...Видишь ли, сынок, разница меж русскими и европейцами, несмотря на внешнее сходство, весьма существенна, и вряд ли преодолима без взаимного понимания. Русский, видя иного, думает: «А ты на что годен?» Европеец при встрече с другим человеком думает: «Сколько у него можно отобрать?» Понимаешь разницу, сынок? Одни оценивают встречного как человека с его умениями, другие – как кошелёк. Уж кому и судить о том, как не нам, альвам и полуальвам, прочувствовали на своей шкуре. Должна сознаться, что в нашем родном мире мы относились к иным расам с таким же презрением, как европейцы к иным народам. Но из всех известных племён нашего мира лишь орки были ветвью альвийского древа, обособившейся ещё в начале времён. Наше отношение к чужим было обосновано именно тем, что они – чужие. Здесь не только европейцы смотрят на людей иных народов и верований, как на грязь под ногами, но и аристократы – на податные сословия собственного народа. Притом видимых оснований для такого отношения лично я не вижу. Ну, повезло их предкам чуточку больше, чем прочим. Это не повод возомнить себя богоравными.
Батюшка по молодости этого не понимал, принимая видимость за чистую монету. Но когда разобрался, что к чему, и понял, что едва не сделал Россию покорной рабой Европы, тогда и политику повёл иначе.
Тебе досталось непростое наследство, сынок. Очень непростое.
Недавно имела беседу с посланцами из далёкой Ирландии. Помимо всего прочего, они рассказали, что пришлось вытерпеть их народу от произвола англичан, когда последнее восстание было подавлено. «Горе побеждённым», так сказать... Это наглядный пример того, что сделают с нами самими, если при попущении Божьем сдадимся на милость европейцев. Нет у них ни милости, ни жалости, ежели можно ограбить кого до нитки, да ещё безнаказанно. Впрочем, не может быть иного поведения у того, чья душа – в кошельке, а корни благополучия произрастают на большой дороге. Это я тебе говорю со знанием дела, как особа, наводившая страх на половину Саксонии.
Я не верю – знаю, что придёт время, когда на нас станут глядеть, как на заступников от разбоя. Одного боюсь: как бы в эту войну Россию не втянули раньше, чем мы окрепнем...

- Мерзавец... Вздёрнуть бы тебя, да не на чем...
- Да по-казацки его, на оглоблях, ваше сиятельство.
- Верно говоришь... Эй, выпрягай лошадь!
То, что осталось от наведенной переправы, заставило фельдмаршала скривиться, будто от зубной боли. Идиот инженер навёл переправу, не учтя, что сейчас идут обильные дожди. И, когда армия подошла в полной готовности перейти на другой берег, их взорам предстали жалкие остатки мостков и сиротливо торчащие из воды брёвна. Пронесшийся вниз по течению взбесившейся реки мутный вал утащил всё остальное.
Теперь казни дурака, или милуй, переправу всё равно придётся наводить заново. А это время. Самый ценный ресурс на войне, пожалуй.
Каждый день, что Вели-паша, обманутый слухами, ожидает визита русской армии в Бендерах, сейчас на вес золота. Хорошо, хоть авангард успел переправиться. Но пушки плавать не умеют, а без них не стоит и затевать сражение. Второй инженер, такой же немец, как и первый, сумел управиться с восстановлением моста за одну ночь. Неведомо, что вдохновило его сильнее – щедрые посулы фельдмаршала Миниха, или телега с задранными вверх оглоблями, на которых болтался его незадачливый предшественник, повешенный по приказу вышеупомянутого фельдмаршала, тоже немца. И к тому моменту, когда хотинский паша Колчак сумел оповестить командование и вывести в чисто поле свой гарнизон, Миних переправился со всей армией и обозом. Не встречая сколько-нибудь серьёзного сопротивления3, русская армия двинулась навстречу паше.
Впереди, на пути русской армии, находилась никому, кроме картографов, не ведомая молдавская деревня – Ставучаны. А перед оной расстилалось обширное поле, ограниченное лесами, холмами и речушкой.
Выигранное время всё-таки сыграло свою роль: когда Миних начал строить полки боевым порядком, на флангах турки так и не успели закончить шанцы. И если на правом работы, пусть и спешно, завершались, то на левом Генж-Али-паша, посланный Вели-пашой остановить Миниха, отвёл солдат, понимая бесперспективность дальнейшего рытья земли. Ну, а турецкий лагерь он, разумеется, укрепил первым, по всем правилам военно-инженерного искусства.
