Уважаемые коллеги, сим уведомляю, что Николай Иванович Штокс стал Владимиром Васильевичем Гауптом, Петр Казимирович Звонкевич переквалифицировался в Николая Августовича Венегера, а подполковник женился и сменил фамилию с Филимонова на Гарбуз.
Ну и прода.
Полковые швальни старались изо всех сил и на третий день после примерки мундиры, и прочая амуниция были готовы. После чего призванные на военную службу новобранцы были, наконец, обмундированы и, как выразился подполковник Гарбуз, приведены в божеский вид. Таких бравых военных не стыдно было уже привести к присяге, что и случилось в самом скором времени. Ради такого торжественного события в полк прибыло местное начальство во главе со здешним городничим (?) и протоиереем Иосифом Ширяевым.
- Хочу и должен…, - как эхо повторял Дмитрий слова присяги, введенной когда-то еще Петром Великим, - …верно и нелицемерно… не щадя живота…
Было уже довольно холодно, но в мундире и с теплым набрюшником под шинелью, солдаты почти не чувствовали мороза. К тому же, в такие торжественные дни к обычному рациону полагалась чарка водки, в чаянии которой многие готовы были и не такие жертвы. Когда присяга была окончена, протоиерей выступил перед строем с прочувствованной речью:
- Благородные представители славного русского воинства! Господь Сил да благословить ваш путь, в который зовет вас святая воля Царская! Это путь высокосвященный, на нем по преимуществу возрастает и достигает полного расцвета святая любовь, полагающая душу за друзи своя…*
Будищев не слишком прислушивался к тому что говорил священник. Накануне, ему, наконец, удалось-таки избавиться от порядком надоевшей бородки и побриться. Дело это оказалось не самым простым. Безопасных бритв, одноразовых станков или чего-нибудь подобного, не существовало еще в природе, а похожая на маленький тесак опасная бритва, мало того что стоила совершенно безумных для солдата-новобранца денег, так ей еще надо было уметь пользоваться. Можно было, конечно, обратится к цирюльнику Федоту Скокову - такому же солдату, находившемуся в подчинении у ротного фельдшера. Но последний брал за такого рода услуги не менее как полкопейки зараз, а взять их было неоткуда. Выручили его, как ни странно, вольноперы Штерн и Лиховцев, с которыми у него постепенно установились почти приятельские отношения. Хотя сами они, подражая опытным солдатам, отпустили небольшие бороды, бритвенные принадлежности у них были, равно как и опыт обращения последними. Ловко убрав щетину с его щек и подбородка, Николаша цокнул языком.
- Ну чем не граф?
- Да иди ты! – отозвался Дмитрий, внимательно разглядывая себя в маленькое зеркальце.
Оставленные самозваным брадобреем небольшие усики придавали ему немного пижонский или, как выразился Штерн, фатовской вид. Но нельзя не сказать, что ему они действительно шли. Так что усы остались, а кличка «граф» намертво прицепилась к Будищеву среди солдат. Впрочем, чисто выбритое лицо, спрыснутое вежеталем, доставляло почти физическое наслаждение, так что со всем остальным можно было мириться. Все это время, в полку не прекращались всякого рода учения и стрельбы, поэтому солдаты и офицеры порядком утомились. Их благородиям повезло больше, сразу же после окончания присяги, отцы города пригласили их на торжественный обед, посвященный их отправке, так что с нижними чинами остались лишь дежурные. Вольноопределяющиеся, получив увольнительные билеты, так же усвистали в город, а солдаты, набившись в казарму, оказались предоставлены сами себе. Выданной после присяги водки, было достаточно, чтобы привести их в минорное настроение, но мало чтобы подбить на «подвиги». Поэтому они, разбившись на кучки, вели негромкие беседы, вспоминали дом, а затем затянули песню. Дмитрий петь не умел, рассказывать о своей прошлой жизни ему было нечего, а потому он просто сидел в уголку, лениво прислушиваясь к происходящему. Рядом с ним, устроился Федька Шматов, старавшийся в последнее время держаться рядом. Некоторое время он сидел молча, но подобное времяпровождение было совершенно не в характере молодого солдата, а потому поерзав, он сказал, вроде как ни к кому не обращаясь:
- Пашкова, давеча опять пороли…
- Какого Пашкова? – хмуро спросил Будищев и тут же пожалел, что отозвался.
