Рота Гаупта выступила из Семеновки рано утром, когда дорога была еще скована ночным морозом, так что до Бердичева они добрались благополучно. Но затем стало пригревать уже по-весеннему теплое солнышко, и земля принялась оттаивать. Так что когда перед выстроенным полком появился экипаж главкома, вокруг была уже непролазная грязь.
Поговаривали, что Николай Николаевич был не здоров и именно поэтому показался перед войсками в коляске, а не как обычно верхом. Но, скорее всего, ему просто не хотелось испачкаться. Объехав полк, великий князь остался доволен и велел офицерам подойти к нему поближе. Те немедля бросились выполнять приказ и оставили солдат с унтерами одних.
- Глянь, как почесали, - шепнул Будищев, показывая глазами Лиховцеву на торопящихся офицеров их роты.
- Умоляю, перестань! – не разжимая губ, взмолился Алексей, зная манеру своего товарища все вышучивать, самому оставаясь невозмутимым.
Главком тем временем, обратился к собравшимся с кратким напутствием. Похоже, он действительно не совсем отправился от болезни, а может просто устал, во всяком случае, голос его был тускл и не выразителен.
- Я надеюсь, что когда вас призову, вы и в деле окажетесь такими молодцами, а где и когда я и сам не знаю.*
Господа-офицеры сочли этот спич похвалой и закричали: - ура! А через секунду к ним присоединился и весь полк.
- Походу  нам речь не толкнут, - заметил Дмитрий, но его товарищи в этот момент громко приветствовали своего главнокомандующего и не расслышали.
Вернувшись к ротам офицеры встали во главе их и тогда полковник Буссе принялся командовать:
- К церемониальному маршу, побатальонно, поротно, шагом арш!
Ничто так не услаждает сердце воинского начальника в России как торжественный марш подчиненных ему войск. Мерная поступь солдат, заставляющая дрожать землю, наполняет его гордостью, а безукоризненно ровные колонны радуют глаз. Болховцы, конечно же, оправдали надежды великого князя и прошли просто образцово. Но боже, что это бы за марш! Если первая рота шла еще по более-менее крепкой земле, то следующие за ней так ее размесили, что вторая рота шла уже по щиколотку, а третья по колено в грязи. Тем не менее, полк шел бодро и молодцевато, разбрызгивая сапогами жидкую землю, так что даже великий князь нашел в себе силы улыбнуться и милостиво кивнуть своим чудо-богатырям.
В конце колонны двигалось несколько обозных транспортов, и в том числе лазаретная линейка, рядом с которой невозмутимо гарцевал верхом полковой священник отец Григорий. Вид у батюшки при этом был такой бравый, что Николай Николаевич удостоил его отдельной похвалы.
Едва последовала команда: - стой! Будищев огляделся и едва не фыркнул от смеха. От блестящего вида солдат, какими они явились на смотр, мало что осталось. Он и его товарищи были с головы до ног забрызганы грязью, так что казалось, идут не военные, а какие-то ожившие глиняные статуи. «Големы», вспомнил он их название.
- Шматов, етить тебя через коромысло! – раздалась ругань Хитрова, - а где твои сапоги?
- Соскочили, господин ефрейтор, - отрапортовал в ответ незадачливый Федька.**
- Голова у тебя не отскочила?
- Никак нет!
- Эхма, - с горечью протянул Дмитрий, - такую возможность войну выиграть упустили!
- О чем ты? - удивленно спросил его Алексей.
- Если бы турки нас сейчас увидали, то либо от страха разбежались, либо от смеха померли, - под всеобщие смешки ответил ему приятель.
- Разговорчики, - раздался грозный рык фельдфебеля и все стихло только смешливый Штерн продолжал беззвучно хохотать.
-------------------------

*Подлинная речь великого князя Николая Николаевича перед 138 полком.
**Реальный случай во время смотра в Бердичеве.

Интересные события в таком захолустье как Бердичев происходят далеко не каждый день. Поэтому торжественный смотр, проводимый великим князем, вызвал немалый интерес во всех слоях здешнего общества. Крыши всех близлежащих домов, были просто усеяны местными жителями, в основном, конечно, мальчишками. Однако и более солидные люди проявили вполне извинительное в данном случае любопытство, и рассматривали происходящее из окон или экипажей, чтобы потом еще долго обсуждать увиденное.
