Итак, протоколы. Февраль, ночь, звездное небо. Я иду по переулку между частными домами. Окна светятся, из труб поднимается пар (газовое отопление у всех), люди ужинают, смотрят «ящик», ругаются, любятся, и только я, одинокий волчара, крадусь в темноте, отыскиваю свою жертву. Хотя ради правды надо пояснить, что не такая уж и ночь – время всего семь часов. Темень согласно времени года, не более того. Люди только-только оттаяли, придя домой с хрустящего морозца, из-под ветерка, обжигающего щеки и щиплющего уши. А тут – я!
Нет, никаких засад в маскхалате и выслеживая злодеев с помойным ведром. Все проще и банальней. Смотрю на сугроб, освещенный одиноким, почему-то еще никем не трахнутым фонарем, и определяю направление «раневого канала» сугроба. Тут ведь как – вышел, и далеко не отходя от калитки, шваркнул струю в снег. Если взять направление по «раневому каналу», точно узнаешь, из какого дома вышел злодей. И дальше начинается самое интересное – как расколоть супостата?
А делается это так:
- Здравствуйте. Я ваш участковый. Жалоба на вас поступила!
- Какая-такая жалоба?! Мы ничего не сделали!
- Ну как же…СОСЕДИ видели, как вы выплескиваете помои на улицу, и довели до нашего сведения. Будем принимать меры!
- Ах твари! Да они сами! Да мы всего раз!
- Вот и напишите в протоколе: «Всего раз! Обязуюсь больше не совершать!» а со соседями мы разберемся, спасибо за сигнал.
И протокол в кармане. И такой примерно разговор в каждом доме по этой улице. А потом по другой. По третьей! Протоколы льются рекой, и участковый Каргин благополучно прикрыл свой нежный зад от начальственного крепкого пендаля. Разве не голова? Голова! А то – Анискин, Анискин! Да Анискина уже бы уволили по нашим реалиям! Он в кино только ездил на уазике, да с детишками болтал, лицо делал умное! А ты попробуй, нафигач полсотни протоколов на злостных помоечников! Или попробуй, отправь в ЛТП алкаша, который ни дома не ночует, ни по повесткам никуда и никогда не является, и вообще не собирается общаться с представителями правоохранительных органом кроме как посредством неприличных жестов!
Кстати, хорошо что с этого года ЛТП официально закрыли. Как это все задолбало! Вынь, да положь одного в месяц на лечение! А где их взять?! И ясно же – никакое это не лечение, чистой воды заключение на производственную зону. Беспредел, без сомнения. Почему я занимался беспределом, зная, что это беспредел? Тупой вопрос. И тупой ответ: по кочану!
На стене отдела рожи-фотороботы, по которым можно узнать половину страны, за стеклом Михалыч, майор, хороший мужик – бывший старший участковый на той зоне, на которой сейчас я работаю.
Про него легенды ходят. На участке у него (теперь у меня) был ресторан, довольно известный и недешевый. Так Михалыч его «держал» так, что они пукнуть боялись без его позволения! Не знаю правда, не знаю – нет, но говорили, мол, заходит он в ресторан, и от входа мечет свою папку на столик, как диск олимпийский метатель! Хлоп!
А потом щелкает пальцами, и командует зычным, командирским голосом: «Аррркестррр! Музыку!» И они начинают, и наяривают! А он идет к приготовленной ему закуске – кушает, выпивает, все, как положено.
Брехня, скорее всего, но за что купил, за то и продаю! А с Михалыча всему можно поверить. Мужик хитрый-прехитрый, тертый-перетертый!
Вот одной истории точно поверю: искал он как-то элтэпэшника, алкаша. Тот усиленно от него бегал, прятался, вел антиобщественный образ жизни и всяко портил жизнь соседям, начиная с забрасывания их двора дерьмом, и заканчивая метанием пустых бутылок по движущимся целям. Шебутной мужичонка, ему сидеть, да сидеть – сам бог велел! И даже не в ЛТП.
Ну и вот: стучит в дом – алкаш не открывает. А Михалычу донесли, что супостат точно в доме. Михалыч тогда тихонько отжимает дверь, наплевав на прокурорские заморочки и т.д. (всегда можно сказать, что дверь уже была открыта и на ней имелись следы взлома, а значит ты вошел для пресечения правонарушения), входит в дом, и начинает поиски . А злодея нигде нет! Ни в шкафу, ни на антресолях, ни на чердаке! И где ты, гад такой?!
Только одно место – подпол! Где еще прятаться этой крысе, как не в земле?
Тогда Михалыч возвращается ко входу, берет прислоненный к стене здоровенный лом, идет к подполу и откидывает крышку. Заглядывает, и…вроде никакого не видит: «И тут нет! Да где же ты, Витя?! Куда спрятался?!» И ломом вниз – бац! Прямо между ног супостата, в землю - раз, другой, типа ищет! «Где ты, Витя?!» Витя в ужасе блеет: «Я тут, Юрий Михалыч! Осторожнее!» Михалыч: «Блеет где-то, а никак не найду – и где спрятался?!» И снова ломом – раз, другой!
И был Витя извлечен на белый свет – перепуганный до смерти, мечтающий поскорее уехать в ЛТП. Что, в общем-то, и было нужно. В шестой раз.
Со свистом ушел – судья даже не думала над тем – отправлять его, или не отправлять, когда принимала решение.
