Не, при Петре именно так звание и писалось - "маеор"

Чума. Бич божий, как её именовали в иных местах.
Бывали недоброй памяти времена, когда эта болезнь выкашивала до трёх четвертей населения какой-нибудь несчастной страны. Бывало, что её удавалось остановить на подходе к столице карантином и заставами, пожертвовав окраинами государства. Но не бывало ещё такого, чтобы с ней удалось справиться силой медицины. А эта дама уверяет, что осилит столь великую задачу. Что для альвов, мол, ничего необычайного в том нет.
Впрочем, на вид этой даме не менее шестидесяти лет, а сколько на самом деле, того не ведают ни она сама, ни господь бог. За многие тысячелетия наверняка наловчилась исцелять, может, и с чумой управится, кто её знает.
- Да, ваше превосходительство, - проговорила она, чуть заметно кивнув. – Эта болезнь в нашем мире неизвестна, но её природа одинакова с природой иных заразных заболеваний. Она излечима, если лечение начать вовремя.
- А не допустить хворь сию в город возможно, княгиня?
- Да.
- Ваши рекомендации?
- Строгий карантин, ваше превосходительство, обязательные бани, и непременное мытьё всех без исключения помещений. Нужные для сего отвары мы уже готовим. Более того, я настаиваю на объезде окрестных сёл. Только мы, врачи, никаких солдат.
- Это опасно, княгиня.
- Это мой долг как лекаря, ваше превосходительство. Мой и моих учеников.
Фельдмаршал всегда ценил женскую красоту, и не мог не отдать должное этой альвийке. Даже в пору увядания она ухитрялась выглядеть столь прекрасно, что вызывала разлитие желчи у молодых красоток. Держалась королевой. А ремесло лекаря, присущее нижним чинам, почитала достойным знатнейших из знатных. Поговаривают, поначалу даже оскорбилась, когда ей в учение набрали парней из числа солдатских детей и крепостных. Может, и оскорбилась, фельдмаршалу то достоверно не ведомо. Но учила набранных на совесть, теперь при армии целая рота клистиров ходячих. Что ж, пусть теперь свою пользу принесут, чуму побеждая.
- Бани солдаты выстроят, я приказ отдам, - сказал он, подытожив беседу. – Варите свои зелья хоть из крыльев нетопыриных, княгиня, лишь бы действенны были. Но без охраны я вас за пределы города не выпущу. Как вы там будете солдат от чумы ограждать, то ваша забота, но вы все мне надобны живыми. Таков мой приказ.
- Как будет угодно вашему превосходительству.
Лицо спокойное, словно у статуи. Но фельдмаршал не обольщался: альвы чертовски скрытные существа, поди угадай, что у них на уме.
- Ступайте, ваше сиятельство. Жду вас завтра поутру с докладом о положении дел ...по вашей, медицинской части.
Непросто было ему, чужаку сомнительного происхождения, отдавать приказы княгине, исцелявшей больных ещё в добиблейские времена. Наверное, ничуть не проще, чем той же княгине подчиняться худородному немцу. Но дело прежде всего, и это понимали оба.
Ранее, чтобы избавить армию от чумной заразы, Миних непременно отдал бы приказ уходить. Хоть в Малороссию, хоть в Тавриду, лишь бы подальше от необоримой напасти. Но уйти из Молдавии – значит, отдать её снова туркам. Однако альвийка внушила надежду на силу науки медицинской, весьма продвинувшейся благодаря знаниям её народа. Княгиня ручается головой. Хотя слабое будет утешение, если она погибнет со всею Южной армией. Но фельдмаршал Миних, хоть и отличавшийся, порой, чрезмерными предосторожностями, вполне ей доверился.
- Даст бог, не напрасно, - сказал он вслух, озвучив свои мысли.