В трактире пана Соломона тоже все разговоры вертелись вокруг смотра и приезда великого князя. Завсегдатаи горячо обсуждали увиденное, и гадали, к чему это может привести. Все присутствующие сходились во мнении, что будет война, и расходись лишь в том, примут ли в ней участие великие державы.
- Точно вам говорю, что в военные действия непременно вступит Италия! - разорялся один низкорослый тип, все лицо которого сплошь заросло черными курчавыми волосами.
- Зачем это макаронникам? - пожимал плечами другой. - Вот Австро-Венгрия, это – да!
- Да за тем, что … это голова!
- А Андраши, по вашему, это не голова?
- Тьфу на вашего Андраши и на Франца-Иосифа вместе с ним!
- Чего это он мой? К тому же, ваш Виктор-Эммануил ничуть не лучше!
Пан Соломон обычно любил такие разговоры, но сейчас отмалчивался. К тому же в его заведение заглянул сам пан Борух, а таких гостей он всегда обслуживал сам. Сказать по правде, такому солидному господину как пан Борух не совсем пристало появляться в подобных трактирах, но он привык заходить сюда еще в молодости, когда был вовсе не таким богатым и важным.
- Что-то у вас совсем не веселое лицо, мой друг, - спросил он у хозяина, после обмена приветствиями. – Вы, может, не здоровы?
- Нет, слава богу, достопочтенный.
- Дела идут плохо?
- Грех жаловаться, пан Борух. Все же прибытие Болховского полка весьма оживило торговлю. Я слышал, вы тоже заработали немножко пенензов?*
- Совсем немного, пан Соломон.
- Конечно-конечно! Но говоря по чести, я жду не дождусь, когда же они уйдут в поход.
- Отчего так?
- Не берите в голову, пан Борух. Просто у меня остались от этих солдат неприятные воспоминания.
- Понимаю, - покачал головой старый еврей, - они верно что-то сломали или испортили?
- Ах, если бы!
- Тогда украли?
- Ну что вы, я сам им все отдал.
- Как же так?
- Ой вэй, это очень печальная история, достопочтенный! Меня обманули как последнего поца.
- Что вы говорите? И как же это произошло?
- Все из-за моей доброты, пан Борух. Сюда как-то пришли русские солдаты и один из них стал рассказывать, что ищет семью своего друга – еврея. Дескать, он умер, и просил передать, последнее прости, его матери.
- Да что вы говорите!
- Вот-вот, вы, пан Борух, улыбнулись. Расскажи мне кто-нибудь эту историю, так я бы, наверное, сам смеялся во весь голос! Но этот шлемазл был так красноречив и говорил столь жалобно, что все мои посетители рыдали в три ручья и я вместе с ними!
- Не может быть!
- Еще как может, достопочтенный.
- И чем же все кончилось?
- Чем-чем, он со своим товарищем хорошо покушал, и еще лучше выпил. Не забыл прихватить, кое-что с собой и был таков! А мы провожали его с таким почетом, как будто он цадик** праведной жизни.
- И вы больше его не видели?
- Я, слава богу, нет!
- А кто видел?
- Он заходил в пекарню к пану Руфиму.
- И что?
- Да ничего, если не считать, что он нашел в его булке запеченного таракана и устроил дикий скандал!
- Азохен вэй!
- Вот-вот, пан Руфим тоже так сказал, когда этот молодчик ушел от него с целым мешком превосходных булок.
- И что же, он обратился в полицию?
- А что бы он сказал квартальному, что сам дал солдату булок, а теперь хочет их забрать?
- Последние времена настали!
- И не говорите…
- Кстати, а как звали того еврея?
- Какого?
- Ну, того, мать которого он хотел навестить?
- А зачем вам это?
- Мне просто любопытно.
- Ох, пан Борух, зачем вы заставляете меня вспоминать этот позор? Ну, если вам угодно, то он назвал его… как же он назвал-то его… а, вот, Марк Бернес, вот как!