Михалыч на меня ноль внимания – принимает звонок, весь ушел в дела, пофиг – кто вокруг ходит, и что делает. Состояние полного сосредоточения – хоть стреляй в него! Он в дежурные перешел, чтобы на пенсию выйти с хорошего оклада. Дежурному платят больше. Да и потолок звания подполковничий. Дп и на самом деле – хватит лазить по помойкам, ловить алкашей! Не молод ведь уже. По помойкам надо лазить таким как я - молодым, злым, шустрым.
Быстро прохожу в конференцзал, и как ожидал – наверное, последним. Все уже сидят на местах, а Гаврилов на сцене. В бумажки заглядывает. Сверяет списки? А что, с него станется.
- Эй, Каргин! Опять опаздываешь?
Это Петька Семенчук. Гавно-парень. Вот три года работаю в отделе, и три года он меня достает. Боюсь – сорвусь когда-нибудь, и дам ему в рожу. С последствиями, и не только по служебной линии. Петька, козлина, орясина здоровенный, в полтора раза шире меня в плечах. Тот еще боров. Чего он до меня докопался – до сих пор не знаю. Подкалывает, подгаживает, палки в колеса вставляет. Казалось бы – все мы в одной лодке, все на фронте, но…вот так. И в нашей стае есть безумные волки, кусающие тебя за зад в самый разгар драки с шакалами. Семенчуки, одним словом.
Проигнорировал гнусное нападение, уселся с самого краю, чтобы не привлекать внимания контролирующих органов, но…прекрасно знаю, что все это бесполезно. Гаврилов все видит, все замечает. Не человек, а Цербер многоглазный!
Вот тоже интересный персонаж спектакля под название «Жизнь». Ему, по его возрасту и трудоспособности (Фанатик чертов! Оголтелый ментяра!) давно пора быть генералом. Ну хотя бы полковником. И сидеть не райотделе, собирая совещания по мелким хулиганам и помоечным крысам, а решать гораздо более серьезные проблемы, глобально искореняя преступность, выжигая каленым железом тех, кто «кое-где у нас порой честно жить не хочет». Но нет. Райотдел, беспрерывные планерки, работа с утра до ночи, и никакого движения вверх.
Вначале я удивлялся, а потом узнал: сын у него сидит. Да не просто сидит, а десять лет за разбой с жертвами! Как Гаврилов вообще в органах удержался при таких родственных связях – это понятно. Фанатичный служака отрабатывает «свой» косяк. Истово, с душой, наплевав на свою личную жизнь и норовя угробить личную жизнь всех своих подчиненных - с переменным к тому успехом.
Говорить о чем-то не относящемся к службе с ним бесполезно – все равно как с роботом. Он нацелен на одну и ту же поставленную задачу, и будет выполнять ее с фанатизмом, достойным картины лучших художников средневековья: «Не сломленный Джордано Бруно весело идет на костер». Такой гавриловский фанатизм заслуживает уважения, но никак и никогда – любви. Кто любит тяжелый молоток, упавший тебе на ступню? Хочется обматерить его. И отбросить как можно дальше.
Кстати, как ни странно, я был у него в некотором фаворе. Как так получилось? Да запросто. Еще два года назад, когда я отработал уже год в отделе и находился на дежурство в опорном пункте охраны правопорядка, или как его называют в просторечии причастные к теме граждане – в пикете. Пэпээсники привели с улицы пьяного – бродил, понимаешь ли, и «своим видом оскорблял человеческое достоинство». Кстати, до сих пор не понимаю – что это за формула?! Какой дебил ее придумал?! Как можно своим видом оскорбить человеческое достоинство, мать вашу за ногу?! Идиоты! Но положено писАть именно так. В протоколе, по 162 статье. «Находился в пьяном виде в общественном месте». Именно в «пьяном виде», а не находился пьяным!
Ооо…этому некогда посвятили целое совещание после серии скандалов, связанных с задержанием пьяных на улице. Мол, откуда милиционер знал, что этот человек пьян? Анализы он не делал! Тогда почему пишет, что ты был пьяным?! А вот пьяный вид – это другое дело!
Казуистика и тупизна, точно. Но из песни слова не выбросишь. Все так, как оно есть.
Так вот – оформляю я этого пьяного, и вдруг…щелкнуло у него в голове, предохранитель сорвало! Кинулся он на меня – прямо через стол!
Ну что сказать – во мне 75 кг веса, и ни одной жиринки. И боксом в юности занимался, и дзюдо (успехов, впрочем, в этом деле не имел – кроме выбитых щелкающих пальцев и головных болей от битья по вместилищу разума). В секцию карате ходил (Потом бросил, когда трагедия случилось. Просто на все стало наплевать). Даже на инструктора по рукопашному бою меня готовили. В общем – ответить я смог, и тут же поверг супостата на пол. А потом начал вязать ему руки и ноги – дабы пресечь его неправоправные деяния.
И вот когда моя эпическая битва была в самом разгаре – в опорный прибыл Гаврилов с проверяющим из УВД. Областного УВД! Рейд они делали по пикетам, чтобы посмотреть, как участковые борются с разбушевавшейся преступностью. И вот они входят, и что видят? Участковый именно и борется с этой проклятущей преступностью! А преступность визжит, орет, плюется, матом виртуозно ругается – в адрес «мусоров», и жадно следящей за происходящим широкой и узкой общественностью в лице студентов юридического института. На ДНД их к нам присылали в обязаловку. А нам и хорошо – иногда так непросто темной ночью найти понятого для досмотра! Или для подписи в протоколе, чтобы зафиксировать вот такое, как сегодняшнее, безобразие.
