Глава 3.8 (окончание)
Никакой медицинской помощи Северову толком оказать не успели, наспех зашили раны, перевязали и повезли на аэродром базы Чанаккале. Платонов остался на эскадре, раненых или кого-то другого Ли-2, переименованный наконец из ПС-84, тоже не взял. Летели только Олег и целых семь человек во главе с важным капитаном 3-го ранга, который по прибытии в Севастополь привел полковника в небольшую комнату и удалился, сказав только, что Северов вызван с Москву для объяснений. Олега уже совсем развезло, поэтому он попросил только позвать медиков и задремал, сидя на стуле.
Погода была, похоже, нелетная, снег с дождем, порывистый ветер, низкая облачность, поэтому вылет задерживался, но перевязку Северову никто не сделал. Даже чаю не предложили, поганцы. Полковник хотел поругаться, но накатила сильная слабость, начинало познабливать, так что он улегся на кровать и заснул. Когда разбудил все тот же кап-три, состояние стало еще хуже, по всему, начиналась лихорадка. Сопровождающие смотрели неласково, но Олег решил до Москвы ни о чем не спрашивать, вряд ли хомяк (так он мысленно прозвал капитана) мог что-то пояснить.
В Москве привезли в гостиницу, на вопрос о том, что дальше, капитан просто козырнул и ушел. Ли-2 был старый, дуло в нем немилосердно, поэтому и без того лихорадящий Северов чувствовал себя совсем скверно. Вскоре сопровождающий появился снова, принес новую форму, прежняя была рваная, закопченная и запачканная кровью. Пришедший с ним пришел офицер НКВД разглядывал Олега с удивлением, но ничего не сказал, только бросил на моряка красноречивый взгляд. В ответ тот также молча пожал плечами.
«Ну, скоро все выяснится, - подумал летчик. – По крайней мере, предъявят хоть что-нибудь.»
Привезли в Кремль. Поскребышев посмотрел, подняв бровь, покачал головой, но ничего не сказал, только вдруг ободряюще улыбнулся. В кабинет к Сталину провели почти сразу и Северов увидел, что там находятся Берия, Кузнецов, Жуков, Мехлис, Октябрьский и Василевский. Помимо неловко сидящей формы, ясно было видно, что у Олега лихорадка от ран, запали глаза, заострились черты лица.
- Здравия желаю, товарищ Верховный Главнокомандующий!
Сталин некоторое время молча разглядывал Северова, но выражение его лица стало таким, что Октябрьский поерзал на стуле и втянул голову в плечи.
- Здравствуйте, товарищ Северов! – наконец сказал Иосиф Виссарионович. - Скажите, когда вы ели последний раз?
- Два дня назад, перед боем.
- Вам была оказана медицинская помощь?
- Перевязали на «Смоленске», больше ничего не делали.
- Я вижу, что вы плохо себя чувствуете, поэтому мы отложим наш разговор. Сейчас вас отвезут в госпиталь.
- Я готов работать, товарищ Сталин! Все не так плохо.
Сталин сделал отрицательный жест и отпустил Северова. Выходя из кабинета, Олег услышал, как Жуков, сидевший молча, но сжимавший кулаки, что-то тихо рыкнул Октябрьскому.

Когда Северов вышел, Сталин повернулся к столу, за которым сидели остальные:
- Как вам могло прийти в голову доставить товарища Северова в таком виде?
Октябрьский дернулся, но справился с собой:
- Я получил приказ доставить Северова в Москву, но, видимо, неправильно его понял. Я также должен заявить о катастрофических потерях авиагруппы «Смоленска» и его повреждениях, фактически авианосец небоеспособен! Надо разобраться, что это, вредительство или некомпетентность. Только героические действия Черноморского флота…
- Ты что несешь, Филипп Сергеевич!? – не выдержал Кузнецов. – Извините, товарищ Сталин, я этот бред спокойно слушать не могу!
Мехлис с желчью произнес:
- У гражданина Северова явно просматриваются бонапартистские замашки! Он представился итальянцам как адмирал!
