреждения? Хотя - чего ещё ожидать, коли связался с роковыми тайнами? Прости, дружище, что не посвящаю тебя в подробности, но материи эта чересчур деликатны, чтобы доверять их бумаге. Да я и сам не слишком осведомлён - вокруг начальника экспедиции, господина Смолянинова постоянно возникают такие удивительные обстоятельства, что впору за голову хвататься.
Мы покинули город Птолемеев и Юлия Цезаря на борту яхты «Леопольдина». Вырвались из капкана, оставив в зубах преследователей клоки шерсти - во время перестрелки у дворца легко ранен из забайкальцев. К тому же, тяжким грузом повисли на нас найденные манускрипты; отправлять их в германское консульство мы не рискнули, вот и приходится тащить теперь неизвестно куда. Сейчас они заколочены в крепкий ящик; возле ящика день и ночь дежурит вооружённый часовой - обыкновенно, кто-то из казачков или же кондуктор. Ночами на пост заступает подстреленный казак - рука на перевязи не мешает ему ловко обходиться с револьвером. А ноющая боль в гарантирует, как он сам божится, бессонницу.
Так вот, о яхте. Судёнышко принадлежит некоей Берте Шамплотрейн, подданной бельгийской короны и французской гражданке, жительнице Североамериканских соединённых Штатов и Бог знает ещё каких стран. Над кормой «Леопольдины» полощется бельгийский штандарт; признаться, у меня душа уходила в пятки, когда яхта проходила мимо высокого борта британского броненосца «Бенбоу». Мы во всякий момент ожидали оклика, гудка, а то и предупредительного выстрела под форштевень. Но – обошлось; яхта белой тенью скользнула на внешний рейд и растворилась в просторах Твердиземного Окияна. Если англичане и догадались о том, куда мы делись, то они не приняли никаких мер к розыску: во всяком случае, английский крейсер «Акилез», несущий стационерную службу в Бур-Саиде, куда мы и вскорости и прибыли, не проявил к нам ни малейшего интереса. Яхта благополучно миновала Суэцкий канал, и теперь вокруг нас раскинулись воды моря Красного, отделяющего, как тебе, надеюсь, известно, африканский континент от Аравийского полуострова, славного Чёрным камнем Каабы, арабскими шейхами, и прочими верблюдами. Более никаких достопримечательностей в этом унылом краю нет, разве - неимоверное количество песка да горячий ветер, который с завидным постоянством дует со стороны Аравийских пустынь, окутывая морской простор желтовато-серым пыльным маревом.
Жара ужасная; май катится к лету, и находиться на палубе вне спасительной тени тента решительно невозможно. Даже морские зефиры не спасают от палящего солнца и духоты; напитанные пылью, они покрывают серым налётом любую подходящую поверхность, скрипят песком на зубах и вообще, заставляют вспомнить о туркестанских солончаковых пустошах, по которым твой покорный слуга немало побродил во времена оны.
Белых проплешин соли здесь не видно; вместо них по обе стороны от нашей хрупкой палубы сияет жидкой ртутью морская гладь. То там, то здесь она испятнана лоскутками парусов - даже на Волге, вблизи Нижнего в дни ярмарки, я не видел такого количества лодок, лодчонок, фелюк и бог знает ещё каких посудин. Некоторые их них, как мне думается, снуют в этих водах со времён Синдбада.
«Леопольдина» прорезает это морское многолюдье подобно великосветской даме, оказавшейся на запруженной нищими паперти. То и дело за яхтой пристраивается лодчонка; с неё кричат, машут руками и тряпками. Мы не останавливаемся - по уверениям капитана, это с одинаковым успехом могут оказаться и местные торговцы жемчугом (предлагающие свой товар по совершено бросовым ценам) и пираты, которые не переводятся на берегах Красного моря, несмотря на присутствие в этих водах Королевского флота.