В общем – это был подарок моему начальнику! Борьба идет, руки злодеям крутят – все, как на картинке!
Он довольно потер подбородок указательным и большим пальцем правой руки (был у него такой характерный жест), и стараясь не выдать удовлетворения, деловито спросил: «Хулиган? Хулиганит?» - как будто этого не было видно с первого взгляда, и не слышно – и так же деловито продолжил, погрозив супостату могучим, толстым, как сосиска пальцем – «А ты не хулигань! Не хулигань! Работай Каргин, молодец!».
Высшая похвала! Что-то вроде ордена Ленина районного масштаба!
С тех пор он меня даже зауважал. Ну…до тех пор, пока я не вошел в пике. Впрочем – и сейчас он полоскает мое имя не так часто, как по логике этого следовало ожидать. В глазах этого «робота» нет-нет и промелькнет что-то вроде искорки жалости, когда он смотрит на меня своим тяжелым ментовским взглядом. Уж лучше бы гонял в хвост и в гриву! Лучше бы не отличал от других! От этой жалости еще тяжелее, еще горше!
Планерка прошла как обычно. Вялое бубнение участковых, к которым возникли претензии (примерно половина состава), пафосно-грозное обличение нерадивых со стороны заместителя райотдела по воспитательной части, постановка задач – обычных, навязших в зубах – мелкие хулиганы, проверка разрешительной системы, пьяные, «зарезинивание» материалов, не рассмотренных в положенный срок - все, как обычно. Час, выдернутый из жизни бездарно, и бесполезно. Показуха. Палочная система, будь она неладна! Нет, не в том смысле, как это понял бы простой обыватель – не порка подчиненных гибкими палками толщиной не больше толщины пальца заместителя начальника райотдела. «Палка» - это единичка в клеточке достижений ментовского хозяйства. Составленный протокол, раскрытое преступление, пресеченное правонарушение. Много у тебя палок – молодец! Мало – бездельник. И место тебе…где? Правильно! В народном хозяйстве! Среди остальных ста миллионов с лишком «бездельников»! Палки, палки, палки…задолбали своими показушными палками! Система, ее не сломать никогда!
Когда после окончания планерки все поднялись, дабы разбежаться по кабинетам и пикетам, чтобы начать изображать бурную деятельность, Гаврилов вдруг повысил голос и приказал, не глядя на меня, продолжая копаться в бумагах:
- А вас, Каргин, я попрошу остаться!
Ну мля прямо-таки гестаповский начальник Штирлицу! Только Гаврилов вряд ли сделал это нарочно, подражая героям известного сериала. Во-первых, вполне допускаю, что Гаврилов сериала и не смотрел, занятый своей истовой службой. Он и сына-то «упустил», отдав все свободное время службе, какие там сериалы?! Во-вторых, не тако он человек, чтобы так явно хохмить, да еще и при трех десятках учатковых, на службе, в святая святых – конференцзале, увешанном плакатами с призывами охранять правопорядок! Святотатство! Подлежит сжиганию! Такого шутника, не плакаты.
Но мои коллеги заметили, кто-то хихикнул, кто-то шепнул: «Попал парень!», Семенчук же довольно гоготнул, вероятно представив, как через минуту с меня сорвут погоны, вырвав их из форменной рубашки как чирей из здорового ментовского организма. Чирей не вырывают? Да какая, к черту, разница!
И чем я буду в народном хозяйстве заниматься? В технологи пойду? В бандиты? Нет – только не в бандиты! Никогда! А если взять водки – на все выходное пособие, и ужраться до смерти? Смогу я сдохнуть во сне? Ох, только не так. Таскал я в морг одного кадра, ужравшегося насмерть. Захлебнулся тот рвотными массами. Лежа на спине в состоянии полного нестояния. Такой смерти я себе не пожелаю.
Впрочем – чего это я хороню сам себя? Особых косяков за мной нет – преступления не скрывал, старушек не обижал, банк в черной маске не грабил – как сынок Гаврилова. Так чего мне бояться? Нечего. А все равно боюсь! Тварь я дрожащая, иль…тварь. Тварь!
Так, хватит самоуничижаться. Эдак и в привычку войдет. Лучше послушаю, за что меня сейчас поимеют без вазелина. Да, поимеют – для поощрений не оставляют одного после планерки. Поощрения высказываются громогласно, под фанфары и барабанный бой, под пение ангелов, под…хмм…в общем – громко. А не так – «Каргин, останьтесь!» - голосом Мюллера.
Подошел, садиться не стал – руки по швам, глазами есть начальство – настоящий служака! Дуб дубом! «Чем больше в армии дубов, тем крепче наша оборона!» И добавлю – правопорядок!
- Каргин…у меня к тебе просьба – Гаврилов оторвал глаза от бумаг, пристально посмотрел в мои бесстыжие буркала. Почему бесстыжие? Потому, что известно - мы, участковые, все бесстыжие! Вместо того, чтобы исполнять данные нам начальством поручения, груши околачиваем одни местом! Кстати, это в некоторой степени даже лестно. Я не могу пожаловаться на размеры энтого места, но предположить, что я им достаю до груш…спасибо, начальники!