Подступающая не хуже вражеской армии чума отодвинула на второй план прочие заботы, но фельдмаршал не забывал и о них. А заботило его, помимо обустройства Южного края и Тавриды, ещё и то, что иные из секретов штаба становились ведомы тому, кому ведомы не должны были быть. В частности, атташе австрийский на днях обмолвился, будто бы кабинету венскому ведомы планы князя Меншикова по обустройству городов в новых губерниях, и некие планы самого фельдмаршала на будущую кампанию. Светлейший божился, что никому ни слова, и клялся вывести шпионов на чистую воду. Не то, чтобы фельдмаршал ему совсем не верил, но негласный надзор за склонным к интригам царедворцем установил. Бережёного бог бережёт. Двое его ординарцев, насколько он знал, были приставлены от тайной службы. Никаких неудобств начальству они не чинили, но исправно доносили в Петербург обо всём, что видели и слышали. А и пусть доносят, Миниху скрывать нечего. Главное, что в тайной службе крыс не держат, и доносить они станут только в Петербург, вице-канцлеру или самой императрице. Вызнать бы, кто из ближнего окружения шпионит... Под подозрением все без исключения, даже адъютант, Кристоф Герман фон Манштейн. Молодой, умный и отважный пруссак, поклонник короля Фридриха-Вильгельма и Петра Великого. Иногда бывает резок в суждениях и делах, но искупает сие преданностью, какую не у всякого встретишь. Никто бы никогда не подумал подозревать его, но Миних – в силу всё той же склонности перестраховываться – на всякий случай подозревал всех. И собирался проверить свои подозрения. Так и так следовало оповестить Петербург о чрезвычайном положении в Южных губерниях, чума – не шуточки.
И неведомо ещё, сама она сюда явилась, или помог кто.

...А теперь, сынок, я должна сознаться тебе в том, о чём умолчу даже на предсмертной исповеди. Оттого и пишу сейчас не по-русски, а на альвэнди. Никому, кроме тебя, и не должно знать, что твоя мать ехала в Россию, неся в сердце огромную ненависть. Я ненавидела людей, как виновников гибели множества моих родичей и подданных. Я ненавидела людей, посмевших возвыситься до нас, альвов, и даже кое в чём превзойти. Если бы ты только знал, мой мальчик, как мы умеем ненавидеть... Но моя ненависть была уничтожена в единый миг, единым взглядом всего лишь одного человека.
Да, ты верно догадался, сынок. Этим человеком был твой отец. Тебе следует благодарить его не только за то, что он дал тебе жизнь, но и за то, что убил мою ненависть. В противном случае Россия пребывала бы в куда худшем положении, нежели сейчас, и Россией бы сие не ограничилось. Уж поверь матери на слово, своей цели я добивалась всегда...
Отложив перо, Раннэиль присыпала аккуратные строчки альвийских рун мельчайшим песком и, прикрыв крышку секретера, устало откинулась на спинку стула. Она не изменяла семейной традиции, заведенной покойным супругом – жить скромно. Мебель в личных покоях императрицы была простой, без изысков. Из предметов роскоши присутствовали разве что украшенные перламутром каминные часы, один из последних подарков мужа. И книги, книги, книги... Да, императрица всероссийская, регентша, читает всё, что можно прочесть. К удивлению многих, кстати. Трактаты по фортификации, экономике, кораблестроению, философии, медицине, естественным наукам, богословию, государственному устройству... Не брезговала она и модными пасторальными романами, хотя это чтиво вызывало у неё скуку. Но должна же она знать, о чём судачат фрейлины и статс-дамы, когда заканчивают перемывать косточки мужьям и любовникам... Перламутровые «рокамболи» отзвонили одиннадцать часов пополудни. Пора и отдохнуть, не то завтра проснётся в скверном настроении, а в оном плохо работается.
Аккуратно заперев свои записи в прочную плоскую шкатулку, а шактулку – в потайном отделении секретера, Раннэиль отправилась в спальню. Она отчётливо слышала, как сменяется караул у дверей личных императорских покоев. Дети давно спят, матушка строго следит, чтобы они не играли допоздна. Успеют ещё и назасыпаться под полночь, и просыпаться до рассвета, но пока они малы, будут ложиться не позже девяти. Один лёгкий жест – и служанки, стелившие постель, молча убрались в свою комнату.
