Немного переделал крайнюю проду.
Армейская жизнь оказалась совершенно не похожа на то, что себе воображали молодые люди, прежде чем записались в армию. Множество ограничений, бесконечная муштра, неудобная форма и необходимость постоянно козырять всякому, кто по званию выше тебя, чрезвычайно осложняли жизнь двум приятелям – вольнопёрам. Впрочем, Алексею Лиховцеву и Николаю Штерну весьма помогало осознание правоты дела, за которое они выступили, записавшись в армию. К тому же, Николаша, как скоро его стали называть все товарищи вольноопределяющиеся, обладал крайне легким характером и совершенно не убиваемым жизнелюбием, так что он и сам быстро вписался в полковую жизнь и умел поддержать друга. По своему положению, они вполне могли проживать на частных квартирах в городе, однако Лиховцев не мог позволить себе подобных трат, а Штерн не захотел оставлять его одного. Поэтому жизнь они вели казарменную и вскоре достаточно близко узнали изнанку «доблестной русской армии». Многие офицеры были людьми крайне ограниченными и не интересовались в жизни ничем, кроме карт, водки и гарнизонных сплетен. На необходимость командования солдатами они смотрели как на неизбежное зло, с которым приходится мириться. Делами службы господа-офицеры себя почти не утруждали, а потому заправляли всем в казармах унтера. Причем, иногда казалось, что главной заботой этих тиранов, словно вышедших из-под пера Салтыкова-Щедрина было сделать бытие своих подчинённых  совершенно невыносимым. Особенно страдали от их придирок новобранцы. Вчерашние крестьяне, непривыкшие к строгостям военной жизни, они постоянно попадали впросак и нарушали то одно, то другое требование устава, а то и просто неписаное правило, за что тут же получали взыскание. Причем, всякое дисциплинарное наказание сопровождалось мордобоем и наоборот.
К счастью, находившихся на привилегированном положении «вольноперов» это не касалось, но всякому человеку, имевшему хоть немного человеколюбия в душе, наблюдать эту картину было невыносимо. Справедливости ради, следует сказать, что в роте штабс-капитана Штокса, где они имели честь служить, отношение к нижним чинам было не в пример более гуманным, нежели у других командиров. Николай Иванович, в отличие от прочих офицеров полка, весьма дотошно входил во все мелочи, касавшиеся своего подразделения.  Сам он никогда не бил солдат, и не поощрял этого со стороны унтеров. Излишне мягким, однако, он тоже не был и за всякий проступок, замеченный им, немедля следовало положенное по уставу наказание. Возможно, поэтому его подчиненные выглядели не такими забитыми, как в других ротах. Впрочем, старший офицер роты – поручик Петр Казимирович Звонкевич был его полной противоположностью. Нижних чинов он откровенно презирал, а если нечасто бил лично, то не из соображений человеколюбия, а только лишь из брезгливости. Недавно переведенный из гвардии за какой-то проступок, он полагал себя несправедливо наказанным и потому едва ли не карбонарием. По-русски он разговаривал, безбожно картавя на французский манер, и слыл большим знатоком биллиарда, а также бретёром. Полковые дамы были от него в восторге, главным образом оттого, что не знали, как он злословит на их счет, безудержно хвастаясь победами. Со Штоксом его отношения явно не сложились, впрочем, до открытого конфликта пока не доходило. Третьим офицером в их роте был недавно выпущенный из юнкерского училища подпоручик Сергей Александрович Завадский. Молодой человек хрупкого телосложения и невысокого роста, он был чрезвычайно стеснителен, оттого скоро получил от сослуживцев прозвище – «барышня».
В тот день их полк должен был получить долгожданное пополнение, после чего сразу же выступить в поход. Обычно в карантин за новобранцами посылали кого-нибудь из батальонных или ротных командиров с унтерами, но на сей раз комиссию возглавил сам полковник Буссе. С собой он взял командира первого батальона подполковника Филимонова, Штокса и своего адъютанта поручика Берга, большого приятеля Звонкевича. Николай Иванович, не понаслышке зная о «превосходных» качествах полковых писарей, попросил приятелей-вольноперов отправиться с ним и взять на себя бюрократическую миссию. Вообще-то он мог, конечно, приказать. Но вольноопределяющиеся люди почти вольные, к тому же Николаша был кузеном очаровательной Софии Модестовны, и штабс-капитан относился к молодым людям покровительственно.
На плацу посреди карантина, неровными рядами стояло примерно полторы сотни призванных из запаса мужиков, и тоскливо озирались на столпившееся вокруг начальство.
- И где только набрали эдакое убожество, - громко фыркнул Буссе , - скоро выступать, а тут черт знает что пригнали!
- Совсем оскудела Русь-матушка, - согласился с ним командовавший карантином майор Смирнов и пьяно качнулся. – Сами видите…
- Да уж вижу, - нахмурился полковник и отодвинулся, наморщив нос. – Негодные к строевой есть?
- Никак нет, все освидетельствованы нашим глубока… глубоку… тьфу, пропасть, глубокоуважаемым эскулапом. Признаны годными.