- Слушаю, товарищ полковник!
Никаких подполковников. Это только в дебилофильмах о ментах эти самые менты зовут подполковника подполковником. Только «полковник»! И не потому, что хотят польстить – плевать на лесть. Просто так принято, вот и все.
Кстати, когда я смотрю эти фильмы, постоянно хочется кинуть в экран огрызком колбасы, или напоить «ящик» остатками чая. Но увы – таким способом нанести вред тупому сценаристу, или тупому режиссеру совершенно невозможно. И пострадает только несчастный телевизор, которому в этой жизни и так уже досталось после того, как я в ярости сбил его с подставки и трижды пнул в пластиковый бок. Я был не в себе, сильно пьян, и мне тогда хотелось крушить и ломать. Выместить на чем-то свое отчаяние и злобу.
Но я не о том. Не понимаю, почему в фильмах о ментах так врут?! Неужели трудно попросить проконсультировать о содержимом сценария какого-нибудь обычного мента, с земли? Кого-нибудь, вроде меня, убогого! Того, кто хлебает с этой земли дерьмо огромными ложками, и кто не собирается врать! Ну, если только…для дела? Но точно не по Системе. Что мне терять? «Дальше фронта не пошлют». Дальше народного хозяйства не отправлюсь. Не бандиты же, в конце концов, не убьют! Менты!
- Я тебе бумагу отписал… - Гаврилов чуть замешкался, что тоже странно – этот человек, как я давно заметил, никогда не сомневается. Если решил – назад дороги нет! А тут…ощущение такое, будто он сомневается, надо мне это говорить, или нет.
Помолчал, продолжил:
- Ты разберись там…история мутная. Мне бы хотелось, чтобы ты подошел к этому делу с разумом и…в общем – правильно разобрался.
Офигеть! Гаврилов меня просит! МЕНЯ! С какого это перепугу?! И что значит: «с разумом»?! Что я должен сделать? Закрыть дело? Отписаться? Или наоборот – раскрутить, найти свидетелей? Почему такие загадки?!
- Разберусь, товарищ полковник! – четко, как положено служивому человеку.
Показалось, или нет? Поморщился. Служаке не понравилось мое рвение? Так ты же этого добивался – превратить подчиненных в бессловесных долбоособей, способных изъясняться лишь штампованными фразами! Или не этого добивался?
- Там один…пенсионер избил парня. Руку ему сломал, два ребра, и нос – задумчиво продолжил Гаврилов – По пьяному делу. Со слов потерпевшего. И вроде как не одному ему нос сломал. Только остальные не обращались за помощью. Потерпевший, как ты понял – в больнице. Пенсионер пока дома. Дела еще не возбуждали. Разберись, выясни все как следует. Как ты уже понял – пенсионер непростой, военный пенсионер. Ему шестьдесят лет.
- Шестьдесят лет?! И он троих как минимум уложил?! – поразился я, не веря ушам – Это что за громовержец такой?!
- Не знаю – сухо ответил Гаврилов, не глядя на меня. Но я почувствовал – врет. Знает. Только говорить не хочет. Или не может. Разницы никакой, но…
- Это вам лично нужно? – прямо спросил я, не вдаваясь в подробности – что именно «нужно». Имеющий голову – да поймет.
- Просили сверху – как следует разобраться. Вот и разбирайся. А я посмотрю, как ты умеешь разбираться!
Угроза? Или намек на поощрение? Щас прям…дождешься о него поощрения! Хорошо, если не накажет! Вообще, в нашей работе – «не наказание» - это уже поощрение. Не трогают – и ладно. Нервы не треплют, не полощут на каждой планерке – вот и слава богу. Система такая. Глупая система? Может быть. Но надо сказать честно - эффективная. А что касается справедливости – это категория субъективная. Справедливо все, что ведет к цели. Кто так сказал? Я так сказал!
- Разберусь, товарищ полковник! Разрешите идти?
- Подожди…
Гаврилов снова посмотрел мне в глаза, внимательно, будто хотел просветить до самых пяток. Секунд пять смотрел, не меньше – я даже слегка заменжевался – чего это он? Еще что-то решил пристроить на мою многострадальную шею? Какое-то особое дело?
- Перегаром от тебя тащит – за версту. Глаза красные. Одежда несвежая. Лицо бледное, отекшее. Вывод – вчера ты хорошенько наподдал. Но скорее всего – ночью. Потому что живьем тащит. Каргин, ты понимаешь, что катишься по наклонной?
Сука! Я без тебя не знаю, что ли? Чего ты мне тычешь?! Зачем? Хмм…а вот зачем – чтобы КАК СЛЕДУЕТ разобрался! Намекает, что если я разберусь неправильно – прямая мне дорога…куда? Ага. В него. В народное.
- Понимаю, товарищ полковник! Я все понимаю!
Не много ли в голосе «понимания»? Я должен каяться и кивать головой, а не подпускать в голос яду! Зря это я.
- А раз понимаешь – иди, работай. Работай, Каргин, работай! Пока что…
И я пошел. Пока что. Работать.
Вот почему так? Сцука, нельзя было по-человечески попросить? Мол – сделай так, а не эдак, и будет тебе счастье!
Нельзя было. Потому что он – Старый Служака, а я – Щегол На Крючке. Мне намекнули, что если я сделаю не так – небо мне покажется с полушку. А если сделаю так, как надо – мне позволят и дальше катиться по наклонной плоскости.