- Дык Семена Пашкова, который у их благородия поручика Венегера в денщиках служит.
- За какой хрен?
- Сказывают, ванну их благородию сильно нагрел.
- А ну за это поделом, - буркнул Дмитрий, рассчитывая, что новоявленный приятель отстанет, но не тут то было.
- Граф, а граф, - снова заговорил тот минуту спустя, - а «ванна» это чего такое?
- Как бы тебе объяснить, это что-то вроде большой лохани с водой, понял?
- Ага, понял, а зачем?
- Чтобы мыться.
- Как это?
- Тьфу, ну вот ты в бане моешься?
- А как же!
- Вот, ты чего для этого делаешь, набираешь в шайку воды и льешь себе на голову, откуда она на все прочие места стекает, верно?
- Верно, а охвицера как?
- Ну, брат, стыдно такое не знать! Господа-офицеры, первым делом в этой самой ванне задницу мочат, а уж потом голову моют и все остальное. Поэтому кого из их благородий не возьми, у них везде – жопа! Смекаешь?
- Ишь ты, - выпучил глаза Федька, - нешто так бывает!
Как не тихо они говорили, сидящие вокруг их расслышали и принялись смеяться. В тяжкой солдатской жизни, вообще мало поводов для радости, поэтому всякий человек умеющий развеселить своих товарищей чрезвычайно ценился ими. К числу таких относился и Будищев. Шутки его были непривычными, злыми, а иногда и скабрезными, но именно потому запоминались. К тому же, в отличие от барчуков-вольноперов, он был для них свой брат - солдат. Каким-то внутренним чутьем, они раскусили, что этот странный, непривычно говорящий молодой парень вовсе не барин, хотя и продолжали звать его «графом».
- Ну чему ты Федьку учишь, - покачал головой, отсмеявшись, дядька Никифоров, - ведь он чего доброго еще спрашивать у господина поручика пойдет, правда ли тот задницу вперед головы моет.
- Не, не пойду, - испугался Шматов, вызвав новый приступ веселья.
- Вот и не ходи, - велел ему старослужащий, - а то будет, как с тем котом и его яйцами!
Последние слова Никифорова покрыл такой хохот, что его расслышали сидевшие в небольшой каморке унтера. У них, как раз нашлись деньги на штоф монопольки**, каковую они, под нехитрую закусь, с удовольствием и употребляли. Старший из них – Гонша, добродушно оглядел солдат и не найдя в смехе подчиненных никакой крамолы, махнул рукой, дескать, веселитесь. Однако стоящий рядом Хитров, был настроен не так миролюбиво. В последнее время жизнь ефрейтора не ладилась. Происшествие с новобранцем не осталось не замеченным другими и хотя никто ему ничего не сказал, командир звена чувствовал растущие между ним и унтерами охлаждение. Сегодняшняя попойка была его последней попыткой вернуть себе утекающий между пальцами авторитет. Именно он купил эту водку, и собрал в каморке «солдатскую аристократию» рассчитывая, что спиртное поможет наладить отношения. Поначалу так оно и было, посмеивающиеся в усы унтер-офицеры, с удовольствием выпили, затем оттаяли, похлопали ефрейтора по плечу, дескать, чего там, мы все одно свои люди, так что не журись! И все бы было хорошо, если бы не этот проклятый новобранец, хотя какой новобранец, уже солдат, присягу-то принял!
- Будищев! – проговорил он, кривя губы будто выплюнул.
- Я, господин ефрейтор, - ровным голосом отозвался предмет его ненависти и встал.
- Я тебя насквозь вижу!
- Так точно, господин ефрейтор!
- Ты думаешь, я ничего не понимаю? Ты ведь считаешь, будто я дерьмо!
- Так точно, господин ефрейтор, - снова отвечал Дмитрий, под всеобщие смешки.
- Да я тебя в бараний рог согну, - взъярился Хитров, сообразивший, что попал в дурацкое положение, - я тебя расшибу, будто, щенка об стену!
Шагнув вперед, он принялся закатывать рукава, демонстрируя готовность перейти от слов к делу. Унтера шагнули было за ним следом, но невозмутимый Гонша, остановил их движением руки, мол, погодите покуда. Не заметивший что остался один, Хитров покачиваясь подошел к ненавистному солдату и злобно ощерился.
- Что, гнида, дождался своего часа?
