И продолжение:
Глава 12
Москва, двадцать третье ноября тысяча девятьсот шестьдесят третьего года, суббота. Я иду по улице Гиляровского, которая пока еще называется Второй Мещанской, в сторону Рижского вокзала – собственно, уже почти дошел. Скоро начнет темнеть. Это уже третий заход и второй рейс туда-сюда по Мещанской, пока никаких результатов. Впрочем, время еще есть – что-то около четырех недель. Но все равно, если сегодня ничего не получится, завтра придется отправляться сюда прямо с утра. Так, внимание! Вон тот, что идет мне навстречу, кажется, в общих чертах похож. Пусть подойдет поближе, свернуть и затеряться ему здесь некуда.
Значит, шапка совпадает – ушанка с ушами, завязанными назад. Пальто на фото было видно плохо, но то, что на интересующем меня субъекте, вроде похоже. Во всяком случае, это не куртка и не доха. Лицо? С моей точки зрения, один в один. Значит, работаем!
Я состроил на физиономии восторженное выражение и сделал шаг влево, чем перегородил путь идущему навстречу типу. И потрясенно воскликнул, постаравшись имитировать легкий прибалтийский акцент:
- Владимир Михайлович, неужели это вы? Какая встреча! Я-то вас искал в Оренбурге, а вы, оказывается, в Москве… вот так идешь на поезд, а навстречу – сам Ионесян.
И на имя с отчеством, и на фамилию тип отреагировал ожидаемо, то есть они явно его. Ну, значит, идентификацию можно считать завершенной, пора переходить к делу.
- Вы покинули слишком мелкий для вас Оренбург? Правильно, не с вашим талантом петь в такой провинции! Ох, да что же это я, совсем растерялся от такой неожиданной встречи… позвольте представиться – Брейвик. Андреас Берингович Брейвик, Латвийская филармония.
Я обоими руками схватил его правую и с чувством потряс. Ура, есть контакт! Можно закругляться.
Что именно имелось в виду?
Сказав Ефремову, что для действий, обратных исцелению, непосредственный контакт не обязателен, Скворцов хоть и не соврал, но все же был не совсем точен. Для самого воздействия – да, так оно и есть. Но перед этим нужно проделать то, что для себя я назвал получением кода доступа, и вот тут уже нужен непосредственный контакт. Через ткань тоже может получиться, но хуже.
Так вот, для лечения доступ должен быть постоянным. А для деструкции – нет. Получил код – и все, причем можно применять его не сразу, а когда понадобится. Случай с Ликиным показал, что даже через месяц. Но сейчас я не собирался ничего откладывать. Следовало быстро сворачивать беседу и начинать гнобить объект.
- Может, вы все же задумаетесь о работе в Риге? Это даже лучше, нежели в Москве! Во всяком случае, у нас ваш талант наверняка будет оценен по достоинству. Вот, возьмите, пожалуйста.
Я сунул ему бумажку с номером телефона, причем написанным не от балды. В шестьдесят третьем году нет интернета, но полно телефонных справочников, которые есть практически во всех библиотеках. Конкретно этот номер принадлежал дирекции Большого кладбища в Риге.
- Обязательно позвоните, я буду ждать! А сейчас – извините, мне надо бежать, поезд скоро отходит.
Я быстрым шагом двинулся в прежнем направлении, к вокзалу и метро. Настроение стремительно портилось, но в этом не было ничего удивительного. Я уже знал, что это – просто индикация. Ну, вроде светодиодика на смартфоне. Процесс зарядки пошел – он загорается красным, завершился – начинает светить зеленым. И сейчас мое настроение подобно тому светодиоду показывало, что процесс трансформации Ионесяна из живого организма в мертвый начался и идет полным ходом.
Да, это был тот самый маньяк, которым, как я помню, родители пугали меня в детстве – «Мосгаз». Чтоб, значит, я ни в коем случае никому не открывал, если один в квартире! Кем бы они там не представлялись.
Если бы этот тип не встретился сегодня со мной, то совершил бы первое убийство через четыре недели. Ребенка – топором, гад! А за ним – еще четыре. Ну ничего, сейчас-то ты у меня уже ничего не успеешь.
Пожалуй, надо как-то контролировать хотя бы внешние проявления, подумал я, когда в метро сидевшая рядом и время от времени опасливо косившаяся на меня тетка встала и перешла в дальний конец вагона. А то ведь как бы самого за маньяка не приняли и не загребли.
Подойдя к дому, я постарался принять свой обычный вид, но Вера сразу просекла – со мной что-то не то.
- Вить, ты не заболел?
- Да, что-то голова побаливает.
- Ой, а это не опасно? У тебя же никогда ничего не болело! Может, врача вызвать? Или сразу скорую?