Кузнецову собирался ответить, но устраивать свару в этом кабинете было неприлично и он смолчал. Жуков вздохнул, но ничего не сказал, хотя было видно, что ему тоже очень хотелось.
- Вы что-то хотите сказать, товарищ Жуков? – заметил его движение Сталин.
- Я лучше промолчу, - буркнул маршал. – При вас не буду.
- А как вы думаете, товарищи, - спросил Василевский. – Если бы Северов назвался полковником, итальянцы стали бы с ним разговаривать? Все он правильно сделал! А результат просто удивительный, все новейшие линкоры итальянского флота у нас!
- Но уникальный корабль, каким является «Смоленск», небоеспособен! – выкрикнул Октябрьский. – Он нуждается в серьезном ремонте!
- А кто вам дал право осуждать действия представителя Ставки? – Сталин говорил тихо и размеренно, его состояние выдавал только обострившийся акцент.
Командующий Черноморским флотом еще сильнее втянул голову в плечи и пробормотал:
- Я же хотел как лучше, я просто неверно понял приказ.
- А получилось как всегда! – хмыкнул Жуков.
Сталин жестом прекратил начинавшуюся дискуссию и сказал адмиралу:
- Идите и подумайте о своих ошибках!
А когда Октябрьский вышел, возмущенно сказал:
- Черт знает что! Лаврентий, займись этим делом! Когда Северов поправится, мы вернемся к главной теме.
Что за главная тема, Кузнецов и Мехлис были не в курсе, но спрашивать, естественно, не стали.

Через пару минут после выхода из кабинета к Северову подошел майор НКВД и попросил следовать за ним, пояснив, что они сейчас проедут в госпиталь. Майор, видимо, подумал, что надо сказать, куда они направляются, чтобы человек не волновался. Черная эмка везла их куда-то на север, по крайней мере Олегу так показалось. В Москве и пригородах он ориентировался неважно, но, похоже, это было медицинское учреждение, расположенное в лесном массиве, который позже стал парком Лосиный остров. Госпиталь был небольшим и, похоже, предназначенным для высшего офицерского состава. Майор передал Олега медицинскому персоналу, вежливо попрощался и уехал. Северов видел, что тот несколько озадачен тем, что привез совсем молодого человека в генеральский госпиталь, но дисциплинированно спрашивать ничего не стал. Повязки, естественно, присохли. Когда их отмачивали и потихоньку отрывали, Олег не издал ни звука, а вот перевязывавшие его два пожилых врача через некоторое время дали волю чувствам, матеря коновалов, которые не догадались наложить мазь, если не было возможности вовремя перевязываться. Объяснять Олег ничего не стал, просто сказал, что особо с ним можно не церемониться и отдирать повязки поэнергичнее. Ему просто хотелось побыстрее прилечь, снова накатила сильная слабость, судя по ощущениям сильно поднялась температура. Наконец повязки были сняты, но то, что открылось взгляду хирургов, им не понравилось и Северов попал на операционный стол. Что было дальше, он помнил плохо, главными были два ощущения – боль и слабость. В его воспаленном сознании то мелькали какие-то сюрреалистические картины в стиле Сальвадора Дали, то являлись образы друзей и знакомых, живых и тех, кто уже давно погиб. Явилась Вика Галанина, говорила, что в новом мире она тоже работает пилотом, но возит пассажиров, потому что войны здесь нет. Рассказала, что встретила хорошего мужчину, который согласился усыновить ее ребенка, мальчик, она назвала его Олегом в честь отца. Сказала, что понимает, больше они никогда не увидятся. По ее щекам катились слезы, она погладила Северова по лицу своими нежными руками и ушла в светящийся круг. Явился отец, смотрел сурово, качал головой, сказал, что верит – его сына так просто не возьмешь. За него и мать просил не беспокоиться, у них все нормально, по Олегу, конечно, скучают, но ничего не поделаешь. Потом подошел дед, в парадном мундире со всеми наградами, сказал, что внук молодец, воюет хорошо, но впереди не менее сложная работа.
