Но населённые поляками.

Более того, в реальной истории Фридриху пришлось пережить шок, когда Восточная Пруссия спокойно присягнула Елизавете. Тогда как курфюрстов бранденбургских она же, Пруссия, в своё время встречала бунтами.
В отличие от своих предков, да и наследников тоже, он понимал, что государства, как и люди, со временем склонны слабеть и умирать. Тут ему в помощь был его врождённый цинизм, он не рефлексировал от осознания конечности бытия. Потому вполне был способен уже в молодости задумываться над тем, что будет ПОСЛЕ. А если так, то мог подумать и над закладкой мин для потенциальных врагов Пруссии. Учитывая, что Россия ему уже насолила, то его ярость вполне предметна. Ну, а чтобы накрутить ляхов на ненависть к москалям, много усилий прикладывать не надо.

- Удивительный хам, - заключила императрица, перечитав и запомнив очередной такой доклад. – Принц умён, хитёр и беспринципен, и это может стать причиной множества проблем в будущем.
- Не желает ли ваше величество пересмотреть вопрос о помолвке цесаревны Натальи Петровны? – с тонкой усмешкой спросил Кузнецов, как раз подававший ей сии донесения.
- Увы, нет. Нам нужна союзная Пруссия.
- Но решимость принца Карла-Фридриха следует учитывать.
- Я учитываю, - альвийка слегка кивнула своему вице-канцлеру. – Наташа тоже непроста, принца ждёт масса сюрпризов... Что там наш канцлер?
- Как я и думал, прилагает все усилия, чтобы вывести Австрию из неловкого положения. Ничего опасного покуда не предпринимает, но не ручаюсь, что не задумывает.
- Он всегда что-то задумывает, Никита Степанович. Не спускайте с него глаз, но действуйте только при необходимости. Он нам пока нужен. Вот... насчёт светлейшего у меня стали вопросы возникать. Трёх месяцев не прошло, как жену схоронил, а уже вокруг меня вертится. Это становится опасным. Никита Степанович, у меня к вам дружеская просьба: окоротите его. Тихо, ненавязчиво, как вы умеете. Пускай лучше о стекольных мануфактурах думает, тем более, дело прибыльное... в отличие от иных затей.
Никите Степановичу не нужно было повторять дважды. Странно, но во времена, когда высокопоставленной даме неприлично не иметь любовника, а то и не одного, альвийка уже который год подавала пример удивительной верности. Чуждый всяческим нежным чувствам, Кузнецов прекрасно понимал опасность, исходящую от потенциальных «галантов» регентши. В особенности если на эту роль претендовал Меншиков, болезненно властолюбивый и охочий до денег. Пока императрице удавалось держать его на расстоянии, но что будет, если князь решится на штурм этой крепости? Ох, как бы головой не поплатился. А он, судя по оговоркам регентши, ещё нужен ей – как денежный мешок для входа в различные концессии и мануфактуры.
- Вы собирались доложить и о делах восточных, - напомнила альвийка. – Судя по депешам, не сегодня, так завтра Надир удавит маленького шаха Аббаса, и сам на престол усядется.
- В Персии сие дело лёгкое, никого не удивляющее, - пожал плечами вице-канцлер. – Однако, матушка государыня, не в том беда, что Надир шахом сделаться хочет, а в том, что стал он проявлять признаки безумия. Иной раз и казнить приказывает без всякой видимой причины, по единой прихоти своей. Собирал войско против турок, а обрушился на маленькое горское племя, только лишь потому, что те недостаточно уважили его персону. Правда, говорят, бывает сие с ним нечасто.
- Без Персии нам нелегко будет турок бить, - задумчиво проговорила Раннэиль. – Австрийцы-то в лужу сели. Но от такого союзничка вреда получим более, чем пользы... Пусть наш посол, дождавшись, когда у Надира в голове просветление наступит, сделает деликатный намёк. Дескать, будем рады видеть его на престоле шахиншахов, но при условии сохранения дружбы меж нашими державами, ибо врагам мы оружие своё продавать не станем. И следует подумать, что противопоставить Надиру, ежели он вовсе из ума выйдет. Нам беспокойство на южных границах ни к чему.
- В Персии принцев разных достаточно. Найти среди них толкового нетрудно. Трудно будет сберечь его голову на плечах.
- Как раз для вас задачка, Никита Степанович, - тень улыбки коснулась губ императрицы. – Что ещё?