Ох... А ведь завтра заседание Сената, посвящённое обсуждению судебной реформы, и ей непременно надо там присутствовать. «Как прав был Петруша, когда самолично отстаивал свои предложения, - подумала Раннэиль, сняв платье и оставшись в одной рубашке. Теперь – в постель, под одеяло, ибо как ни боролась она со сквозняками, всё равно по ногам холодом тянет. – Если на эту ...стаю единомышленников не воздействовать авторитетом монарха, похоронят всё, что только можно. По отдельности толковые чиновники, а вместе собери, и пожелай услышать их мнение... Даже мудрейший Маэдлин, и тот ту же болезнь подхватил. Как всегда, не желает идти против большинства... Что ж, значит, завтра предстоит очередное сражение в Сенате. Не первое и, к сожалению, не последнее».
Не без удовольствия забравшись в мягкую постель, под тёплое покрывало, Раннэиль привычным усилием воли приказала себе засыпать. Если этого не сделать, можно думать о делах до рассвета. Куда это годится? Зато сны... Чаще всего она спала до утра без сновидений. Вернее, попросту их не запоминала. Но бывало, сны становились окном в прошлое. Недавно приснилось, как они всем семейством отправились в Царское Село. Не фантазия, а именно то, что было на самом деле. Помнится, Раннэиль тогда проснулась почти счастливой. А изредка – и такие сны можно было счесть по пальцам одной руки – в её сны приходил он. Один. И они разговаривали, словно не разделял их порог мира мёртвых. Раннэиль знала, что иначе и быть не могло. Связь их душ нерушима, так учило альвийское верование. Каждый вечер она ложилась спать в надежде свидеться если не с ним, то хотя бы с прошлым. С этой надеждой Раннэиль засыпала всегда легко, без лишнего принуждения.
Тихий, на грани слышимости, шорох застал её в тот зыбкий миг, когда сон уже пришёл, но ещё не обрёл полной власти. Это мог быть кто угодно – хоть любимица детей, кошка из Кёнигсберга, хоть мышь, за которой эта кошечка вздумала поохотиться, хоть растяпа служанка, что-то позабывшая в покоях госпожи. Привычка, выработанная тысячелетиями, заставила Раннэиль вынырнуть из сна и напрячь слух... Нет, это не мышь и не кошка. Тех альвы распознают на слух безошибочно. Человек? Но люди из-за плохого слуха производят много шума. Человеческие шаги тоже ни с чем не спутать... Альв? Да, только альв, притом, опытный воин-диверсант, мог бы так уподобиться тени, что услышать его можно было лишь при большом везении.
Лиассэ? Заметила что-то подозрительное?
Разум перебирал возможные варианты, а рука сама нащупала под подушкой рукоять старого верного боевого кинжала. Анна Романова, в девичестве княжна Таннарил, владела им как бы не лучше, чем мечом. А ещё она лучше множества альвов умела притворяться. Кто бы сейчас ни был в её комнате, он – или она? – сейчас наверняка уверен, что хозяйка спит... И подтверждением тому стало молниеносное движение, сопросождаемое почти неслышным шорохом короткого клинка, рассекавшего воздух.
Много ли нужно кинжалу, брошенному сильной и точной рукой, чтобы долететь от двери до кровати? Тем не менее, лезвие вспороло подушку, на которой уже не было головы Раннэиль. Альвийке хватило этого мгновения, чтобы соскользнуть с кровати и, ухватив первое, что подвернулось под руку, запустить в мелькнувшую на фоне штофных обоев тень. Кинжал в её положении лучше придержать при себе... Под руку ей, оказывается, подвернулся большой фаянсовый кувшин для умывания. Пустой, между прочим: поутру служанки должны были наполнить его тёплой водой с отваром трав. Кувшин, разумеется, угодил в стену: некто, явившийся по её душу, был проворен именно как альв. Понимая, что на жалобный дрызг разбитого кувшина могут явиться посторонние, некто попытался довершить своё чёрное дело, пустив в ход такой же тяжёлый боевой кинжал, как у самой Раннэиль. Только выучка, вбитая во всё существо сотнями лет весьма жестоких тренировок, спасла императрицу-мать от неминуемой смерти: тот, кто напал на неё, был лучшим воином, чем она сама. Убьёт самое большее с третьей попытки. И тогда... Кто знает, чью ещё голову он унесёт отсюда? Может быть, её детей?