В голове летчика звучала услышанная когда-то песня, названия и исполнителя он не помнил, только слова:
«На Арбате кто-то деловой
Ордена толкает с молотка,
Он глядит на все это с тоской
И болит душа у старика…»
- Войну мы тогда выиграли, но проиграли мир, - дед смотрел прямо в глаза. – Ты должен сделать все, чтобы это не повторилось!
Разговаривали с ним долго, про послевоенные дела в СССР и в мире, про развитие армии и флота, про политику США, много про что. Наконец дед пожал руку и улыбнулся:
- Ну, будь здоров, полковник! Делай, что можешь. И с Самим говори на эти темы, он мудрый человек, разберется.
Он ушел, но явился Булочкин, почему-то в генеральской форме, обещал кое-кому из мокрошлепов прощупать печень за такие дела, сказал, что в корпусе полный порядок. Потом его образ стал расплываться, появился какой-то бледный водоворот и через некоторое время Северов понял, что видит над собой потолок, который почему-то вращается, правда, все медленнее и медленнее. Наконец вращение прекратилось, звон в ушах стал стихать. Не без труда повернув голову, летчик увидел незашторенное окно, за которым низко стоящее солнце освещало сосны в богатых снежных шапках. То ли утро, то ли вечер. Заметив его движение, к кровати подошла женщина, медсестра или санитарка, еще одна бросилась из палаты. Зверски хотелось пить, во рту как ОМОН ночевал, но ничего попросить Олег не успел, женщина поднесла к его рту поильник с прохладной вкуснейшей водой. Впрочем, долго блаженствовать Северову не пришлось, вторая женщина ходила за врачом. Тот внимательно посмотрел на Олега, потрогал его повязки и спросил:
- Как ощущения?
- Бывало хуже, - прошелестел летчик. – Давно я здесь?
- Третьи сутки. Раны сами по себе неопасные, внутренние органы не задеты. Проблема в том, что потеряно довольно много крови и началось воспаление. Перевязали бы вовремя, да с мазями, все было бы намного проще. Но сейчас все хорошо, покой и уход, и время, конечно, вот все, что нужно.
- Спасибо, доктор.
Дальше Северов просто заснул, но на этот раз это был просто спокойный сон, а не бред. Когда Олег открыл глаза, то картина за окном не изменилась. Опять то ли утро, то ли вечер. Оказалось, утро, а проспал он целую ночь. Пить можно было без ограничений, принесли также немного, граммов сто, куриного бульона. В течение дня бульон давали еще несколько раз. Олег чувствовал себя значительно лучше, немного поговорил с врачом. Тот вдруг сказал, что пока Северов был без сознания, он каждый час докладывал наверх (многозначительно поднял палец) об его состоянии. На следующий день к бульону добавилось отварное мясо, пропущенное через мясорубку. Самочувствие улучшалось быстро, до нормы было, конечно, далеко, но Олег надеялся, что организм, как и ранее, стремительно наверстает упущенное. Еще через день принести одежду, разрешили вставать в туалет, к питанию добавили картофельное пюре и негустые каши. Лежать и смотреть в потолок было невыносимо, поэтому Олег стал выползать в коридор, подходить к окнам. В коридоре солидные мужчины в больничных пижамах разглядывали Северова с удивлением, по их лицам Олег понял, что его принимают за сынка какого-то высокого чина, который пристроил чадо в генеральский госпиталь. Такое, вообще-то, не приветствовалось, поэтому реакция раненых военачальников была летчику понятна, тем более, что в лицо его не узнали, а фамилию, видимо по соображениям секретности, изменили.