Но я отвлёкся; пора внести ясность и насчёт яхты, на борту которой мы совершаем плавание – как и насчёт её очаровательной хозяйки. Я, как тебе известно, не склонен, очертя голову, бросаться за всяким симпатичным личиком и газовым шарфом, что мелькнут на горизонте. В Кинешме меня ожидает невеста, и я, как добропорядочный христианин и человек благовоспитанный, намерен хранить ей верность - в том числе и в помыслах, как учит нас Святое писание. Но, признаться, и у меня дрогнуло сердце, когда я впервые увидел мадемуазель Берту - как сидит она на корме «Леопольдины» в плетёном кресле из бирманской лозы, с книгой в руке, прикрываясь от палящего солнца легкомысленной шляпкой с белыми лентами.
Красота этой женщины почти совершенна; к тому же, в отличие от чопорных англичанок, путешествующих на собственных яхтах, мадемуазель Берта на редкость проста в общении. Родом она то ли из Марселя, то ли вовсе из Неаполя; во всяком случае, итальянская кровь ощущается если не во внешности, то в темпераменте. Поначалу мы с господином Смоляниновым приняли её за уроженку Южной Америки, но она, как оказалось, даже не бывала в тех краях. Мадемуазель Берта - дочь банкира; папаша её, когда не занят хлопотами по бесконечному бракоразводному процессу, с головой погружён в малопонятные простому смертному биржевые игры. Дочка тем временем, не скучает - полтора года назад она закончила факультет древней истории Берлинского Университета и теперь путешествует, в поисках подходящего предмета исследований. Узнав о нашем интересе к египетским и прочим древностям, девица пришла в восторг и пожелала непременно присоединиться к экспедиции. Мамзель Берта (как называют её меж собой забайкальцы) узнала о нас от немецкого консула, у которого ей как раз случилось обедать. Услышав о русских, прибывших в Александрию ради неких загадочных «раскопок» она немедленно решила разыскать их. Поиски эти завершились на пыльных задворках Александрийского порта, где вместо солидных петербургских учёных перед ней предстала шайка мрачных, вооружённых револьверами разбойников, только что поставивших с ног на голову всю Александрию.
К чести девицы Шамплотрейн надо признать - это никак не поколебало её решимости. Мадемуазель Берта, сообразив, что деться нам некуда, припёрла руководство экспедиции в нашем лице к стенке. Да так ловко, что я стал задумываться о злодейском предложении урядника - «тюкнуть вертихвостку по башке, да и спустить с пирса под сваи, пока не приключилось чего худого».
Разумеется, я шучу; не заподозришь же ты своего друга, в намерениях нанести вред слабой женщине? Так или иначе, ещё до рассвета имущество экспедиции и все её члены оказались на борту яхты Мадемуазель Берта пришла в восторг, услыхав, что наш дальнейший путь лежит в Занзибар; её, оказывается, давно привлекают древние христианские святыни Абиссинии. А раз уж по пути туда всё равно придётся пройти Суэцким каналом и миновать Красное Море - так почему заодно не оказать услугу русским учёным, попавшим в непростую ситуацию? Матушка мадемуазель Берты (та самая, с которой разводится сейчас папаша-банкир), оказывается, состоит в отдалённом родстве с бельгийской королевской фамилией. Нынешний король Леопольд Второй приходится нашей очаровательной хозяйке то ли внучатым племянником, то ли троюродным дядей по материнской линии – в общем, «шурином собаки его дворника», как говорят в Первопрестольной. Так или иначе, хозяйка яхты не испытывает особого пиетета к британской короне, полагая англичан слишком бесцеремонными по отношению к её стране - и, в силу этого, весьма довольна возможностью натянуть нос гордым бриттам. Так что «Леопольдина» доставит нас в Занзибар, а далее отправится по своим делам; хотя, судя по расспросам, которыми одолевает нас очаровательная судвладелица, я всё больше проникаюсь уверенностью, что этим наше знакомство не завершится.
Писано 27 июня сего, 188... года на борту
яхты «Леопольдина» в Красном море».

II
Из путевых записок Смолянинова.