А что – все логично. Каждый человек – кузнец своего несчастья. Я – своего. И всем глубоко наплевать на мои личные трагедии, и вообще на всех – кроме самого себя. Ну и своих близких, само собой разумеется. Это я - гол, как сокОл, ни семьи, ни отца-матери. Бывшая теща не в счет. Тем более, что она меня ненавидит лютой ненавистью, будто это я виноват, что Маши больше нет. Мол, связалась с этим уродом, и погибла.
Кстати, в этом есть своя правда. Не связалась бы со мной, не было бы Настеньки, мы бы не пошли в парк погулять, их не сбила бы машина. Значит, кто виноват? Я! Я? Я… Может потому я и пью? Может, потому…а может…достало все! Все достало! Совсем – все!
Уселся за свой стол, видавший виды, исцарапанный, залитый чаем, водкой, пивом, шампанским…не знаю, чем его еще заливали – может и совсем уж таким…экзотичным для отделения милиции, но не суть важно. Все здесь было старое, потертое, и запах – знакомый уже мне запах. Запах канцелярии, застарелой грязи, въевшегося в стены, пол и стулья табачного дыма. Я не курю (спасибо отцу и деду), но те, кто курит, и остается на дежурство, не отказывают себе в удовольствии покурить в кабинете. А что – форточку открыл, и смоли себе на нездоровье! Начальства ночью нет, а выходить в поганый, загаженный туалет, чтобы получить в легкие порцию такого желанного, ядовитого дыма – это влом. Получать удовольствие над унитазом – это для мажоров в ночном клубе, трахающих молоденьких шлюшек, а не для уважающего себя жестко-конкретного мента. А то, что потом вся обстановка в кабинете воняет табачным дымом – да кого это волнует? Некурящих? Перетопчутся!
Я бы сцука этим курякам рты позашивал! Хотя бы на время!
В кабинете уже сидят пятеро моих коллег – бумажки перебирают, что-то печатают на раздолбанных машинках – треск стоит, будто работает взвод пулеметчиков. Когда у нас, в конце-то концов, будет нормальная техника? Ну черт подери, конец двадцатого века на дворе! А мы все на раздолбанных машинках фигачим! Даже не электрических – простых машинках! Кабинеты ободранные, линолеум порванный – это что такое? Небось, в Кремле нет подранного линолеума!
Мда. Вот так, на контрасте, и растет росток оппозиции. Впрочем – я не оппозиция, я не прокремлевский. Я просто мент, который пытается выжить и сделать свою работу. Какую? А вот сейчас узнаем – какую…
Вот она, главная бумага. Та, за которую мне обещали повесить барабан на шею и отправить в долгое эротическое путешествие. Итак, что мы имеем…ну да, сообщение из травмпункта. Что же еще-то? Сотрясение мозга. Кстати - штука эфемерная и трудно доказуемая в отношении симуляции. Скажи, что тебя тошнит, что в глазах двоится – и вот уже ты на больничке, и вставать тебе нельзя, и само собой – трудиться. И можно навесить статью – телесные средней тяжести – это если ты пролежишь на больничке больше 21 дня. А чего бы не пролежать, если у тебя ребра сломаны, и рука?
Мда. Вот это старичок! Интересный старичок!
Итак, что делать? Ну а что еще делать – ехать в больницу, опрашивать потерпевшего. Узнавать, чего он хочет. Вообще-то даже интересно – что там за эпическая битва?
Собираться – только бумаги утрамбовать. Только вот посмотрю, что там еще есть…ага…заявление гражданки Сидоровой о том, что…что такое? Черт! Опять психическая! «Надо мной произвели уникальный опыт. В подвале нашего дома выкачали мою кровь, и перелили мне кровь от моей сестры. Этот уникальный опыт был записан на видеокамеру…»
Черт! Ну как же они надоели, эти психи! Время от времени приходится их проверять. По графику. Зачем? Если бы я знал… Вот, например, пришел «в гости» к парню, который зарубил топором свою мать, отсидел полгода в психушке, типа полечился, и теперь снова живет дома. Пришел, и смотрю на него. Дальше что? Дожидаться, когда он меня зарубит? Когда зарубит соседей? Чего именно мне ждать? Что писать? Как обычно: «Находился дома, по адресу… Состояние адекватное, признаков…не замечено» Все! И дальше пошел! А он через пять минут взял, и зарубил соседку топором! Тьфу-тьфу. Что дальше последует? Участковый виноват! Допустил! Не проследил!
Зачем их выпускают?! Убил кого-нибудь, посидел в больничке полгодика – и снова на волю! Делай, что хочешь! Убивай! Режь! Бей! Неправильно это. Совсем даже неправильно.
Так, что у нас там еще? Еще два сообщения из «травмы»…бла-бла-бла…отпущены. Легкие телесные…неизвестные люди на остановке….бла-бла… К этим придется ехать, брать объяснение и требовать отказное заявление.
Что еще пришло? Так…проверить по месту житиельства…опросить…проверить на разрешительную…ничего серьезного. Текучка. Успеется. Сейчас в больничку!