- Как вы сказали?
- Марк Бернес.
- Не может быть!
- Вы знаете этого человека?
- Возможно, пан Соломон, возможно. Скажите, а что если он сказал не Бернес, а Бернс?
- Может и так, вы же знаете, как эти гои могут исковеркать наши имена. Но какая разница?
- Да, так никакой, - нахмурился пан Борух, и пробормотал чуть слышно, - бедная девочка, стоит ли говорить ей…

-------------------------------
*Деньги. - pieniądz (польск.)
**Цадик – благочестивый, безгрешный человек в иудаизме.

Родители Николая Штерна были людьми не то чтобы богатыми, но и бедными их было назвать никак нельзя. У них был свой дом, счет в банке и небольшое поместье. Двести десятин земли, конечно, не латифундия, но сдавая их в аренду, они имели верных шестьсот рублей в год, что вкупе с жалованьем отца позволяло с уверенностью смотреть в будущее. Единственного сына они любили и баловали, отчего он, вероятно, и вы рос немного шалопаем. Его решение пойти в армию, не слишком их обрадовало, но с другой стороны, желание сражаться за правое дело говорило об известной зрелости их отпрыска. Тем не менее они не оставляли его своими заботами и время от времени посылали ему денег. Так что получив очередное извещение о переводе, Николаша ничуть не удивился.
- Ну что, братцы, гуляем! – радостно заявил он приятелям, засовывая извещение в карман.
- Мне право неудобно, - попытался отказаться Алексей, но тут же получил тычок в бок от Дмитрия.
- Слышь, ты точно студентом был?
- Да, - удивился Лиховцев, - в политехническом, а отчего ты спрашиваешь?
- Студент, а простой истины не знаешь!
- Да какой же?
- На халяву и уксус сладок!
Что такое «халява» Алеша не знал, но догадаться было немудрено и потому он попробовал возмутиться,
- Дмитрий, как вам не стыдно!
- Стыдно у кого видно.
- Браво! – захохотал Штерн, - вы, мон шер, каждый раз удивляете меня своим остроумием, а это немногим удавалось.
- Учитесь, пока я жив.
- Обязательно. Ну, так вы со мной?
- Всенепременно. Кстати, если Алешка все же откажется, меня это несильно расстроит.
- Почему?
- Нам больше достанется!
- Учитесь, Алексей, вот здравый взгляд на мир.
- Вы куда? – высунулся откуда-то из-за угла Шматов.
- В штаб полка, - отрезал Будищев, - приказ командира.
- Я с тобой…
- Еще чего! Полковник увидит твою рожу и сразу вспомнит, кто сапоги на смотре потерял! Чего доброго на гауптвахту определит, ну и нас с тобой заодно.
- Да ладно вам, Дмитрий, - засмеялся Николаша, - не стоит так пугать нашего друга. Тем более что в тот памятный день весьма многие лишились обуви.
- Весьма многие ее потом нашли, а вот Федька свои совсем пролюбил!
- Как вы сказали?
- Как обычно! Серьезно говорю, не стоит его с собой брать, он нас плохому научит.
- Ну чего ты, Граф! – заканючил Шматов.
- Право же, - не выдержал Лиховцев, - если в нашей компании кто-то и способен сбить человека с пути истинного, то это как раз вы!
- Да, а кто меня в давеча чуть в бордель не затащил?
- Куда?
- В публичный дом! Причем весьма низкопробный.
- Но каким образом?
- Граф, ну чего ты, ну ошибся я! – покраснел Федька.
- Кстати, а как вы определили «низкопробность»? – живо заинтересовался происшествием Штерн.
- Бабы страшные! И у каждой на морде лица написано – осторожно СПИД!
- Что написано?
- Бледная трепонема вкупе с твердым шанкром.
- Фу, какая гадость!
- Вот именно, а этот олух царя небесного, заныл, дескать, давай зайдем, никогда не видел!
- И чем же закончилась сия авантюра?
- Мы позорно бежали!
- Ах-ха-ха, - зашелся в смехе Николаша. – Алексей, вы теперь как хотите, но непременно должны пойти с нами. Иначе наша нравственность может непоправимо пострадать!