- Докладная записка о состоянии инока Ионы, - Кузнецов положил на стол распечатанное письмо. – Соловки, ясное дело, не райские кущи, но парень на удивление здоров. Братии там немного, и они следят, чтоб к нему из мира никто не прилепился... Опасно сие, матушка. Претендент на престол, пусть и отрекшийся, и схиму принявший... Как бы не вздумал на Петра Петровича умышлять.
- Кто? Петруша? – тихонечко рассмеялась Раннэиль. – Этот телок послушный? Он опасен лишь когда подле него некто хитрый трётся, да мысли его на заговоры направляет. В монастыре все его помыслы к богу обращены, о том и ранее игумен вам отписывал. Пройдёт немного времени, и Петруша до того сроднится с нынешним своим состоянием, что, глядишь, новый святой у нас будет. Ещё за благословением к нему ездить станем.
- Царская кровь, матушка, штука странная, -  снова пожал плечами Кузнецов. – Голос подать может, когда и не ждёшь уже.
- А я, друг мой Никита Степанович, никогда не убиваю без нужды, - в голосе альвийки среди серебристых ноток едва слышно прозвенела сталь. – Возникнет нужда – отдам приказ без раздумий. Потребуется – так и самолично голову сниму. Но, покуда с той стороны опасности нет, пачкаться кровью не стану. Советую вам уяснить это раз и навсегда.
Императрица, лощёная аристократка, прирождённая принцесса. В этой ипостаси вице-канцлер видел свою госпожу чаще всего. Жесты изящны, голос мягок и редко повышается даже в гневе, слов худых от неё никогда не слышали. Полная противоположность покойному супругу, что мог и на большом приёме по матушке обложить. Но временами Кузнецова пробирало до костного мозга. Иной раз при разговоре с царицей-регентшей не оставляло явственное и пугающее ощущение, будто говоришь ...с ним, с Петром Алексеевичем. Такие штуки Никите Степановичу не нравились. Муж и жена суть единая плоть, но чтобы и душою так сродниться, слепиться в один ком – извините, со стороны сие выглядит страшновато. Впрочем, то не его, вице-канцлера, дело. Главное, что царица безусловно предана делу, и Россию видит не местом для развлечений, а новым отечеством. Остальное можно и потерпеть. Тем более, что дел ещё невпроворот, а работать, словно ломовая лошадь, альвийка умеет.
В его папке ещё лежал доклад об астраханской торговле, и он собирался его представить, но из приёмной, где собрались дожидавшиеся аудиенции вельможи, послышался шум. Сперва быстрые тяжёлые шаги, затем голоса, и, наконец, приоткрылась одна створка двери. В кабинет серой мышью прошмыгнул неказистый молодой человек – Василий Ермолов, новый обер-секретарь канцелярии его императорского величества. До кабинет-секретаря ему ещё расти и расти, но дело своё он знал, и в бумагах ориентировался ничуть не хуже Макарова.
- Ваше императорское величество, - взгляд у него, независимо от обстоятельств, всегда был немножко удивлённый. – Спешное донесение от фельдмаршала Миниха.
Альвийка встала из-за стола – словно перетекла из сидячего положения в стоячее.
- Пусть войдёт, - проговорила она.
Курьер от Миниха, да ещё спешный? За последний месяц ни из Очакова, ни из Тавриды плохих новостей не поступало. Значит, случилось нечто неприятное.
Солдат выглядел именно так, как должен был выглядеть после двух недель скачки по осенним дорогам. Весь в грязи, глаза впалые, и на ногах едва держится.
- Матушка государыня, - выдохнул он, стаскивая с головы мокрую мятую треуголку. – Турки числом двадцать тыщ вышли из Бессарабии и осадили Очаков.
- Что гарнизон? – напряжённо прозвенел голос регентши.
- Четыре тыщи. Когда я выезжал, держались, - он вынул из видавшей виды кожаной сумки толстый, запечатанный сургучом, пакет. – Едва выскочил. Лошадь загнал. Спасибо запорожцам, подсобили мне, не то бы и через месяц не добрался... Фельдмаршал велел, кроме донесения, на словах передать, что живота не пожалеет, а крепость отстоит. Пушки у турок худые, сказал, и стрелять, как мы по весне стреляли, они не смогут.
- Спасибо, братец, - императрица приняла у него пакет. – Ступай, отдохни. Скажи, чтоб накормили тебя как следует, да положенную награду выдали.
