Письмо было от княжича Келадина, служившего ныне послом Российской империи в Датском королевстве. В отличие от отца, молодой альв не пытался втихую интриговать против Дома Таннарил, а так как Дом Келадин всегда славился своими искусными переговорщиками, избрал карьеру дипломата. Раннэиль, получив письмо от посольского курьера чуть ли не у порога, торопливо сломала печать.
Альвы – ужасные формалисты. Раз по должности положено на русском языке изъясняться и писать эпистолы, ни на шаг от этого правила не отступят. Молодой князь писал по-русски. Но в этом письме была приписка изящными альвийскими рунами, где господин посланник более подробно разъяснял написанное выше. Впрочем, он мог бы не стараться: императрица, ставшая мрачнее грозовой тучи, поняла всё с первых же строчек. Её взгляд, тяжёлый и ледяной, буквально приморозил к полу лейтенанта, встречавшего их величества с докладом, что всё в порядке.
- Почитай-ка это, сынок, - глухо проговорила альвийка, протянув сыну исписанный изящными завитками листок дорогой бумаги. И лишь затем снова обернулась к лейтенанту. – Посыльных за канцлером и вице-канцлером, немедля. Коли Остерман больным скажется, за ноги его сюда приволочь, болящего!
Раннэиль не повышала голос, но лейтенанта охватило непреодолимое желание суеверно перекреститься. Не он первый уловил грозное дыхание прежнего царствования, не он последний... А императрица-регентша, мгновенно выбросив из головы испуганного не на шутку лейтенанта, обернулась к сыну. У Петруши, только-только закончившего читать письмо, было злое лицо.
- Как отвечать станем, мама? – совсем тихо спросил мальчик.
- Пойдём со мной, сынок, - сказала она, сдёрнув с рук грубоватые офицерские перчатки. – Знаю, у тебя сегодня урок словесности. Но сейчас тебе придётся поучиться нелёгкой дипломатии. Такой оказии нам ещё не скоро предоставят... я надеюсь.
Она шагала по лестнице и коридорам Зимнего дворца, и впереди неё неслась тишина. Смолкали голоса и шепотки. Повинуясь некоему шестому чувству, придворные и слуги старались убраться с пути альвийки в драгунском мундире и её сына.
Тишину нарушали шаги. Притом, только шаги мальчика. Как альвийка умудрялась ходить бесшумно в тяжёлых драгунских сапогах – неведомо.
Волочь за ноги, слава богу, никого не пришлось: Остерман был слишком умён, чтобы доводить до таких крайностей, и достаточно хорошо изучил императрицу, чтобы понимать, когда она говорит фигурально, а когда и впрямь сделает то, что сказала. О хворях, как политических, так и натуральных, пришлось на время позабыть. Ковыляя на подагрических ногах, Андрей Иванович умудрился явиться в приёмную государыни почти одновременно с вице-канцлером Кузнецовым, который был здоров, как ломовая лошадь, да и жил поблизости, на Миллионной. И по виду её величества, не соизволившей сменить мундир на привычное вдовье платье, догадывался, что разговор предстоит нешуточный... Раннэиль испытала мгновение злорадства, наблюдая, как его светлость канцлер империи перебирает в уме свои делишки, гадая, за что сейчас его будут растирать по паркету, и потеет под париком. Но дело важнее.
- Господа, - сказала она – почти спокойно, только чуть сузив глаза. – Прошу вас пройти в кабинет. Разговор будет приватный.
Это не понравилось обоим царедворцам, правда, по разной причине. Помнилось, что в былые времена именно на приватных беседах можно было получить кулаком в ухо от Петра Алексеевича. И вразумление, и чести урону нет, ибо не прилюдно. Императрица Анна дама воспитанная, в ухо бить не будет. Но легче от этого почему-то не становится. Тем более, что здесь же присутствовал мальчик-император, имевший весьма хмурый вид. Ещё один нехороший признак... Но если Остерман пытался угадать, чем он лично провинился перед их величествами, то Кузнецов наверняка раздумывал над тем, что же именно произошло. Его Раннэиль мучить догадками не собиралась, не за что.