- Н-да, представляю, как в таком случае выглядят негодные! Впрочем, делать нечего. Господин штабс-капитан, извольте провести перекличку, да и поведем эту орду в полк.
- Слушаюсь, - щелкнул каблуками Штокс.
– Как прикажете распределить? – наклонился к уху полкового командира Берг.
- Как обычно, по жребию, хотя, - задумался на минуту полковник и крикнул вдогонку Штоксу: - Николай Иванович, раз уж вы взяли на себя всю бумажную волокиту, то так и быть, в свою роту можете отобрать кого угодно.
- Капитан Рыбников опять будет жаловаться, что ему достались одни убогие да слабосильные, - попробовал возразить Филимонов.
- Что же поделаешь, - барственно улыбнулся Буссе, - у командиров двенадцатой роты планида такая*. Приступайте господа!
По приказу Штокса, Лиховцев сел перебеливать ведомость, а Николаша взял в руки список и стал выкликать одного за другим новобранцев. Штабс-капитан тем временем внимательно приглядывался к отвечавшим, делая иногда пометки в своей книжечке.
- Будищев! – выкрикнул Штерн и отчего-то фыркнул.
- Я! – мрачно отозвался довольно высокий молодой парень в несуразной одежде. Лицо его заросло бородой, а под глазом отливал дивный синяк.
- Это еще что за чудо-юдо? - удивился Штокс, привлечённый смешком Николаши.
- Будищев, - пояснил офицеру сопровождавший пополнение унтер, - чудной он какой-то, ваше благородие. Приволокли его с полицией, сказывали, будто убечь хотел. Но покуда тут был, ни в чем худом не замечен. Я за им приглядывал.
- Выйти из строя! – коротко приказал Штокс.
К удивлению штабс-капитана, новобранец не стал, как сделал бы всякий на его месте вчерашний крестьянин, вылезать, распихивая товарищей, а хлопнул впереди стоящего по плечу, отчего тот испуганно отпрыгнул в сторону. После чего, четким строевым шагом вышел вперед и, держа руки по швам доложил:
- То… господин капитан, рядовой Будищев по вашему приказанию прибыл!
- Как рапортуешь, дурак, - зашипел на него унтер, - надобно говорить – «ваше благородие»!
- Ваше благородие, господин капитан! – тут же поправился тот.
- Правда ли, что хотел бежать от призыва?
- Никак нет!
- А синяк откуда?
- Упал!
- Что-то он великоват.
- А я три раза!
- Да ты шутник, - усмехнулся Штокс, - ладно, встать в строй!
- Есть!
Закончив с формальностями, штабс-капитан отправился доложить полковому командиру, что все в порядке, а закончившие свои труды вольноперы принялись с любопытством рассматривать своих будущих сослуживцев. Отправляясь на военную службу, где их все равно обмундируют, практичные крестьяне оделись в такую рвань, что выглядели совершеннейшими босяками. Однако Будищев умудрился выделиться даже на их фоне. Впрочем, дело было не только в довольно странной одежде и отсутствии шапки на голове. Сама манера стоять, говорить, смотреть при этом в глаза начальству, резко выделяла его среди прочих. Быстро вернувшийся Штокс, с неудовольствием увидел практически развалившийся строй и громко гаркнул:
- Становись! Равняйсь! Смирно!
Как и следовало ожидать, вчерашние крестьяне выполнили эти команды так, что командовавший ими офицер поморщился, как от зубной боли. Тем не менее, через какое-то время толпу удалось превратить в подобие строя и повести в расположение полка. Едва добравшись до места, полковник заявил что у него какая-то надобность в городе, и, не покидая пролетку, велел кучеру из солдат трогать.
- Вы уж тут, как-нибудь без меня, - махнул он Филимонову.
Подполковник, откозыряв ему вслед, обернулся к Штоксу.
- Николай Иванович, вы себе архаровцев уже отобрали?
- Так точно!
- Ну и ведите их с богом.
- Слушаюсь!
Забрав приглянувшихся ему людей, в числе которых оказался и Будищев, штабс-капитан отвел их к казарме и передал фельдфебелю.
- Фищенко! Вот тебе список, поставишь людей на довольствие и определишь на занятия. Я проверю, особо обрати внимание, чтобы научились погоны различать и в чинах не путаться.
- Есть, ваше благородие, - вытянулся старый служака, - дозвольте исполнять?
- Выполняй.
Как только ротный вышел, новоприбывших тут же окружили унтера. Первым делом они распорядились, чтобы «молодые» вывернули свои котомки. Увы, за время проведенное в карантине, ничего особенно ценного в вещах пополнения не осталось, что, конечно, не добавило новичкам симпатий.
- Табак-то хоть есть?
Нашедшаяся у пары новобранцев махорка была немедленно конфискована «с целью недопущения беспорядков». В чем этот беспорядки заключаются никто разъяснять не стал, а спрашивать новички не решились.
- А у тебя, разве табачка нет? – поинтересовался у Будищева ефрейтор Хитров.
- Некурящий, - коротко ответил тот.