- Шли бы вы спать, господин ефрейтор, - невозмутимо отозвался тот, - а то упадете ненароком, да зашибетесь.
- Ах ты, паскуда, - изумился пьяный и резко ударил.
Однако там, куда он целил, Будищева уже не было и, потеряв равновесие, Хитров упал. Неловко вскочив, он снова попытался ударить своего противника, и снова промахнулся. Правда, на этот раз его кулак встретился с деревянным столбом, на которых держались солдатские нары и ефрейтор взвыл от боли.
- Да что же это такое делается, братцы, - закричал он, - солдат на своего командира руку поднял! Это же бунт!
Внимательно наблюдавшим за происходящим унтерам, не слишком понравилось то, что они увидели. В принципе, они хоть сейчас были готовы вступиться за Хитрова, и стереть в порошок обнаглевшего солдата, но обладавший беспрекословным авторитетом Гонша вновь удержал их.
- Чего-то я не видал, чтобы он руки поднимал, - насмешливо проронил он, - выпил ты Васька лишнего, вот и брякнулся на ровном месте.
Воспользовавшись, что все внимание отвлечено на говорящего старшего унтер-офицера, Дмитрий вдруг шагнул к ефрейтору и, ткнув его кулаком под ложечку, тут же подхватил обмякшее тело и сделал вид, будто помогает идти.
- Ну чего вы, - приговаривал он, поддерживая готового упасть Хитрова, - ну выпили чуток лишнего, ну с кем не бывает. Давайте я вас, господин ефрейтор, до койки доведу, все и ладно будет.
- Тащи его сюда, - распорядился Гонша, - да положи тут, даст бог проспится.
- Слушаю, - отозвался Будищев и свалил свою ношу на скамью в каморке.
- Выпьешь с нами? – прищурившись спросил унтер.
- Если нальете, так чего не выпить?
Набулькав полную чарку командир взвода протянул ее Дмитрию, тот не чинясь, взялся за нее, но остановился.
- Чего не пьешь?
- Так не привык я в одиночку.
- Вот это по-нашему, - одобрительно хмыкнул Гонша и велел остальным, - чего столбенеете, наливайте!
Дождавшись, когда у всех будут чарки в руках, он снова пристально посмотрел на Будищева и спросил:
- За что пить будем?
- За лося, - не задумываясь, отвечал Дмитрий.
- Это как?
- Ну, чтобы моглося, пилося и еще много чегося, - пояснил солдат под всеобщий смех.
- Эх, паразит, - отозвался, покачав головой унтер, - ладно, ступай, покуда.
- Слушаю, - как ни в чем, ни бывало, отозвался Будищев и шагнул к порогу.
- Только не зарывайся, - шепнул ему Гонша, сделав вид, что качнулся.
Выйдя из каморки, он не обращая ни на кого внимания, прошел к своему месту, затем накинул шинель, кепи и вышел вон из казармы. Улица встретила его резким порывом холодного, но чистого воздуха, особенно приятного после пропавшей запахами портянок и немытого тела казармы. Некоторое время он бездумно шел вперед, ничего не замечая вокруг. Дойдя до ограды, Дмитрий некоторое время постоял рядом, с недоумением рассматривая ее. Наверное, когда-то это сооружение было дощатым забором, но с тех пор утекло много воды. Теперь на покосившихся от времени столбах, держалось лишь несколько жердей, на которых вкривь и вкось висело несколько досок. Вообще, к его удивлению, здешнее армейское начальство весьма мало заботилось, чтобы оградить солдат от окружающего мира. Хотя, если подумать, значительная часть полка была расквартирована не в казармах, а стояла на постое в окрестных деревнях, так что особого смысла в этом не было. Есть шлагбаум, у которого стоит часовой  и ладно.
- Митя, Мить! – отвлек его от размышлений чей-то тонкий голос.
- Что? – покрутил он головой, пытаясь увидеть источник звука, и наткнулся глазами на несуразную фигуру.
Из-за забора его звала какая-то женщина в сером платке, непонятного цвета жакете не по размеру и длинной юбке. Подойдя поближе, он с удивлением узнал в ней Машку – деревенскую девчонку попытавшуюся натравить на него местных парней.
- Нашла, - улыбнулась она во весь рот.
- Ты что здесь делаешь?
- Тебя искала.
- Офигеть! Ты как вообще тут очутилась-то?