Еще более усугубило негативное впечатление появление Тимофея Кутькина. Тот приехал в госпиталь вслед за Северовым, только вечером следующего дня. Расположился он в одном из домиков обслуживающего персонала, где ему выделили угол за ширмой. Впрочем, он возвращался туда только ночевать, да и то не сразу, караулил валявшегося без сознания командира. Появление гвардии старшего сержанта (это звание Тимофей получил совсем недавно) в безупречно сидящей форме, имеющего солидные боевые награды, было воспринято немногочисленными пациентами как дикость, унизительную блажь родителей, заставивших заслуженного солдата ухаживать за их сынком. Кутькин награды снял уже на следующий день, подосадовав, что не догадался сделать этого сразу, но было уже поздно, многие их заметили. Хотя лечащимся военачальникам было о чем поговорить и без персоны Северова, некоторые громко пообещали, что выведут кое-кого, страдающего барскими замашками, на чистую воду. Тимофей был человеком немногословным, поэтому попытки разговорить его со стороны некоторых пациентов ни к чему не привели. Он отмалчивался, а когда пара наиболее активных генералов попыталась давить лампасами, изобразил то ли хронически тупого, то ли контуженого. Тут же рядом как бы случайно нарисовался особист и попросил любопытствующих пройти с ним. Что он им говорил неизвестно, но попыток расспрашивать Кутькина больше никто не делал.
В один из дней неожиданно приехал Жуков. Северов только что позавтракал и собирался дошаркать до библиотеки, взять новую книгу, как открылась дверь палаты и вошел маршал в наброшенном на плечи белом халате.
- ЗдорОво! – Георгий Константинович осторожно пожал раненому руку. - Выглядишь уже ничего, а у Верховного в кабинете видок был как у привидения!
- Георгий Константинович, я же не знаю ничего! Объясните, что вообще это было?
Маршал замысловато выругался.
- А ни один нормальный человек ничего и не понял. На что Октябрьский рассчитывал, когда тебя в таком виде в Москву тащил, неизвестно. Претензий к тебе ни с какого боку и быть не могло. Да и черт с ним. Верховный сказал, что если ты умрешь, то жалеть о содеянном бывший командующий Черноморским флотом будет горько, но недолго. Но ты живой, так что повезло ему, отделался понижением.
Жуков коротко, но, как всегда, энергично рассказал о положении на фронтах.
Финляндия вышла из войны, граница определена согласно договору 1940 года. В Прибалтике окружена немецкая группировка численностью более полумиллиона человек. Снабжение идет только по морю, но с этим у немцев проблемы, один только отдельный гвардейский особый авиационный корпус ВВС ВМФ чего стоит. Перевозки перекрывают довольно плотно. Южнее вторглись на территорию генерал-губернаторства и в Восточную Пруссию, войска подбираются к Кенигсбергу. Еще южнее продвижение идет успешно, уже выходим к Висле. Ломиться в Чехословакию через Карпаты не стали, обходим с севера и юга. После выхода из войны Болгарии и Румынии Красная Армия продвигается в сторону Греции, Югославии и Венгрии. В Турции идет активное освоение базы Чанаккале, Черноморский флот перебазируется туда. Бывшие итальянские линкоры пришли в Севастополь, итальянские моряки расквартированы по всему Крыму, их будут использовать на восстановительных работах. Более трехсот моряков выразили желание помочь нашим в освоении техники, так что сейчас комиссия из наркомата ВМФ разбирается с новыми кораблями. Англичане подняли вой из-за нашего контроля над проливами, но «что с бою взято, то свято». Доказательства причастности членов турецкого правительства к покушению на товарища Сталина никто не может отрицать, так что все законно. А что заранее не предупредили, так ведь секретность! В Северной Африке ситуация наконец стала быстро меняться в пользу союзников, Монтгомери разгромил фон Арнима и быстро продвигается на запад. В Тунисе у немцев и итальянцев также дела идут неважно, так что в недалеком будущем Северная Африка будет полностью освобождена. В основном все.
- Слушай, а что, здесь весь женский медперсонал в таком серьезном возрасте? Я что-то молодых медсестричек не вижу?
Жуков достал из портфеля бутылку вина.
- Я знаю, ты не пьешь. Но, во-первых, красное вино для организма полезно. Во-вторых, может найдешь, с кем вечером пригубить?
Жизнерадостно посмеиваясь, будущий Маршал Победы спрятал бутылку в тумбочку, извлек из портфеля украшенную изящной гравировкой фляжку.
- Трофей, коньяк. Докторов угостишь. Все, мне пора. Поправляйся, тебя ждут великие дела. Верховный тебя очень ждет, но, пока не выздоровеешь, дергать не будет.