- Плохие новости из Дании, - произнесла она вполголоса, зная, что оба слушают её очень внимательно. – Во-первых, наши корабли, что шли в Сантандер, были арестованы... Нет, назову вещи своими именами – злодейски захвачены английскими военными судами, вместе с командами и всем грузом. Конвой тех купеческих судов был смешанным, помимо наших кораблей там обретались и датчане, коих постигла та же участь. Во-вторых, английский посол чуть не ежедневно бывает на приёме у короля Фредерика, и о чём они там говорят, наш посланник ныне старается вызнать. Зная князя Келадина, рискну предположить, что недели через две мы получим от него ещё одно письмо. Но и без того понятно, что нам следует ожидать приезда в Петербург какого-нибудь англичанина с письмами, о содержании которых я уже догадываюсь... Что скажете, господа? Андрей Иванович, не прячьте глаза. Мне ваши дела с австрийцами сейчас неинтересны. Иное решать надлежит, и немедля.
- Так ведь, матушка государыня, в политике отдельных друг от дружки дел не бывает, - развёл руками прожжённый хитрец. – Одно всегда тем или иным концом увязано с другим. Мыслю я, желают англичане, чтобы мы, турок оставив, купно с ними на французов пошли.
- Полагаю, вы правы, Андрей Иванович, - от императрицы словно ледяным ветерком потянуло. – Но с нашими планами сие никак не согласуется.
- В таком случае мы рискуем потерять союз с Данией. Ведь именно о том, скорее всего, идёт речь между посланником лондонским и королём датским.
- Наш посланник тоже не сидит сложа руки. Повторяю, участвовать в аккорде, что сейчас такими вот разбойными методами сколачивают англичане, Россия не должна. Никаких уговоров, Андрей Иванович. Ни я, ни государь, сын мой, таковой аккорд не ратифицируем.
- Тогда англичане испакостят нам всю морскую торговлю, - криво, одним уголком рта, усмехнулся Кузнецов. – А ответить пока нечем.
- На море – согласна, пока нечем, - кивнула альвийка. – Но давайте рассуждать здраво. Только ли аккорд против Франции нужен англичанам? Ведь, чтобы подписать самую завалящую бумажку, нужны полноценные дипломатические отношения. А англичане никогда не устанавливают оных, не вытребовав преференций своим купцам и товарам. Давить будут везде, где могут – и на море, и в Берлине, и в Стокгольме, и в Копенгагене. Если пошли на неприкрытый разбой, значит, им что-то очень сильно от нас надобно... Вы подумайте, Андрей Иванович, чего они могли бы желать так страстно. И мы с Петрушей подумаем. И Никита Степанович подумает. Вдруг что-то дельное и надумаем, на четыре головы. Покуда ступайте, господин канцлер, и подготовьте меморандум ...на сей счёт. А вы, Никита Степанович, задержитесь на минуту-другую. У меня к вам будет поручение.
- Отчего, матушка, вы Остерману всего не откроете, я догадываюсь, - сказал Кузнецов, едва за помянутым закрылась дверь кабинета. – Тут же разгласит все секреты перед Веной. Но, простите, я не совсем понимаю, почему именно ему вы поручили вести дипломатическую работу на этом направлении?
- Никита Степанович, - едва заметно улыбнулась Раннэиль, и куда только подевался весь холод. – Слыхала я от поморов, будто за Грумантом  ледяные горы в море плавают. Также слыхала, будто над водою только самая малость той горы, а всё прочее скрыто от глаз. Так и Остерману поручено видимое. Невидимым же нам придётся заняться... Как думаете, Надир персидский держит зло на англичан? Они ему оружие обещали, и не привезли. Нашим обходится. А мы ему, сами знаете, продаём так, чтоб и воевать мог, и не слишком жирно было.
- У Надира достаточно врагов, чтобы он мог опасаться за свою жизнь, матушка, - с готовностью ответил вице-канцлер. – А не станет Надира, снова обратятся персы к Тахмаспу и его сыну, и снова там начнётся междоусобица. Надира-то хоть боятся. Сын его, Риза-Кули хан, тоже страх наводит. Умён и жесток, как отец. Покуда они не на престоле, положение их шатко. Боюсь, придётся намекнуть Надиру, что желали бы видеть его шахиншахом.