- Крепко сидят, - сказал фельдмаршал, ознакомившись с донесениями разведки. – В лоб не выбить. Однако ж именно туда, по лагерю, и бить надобно. Вот через дыру, что осман на левом фланге оставил, и наступать станем. А для того...
А для того Миних, как и полагалось правильному полководцу, велел сосредоточить огонь батарей на правом фланге турок, и туда же, за речку, подвёл гвардейские полки под командованием светлейшего князя Меншикова. Турки в долгу не остались. Все семьдесят с лишком османских пушек и гаубиц открыли ураганный огонь по позициям русских, а сипахи бросились в атаку. В результате русская армия понесла страшные потери – одну раненую лошадь4. Тогда как османская кавалерия от залпов русской пехоты лишилась не только пары сотен лошадей, но и сопоставимого количества всадников. Неудивительно, что Генж-Али-паша немедленно отказался от идеи атаковать русских конницей, и послал вперёд янычар.
Когда же стало ясно, что и лучшая османская пехота ничего не может поделать с постоянно стреляющими трёх-четырёхрядными каре, русские вдруг затеяли переправляться обратно. Не слишком искушённые в европейских хитростях, османы приняли этот манёвр за отступление и на радостях бросились догонять. Это они умели очень хорошо – догонять и бить бегущего противника. Генж-Али-паша даже послал гонца в Хотин с известием о своей победе... Гонец уже был далеко, когда против левого турецкого фланга русские вдруг развили бурную деятельность. Солдаты, до того скрытно подтаскивавшие к берегу фашины, по сигналу бросились вперёд и, под прикрытием огня, принялись гатить броды через речушку Шуланец... Если кому-либо захотелось бы как следует понять значение слова «спешно», тот должен был в тот августовский день понаблюдать, как османский паша перебрасывает войска с одного фланга на другой. Победа, которую он числил уже лежащей в своём рукаве, оказалась призраком. Попытка атаковать русских на переправе ничего не дала: всё тот же убийственный ружейный и артиллерийский огонь раз за разом делали своё дело. Османам даже не удалось подобраться к рядам противника.
Русская армия переправилась через Шуланец и, построившись в гигантское каре, двинулась на плохо укреплённый левый фланг турок. Собственно, после этого уже сам Миних мог спокойно отправлять гонца с известием о победе, но Христофор Антонович всё делал основательно, и очень редко спешил. Тем более, Генж-Али-паша, перед воображением которого маячила фигура палача с кривым мечом, снова и снова бросал войска в самоубийственные атаки на эту подвижную крепость. Паша Хотина дрогнул первым, и отвёл свои войска. После этого, когда русская конница ворвалась в османский лагерь, началось повальное бегство всех остальных. Бросив обоз с провиантом и боеприпасами, турки спасали свои жизни.
Их особо и не преследовали. Каре – хорошая штука, но уж очень неповоротливая, а Миних был буквально влюблён в каре. Никакая сила на свете не заставила бы его отказаться от этого построения.

- Ты, Христофор Антоныч, больно долго запрягаешь, и едешь медленно. Вот скажи мне, где такое видано, чтобы супротивника бегущего, да не догнать? Они ведь что? До Бендер добегут, там опомнятся, резервы подтянут, и снова к нам.
В захваченном обозе, помимо оружия, боеприпасов и съестного, обнаружились ещё и, спаси аллах, токайские вина. Кто и для какого случая взял их с собой, спросить не успели: османы и впрямь слишком быстро убежали, не догнать. Теперь помянутые вина, любимые русской знатью, украшали стол фельдмаршала и его военачальников. Под жареного барашка с овощами пошло замечательно.

3. В реальной истории Миниху весьма досаждали татары, находившиеся в составе армии Вели-паши (около 50000 всадников). В этом варианте базы – Крыма – у татар больше нет: живут в Малой Азии из милости султана, и по большей части раздёрганы по армиям, увязшим в Персии. Потому-то в данный момент фельдмаршал ещё не столкнулся с ними, и в армии Вели-паши наверняка не орда в 50000 сабель, а отдельные отряды вспомогательной лёгкой конницы.
4. Исторический факт.

- Александр Данилович, - невозмутимо ответил, почти что без акцента, помянутый Христофор Антонович, отдавая должное золотистому напитку, налитому в гранёный хрусталь бокала. Кто бы ни позаботился прихватить с собой подобную прелесть, спасибо ему. – Вы турка со шведами не равняйте. У Карла была армия и дисциплина в оной, а здесь – вы видели? – строя не держат, в атаку толпой бегут. Числом берут, да яростью первого удара. А когда бегут битыми, то и вовсе в стадо обращаются. Уж я-то повоевал с ними в Тавриде и в Очакове. Зато один на один турок нашего непременно побьёт. И десяток на десяток тоже побьёт. В свалке нам несладко пришлось бы. А так встали в каре, и стреляем залпами. И ничего турок против сей тактики поделать не может.