«Итак, путь наш лежит через Красное море, вокруг Африканского рога, мимо абиссинских берегов, в Занзибар.
«Занзибар — государство, заключающее береговую полосу в восточной Африке. (…) До середины 1880-х гг. Занзибар был вполне под влиянием Англии, хотя формального протектората не было. Когда Германия приобрела владения на восточном берегу Африки, то и она вмешалась в дела Занзибара, стараясь подчинить его своему влиянию, и завладела частью материковых владений султана. (…)
Столица - город Занзибар на западном берегу одноимённого острова. 30000 жителей. Государственная религия — магометанская; много язычников. Внешняя торговля почти вся в руках англичан. Торговля между островами и материком в руках арабов и англ. подданных — индусов. Торговля значительна: главные статьи вывоза — слоновая кость, каучук, копал, копра, белая масса кокосовых орехов, гвоздика. Гражданские дела иностранцев решаются в консульском суде, а подданных султана — разными "кази", по мусульманскому закону. Занзибар — важный опорный пункт для всех экспедиций в Вост. Африку. Климат теплый и очень влажный, нездоровый для европейцев. Занзибар — один из главных центров католических и протестантских миссий. Население смешанное; подданные султана, главным образом, негры, затем сомали с вост. берега Африки и арабы, а также помеси между ними…»
Для нас важнее всего то, что «Занзибар - важный опорный пункт для всех экспедиций в Восточную Африку.» Именно туда нам сейчас и нужно; указания, найденные в архивах Скитальцев указывают на верховья реки Уэлле, где несколько лет работал Юнкер. Если и есть сейчас в Европе настоящий знаток тех краёв - то это, несомненно, он; остаётся жалеть, что не удалось уговорить Василия Васильевича присоединиться к нашей экспедиции.
Мы не рискнули оставлять драгоценные находки на попечение немецкого консула - они покинули Александрию вместе с нами, на борту «Леопольдины».
Яхточка, что и говорить, хороша. Маломощная паровая машина позволяет ей проходить Суэцким каналом, куда обычным парусникам хода неь. А вот совершать под парами долгие переходы невозможно: хна полных оборотах яхта даёт всего пять-шесть узлов, да угля на борту - кот наплакал. Так что идём под парусами, благо ветер благоприятствует.
Солнце неистово сияет на выцветшем от жары небосводе, отражаясь в ртутном зеркале моря. Аден остался позади; «Леопольдина» резво бежит в бакштаг, острый, «клиперный» форштевень с шуршанием режет воду. Жизнь в кои-то веки прекрасна - тем более, что на корме, под полосатым сине-жёлтым тентом виднеется восхитительная фигурка хозяйки этого парусного чуда.
- Джонни, якорь тебе в… чего ворон считаем? Справа по носу две мачты! Докладай кептену, вахтенный ты али кало пёсье?
- Йес, сэр! - и топот босых ног рассыпался по палубе.
Это Кондрат Филимоныч. Вот кто поистине счастлив! Унтер-офицер дважды пробывал в «русских кругосветках»  - сначала на чисто парусном «Боярине», а потом и на парусно-паровом «Крейсере». Оказавшись снова среди любимых парусов, концов и прочих бом-брам-рей, унтер ожил - и принялся командовать. Капитан «Леопольдины», пожилой бельгиец с физиономией усталой лошади, поначалу с неодобрением косился на незваного помощника, но, оценив таланты Кондрата Филимоныча, временно вписал его в судовую роль*. Экипаж на яхте небольшой и совершенно интернациональный: полтора десятка матросов и плотник, - голландцы, датчане, португалец, сардинец, грек и пара англичан. Объясняются на борту на невообразимой портовой смеси английского и голландского, но, к моему удивлению, Кондрата Филимоныча понимают с полуслова, хотя тот ни слова не знает ни на одном из языков кроме русского и… хм… русского.
Вот и сейчас…
- Ядрить вас в душу, морячки….! Стаксель полощет, а он вытаращился, как мышь на крупу!