- Тогда ни Тахмаспу, ни сыну его, Аббасу, не жить, - ровным голосом проговорила императрица. Ей, многие сотни лет посвятившей тайной политике, даже в голову не пришло пожалеть пьяницу-шаха и его малолетнего сына: в отношениях альвийских Домов случались коллизии и покруче. – И есть большие сомнения, что шах Надир будет так же к нам расположен, как Надир-полководец. Но единственное, что нам от него требуется – твёрдая власть в Персии и победоносная война с турками. Это он обеспечит. Плохо иное: то же самое нужно и англичанам, сами знаете, зачем. Брат писал мне, будто в окружении Надира с полгода тому видели какого-то англичанина. То ли путешественника, то ли соглядатая – не суть важно.
- Без невозбранного пути через Россию что им Персия? – улыбнулся Кузнецов.
- Именно. И потому мне очень не нравится этот... запамятовала французское слово... А, да: шантаж. Если англичане отбросили дипломатию и принялись за откровенный разбой, значит, им позарез нужен не только аккорд с нами, но и пути через Россию и Персию. Притом, чем скорее, тем лучше. А ведь войны Франции они пока не объявляли.
- Ну, матушка, отобрать у французов их индийские владения можно и без всякого объявления войны. Командуют тамошними гарнизонами такие бездари, что плакать хочется.
- Бездари или гении, нам-то что от того? Никита Степанович, вы ведь понимаете, перед каким выбором я стою. Либо пойти у англичан на поводу, и, в конце концов, остаться дурой, либо, сцепив зубы, терпеть их пинки и плевки, но делать то, что должно. Угадайте, что я выберу.
- У меня не было ни малейших сомнений в вашем выборе, матушка государыня.
- В таком случае, я полагаю, у вас нет никаких сомнений в том, что надлежит делать тайной службе.
Едва он покинул кабинет, как мать с сыном обменялись многозначительными взглядами.
- Есть дела явные, а есть тайные, - проговорил Петруша, поправляя перевязь с маленькой, но настоящей шпагой – батюшкиным подарком. – О том я давно знаю. А каков урок от сей беседы, пока не понял.
- Урок простой, сынок, - Раннэиль с грустной улыбкой погладила сына по лохматой голове. – Нельзя заключать союз, если он пойдёт тебе же во вред. Англичане, кстати, этого принципа придерживаются неукоснительно.
- Ага, только другим не желают позволить. А в свои союзы силком тащат.
- Словом, показывают миру, как не следует вести политику. В таких делах не пряник за спиной надобно прятать, а кнут. Они же поступают ровно наоборот: кнут всем кажут, а от пряника один запах. И рано или поздно нарвутся на неприятности. Что мы им и продемонстрируем, если бог даст, и Никита Степанович справится. Но, сынок, дело это нескорое. Тут надобно уметь ждать.
И мать, и сын не стали развивать тему. Мальчик, кажется, усвоил урок, а для Раннэиль многое и без того было понятно.
- Пойдём, мама, - сказал Петруша, взяв мать за руку. – Там, небось, Павлушка без нас заскучал.
Раннэиль представила себе ужин в семейном кругу, и улыбнулась. Она с детьми, нянька Татьяна Родионовна Шувалова, нянькины дети – сын Ваня и младшие дочки – с которыми Петруша и Павлуша дружили. Верная Лиассэ. И всё, больше никого не требуется. Семья неполная, но тут уж приходится смириться. Зато дружная.
Как говорил ей Пётр Алексеевич, ежели в собственном доме ладно, так и иные дела спорятся. В её семействе всё пока ладно.
- После ужина ещё пару бумаг надо составить, - сказала она вслух. – Касаемо будущей поездки светлейшего на юг. И к Павлушке с Машенькой сейчас пойдём. Только задержимся здесь минут на десять.
- Зачем?
- Миниху приказ напишу: не медля часу наступать на Бендеры.
- Это вместо ответа англичанам, мама?
- Это и есть ответ англичанам, сынок. Ну, с богом...