- Вер, ты же знаешь, что я и сам умею не хуже любого врача.
- Этой, как ее, манульной активацией?
Надо же, подумал я, с одного раза запомнила, причем почти правильно. Но объяснять ей, что манулы, хоть они и симпатичные, тут совершенно ни при чем, лучше немного погодя. Потом, когда процесс благополучно завершится.
- Вер, ты, конечно, извини, но мне надо побыть одному, сосредоточиться, собраться с силами…
- Да, Вить, прости пожалуйста. Я понимаю. Но все же ты, если тебе вдруг станет хуже, скажи мне.
- Обязательно.
Я прошел в свою комнату и плюхнулся на диван. Зараза, так и хочется на чем-нибудь сорвать зло! Но нельзя, оно все должно достаться объекту воздействия. Ничего, я и не такое могу пережить. В отличие от некоторых.
Ионесян цеплялся за свою паскудную жизнь изо всех сил, не как Ликин из будущего. Прошел вечер субботы, потом настала ночь, во время которой спал я какими-то урывками, настало утро воскресенья, а он все еще оскорблял биосферу Земли своим существованием. Блин, знал бы, что так будет – на месте свернул бы гаду шею, но теперь поздно. Да когда же ты наконец сдохнешь, тварь?!
Долгожданное событие произошло примерно в восемь вечера воскресенья. Злоба, от которой у меня уже начала всерьез болеть голова, вдруг куда-то исчезла, словно ее и не было. И без зеркала я знал, что по моей физиономии расплывается счастливая улыбка с оттенком дебильности. Хотелось немедленно сотворить что-нибудь этакое – например, обнять и расцеловать милую и заботливую Веру. Если ее нет дома, то и тетя Нина сойдет. Даже дядя Миша, хотя он, наверное, уже успел слегка принять за воротник, несмотря на бдительный присмотр супруги.
По опыту Антонова я знал, что приступ дурацкой эйфории на почве любви к ближним пройдет быстро, минут за пять, а потом останется просто хорошее настроение, не влияющее на умственные способности. Хотя, правда, Ионесян сопротивлялся долго, так что и откат после воздействия может затянуться. Но я даже не успел додумать эту мысль до конца, как приступ неадекватного человеколюбия прошел.
На всякий случай подождав минут десять и убедившись, что всякая дурость из меня уже точно не попрет, я вышел в коридор, он же прихожая нашей квартиры. И обнаружил там потерянно слоняющуюся Веру.
- Ну что ты маешься? Со мной уже все в порядке.
- Правда? Ну и замечательно, тогда пошли ужинать, а то ведь ты даже не обедал.
Как и в прошлый раз, в будущем, по результатам проведенного воздействия мои паранормальные способности снизились до нуля. Правда, почки Ефремову я уже привел в относительный порядок, так что теперь и сердцу стало полегче. Приду в норму, подлечу и его. Ну, а печень при здоровом сердце и почках сама начнет восстанавливаться, она такая. Останутся только легкие, с ними вообще пока ничего не понятно, тут придется поднапрячься.
Естественно, я не стал скрывать от Ивана Антоновича, по какой причине у нас наступил перерыв в оздоровительных процедурах.
- Правильно сделали, - кивнул Иван Антонович, - а я подожду, ничего со мной не случится. Кстати, помнится, вы предлагали мне придумать что-то отличное от подобных методов, но с похожей эффективностью. Не скажу, чтобы мне пришло в голову нечто совсем уж отличное, но тем не менее оно как-то человечнее. Вы можете управлять мощностью и направлением вашего, как вы его называете, деструктивного воздействия? Чтобы объект не умирал, а просто заболевал чем-нибудь не смертельным, но препятствующим нормальной работе? Временно.
- Думаю, что смогу, но точно пока не скажу, потому что ни разу не пробовал. А вас вот что хотел спросить – как у вас с деньгами?
- После выплаты гонорара за журнальную публикацию «Лезвия» стало неплохо. А какое это имеет отношение к теме нашего разговора?
- Сейчас поймете. Значит, настолько неплохо, что от вас даже домработница ушла? И на съем дачи не то что в Архангельском, но и вообще где угодно не хватает настолько, что собираетесь подать заявку на бесплатную путевку в какой-то там дом творчества? Что значит «откуда узнал»? Из книг, их про вас уже не одну написали. В общем, обозначенная мной проблема имеет три аспекта. Первый – ведущий фантаст Советского Союза не то чтобы совсем нищ, но тем не менее получает значительно меньше, чем должен был бы исходя из популярности его произведений. Второй, вытекающий из первого, выглядит так – кто виноват? И, разумеется, сам собой встает третий – что делать?