- А иде твои пожитки?
- Дома оставил.
- Чего так?
- С целью недопущения беспорядка, - без тени улыбки отвечал тот ему.
- Ты что, паскуда, - опешил Хитров, - думаешь, самый умный?
- Никак нет.
- Да ты, как я погляжу, шибко грамотный, видать, городской! Ну, ничего, я из тебя грамотность-то повышибу!
- Так точно!
- Отстань от его, покуда, - прервал уже почти кричавшего ефрейтора фельдфебель, - я его в твоё звено** написал, так что успеешь еще.
За этой сценой со стороны наблюдали живущие в той же казарме вольноопределяющиеся. В первое время, подобное вызывало у них протест, но затем почти привыкли. «Почти», потому что Лиховцев уже собирался вмешаться, но Штерн остановил его.
- Держу пари, он сам справится, - загадочно улыбнувшись, прошептал он ему.
- Кто он?
- Посланец грядущего, разумеется, ты разве его не узнал?
- Нет.
- Ну, как же! А впрочем, что тут удивительного, когда мы его видели, ты глаз с Сонечки не сводил, а я успел хорошенько разглядеть. Это точно он!
- Постой, ты о том пациенте своего дядюшки?
- Браво! Не прошло и недели, как ты сообразил. Право же, дружище, армейская служба плохо отражается на твоих умственных способностях. Может, сходим вечером в город, развеемся?
- Пожалуй.
Ефрейтор Хитров невзлюбил Будищева с первого взгляда. В другое время он просто избил бы ершистого новобранца просто, чтобы показать свою власть. Но вот ротный такое вряд ли спустит, а за происходящим внимательно следят его любимчики-вольноперы.  Так и зыркают, заразы, того и гляди донесут. Но ничего, видали мы таких!
- Будищев, ступай за мной. Пособить надо.
- Есть, - нехотя отозвался тот, но перечить не посмел и послушно двинулся за командиром звена.
Выведя непонравившегося ему новичка из казармы, он отвел его в небольшой закуток между двумя строениями, и внезапно заорал: - «Смирна!» попытавшись тут же ударить. Однако проклятый Будищев, как будто заранее знавший, что его ожидает, был наготове и, перехватив руку ефрейтора, кинул его через себя. Не успел тот опомниться, как новобранец сидел на нем верхом, закрутив при этом одну руку, и сжав второй горло.
- Ты что, под суд захотел? – прохрипел ошеломленный Хитров, - пусти, больно!
- Слушай сюда, - прошептал ему на ухо Дмитрий, и от его шепота ефрейтору стало страшно. – Я тебе сейчас руку сломаю, причем так, что ни один коновал потом не сложит. И гортань раздавлю так, что говорить у тебя точно не получится.
- Что?! – вытаращил глаза Хитров и попытался вырваться, но державшие его руки обладали поистине железной хваткой.
- Тихо ты, - продолжил Будищев и заломил руку так, что противник застонал и сразу же прекратил сопротивление. – А ротному доложу, что ты – извращенец! Понял?
- Это чего такое?
- Ну, как, блин… а, типа ты захотел, чтобы я с тобой содомским грехом занялся, понял?
- Тебе никто не поверит! Мое слово против твоего…
- Какие еще слова, ты забыл, что я тебе горло сломаю?
- Все равно не поверят!
- Может быть, только все равно запомнят. И «слава» эта к тебе навсегда прилипнет. Даже духи*** будут пальцем тыкать – вон ефрейтор заднеприводный идет! Это, кстати, если ты просто не сдохнешь, потому как со сломанным горлом врачебной помощи можно и не дождаться.
- Что ты хочешь? – почти жалобным голосом, прошептал сломавшийся Хитров.
- Служить спокойно хочу, чтобы всякие уроды вроде тебя не беспредельничали.
- Пусти, клянусь, не буду больше!
- Вот и ладушки. Кстати, если ты с остальными дедами решишь меня отметелить, то запомни, я потом тебя все равно достану!
Договорив, Дмитрий отпустил своего противника и легко вскочил на ноги. Затем, протянул руку и помог подняться.
- Вставайте, тащь ефрейтор, а то простудитесь, - постарался обойтись без издевки в голосе Будищев и похлопал по форме, как бы помогая отряхнуться. – Мундир на вас, опять же красивый.
- Ой, - застонал Хитров, - чуть руку не сломал, проклятый!
- Это пройдет. Ты ведь меня тоже сюда позвал не для того, чтобы пивом угостить. Ну, так мы договорились?
- Договорились, - хмуро отвечал старослужащий, - только по службе все одно спуску не дам!
- А вот это по-нашему! Кстати, о мундире, нас, когда обмундировывать будут, а то я как-то забодался в этих обносках ходить.
- Завтра в швальню поведут.
-----------------
*По традиции в последней роте полка собирались самые неказистые и низкорослые солдаты.
** Звено – часть отделения в то время.
*** Дух. – Одно из названий солдата-первогодка в российской и советской армиях.

Отредактировано Старший матрос (28-08-2018 09:36:38)