Мысль о детях оказалась той спасительной соломинкой, за которую ухватилась похолодевшая от ужаса Раннэиль. Она же и придала ей сил, чтобы уйти, неимоверно извернувшись, от третьей атаки. Где же охрана? Неужели убийца прикончил караульных?.. Додумать она не успела: дверь сорвало с петель, и в комнату ворвался ураган. Вот это уже совершенно точно Лиа. Вдвоём у них есть шансы одолеть злоумышленника, кем бы тот ни был. Помянутый злоумышленник, видимо, подумал о том же, и метнулся к окну. Только стекло жалобно зазвенело. Третий этаж? Для альва с многотысячелетним боевым опытом – не страшно.
- Угомонись, Лиа. Не догонишь, - Раннэиль опомнилась первой и остановила подругу, собравшуюся, было, прыгать следом.
- Солдаты у дверей мертвы, - голос Лиассэ всё ещё звенел сталью от боевого возбуждения. – Этот говнюк прикончил их метательными ножами. Нашими ножами, Нэ!
- Ты ещё не поняла, что убийца – альв?
Ответ подруги не поддавался переводу даже на русский язык, богатый на эмоциональные выражения.
- Дети!
Обе женщины, слыша, как испуганно перекликаются проснувшиеся от шума слуги, метнулись в детские комнаты. И первым, кого они узрели там, был Петруша – в одной ночной сорочке, по-детски наивно прятавшийся под столом, но со взведенным пистолетом в руках. Оттуда же, из-под стола, выглядывал ещё сонный и ничего не понимавший Павлуша, а перепуганная нянька глядела из-за едва приоткрытой двери, ведущей в комнату маленькой царевны.
- Слава богу, - с облегчением выдохнула Раннэиль, чувствуя собственное сердце как птицу, бьющуюся о прутья клетки в попытках обрести свободу.
- Эй, воин прославленный, - Лиассэ решила перевести всё в шутку, хотя у самой наверняка душа была не на месте. – Кто тебе дозволил взять мой пистолет?
- Так я ж для дела, а не для баловства, - хмуро ответствовал юный император, вылезая из-под стола и возвращая ей оружие. – Полно, тётушка, я не маленький уже. Всё слышал.
В коридоре слышался топот, раздавались голоса – на шум явились семёновцы, поднятые по тревоге, и набежали перепуганные фрейлины, коих гвардейцы наотрез отказались пускать в комнаты императрицы до выяснения обстоятельств. Опасность миновала, но Раннэиль била крупная дрожь. Сперва покушение на брата, теперь на неё, и оба раза явственный альвийский след. Притом оба покушения не удались по чистой случайности: убийца своё дело знал. Она понимала, что сейчас самое время распутывать преступление по горячим следам, пока убийца недалеко ушёл, но перепуганная мать на какой-то миг взяла верх над императрицей. Упав на колени, она обнимала детей, не чувствуя, как из глаз потоком хлынули слёзы.
- Не плачь, мама, не плачь, - она даже не поняла, кто из мальчиков говорил ей это, у них так похожи голоса. – Он ушёл и больше не придёт. Не плачь, родная...
- Не буду плакать, мои хорошие, - она вымучила из себя улыбку. – Всё прошло.
Кто-то – скорее всего, нянька, Татьяна Родионовна – позвал служанок, и те принесли Раннэиль халат с туфлями. Не годится императрице щеголять в неглиже перед офицером, уже поднявшим в ружьё весь Семёновский полк и ждавшим распоряжений её величества. Наверняка уже отдано распоряжение закрыть все выходы из города, но шлагбаум альва не остановит. Раннэиль знала это по своему опыту. К тому же, из Петербурга можно было спокойно уйти сотней способов, минуя шлагбаумы. Она догадывалась, что искать нужно не исполнителя, кем бы тот ни был, а заказчика.
Quo prodest. Кому выгодно. В России это правило работает не всегда, но если речь идёт об альвах, исключений из него не будет. Альвы измеряли выгоду не в деньгах, а в доле власти, но на том разница с людьми, травившими дядюшек ради наследства, и заканчивалась. А ещё альвы злопамятны, как никто. Даже гномам в прежнем мире не удалось их перещеголять. Так что устроивший эти покушения вскоре пожалеет, что они не удались.