Собрался, и быстрым шагом из кабинета. Подальше от начальства – целее будешь. Ушел – и с концами. Главное дать результат! И тогда отстанут. Похмелиться бы…голова трещит, во рту как кусок дерьма застрял. Отвратительно! А я ведь раньше совсем не пил. Даже пиво. Смеялись сослуживцы – мол, ты не стучишь, случайно, начальству? Все непьющие стучат! Шутка, ага – а глаза такие внимательные, колючие… Не любят у нас белых ворон, особенно таких. Не пьет, не курит, спортом занимается – обязательно это гнида-стукачок! Стучит, точно! Не пьют только язвенники, да стукачи!
А теперь – свой. Совсем свой – в доску, в сиську свой. В драбадан!
Печально мне что-то. Грустно. Не хочу я быть»своим в доску». Таким своим. Впрочем – уже наплевать…
Снова жара, снова автобус, только водитель теперь другой. Хачик, а они власть уважают. Пока уважают. Здесь. Не в Чечне. Впрочем чеченцы водителями автобусов у нас и не работают. Бандитствуют – да. Магазины держат – да. Но чтобы баранку крутить? Никогда.
Обеденное время. На улице столпотворение – народ куда-то бежит, ларьки торгуют, машин – не протолкнуться! Вот куда они все среди дня все бегут? Когда работают? Ну молодняк я могу понять – гуляют, солнцу радуются, на девчонок поглядывают. А остальные?
Девчонки вырядились – как шлюхи на работе, глазками стреляют. А может и правда шлюхи? Сейчас это запросто. Путана – звание гордое! Фильмы снимают об их несчастной жизни и выгодной работе. Интересно, сколько девок стали проститутками, насмотревшись такой херни? Ведь оно как – стала проституткой – и тут сразу очередь взять тебя замуж! И все иностранцы! И все из хороших, богатых стран! Дуры, ох, дуры! И подлецы. Те, кто делает такие брехливые фильмы - подлецы! Те, кто заманивает девок в грязь, в мерзость, в притоны!
Нет, я не яростный противник проституции. Более того – я за то, чтобы ее легализовать. Построить официальные публичные дома, выдавать «желтый билет», как до революции, и пусть себе пашут. Под медицинским контролем, с уплатой налогов. Ничего не умеешь, кроме как ноги раздвигать – так раздвигай, только налоги заплати, да здоровье береги! И свое, и клиента! А что сейчас? Криминал! Сколько бандитских групп кормятся на этом деле? Тысячи, и тысячи!
Почему не легализуют? Мое мнение – специально. Как только легализуешь – кто будет платить за то, чтобы не трогали? Чтобы не разгоняли? Да и расценки упадут.
Нет, не легализуют. Наш брат мент тоже хочет жить, вкусно есть-пить, а если не будет запретов – кто будет платить тем, кто следит за соблюдением запретом?
А проституция – ну что она, проституция…была тысячи лет, и будет тысячи лет. Пока за нее платят, и пока есть люди, которые платят. Идиотом надо быть, чтобы решить, будто указом можно запретить это явление. Даже при Сталине были проститутки, не такие организованные, как сейчас, но были.
Не выдержал, зашел в ларек-распивочную, купил бутерброд с колбасой и пятьдесят грамм водки, стараясь не встречаться глазами с молодой, симпатичной продавщицей. Ну да! Я в форме! И бухаю! И что вытаращилась?! Никогда не видела, как бухают?!
- Вы такой симпатичный молодой человек! - продавщица улыбнулась, и я впервые с интересом посмотрел на нее, как на женщину. Лет двадцать семь, немного вульгарная – но не надо забывать, где работает. Сюда интеллектуалка-то и не пойдет работать, смотреть на алкашеские рожи. Из простой семьи, точно. Но если ее прилично одеть, сделать хорошую прическу вместо этой, «не пойми чего» – вполне себе будет девочка. Не стыдно выйти с ней в люди.
- Спасибо – уголком рта улыбнулся, отошел к дальнему столику, чтобы не было видно лица, и того, что я делаю. Все-таки на самом деле – пить во время рабочего дня, да еще и в форме – это грех. Нажирайся, но вне службы. И не позорь мундир, не валяйся в канаве по-форме! За такое увольняют сразу - и правильно. Скоро и меня уволят. В каневе еще не валяюсь, но к тому дело уже идет. Вот уже и «по-форме» бухать начал.
- Что, дежурство было тяжелым? – я едва не вздрогнул, обернулся – она. Улыбается, подает пепельницу – Вы не курите? А то вот сюда пепел!
- Не курю… - а сам взглядом обвел ее с пяток до макушки. Небольшая, но ладненькая. Юбка короткая – ноги загорелые, крепкие, стройные. Интересно – замужем? Нет – кольца нет.
Ищет себе нового мужа? Или единственного? Нагулялась – решила заякориться в тихом затоне? Нет, девочка, тут тебе не светит. Одна у меня жена теперь. Бутылка водки. Долго я не проживу. Зачем тебе алкаш без надежды на будущее? Иди своей дорогой… На одну ночь? Честно сказать – не хочу. Даже желания уже нет никакого. Только нажраться, и спать – главное, чтобы без снов.
Доел свой бутерброд, кивнул девушке, и пошел из павильона, чувствуя, как взгляд девицы буравит мне спину. Пусть буравит, спина у меня крепкая, мышцы еще не пропил, сдюжат. Не до тебя мне теперь, девочка. И ни до кого другого из вашего женского племени.