- Тятенька в город по делам поехал, а я упросилась, чтобы он меня с собой взял.
- А зачем?
- Дурак ты Митька! Сказано же – тебя искала.
- И как только нашла?
- Ой, намаялась, - снова улыбнулась девушка, - да и озябла, но все же нашла. Я тут давно выглядываю, хотела уж у дяденьки с ружьем спросить, да забоялась.
- Вот блин, забоялась она! Рядом с воинской частью бродить не забоялась, а тут значит, страшно стало.
- Ага, вон он какой строгий.
- Нашла чего бояться, дуреха! Бог с ним с часовым, он свой пост не покинет, но тут же солдаты кругом!
- И что? – захлопала невероятно зелеными глазами девушка.
- Ладно, проехали, - махнул рукой Дмитрий, не объяснять же наивной дурочке, что в их времени ее запросто могли бы затащить в казарму и так обогатить сексуальный опыт, что мало не показалось бы любой плечевой путане. Впрочем, кто их знает этих предков, может у них так не принято?
– Отец-то, твой где?
- Известно где, в кабаке.
- В смысле, в кабаке, пьянствует что ли?
- Чего сразу пьянствует! Дела поделал, товар продал, отчего же не выпить?
- О, как! Слушай, Машка, а из тебя хорошая жена может получиться.
- Просватай и узнаешь.
- Ага, сейчас! Не видишь, дуреха, я в армии.
- Вижу, форму вон красивую дали, усы отпустил… ну не дать, ни взять – граф!
- Тьфу! Еще ты меня так не называла.
- А как тебя называть, хочешь красавчиком звать стану?
- Маша, - вздохнул Дмитрий, - тебе сколько лет?
- Шестнадцатый, - с готовностью отвечала девушка.
- А через четыре года сколько будет?
- Не знаю…
- Двадцать, Машенька. А теперь скажи мне, горе мое, в каком возрасте у вас девок замуж отдают?
- Когда в шестнадцать, когда в осьмнадцать…
- А до двадцати часто ли незамужними остаются?
- Если только кривая какая, или порченная…
- Ну, вот видишь, а ты у нас девушка красивая, года не пройдет, как тебя просватают.
- Правда, красивая?
- Ох, чтобменя! Маха, ключевое слово - просватают. Я когда со службы вернусь, ты уже парочку детишек родить успеешь, так что выкинь эту дурь из головы и ступай к отцу, пока он тебя искать не начал. А то еще выдерет, как сидорову козу!
- Ладно, - плечи девчонки поникли и на глазах показались слезы.
Дмитрию стало неудобно, все же девчонка потратила немало сил, чтобы найти его, а он ее так отшил…
- Как там в деревне-то? – Спросил он, чувствуя что надо что-то сказать, но не зная что. – Отцу Питириму, еще колокол на голову не упал?
- Не, - замотала головой Машка, - живой он, и дядька Кузьма живой и другие. Дядька-то болел, сразу  как ты пропал, а Архип тогда же говорить косноязычно стал… ой, а это ты их?
- Ну что ты, Машенька, я человек мирный, можно сказать – пацифист!
- Ага, мирный, - невольно улыбнулась девушка, - зареченские до сих пор тебя такого мирного поминают, да и наши деревенские тоже.
- Привет им передавай при случае. Ну, все, пока.
- Так я пойду?
- Иди. Холодно.
- Ой, совсем забыла, - спохватилась Машка, - я же тебе подарок приготовила.
- Какой еще подарок?
- Вот, держи, - сунула ему в руки сверток девушка и убежала.
Дмитрий еще долго смотрел ей вслед, а затем решительно повернулся и едва не налетел на прячущегося до сих пор за остатками забора Шматова.
- Тьфу, блин, напугал проклятый! – выругался он на парня, но тот не прореагировал на брань.
- Невеста? – спросил он немного мечтательным голосом.
- Нет!
- Точно невеста! Красивая поди?
- Ябвдул, - сокрушенно покачал головой солдат.
- А это чего?
- Ой, Федя, давай я не буду тебе это объяснять.
Развернув в казарме тайком сверток, он нашел в нем искусно вышитый кисет и пару теплых варежек.
------------------
*Из подлинной речи протоиерея Иосифа Ширяева, при отправке Болховского полка на Русско-Турецкую войну.
**Монополька – водка.