И смачный звук оплеухи. Мимо меня кубарем пролетел низкорослый, чернявый грек, и кинулся к одному из тросов, уложенных аккуратными бухтами вдоль борта, под кофель-нагелем - длинной доской, утыканной точёными дубовыми и бакаутовыми стержнями. На нагели заведены «концы» - тросы, с помощью которых управляются паруса «Леопольдины». Грек судорожно, в три рывка размотал желтый сизалевый стаксель-шкот и принялся тянуть. Блок заскрипел, и белоснежное треугольное, сильно вытянутое к верхнему углу полотнище упруго выгнулось, принимая ветер.
Бравому кондуктору пришлось отправиться с нами, поскольку в Александрии, после учинённого там безобразия, ему оставаться не стоило. Бехметьев, временно принявший Кондрата Филимоныча под своё начало, хотел сдать его в Адене, русскому консулу, но унтер чуть ли не в ногах валялся то у меня, то у поручика - и уговорил-таки оставить его при экспедиции! В итоге, мы отправили консулу требование оформить надлежащим образом прикомандирование унтер-офицера Гвардейского флотского экипажа Кондрата Туркина, сына Филимонова, пятнадцатого года службы, к экспедиции в связи с выбытием из строя казака Загогулина по ранению.
Забайкальцу Ермею Загогулину не повезло - во время ночной перестрелки он словил в мякоть руки револьверную пулю. Её быстро извлекли, кость оказалась не задета, но в жарком климате рана заживала плохо. Казак мужественно терпел и даже помогал, как мог, сослуживцам караулить нашу александрийскую добычу.

Отредактировано Ромей (19-09-2017 14:02:53)

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

I
Туман над Темзой. Сколько повестей, романов, рассказов, да и обычных путеводителей по Лондону содержат эту фразу? Несть им числа. А что ещё скажешь, если над Темзой и правда туман? Сквозь него то и дело пробиваются гудки - то короткие, требовательные, то длинные, заунывные. Буксиры, катера, пароходики, баржи... вдоль берегов тянутся вереницы тусклых огоньков - выныривают из тумана и тают в нём, подсвечивая белёсую хмарь тускло-жёлтым. Это цепочки фонарей на набережной. Электрические, конечно - никакого газа, это Лондон, джентльмены, средоточие мировой цивилизации. Как только появляется на свете нечто новое, прогрессивное - его в первую очередь внедряют здесь. Правда, из-за океана уже скалит зубы молодой хищник, возомнивший о себе Нью-Йорк, вчерашняя колония, выкупленная когда-то у краснокожих аборигенов за горсть гульденов. И разросшаяся на виргинском табаке, хлопке с низовий Миссисипи, на калифорнийском золоте, на поте и крови ирландских, польских, шотландских и бог ещё знает каких эмигрантов. Время американских выскочек ещё придёт, но потом. А пока - над Темзой туман.
Считается, что джентльменам полагается обсуждать щекотливые дела в респектабельном клубе. Но у стен, как известно, есть уши, даже если стены эти пропитаны духом британского аристократизма; даже если в них отродясь не было ни одной женщины; даже если покой посетителей оберегают ливрейные лакеи, важные, как министры её Величества. И все равно случается, что сказанное в стенах клуба, долетает не до тех ушей...
А потому эти двое беседовали на чистом воздухе. Если можно, конечно, назвать так смесь тумана, угольного дыма, ароматов креозота, навоза и всепроникающего запаха гниющей литорали - того самого, который литераторы именуют «запахом моря». Под арками несет мутные струи Темза, ниже по течению высятся быки недавно заложенного Тауэрского моста, и огни бакенов, обозначающих опасный участок, еле-еле пробиваются сквозь пелену.
- Воля ваша, сэр Рэндольф, но египетским фиаско мы обязаны вашему ведомству! - говорил один из собеседников, тот, что повыше. - Мы имели глупость положиться на вас - и вот, пожалуйста, эта глупейшая история! Русские сбежали, причём не с пустыми руками. Хорошо хоть…
- «…хорошо хоть мы теперь избавлены от этого надоедливого пруссака», - хотите вы сказать? - заметил второй, коренастый господин в цилиндре (первый носил котелок - этот головной убор всё больше входил в моду).