Когда подошел ко входу в больницу, настроение уже улучшилось, как и самочувствие. Пятьдесят граммов растеклись по телу живительной струей, омыли больные органы и притупили боль - на какое-то время. Плохо будет потом. А сейчас – хорошо!
Потерпевший нашелся в палате отделения нейрохирургии (а где же еще, с башкой-то?). Это был здоровенный парнюга, хотя и рыхловатый, какими бывают ширококостные от природы, но не следящие за собой люди. Веди он здоровый образ жизни, занимайся спортом – получилось бы что-то подобное…хмм…кому? Я что-то даже имен нынешних спортсменов не помню. Не интересно. Они где-то там, в вышине, а я здесь, на моей земле. В грязи копошусь.
В общем – был бы парень большим и крепким, а не рыхлым и противным. Как сейчас.
Широкое лицо его все в сине-желтых потеках, в носу – ватки. Видуха еще та! Рука на перевязи, ребра на перевязи – класснно парня отделали! Ощущение – будто после автомобильной катастрофы! Меня увидел – оживился:
- Чо, ко мне? Давай, давай – хочу я этого чмошника закрыть! Нефуй на людей нападать! Козел старый!
- Хех! – сосед по палате радостно хихикнул – Ничего себе, дед какой-то отделал! Ну и молодежь пошла – только водку жрать могут! За себя постоять – никак!
- Заткнись нах…й дед! Пока по кумполу не получил! – взвился «потерпевший», и тут же осекся, заметив в моем взгляде что-то для себя неприятное – Ну чо, заяву писать на соседа? Примешь? Воще-то тяжкие телесные! На кичу бы его неплохо отправить, сучару! Пусть парашу понюхает, урод!
- А не западло – заяву-то писать? – холодно спросил я, устраиваясь на больничном табурете – Не по понятиям, заяву-то.
- А ты чо, меня понятиям пришел учить? – набычился парень – Тебя чо прислали – заяву взять? Вот и пиши! Допрашивай!
- Слышь, ты… - не сдержался я – Ты поскромнее будь! Перед тобой офицер милиции, а не чушкан из вашего шалмана! А то я щас тебе такую заяву выпишу – до конца жизни будешь писать! Обнаглел!
- Ладно, ладно – чо ты?! – парень опасливо прищурился, в глазах блестел злой огонек – Это я так…сгоряча! Вишь, башка у меня битая! Мне за то скидка! Мож я спятил слегка!
- Спятил – в дурку давай направлю! – у меня внутри все кипело. Ненавижу это бычье! Хорошие люди умирают, а эти твари живут, и живут! Ну и где в мире справедливость?! Точно, Земля – это ад, и на Землю ссылают отбывать свой срок души грешников! И вот эти черти поганые делают пребывание твоей души на Земле как можно менее комфортным. Слуги Сатаны, ей-ей! Нет, я не спятил – это я где-то прочитал. И ведь на самом деле – все сходится, если как следует поразмыслить!
- Эээ…не надо в дурку! - забеспокоился отморозок – Внатури, ты чо? Я так…пошутковал слегка! Спрашивай, я все расскажу!
После двадцати минут содержательного опроса, занесенного на бумагу, я узнал, что на моем участке, в Третьем Линейном проезде проживает некий пенсионер, Василий Петрович Сазонов, очень злой человек. И вот этот человек напал на него, Царькова Виктора Васильевича, когда оный Виктор Васильевич дышал свежим воздухом, прогуливаясь перед сном перед своим родимым домом. Ну не своим, маминым, но домом. И вот этот Сазонов, злобный и гадкий человек (слова были нецензурными), сломал ему нос, руку, ребра – совершенно ни за что. А когда друзья Виктора Васильевича хотели оттащить негодяя от несчастной жертвы – досталось и им, хотя и не так сильно, как Виктору Васильевичу. Потому что они вовремя покинули поле боя (Свалили, внатури, пацаны! А что делать?! И я бы свалил, когда на такую измену присядешь!). И скорее всего злой сосед был под наркотой, потому что откуда такая сила, чтобы одолеть Виктора Васильевича. Или сумасшедший - у них, по слухам, такая сила появляется, когда ни в безумство впадают. Ну и все. «Мною прочитано и собственноручно подписано»
Заявление по форме: «Прошу привлечь к ответственности (как пишется отвественнасть?!)» - ну и так далее. Документы готовы, теперь еще пару слов.
- А тебе не стремно – дед вас разогнал, как шавок? И ты заяву на него бросаешь?
- Ничооо…это раньше понятия были, а щас, внатури, все не так. На кой менты, если меня не защищают? Я тож гражданин этой страны! Налого…на-ло-го-пла-тел-щик! Вот! Я тебя кормлю, а ты меня защищай! Вот так! Закон за меня!
- Ранее судимый?
- Ну и чо? Чалился по малолетке, да. И чо? Я свое отбыл! И такой же гражданин, как и все!
Смотри как резво рассуждает…поднаторел! Колония – кузница кадров. Сел за хулиганку – вышел законченной мразью! И права качать умеет – научили, небось. Мало ли советников?
Тут «хулиганка» катит. Начнут с деда деньги выжимать, чтобы написать отказную заяву. И то, что он тут мне напел – полная лажа. Чтобы шестидесятилетний дед вдруг взял, и набросился на пятерых (!!!) отморозков – это что, бесрсерк какой-то, что ли? Не верю. Брешет, сука!