- Так вы, значит…
- Ну разумеется! Надо же мне на ком-то тренироваться болезни-то насылать! На кошках не получится, у них реакции на мое воздействие совсем другие. Да и жалко их, если честно. Вот только, боюсь, получить от вас пофамильный список лиц, виновных в задержках и злонамеренных уменьшениях ваших гонораров, мне не удастся.
- Правильно боитесь, стукачество – это не мое.
- Ничего страшного, я все и в будущем прекрасно узнаю, чай, не государственная тайна. Сам списочек составлю, не надорвусь.
- И обязательно покажете мне.
- Хорошо. И, значит, пора переходить к последнему пункту. Начну, пожалуй, немного издалека. Итак, что такое наш интернет, вы в общих чертах уже представляете. Так вот, примем фантастическое допущение - если мне вдруг в нем удастся как-то убедить людей, что у меня есть возможность передать деньги вам… как по-вашему, что будет? Несмотря на то, что читают в двадцать первом веке по сравнению с теперешними временами очень мало? Да мне советские деньги чемоданами потащат! Замучаюсь переправлять. Поэтому предлагаю воспринимать мою грядущую финансовую помощь не как пожертвования некоего Скворцова некоему Ефремову, а как вещественное выражение благодарности потомков великому гуманисту и писателю. Поверьте, они действительно благодарны, я это говорю именно как потомок. Пусть далеко не все, но все-таки многие. Мне даже спасибо скажут за мои труды.
Конечно, скажут, подумал я, да еще какое искреннее-то! За то, что я им наконец-то представлю возможность жрать отличного качества черную икру за треть цены. А ведь поначалу не хотел!
Кстати, со мной так часто бывает. Осеняет меня, например, какая-то идея. После минимальных по длительности раздумий я прихожу к вроде бы совершенно справедливому выводу, что она дурацкая. Но со временем часто выясняется, что я просто на нее смотрел не с той стороны! И если посмотреть с правильной, то она очень даже ничего. Вот только иногда правильный взгляд на идею удается бросить ну очень много времени спустя после ее появления…
Примерно так получилось с моей задумкой создать квадрокоптер из местных комплектующих. Задача довольно нетривиальная, если решать ее теми же методами, что она была решена в двадцать первом веке. А если нет? Причем, что интересно, первый шаг к такому решению я сделал еще в юности Вити Антонова, когда тот занимался в авиамодельном кружке. Но тогда, естественно, он ничего не понял и посчитал работу позорно проваленной. Дело было так.
После нескольких удачных моделей, последняя из которых была радиоуправляемой, я возомнил себя авиаконструктором класса как минимум Сикорского и решил построить концептуальную модель самолета вертикального взлета и посадки.
Конвертопланы тогда уже не только проектировались, но и как-то летали. Самолеты вертикального взлета, стартующие с хвоста – тоже, по крайней мере опытные экземпляры. Но все они были существенно дороже как обычного самолета, так и вертолета. И вот, значит, я решил силой разума превозмочь эту трудность, то есть сделать аппарат, по стоимости близкий к классической модели самолета, но способный взлетать вертикально.
Мои расчеты были просты и по сложности не выходили за пределы объема знаний начальной школы.
Итак, имеем авиамодельный двигатель МК-12В. Весит он вместе с хорошим винтом примерно сто пятьдесят грамм, а тягу имеет около трехсот пятидесяти, это я проверял сам. То есть каждый мотор может поднять двести грамм, кроме себя самого и винта. Моторов должно быть четное количество, чтобы они, крутясь в разные стороны, компенсировали вращающий момент друг друга. Наименьшее четное число – два, четыре мне уже не потянуть по финансам. Значит, модель вместе с управлением должна весить не более трехсот пятидесяти грамм, ибо нужен какой-то запас для подъема.
Это была первая ошибка – такой запас слишком мал, но я тогда этого не знал.
Мое изделие представляло обычную модель, правда, до предела облегченную и с крестообразным хвостовым оперением. То есть килей было два – один в нормальном положении смотрел вверх, другой вниз. Радиоуправление было хоть и пропорциональным, но одноканальным, только на рули высоты. В ограничение по весу вписывалось только такое. Ну, и два мотора МК-12В в самом носу, на торчащих в стороны пилонах.
И вот настал знаменательный момент. Друг и помощник Сережка Азаров завел оба движка, я еще раз проверил управление, он поставил модель хвостом на асфальт кордодрома и убрал руку. И модель начала подниматься! Наше синхронное «Урррааа!!!» было такой громкости, что перекрыло истошный вой движков.
Правда, почти сразу выяснилось, что оно было еще и несколько преждевременным.
Когда модель поднялась метров на десять, то есть оказалась существенно выше ограды кордодрома, я до предела двинул вперед рычажок управления рулями.