- Мне б сперва выспаться, матушка. Двое дён последних без сна, спешил...
За успешно доставленные донесения особой важности военные курьеры получали награду – рубль серебром. За доставленную весть из неспокойных приграничных губерний – три рубля. Солидная прибавка к жалованью для солдата. Доставившие донесение из осаждённой крепости получали целое состояние – десять рублей и отпуск. Оттого в курьерской службе, несмотря на крайнюю её опасность, редко случались незанятые вакансии. Впрочем, Кузнецов давно убедился, что не только в награде было дело. Что-то ещё гнало этих парней исполнять приказ, способный стоить им жизни.
Может статься, то же самое, что заставило и заставляет его, кузнецова сына из захудалой деревеньки, служить отечеству?
- Пушки худые, говорит... – императрица, отпустив курьера вкушать заслуженный отдых, с хрустом распечатала пакет и прочла донесение Миниха. – Значит, это не румелийская армия, а валахи и молдаване под началом турок. Вояки из них... Что ж, думаю, Христофор Антонович Очаков удержит. Но курьера в Тавриду к Сенявину стоит направить, чтобы был во всеоружии и готовился отражать атаку турецкого флота. Сколько он за полгода кораблей на воду спустил? Два? Маловато, ну, хоть сколько-то... Зато теперь мы точно знаем, где будет разворачиваться кампания будущего года. Пора бы Бессарабию и Валахию у султана отобрать.
- Не удержим, матушка, - возразил Кузнецов. – А волю им дай, так тут же кесарь венский туда сунется, и ту волю вмиг отберёт.
- А мы помудрим, как сделать, чтоб не сунулся, - Раннэиль с трудом скрывала раздражение, это вице-канцлер чувствовал всей кожей. – Или сунулся, но не скоро и не успешно. Ступайте, Никита Степанович. Доклады ваши, что ещё мной не читаны, оставьте, я просмотрю и составлю ответную записку. И скажите Василию Васильевичу, что я сейчас выйду.
Нововведение императрицы – предварительная запись на аудиенцию – внесло порядок в тот хаос, что творился в приёмной при Петре Алексеевиче. Теперь она не только точно знала, кто и когда к ней напрашивается, но и могла решить, принимать кого-либо, или отказать в приёме. А то и посоветоваться на этот счёт с вице-канцлером. С ним, то бишь, с Кузнецовым. Приватно она принимала только по особо важным вопросам и весьма немногих. К остальным выходила в приёмную, и выслушивала по очереди. С его колокольни – нововведение было полезнейшее, давно бы так. Ранее бывало, приёмная государева превращалась то в проходной двор, то в бедлам. А сейчас благолепие, да и только... Несмотря на тревожную весть об осаде Очакова турками, Кузнецов покидал приёмную в недурном настроении. План Петра Алексеевича завершился блестяще: после него у штурвала страны оказалась не случайная особа, а государыня. Пусть она всего лишь регент, и уступит власть старшему сыну, едва тому исполнится восемнадцать. Но штурвал держит крепко, и да помилует господь того, кто решится до срока её от оного оттолкнуть.
Корабль под названием «Россия» выходил в неспокойные воды, но команда, кажется, начинала осваиваться с опасностями такого пути. Главное, чтобы капитан был хорош.

Если у султана, халифа, повелителя правоверных, нет сына-наследника, это кара аллаха. Но за что всевышний так его карает? За то, что вверг страну в разорительную войну сразу с тремя противниками? Или за то, что поднял руку на дядю? Дядя Ахмед, впрочем, сумел бежать, и недавно умер своей смертью в изгнании. Значит, Махмуд с этой стороны чист перед всевышним, родная кровь не пролилась… Уж не за то ли всевышний едва не пресёк род Османов при султане Мураде, что ранее при восшествии на престол султаны казнили всех братьев с их потомством?
Иногда голову султана посещала эта мысль, и он мрачнел. Осмелевшие гяуры, отнявшие у правоверных Азов, Кырым и Очаков – это испытание, посланное аллахом, а вовсе не кара. Испытание можно и нужно выдержать с честью. То есть отобрать у нечестивых всё обратно. Султан со дня на день ожидает гонца с вестью, что Очаков возвращён под его власть, а неверные покараны за дерзость. Аллах уже явил свою милость, позволив вернуть Белград. Разве это не явный знак, что следует разгромить московов? Разве не прислал король франков деньги, два новых корабля с вооружением и инженера, способного выстроить неприступную крепость? При таких условиях остаётся только одно: побеждать.
