Так то ж в реальной истории, и то по пути в ссылку. Здесь её в Берёзов никто не отправлял.
А на дворе 1735 год.

Дарье Михайловне к тому времени было за полтинник, по тем временам солидный для дамы возраст. Она в реале умерла довольно странно. Сперва ослепла, а потом просто угасла. В отравление не верю, кому надо было её, опальную, травить. А вот в "смерть от тоски" - глубокую депрессию - верю. Но даже депресняк не убьёт человека, если со здоровьем порядок. К сожалению, медицинского заключения по её смерти нет.

Раннэиль принимала эти подарки с философским спокойствием, словно нечто само собой разумеющееся. О себе она думала в последнюю очередь. Кажется, светлейший этого так до сих пор и не понял.
Он заблуждался ещё кое в чём, и регентша, которой эта ненормальная ситуация начинала порядком надоедать, вознамерилась расставить всё по своим местам. Предупреждение, переданное через тайную службу, насколько она знала, дошло до адресата. К сожалению, князь был из тех, кто мог и внять оному, и, напротив, явиться выяснять отношения. Ко второму варианту следовало быть готовой в любой момент: Данилыч не утруждал себя такими глупостями, как запись на приём, другу семьи, мол, можно и простить такую вольность. Раннэиль знала, что за ним не только грехи водятся, но и настоящие, не выдуманные заслуги. Мало кто сделал для организации русской армии столько, сколько Меншиков. Не без выгоды для себя, но то уже из разряда грехов. Отказывать ему от дома было пока не за что.
Обычный приём подошёл к концу, и императрица-регент с огромным облегчением закрылась в кабинете. Отчего-то сегодня просители особенно её раздражали. То ли дело было в отвратительном настроении с самого утра, то ли сами просители были сегодня особенно неприятны, то ли сказывается напряжение душевных сил, в каком она жила последний год. У альвов крепкое здоровье, но и оно не бесконечное. К такому ритму жизни остроухие просто не привыкли. «Надеюсь, - подумала Раннэиль, устало глядя в окно, - я состарюсь и помру раньше, чем мозги откажутся мне служить. Да, князь совершенно прав, нужно иногда устраивать себе отдых... А вот и он, лёгок на помине».
Значит, решился на откровенный разговор? Пусть. Всё равно это ничего не изменит для неё лично.
Вваливаться без доклада к императрице – дурной тон. Это Раннэиль объяснила Данилычу давным-давно, лет десять назад. Объяснение вышло настолько доходчивым, что по сей день князь Меншиков, имея намерение о чём-то поговорить с государыней, сперва справлялся у секретаря – примет ли? И сейчас альвийка слышала сквозь дверь, как он интересуется у Ермолова, может ли ея величество уделить ему полчаса времени для приватной беседы.
- Может, может, - она решила не ждать невесть чего, а атаковать первой. Раскрыла дверь и с холодным, как у мраморной статуи, лицом показалась на пороге. – Я уже думала посылать за вами, князь, но раз вы пришли сами, давайте поговорим... Василий Васильевич, - это уже секретарю. – Подготовьте сегодняшние письма, я прочту после того, как поговорю с его светлостью. Не думаю, что разговор будет долгим.
- Да уж, матушка государыня, навряд ли разговор будет долгим, - едва закрыв за собою дверь, Данилыч сходу перешёл в контратаку. – Не доверяешь мне – так прямо и скажи. А то псов своих посылаешь, чтобы намёки делали.
- Не забывайтесь, князь, - ледяным тоном произнесла альвийка. – Я вам не прислуга, чтобы меня отчитывать.
- А разговорчик-то славно начался – прямо штыковая атака, - кисло усмехнулся князь. – Остриё против острия. Может, оно и так. И впрямь забылся я, да только от обиды сие. От несправедливости. Пётр Алексеич, царствие ему небесное, от казны меня отдалил, но советами моими никогда не пренебрегал. А ты? Задвинула меня ...в коммерцию, к купчишкам. Слова мои мимо ушей пропускаешь... Брезгуешь с мужиком общаться?
- Ваша светлость, - подчёркнуто учтиво сказала Раннэиль, сохраняя на лице каменное выражение. – Вы сейчас были неискренни. Вас обидело совсем не то, о чём вы изволили говорить.
Она ждала всякого – и потока обвинений, и гнева, и обиженного хлопанья дверью. Со светлейшего бы сталось. Но никак не ожидала, что он... растерянно замолчит, будто не зная, что сказать.
- Да, - сказал он минуту спустя. – Твоя правда, матушка. Не то.
- Скажете, что именно?
- Скажу – так голову мне снимешь за дерзость.
- Значит, я верно поняла ваши... намёки, князь. И вовремя передала вам свой намёк. Но раз вы пожелали играть в открытую, будь по-вашему. Знайте: у меня не будет ни мужа, ни любовника. Надеюсь, вы не станете спрашивать, почему.
Кого-то другого её аргумент бы не убедил. Но светлейший точно знал, что она не притворяется, и не прикрывается политической необходимостью. Кажется, именно это задевало его сильнее всего прочего.
- К тому же... – продолжала Раннэиль, отвернувшись к окну, за которым синели вечерние сумерки. – Вы уж извините, князь, но с вашей стороны было крайне некрасиво столько лет обижаться на друга за то, что он предпочёл женщину.
- Не только за то, - каким-то странным, глухим голосом проговорил он. – Но и за то, что женщина предпочла моего друга.
- Откровенно, - альвийка обернулась и обдала его холодным взглядом.
- Сама напросилась, матушка.
На языке вертелось, что, дескать, он себя переоценивает, и никогда никого в жизни не любил, кроме самого себя. Но Раннэиль удержала свой язык, не позволив ему произнести эти слова. Не потому, что такая обида окончательно похоронила бы и тот бледный намёк на дружбу, какой возник между ними за десяток лет, но и потому, что это было неправдой.
Данилыч был далеко не образцом для подражания. И семьянин скверный, и чиновник, и дружбу свою на золото не стеснялся разменивать. Но когда приходила беда, вся эта мишура мгновенно отодвигалась на задний план.
Раннэиль это прекрасно помнила...

Маленький оффтоп: о каКчестве тогдашней чеканки медной мелочи.

Фоточка моя, монетка - из жалких остатков моей коллекции.

Просто так, вещица из "того времени".