Задумано все было красиво – отклонение рулей приводят к наклону модели за счет потока воздуха от винтов. Модель начинает смещаться в сторону наклона, к потоку от винтов добавляется встречный за счет движения, наклон модели увеличивается, растет скорость, и, наконец, мое творение переходит в режим нормального самолета.
Я тогда не знал, что подобные алгоритмы взаимодействия называются положительной обратной связью. Оно бы и хрен с ним, но одного довольно важного свойства положительных обратных связей я тоже не знал. Того, что практически во всех случаях такие связи начинают работать не с нуля, а с какого-то порогового значения. Иногда оно настолько мизерно, что условно считается нулем, а иногда довольно значительно. У меня был как раз такой случай. Запаса тяги не хватало для отклонения фюзеляжа модели от вертикали настолько, чтобы появилась хоть сколько-нибудь достаточная горизонтальная скорость.
Чуть покачиваясь, модель начала двигаться даже медленнее пешехода, совершенно не желая ускоряться.
Да тут еще движки… сначала оба слегка сбросили обороты, а потом один из них начал чихать. Болтаясь, как листок на ветру, мое творение быстро снизилось и шмякнулось об асфальт, сломав стабилизатор и один из винтов.
Антонов был упорным парнем и не только починил модель, но и увеличил ей площадь горизонтальных рулей, решив, что дело было в их недостаточной эффективности. Стало только хуже, и я забросил модель, дав себе слово, что вернусь к ней, как только у меня появятся достаточные для этого знания. Увы, это время, похоже, наступило только сейчас, через полвека с лишним. Или за три года до, это смотря как считать.
Ведь для того, чтобы та модель более или менее нормально полетела, ей всего-то надо было отломать крылья! Правда, полетела бы она не как самолет, а как половинка квадрокоптера.
Современные дроны имеют очень сложные управляющие схемы – достаточно мощный процессор и как минимум один, а чаще даже два трехосевых гироскопа. Причин для этого две. Первая – потребность сделать так, чтобы управление дроном стало доступно любому. И вторая – у всех квадрокоптеров центр тяжести находится совсем ненамного ниже условного центра подъемной силы винтов. Это снижает устойчивость и сильно усложняет управление до того, что без помощи процессора с ним не справится даже опытный оператор. А сделано все это для удешевления! Напихать сколь угодно сложную электронику в массовом производстве все равно дешевле, чем усложнять конструкцию для существенного понижения центра тяжести.
Представьте себе лопату. Да-да, самую что ни на есть обычную. Так вот, если к верхней части ее рукоятки приделать крест с четырьмя достаточно мощными электромоторами – естественно, с винтами, а батарею и силовой контроллер примотать изолентой к лезвию, то что произойдет после замыкания цепи питания? Эта хреновина полетит без всякого процессора и вообще без управления! В ту сторону, где расположен мотор, дающий самую слабую тягу. И ее полет будет вполне устойчивым. Всего лишь потому, что центр тяжести находится далеко внизу.
Все это означает, что мои идеи относительно винтов переменного шага на дроне из местных деталей были поспешными и непродуманными. А требуется всего лишь опустить центр тяжести изделия настолько, чтобы даже грубого управления движками при помощи дроссельных заслонок стало достаточно. Причем, в отличие от юного Антонова, Скворцова денежная часть вопроса вообще не волнует. Если четырех движков будет мало, он поставит шесть. Ему и шестьдесят вполне по карману.
- Простите, вы о чем-то задумались? – спустил меня с сияющих высот инженерной мысли вопрос Ефремова.
- Ага, как-то так получилось, но я уже закончил. Вы, кажется, хотели меня о чем-то спросить?
- Да. Даже не спросить, а просить. Может, это и не мое дело, но обойти молчанием я этот вопрос не могу. Понимаете, после начала публикации «Лезвия бритвы» ко мне стали приходить письма. Много писем. Люди отождествляют меня с моим героем и считают, что я врач, владеющий нетрадиционными методиками. Часто пишут безнадежно больные… читать такое очень трудно, отвечать еще труднее, но игнорировать невозможно. Можете ли вы…
- Могу, - вздохнул я. – Но помочь удастся не всем, это раз. Я вам в общих чертах уже объяснял. И второе – сеансы будут идти через один. Вам, потом кому-то, потом снова вам, и так далее до полного вашего выздоровления.
- Но я уже почти здоров…
- Извините за прямоту, но пока еще вы почти развалина. Вот когда километр сможете пробежать за пять минут без риска летального исхода, тогда я с вами, может, и соглашусь. И последнее – выбирать потенциальных пациентов будете вы, я в этот вопрос влезать не собираюсь. Кроме того, помощь я буду оказывать под чужим именем и в гриме, прибавляющем мне как минимум лет тридцать возраста. Буду благодарен, если этот аспект вы с Таисией Иосифовной возьмете на себя.