Потом в разные дни заходили Петровский, Снегов и Остряков, не вместе, конечно, рассказывали о боевых делах, передавали приветы от Лукина и Лестева. Все были в приподнятом настроении, война явно шла к концу, хотя всем было понятно, что легкой победы не будет. Олег был очень рад их видеть, после формирования ОАГ, а, затем, авиакорпуса, видеться с командованием бывшего Брянского фронта удавалось чрезвычайно редко, а это были люди, которых Северов искренне уважал и чью новую судьбу принимал близко к сердцу. Генералы это отношение чувствовали, Северов им тоже очень нравился, работу с ним они вспоминали с удовольствием. Заходили  свои, флотские, Кузнецов и Жаворонков. Последний рассказывал о делах в корпусе, все было хорошо, Синицкий и Булочкин прекрасно справлялись. Из корпуса передавали миллион приветов, Жаворонков также сказал, что еще просили передать – любят и ждут, а о чем речь, командир сам поймет. Северов понял. И на душе сразу потеплело, возникло ощущение, что в сложной жизненной схеме, где не хватало небольшой, но очень важной детали, она, наконец, появилась.

Когда Берия попросил срочно принять его, Сталин не удивился, но вид зашедшего наркома Верховному главнокомандующему не понравился.
- Что случилось, Лаврентий?
- Даже не знаю, как сказать. Северов…
- Умер?! – рука, державшая трубку, дрогнула. Иосифу Виссарионовичу был симпатичен этот молодой летчик, он невольно сравнивал его со своим сыном и в глубине души жалел, что Василий не таков. Нет, сын остепенился, старается, но Сталин понимал, что сорваться он может в любой момент.
- Нет, жив и поправляется. Но… Извините, товарищ Сталин, доложить коротко и связно у меня вряд ли получится. Младший медперсонал в госпитале, сестры и санитарки, являются нашими осведомителями.
Сталин кивнул, это было понятно. Но неужели Северов предатель? Ерунда, он такой урон немцам и их союзникам нанес, да и англичан с американцами не любит.
- Северов почти трое суток был в бреду, разговаривал. Сиделки записывали и передавали по инстанции, до меня эти материалы дошли только сегодня утром. В общем, если говорить о сути, он видит будущее.
Иосиф Виссарионович помолчал, повертел в руках трубку, положил ее на стол. Видит будущее. А ведь это многое объясняет! Вот откуда у молодого человека такая успешность в действиях. С другой стороны, можно сколько угодно знать, что должно случиться, но ведь он не просто предсказывает результат, как на скачках, он активно во всем участвует. Нет, тут что-то другое. Северов знает не результат, он видит путь.
- Скажи, Лаврентий, ты материалист?
- Да, товарищ Сталин, я материалист. И объяснение этому наверняка есть, но я его не знаю.
- Вот именно, объяснение есть, но мы его пока не знаем. Сколько людей в курсе?
- Кроме нас двое. Сиделки записывали и отдавали материалы, у них связной картины нет. Куратор госпиталя, когда прочитал, до конца оценить их не смог, срочно передал в центральный аппарат. Получил их ответственный от руководства и после ознакомления сразу вышел на меня.
- Много он наговорил?
Берия молча протянул несколько исписанных каллиграфическим почерком листов.
- Это уже обработанное, все-таки в бреду речь несвязная. Нет, можете быть, уверенным, искажения смысла нет, я сам проверял. После улучшения состояния никаких разговоров во сне не было.
Сталин бегло пробежал текст, задумчиво посмотрел на карту Европы, стал читать более внимательно, кивнул головой.
- Круг посвященных не расширять. Кто был ответственным в наркомате?
- Комиссар госбезопасности 3-го ранга Забелин. Куратор госпиталя майор госбезопасности Габуния.
- А писал кто?
- Забелин собственноручно.
- Хорошо, проведите с ними работу.
Когда Берия ушел, Сталин снова стал рассматривать карту. Как там написано: Выиграли войну, но проиграли мир? Да, нельзя этого допустить. Теперь понятно, почему Северов ранее не очень-то положительно отзывался о союзниках.