- Не буду отрицать, Эберхардт создавал немало проблем. Но вы же не будете отрицать, что от его исчезновения выиграли не только учёные-оккультисты, но и английские строительные подрядчики?
Мужчина, которого назвали лордом Рэндольфом согласно наклонил голову.
- Не могу не согласиться, мистер Уэсткотт: он создал немало помех своей смехотворной заботой о так называемых «древностях Египта». Из-за введенных его стараниями ограничений подданные Её Величества потеряли не менее четырёхсот пятидесяти тысяч полновесных фунтов! Так что, возблагодарим удачу за то, что герр Эберхардт больше не будет помехой ни нам, ни вам, ни кому бы то ни было ещё.
- Это, конечно, верно… - недовольно буркнул Уэскотт. Но, если вспомнить, во что обошлась нам эта «удача» - поневоле подумаешь, что за такие деньги можно было добиться и большего!
- Ну-ну, не стоит жаловаться, друг мой! - сэр Рэндольф добродушно потрепал собеседника по плечу. – Ведь это только гамбит, розыгрыш партии,  а хороший шахматист просчитывает игру на много ходов вперед.
Так вы хотите сказать, что предвидели бегство русских? - встрепенулся мужчина в котелке. - То есть, александрийская эскапада…
- …выдала их дальнейшие намерения. - закончил за Уэскотта собеседник. - В противном случае, они могли ускользнуть из города незамеченными, например, на борту русского военного корабля. А так, им пришлось действовать второпях, без всякого плана.  Но давайте договоримся, что ваши… хм… коллеги так и будут считать, что мы потерпели неудачу и вынуждены довольствоваться утешительным призом в виде головы этого надоедливого немца. Так будет лучше, поверьте. Кстати, вы ведь ожидаете известий из России?
- Ожидаем. - кивнул Уэскотт. - В их столице, слава Творцу, немало сочувствующих нашему Делу.
- Вот и хорошо. Прикрытие со стороны посольства требуется?
- Не помешает. Мы, конечно, и так справимся - я скоро отправляюсь в Стокгольм, а дальше - в русскую столицу.  Брат Сэмюэль уже там, и не сидит сложа руки. 
- «Брат Сэмюэль?» - слегка нахмурился лорд Рэндольф. - Вы имеете в виду мистера МакГрегора? Честно говоря, мне он показался несколько… увлекающимся для серьёзного дела.
-Уверяю вас, он отлично справится со своей миссией. Другой наш эмиссар, отставной офицер Королевского флота, ожидает распоряжений в Швеции. Так что не беспокойтесь, Орден за всем позаботится.
- В вас я не сомневаюсь, дорогой Уильям. Надеюсь, и вы и мистер МакГрегор не забудете, насколько важна в этом деле секретность. И  еще - по поводу нашего агента в Петербурге. Того, что мы передали вашей организации. 
- Болгарский газетчик? - кивнул - Уэскотт. - Весма услужливый и энергичный господин. Правда, он так и не сумел найти подходы к Безиму - это бывший  телохранитель графа Румели, я вам писал...
- Без подробностей, прошу вас... - слегка поморщился лорд Рэндольф. -  Сейчас важно вот что. Он не является  подданным Ей Величества, он вообще никак не связан с нашим посольством. А потому, в отношении его мы.. скажем так, не так ограничены известными условностями.
Уэскотт ухмыльнулся, но, смолчал.
- Адмиралтейство заинтересовалось работами одного изобретателя. По национальности он серб, но работает в России и, насколько нам удалось выяснить, долго состоял в переписке с  графом Румели. Так что вам и карты в руки; связь с агентом, о котором мы давеча вспоминали, идет через вас, так что прошу сделать вот что...

Отредактировано Ромей (22-09-2017 15:10:07)