- Не любят умирать?
- А кто любит, Александр Данилович? Только не в том нынче дело. Эти, которых мы сего дня с помощью божией одолели, не воевать сюда были отправлены, а молдаван грабить да в страхе держать. Каковые солдаты из грабителей бывают, сами знаете.
- Король прусский, говорят, и воришек под ружьё ставит, - возразил светлейший, обтирая пальцы изрядно уже измятой салфеткой. – Ничего, воюют. Палка фельдфебельская чудеса порой творит.
- Ежели б у короля прусского фельдфебели были таковые же воры, каковы у турка офицеры, то и его армия давно обратилась бы в шайку. Дисциплина, говорю я вам, ваша светлость. Только дисциплина, и ничто иное не способно сделать армию армией.
- Ну, ладно, Христофор Антонович, бог с ними, с турками. Не умеют воевать по писаному – нам же лучше. Но всё же, отчего вы не велели кавалерии преследовать бегущих? Поручили бы мне, уж я бы тряхнул стариной.
- Оттого, ваша светлость, что послезавтра в это самое время мы с вами должны ужинать в Хотине.
- Бережёте силы?
- Хотинский паша прекрасно умеет считать, Александр Данилович. Он видел, сколь полегло турок, сколь наших. Тысяча – против тринадцати . Оттого первым и сбежал. А послезавтра поутру, дай бог, и капитуляцию у него принимать станем. А вот ежели бы я сдуру велел их преследовать, и кого-то из наших они сумели бы побить, защищаясь, то и сейчас обнадёживали бы себя чаянием отомстить. Нет уж, ваша светлость, пусть они сами себя запугивают. С такими проще разговаривать.
Пожалуй, впервые князь Меншиков глядел на графа Миниха с уважением. Мол, надо же, он ещё и политик.
- Дай-то бог, - кивнул он, дивясь подобной логике. – Двадцать пять лет назад то ли турки были покрепче, то ли мы ...ещё не готовы, да только иными я их запомнил.
- То было двадцать пять лет назад...
Меншиков был чрезмерно любопытен. Его явно оскорбляло полное отстранение от армейской казны, насчёт чего императрица-регентша распорядилась особо, и он пытался наверстать своей незаменимостью в делах батальных. Что ж, одного у него не отнять: боевые приказы князь исполнял в точности, и настолько хорошо, насколько мог. Оборону против турок сегодня держал отлично, опять же. Но эта его навязчивость, стремление влезть во все дела... Миних никогда не было болезненно честолюбив, и мог поступиться лаврами победителя ради чего-то более важного. Но ещё со времён строительства Ладожского канала, когда он самолично вскрыл махинации светлейшего, между ними пробежала чёрная кошка. Взаимная неприязнь не переросла во вражду по двум причинам: во-первых, Миних не желал открытой свары, а во-вторых, они редко пересекались. Но сейчас императрице зачем-то понадобилось свести их вместе.
Быть может, благоустройство Южного края – не просто пожелание её величества, а боевой приказ? Бурхард Христофор Миних не удивился бы, узнав, что это так. Тогда всё становится на свои места. Императрица отправила на юг того единственного из приближённых, кто исполнит сей приказ со всем рвением.
Весь следующий день армия неспешно продвигалась к Хотину. Лагерь разбивали уже под стенами крепости, а поутру паша Колчак, едва получив требование о капитуляции, заявил, что сдаётся на милость фельдмаршала.
Одна из ключевых крепостей была взята без единого выстрела. И тогда, оставив в Хотине гарнизон под началом генерал-майора Шипова – высоко взлетел герой той памятной ночи, когда был подавлен дворцовый переворот, а ведь в майорах ходил! – Миних направился к Бендерам.
Битые турки, видимо, и впрямь ещё не отошли от поражения. И, хотя, Вели-паша не был бит под Ставучанами, разброд и шатание в армии, возникшие от панических слухов, преодолеть не смог. Осман не стал ждать, пока Миних-паша явится по его душу. Он просто снялся и ушёл за Дунай, породив в верхах молдавского общества изрядную панику. Господарь Гика с приближёнными развил такую скорость, что обогнал турок.
Две недели спустя вся Молдавия, за исключением тех быстроногих бояр, присягнула на верность России .