Иосиф Виссарионович снова стал читать принесенные бумаги. Манхеттенский проект, операция «Немыслимое», планы «Чариотир» и «Дропшот», Бреттон-Вудская система, ХХ съезд и развенчание культа личности… К записям была приложена справка ведомства Берии про Манхеттенский проект, вернее про то, что может им считаться. И от сопоставления этих данных мороз пробирал по коже. Нет, узнать про такое Северов сам не мог. Но во все это, к сожалению, верилось. Сталин, наконец, стал успокаиваться, в голове начала складываться картина дальнейших действий.
А вот что делать с Северовым? Спросить прямо, откуда он все это знает? И что он ответит? Нет, надо просто несколько расширить круг обсуждаемых с ним вопросов. Северов всегда аргументирует свои соображения, так что информация к размышлению будет. Сталин сразу отверг мысль, что это изощренная дезинформация со стороны англичан, американцев или еще неизвестно кого. Подыграть такое стечение обстоятельств, чтобы потом ввести человека в состояние бреда, да чтобы он, не контролируя себя, говорил нужные слова. Нет, совершенно невероятно. А пока для него есть задание, но после выздоровления. Да, как раз для него!

Появление генералов и адмиралов в палате Северова вызвало откровенное недоумение остальных пациентов, а когда кто-то из них узнал, что о состоянии молодого человека регулярно докладывалось на самый верх, недоумение перешло в полное изумление. Среди немногочисленных раненых военачальников не оказалось ни одного лично известного Северову, но кто-то из приезжавших их, наконец, просветил, поэтому, когда Олег начал ползать по коридору, в столовую и библиотеку, с ним уже вполне дружески здоровались.
Каждое новое утро дарило ощущение прибавления сил, швы сняли на седьмой день после операции и Олег начал понемногу разминаться, выходил на улицу. Погода стояла теплая, всего несколько градусов мороза, в реглане, одетом на толстый свитер, можно было гулять довольно долго без риска замерзнуть.
Наконец 15 февраля было приказано к 23 часам прибыть в Кремль. Тимофей приготовил повседневную форму вне строя с черной тужуркой, поверх Олег надел реглан и спокойно уселся в присланный ЗиС. Его удивило, что по выезду с территории госпиталя спереди и сзади пристроились две эмки, а замыкал небольшую колонну новый трехосный БТР с крупнокалиберным пулеметом. Впрочем, все это войско куда-то свернуло перед выездом на Красную Площадь. Ставшая уже привычной процедура тщательной проверки и ровно в 23 часа Поскребышев пригласил Северова в кабинет Сталина.
- Здравия желаю, товарищ Верховный Главнокомандующий!
В кабинете кроме Сталина был только Берия.
- Здравствуйте, товарищ Северов! Вот теперь я вижу, что вы готовы работать.
Усадив Олега напротив Лаврентия Павловича, Сталин и сам сел рядом, покрутил в руках пустую трубку и без всякого вступления сказал:
- Роммель написал письмо полковнику Клаусу фон Штауфенбергу, сослуживцу по армии «Африка», уговаривает его использовать свое влияние для скорейшего завершения войны. Мы были достаточно откровенны с ним, поэтому в письме он прямо указывает, что для переговоров приедет человек, принадлежащий к высшему командованию, имеющий высокий авторитет у руководства страны и уполномоченный принимать решения. Он также указывает, что немного знает этого человека лично и считает, что ему можно полностью доверять.
Сталин сделал небольшую паузу, но Олег ничего не спросил.
- Поедете к Штауфенбергу. У нас есть сведения, что он поддерживает контакты с фон Беком, Шуленбургом, Гудерианом и некоторыми другими людьми, которые хорошо понимают, во что обходится Германии каждый день войны с нами. И они хотят эту войну прекратить. Но это желание надо побыстрее превратить в действия, а затем в результат. В этой папке наши предложения к ним в предельно сжатой форме, ознакомьтесь.