Но самым тяжким оскорблением достоинства повелителя правоверных было не то, что пришлось потерять за год с небольшим почти всё северное побережье. Потерянное можно вернуть, если аллах будет милостив. Московы страшно оскорбили его, Махмуда, тем, что Очаков капитулировал перед женщиной. Русская валиде, мать малолетнего царя, по слухам, сама участвовала в штурме, и принимала капитуляцию Мустафы-паши с мечом в руке. Большего унижения и представить невозможно. Если бы эта женщина сидела в своём холодном Петербурге, а крепость взяли её полководцы, можно было бы тешить себя мыслью, что правоверные всё-таки потерпели поражение от воинов. Но сдать крепость женщине, да ещё, как говорят, не из числа детей Адама... Незадачливый Мустафа-паша не был казнён только потому, что вымолил право искупить своё поражение, отбив Очаков. Не справится – голова с плеч. Так что сражаться этот недостойный будет не за славу, а за собственную жизнь. А там видно будет, что с ним делать.
А что делать с оскорбительницей, посмевшей унизить воинов аллаха? Русская валиде сейчас далеко, и наказать её, как она того заслужила своим недостойным женщины поведением, невозможно. Остаётся наказать её как правительницу – разрушить её замыслы.
Вот план крепости, что составил франкский инженер. Хорошая крепость будет. Махмуд не нашёл в проекте слабых мест. Если заткнуть этой пробкой устье Дуная, то кто повезёт свои товары в Кырым? Уж наверняка не вероломные австрийцы, и не трусливые трансильванцы. Неверные, захватившие жемчужину Гиреев, вымрут от голода – ведь степные шляхи наверняка будут перекрыты верными ногаями и неверными, но любящими деньги поляками. А если ещё удастся подослать туда заразных больных... Но сперва – Очаков, чтобы московы не могли сплавлять свои корабли по Днепру.
Сперва – Очаков.
- О владыка мира! – склонившись до пола, проговорил офицер стражи. – Прибыл гонец от Мустафы-паши.
Едва заметным кивком султан дал знать, что готов выслушать гонца. Но в душе не на шутку взволновался. Вот оно, долгожданное известие! Сейчас он узнает, что Очаков возвращён, и можно будет, наконец, выставить серьёзное войско против этого пса Надира, который слишком долго испытывал терпение небес.
- О повелитель правоверных! – гонец сходу рухнул на колени и уткнулся лбом в пол, словно не в состоянии выносить слепящий свет, исходящий от халифа. – Армия Мустафы-паши разбита у Очакова и отступила... Прикажи казнить меня, недостойного целовать пыль из-под твоих ног!
Махмуд был настолько не готов это услышать, что в первые мгновения не поверил собственным ушам.
- Повтори! – выкрикнул он, едва до него дошёл смысл сказанного.
- Армия Мустафы-паши разбита у Очакова и отступила к Яссам, - повторил гонец, явственно дрожа всем телом.
Хруст плотной бумаги – это султан в гневе разорвал пополам план новой крепости. Почему-то это его немного успокоило. Не беда, франк нарисует новый, ему за то щедро платит его король. Но Очаков, Очаков!
- Пошёл прочь!
Миг – и гонец, уже прощавшийся с головой, словно в воздухе растворился. Аллах велик, и недостойно карать какого-то ничтожного гонца, если виновен Мустафа-паша. Этот недостоин даже коробочки с шёлковым шнурком. Достаточно переслать в Яссы письмо с приказом, и любой из сераскиров исполнит его в самом наилучшем виде... Но одним лишь наказанием виннового невозможно исправить его ошибку.
В этом году Очаков уже не вернуть, это свершившийся факт. Нужно готовиться к войне будущего года. Но и гяуры тоже не станут ждать, пока флот султана появится на горизонте. Они тоже будут готовиться, а воевать научились неплохо. Тут султан должен был, несмотря на обуявший его гнев, признать очевидное. Значит, нужно ударить там, где они не ждут и вряд ли серьёзно готовятся. При том удар должен быть таким, чтобы и навредить московам, и больно ударить по их валиде.
Политика – это развлечение для неверных. Халиф и султан Махмуд не чурается и личной мести.