Теперь надо будет послушать агрессора. Ехать на место. А может вызвать его повесткой? Вечером студенты придут, послать их повестки разносить. Придет в пикет – там и поговорю.
Стоп! Так не пойдет. Дело непростое, не зря мне замнач его получил. И снова неясно – почему именно мне? Ну да – место происшествия у меня на участке, то есть формально по месту совершения. Но можно было бы поручить и оперу! Фактически усматривается сто шестнадцатая – побои! Позови опера, дай ему задание, и вперед! А тут – вызывают алкоголика-участкового, и дают ему непонятное указание – «разобраться с разумом».
Ну, мля, вы и кружевники! Таких кружев наплетете – сами-то понимаете, чего наплели?! Ладно. Я на крючке у начальства, меня можно подтянуть. Это ясно. Формально – я и должен заниматься этим делом. Это тоже ясно. Но не все ясно! Они ведь знают, КАК я ненавижу всякую эту мразоту, бандитву – мелкую и крупную! Хмм…а еще знают, что я не поддерживаю с этой самой шпаной никаких контактов. Ни родственных, ни дружественных – никаких. Может в этом и есть секрет? Или во всем сразу, все вместе взятое… Что толку гадать – работать надо! И дожить до вечера.
Зашагал по коридору – мимо высоченных дверей, мимо больших окон. Больница построена еще до революции, а тогда стройматериалов не экономили. Потолки – теряются в небесах. Перила на лестнице – настоящий дуб, с тех самых пор сохранились, помнят руки сотен и тысяч больных и врачей.
А линолеум рваный, как у нас в отделе. И пахнет из сортира мочой. И пыль на полу. Ну почему, почему все перемены обязательно с грязью?! Перестройки всякие, революции? Почему первым делом надо все загадить, а уж потом! Оооо…как мы построим потом – на этой самой куче говна! Которую сами и наделали! Тьфу!
До участка добирался с трудом, отвратительно. Откуда-то народ набежал, автобусы полные, так что еле залез. Толкаться и лезть дуром не позволяет офицерская честь. Какая-никакая, но она у меня есть. Отталкивать старух с корзинами, пихать женщин, разбрасывая толпу локтями – это не по мне. Машину бы купить какую-нибудь, хоть плохонькую – все было бы гораздо скорее. Только вот где денег взять? Да и разбил бы я ее в первые же дни. По пьянке. Или ее бы угнали от дома, как угоняют десятки и сотни машин по всей стране. Ставить негде, кроме как у дома. До стоянки тащиться далеко.
В принципе – можно и на стоянку…надо будет подумать. Когда деньги заведутся.
Через час я стоял возле калитки неприметного крепкого дома, ничем не отличающегося от десятков других домов по этой улице. Дощатый забор, скамейка – давно не крашеная, видно, что на ней никто не сидит, как это обычно происходит у других домов. В палисаднике кусты сирени- неухоженные, разросшиеся до дикого состояния. Окна в доме закрыты ставнями. Что вообще-то вроде и странно, и довольно-таки объяснимо. В эту жару – лучше укрыться в темноте. Так прохладней. А если еще ты знаешь, что кое-кому отмороженному вчера набил морду – лучше поберечь стекла и укрыть их за деревянной броней. Так целее будут, это уж точно.
Минуты три я разыскивал звонок, с помощью которого рассчитывал добраться до хозяина дома. Звонка не было, калитка закрыта, так что ничего не оставалось, кроме как лезть в палисадник, рискуя повиснуть на штакетине и разорвать мои единственные условно-чистые штаны, а также поиметь неприятности на свою худую задницу – в буквальном смысле слова.
Но нет – перелез, не повиснув, не зацепившись, и не лишившись мужских первичных половых признаков. И заколотил кулаком в ставню – вначале тихо, осторожно, но видя, что мои усилия ни к чему не приводят – во всю силу своих подпорченных алкоголем тридцати лет.
Когда контакт с «объектом вожделения» совершился, я едва не упустил в штаны - мужик подкрался настолько тихо, настолько осторожно, что это можно сравнить со скрадыванием добычи диким зверем вроде леопарда – медленно-медленно, тихо-тихо, а потом рывок! И жертве каюк. И поделом – нужно быть внимательнее! Не подставляйте спину клыкам и «перьям», звери и участковые!
- Что хотел? – голос был хрипловатым, низким, а его владелец совершенно невидным, неопределенного возраста, от сорока до семидесяти.
Шестьдесят лет? Мда…двигается он не так, как человек, отягощенный болезнями и долгами. Спокойный, как удав, ловкий, как леопард, и проницательный, как…как…кто? Питон Каа – вот кто! «бандерлоги, подойдите еще на один шаг! Хорошо ли вам видно, бандерлоооги?!» Брр…аж мурашки по коже. Ну что же, поговорим, Каа?
- Василий Петрович Сазонов? Я ваш участковый. Мне нужно вас опросить по поводу инцидента…
- А имя у участкового есть? Фамилия? – негромко, но жестко осведомился мужчина – Представляться не учили?
- Извините… - я слегка покраснел, что было для меня совсем неожиданно. Неужели я не разучился краснеть? – Каргин Андрей. Лейтенант милиции. Участковый. Теперь мы можем с вами поговорить?
- Теперь – можем. Заходи! – калитка открылась. И я вошел во двор. И это простое деяние навсегда изменило мою жизнь.
Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