Северов быстро пробежал глазами по нескольким листам бумаги. Все понятно и предсказуемо. Сохранение государственности, разоружение, денацификация, национализация крупных предприятий, коалиция всех здоровых сил в правительстве, гарантии военнопленным, суды над нацистскими преступниками и полный запрет нацистской идеологии, выплата контрибуции, передача Восточной Пруссии в состав СССР, контуры дальнейшего послевоенного сотрудничества. Особо указывалось, что мелкая и средняя частная собственность будет сохранена, никакого навязывания коммунистической идеологии не будет. Отмечалось также, что в соседних странах (Дании, Бельгии и т.д.) будут сохранены монархии, если сам народ не пожелает иного. Олег кивнул, изложенное ему было понятно. Непонятен его статус, но Сталин продолжил.
- Почему вы? Это хотите спросить? Пойдете с надежным прикрытием, это раз. У вас серьезный вес и авторитет, это два. А весу мы еще немного добавим. Вам присвоено очередное звание «генерал-майор авиации», указом Президиума Верховного Совета СССР за операции против вишистского и итальянского флотов вы награждаетесь орденом Ушакова 1-й степени. Вручение завтра. Вы молодец, столь незначительными силами добились замечательных успехов. А Октябрьский просто дурак, не думайте сейчас о нем.
Задачей было установление контакта, но, чтобы процесс пошел быстрее, нужен был не просто курьер, а человек, который мог ответить на волнующие немцев вопросы. Причем не по заученному, а умеющий сориентироваться, если надо. На долгие сборы времени нет, встреча Штауфенберга с Гудерианом, фон Беком и Шуленбургом состоится дней через десять. Северов обратил внимание, что, в отличие от известной ему истории, Гудериана после отправки в резерв Главного командования ни на какие серьезные должности фюрер больше не назначал. Гейнц был генералом своенравным и на язык резким, после пары особенно не понравившихся Гитлеру высказываний о просчетах немецкого командования он сначала просидел пару месяцев в гестапо, а затем был отправлен в отпуск, где и пребывал до сих пор. В гестапо не мордовали, просто подержали для острастки. В результате Гейнц, конечно, притих, но выводы сделал. Так что и этот клиент созрел.
Сталин около часа разъяснял Северову свое видение ближайшего будущего, которое необходимо будет донести до немцев, после чего отпустил его и Берию, который лично курировал подготовку и отправку Олега в немецкий тыл.
Заговорщики встречаются в Инцелле, небольшом городке недалеко от Зальцбурга. Никаких крупных воинских частей поблизости нет, а вот лесов хватает, поэтому укрыть в них на пару дней небольшое подразделение силовой поддержки вполне возможно. Северова доставят на самолете в окрестности Инцелля, заберут таким же образом.
Количество людей, посвященных в полной мере, было очень небольшим. Собственно, еще Жуков и Василевский. Для всех остальных была вывалена целая куча полуправды и откровенной дезинформации, что должно было предельно затруднить врагам нынешним и будущим видение реальной картины происходящего.
Перед тем как разъехаться Северов, на полушутливый вопрос о дальнейших планах, сказал Лаврентию Павловичу:
- После возвращения женюсь.
Берия кивнул, ничего не переспросив. Северов не знал, что Сталин сам поручил ему проверку будущей жены Северова, когда тот определится с кандидатурой. Он имел на летчика обширные планы и считал, что командир корпуса не предел его компетенции. После Германии наступит очередь Японии, да и союзники неизвестно как себя поведут, когда убедятся, что их планам по послевоенной Европе Советский Союз следовать не собирается.
На следующий день Северов получил из рук Шверника орден Ушакова 1-й степени. После церемонии награждения Олег вернулся в госпиталь, попрощался с персоналом, переоделся в зимнюю повседневную форму и убыл в неизвестном направлении. Кутькин собрал немудреные вещи своего начальника и уехал на аэродром, с которого С-47 перевез его на родную базу.
А генерал-майор Северов в это время летел на запад, его ждал небольшой полевой аэродром, откуда он через несколько дней будет заброшен в глубокий вражеский тыл делать дело, от успеха которого зависела не одна сотня тысяч жизней людей доброго десятка национальностей и устройство послевоенной Европы.