Прежде всего, нужна была модель для отливки. Поразмыслив, Дмитрий решил разрядить одну из камор, но дело это оказалось совсем не простым. Пули плотно сидели в гнездах, так что выковырнуть их никак не получалось. Тем более что никаких инструментов кроме ножа и штыка у него не было. Идти на поклон к полковому оружейнику не хотелось, один Бог знает, как он мог отреагировать на наличие у простого солдата трофейного револьвера. Пришлось идти по пути наименьшего сопротивления и разрядить револьвер выстрелом. Найдя укромное местечко в небольшой овраге по дну которого протекал не совсем еще пересохший от жары ручей, Будищев обмотал револьвер куском рогожи, чтобы заглушить выстрел, и спустил курок. Творение неведомого оружейника исправно выплюнуло огонь, дым и кусочек свинца. Звук и впрямь получился негромким, зато вони и дыму было хоть отбавляй. Опустившись на колени, он принялся за поиски, и скоро пуля была у него в руках. Вода и жидкая грязь не дали ей деформироваться, так что можно было приниматься за дело.
Далее нужен был гипс. Достать его можно было только в лазарете, но вот попасть туда без разрешения начальства, нечего было и мечтать. Увы, вольница у охотничьей команды закончилась вместе с ранением Линдфорса. Пришлось идти к Михау. Поручик после памятного боя у Езерджи долгое время ходил как не свой, но постепенно пришел в себя, хотя и был лишь тенью бывшего командира стрелковой роты.
- Здравия желаю вашему благородию! – поприветствовал его Дмитрий.
- Охотник, – поднял на него глаза офицер. – Чего тебе?
- Господин поручик, разрешите отлучиться в лазарет?
- Зачем?
- Навестить рядового Шматова.
- А это тот, кого ты раненного нашел?
- Так точно.
- Хорошо, только недолго.
- Слушаюсь!
- Подожди, - Михау, будто спохватившись, остановил собиравшегося уходить Будищева и пристально, словно не узнавая, вгляделся ему в глаза. – верно ли, что это ты подстрелил Азиз-пашу?
- Так точно!
- И полковника Тинькова спас?
- Так точно!
- Да не кричи ты, - поморщился поручик, - отвечай по-человечески.
- Было такое.
- И пленного для генерала Тихменева ты раздобыл?
- Я, ваше благородие, только не один, а вместе с Федькой Шматовым.
- Черт знает, что такое! – непонятно на что выругался поручик и махнул рукой, ступай, мол.
Размышлять, что все это значит, у Будищева времени не было, так что он как можно быстрее отправился к лазарету. Добравшись до места, он остановился и принялся разглядывать снующих туда-сюда санитаров и вскоре нашел того кого искал. Нескладный солдат, ростом немногим выше Федькиного, пытался наколоть щепу для растопки, но руки у него дрожали, и топор все время соскальзывал в сторону. Причина тремора была крупными буквами написана на его набезображенном интеллектом лице – санитар явно мучился с похмелья.
- Онищенко, ты скоро? – раздался чей-то голос из палатки, - инструменты кипятить надо!
- Давай помогу, браток, - улыбнувшись, предложил ему Дмитрий.
- Помоги, сделай милость, - не стал отказываться тот, - а то руки что-то не слушаются.
- Болеешь, поди? – усмехнулся Будищев, берясь за топор.
- Инх… инф… инхлюэнца* у меня, вот! – с умным видом отвечал ему санитар. – Тут, брат, лазарет, от заразы не спрячешься.
- Ну, это болезнь не опасная, ее легко вылечить.
- Да что ты понимаешь! - взвился оскорбленный в лучших чувствах медработник, - тут, может, ученые люди, не тебе чета, разобраться не могут, а ты… ты…
- Точно тебе говорю, - не смутился Дмитрий, - у меня, кстати, где-то было лекарство, хочешь попробовать?
Сняв с пояса флягу, сделанную еще во время стоянки в Бердичеве, он энергично встряхнул ее содержимое и, открыв пробку, понюхал. Нос Онищенко тут же пришел в движение, в глазах родилось понимание и низший служитель Гиппократа неуверенно протянул руку.
- Нукася…
Взяв в руки протянутую ему бутыль, санитар неуверенно приложил горлышко к губам, и живительная влага факельным шествием прошла по ссохшемуся горлу. Впрочем, насладиться в полной мере Будищев ему не дал, тут же отобрав емкость.
- Помогло? - насмешливо спросил он солдата.
- Спаси тебя Христос, - закивал тот, - вроде попустило!
- Ну, вот и хорошо, а теперь бери растопку и неси, а то заругают!
Онищенко вздохнув взялся за щепу, но тут же охнул и схватился за сердце.
- Ох!
- Что случилось?
- Ох, худо мне, инх... инхлюэнца проклятая, дай ка еще снадобья своего, сделай милость…
- Это можно, - сочувственно глядя ему в глаза, покивал Дмитрий, - у меня этого гуталину просто завались!
- Какого гуталину? – испугался санитар.
- Виноградного, - охотно пояснил ему Будищев, - только вот, если хочешь еще получить, надо кое-что сделать.
- Чего сделать? - недоверчиво спросил Онищенко, но вожделенная фляга была совсем рядом и измученный похмельем нестроевой, не имея сил сопротивляться, покорно выслушал, что ему прошептал Будищев.
- Хорошо, сделаю, - отвечал тот, уяснив, что от него требуется, - подожди малость.
- А что это ты, братец, тут делаешь? – раздался за спиной Дмитрия чей-то голос.
Обернувшись, солдат увидел старшего полкового врача Гиршовского и вытянулся во фрунт.
- Здравия желаю, вашему высокоблагородию!
- Здравствуй, - кивнул ему доктор, - так, что?
- Зашел проведать раненного товарища!
- И, очевидно, у Онищенко ты спрашивал, как его найти?
- Так точно!
- Ну-ну, и как же зовут твоего товарища, из какой он роты?
- Рядовой охотничьей команды Шматов, ваше высокоблагородие!
- Погоди-ка, это ведь ты его с поля боя принес?
- Так точно!
- Значит, ты и есть тот солдат, который все делает крайне ловко. И стреляет, и накладывает перевязки, и добывает разные интересные вещи, во время поисков. Не так ли?
- О чем это вы?
- Не тушуйся, братец, - улыбнулся Гиршовский, - просто твой командир никогда прежде не проявлял ни малейшей практичности, ни тем паче меркантильности, так что догадаться, что он лишь посредник, причем не из лучших, было совсем не трудно.
- Не понимаю, - сделал морду кирпичом Дмитрий.
- Это бывает, - покачал головой врач, - просто Линдфорс еще какое-то время побудет у лазарете, а если тебе попадется какая-нибудь интересная вещица… ты ведь знаешь, где меня найти?
- Знаю.
- Ну, вот и чудненько, кстати, а приятеля тебе повидать не удастся, всех тяжелораненых обозом отправили в госпиталь.
- Когда?
- Еще вчера. Тебе разве Онищенко не сказал?
- Нет…
- Зря ты с ним связался, совершенно пустой человек. Давеча украл изрядную бутыль спирта и весь выпил, мерзавец эдакий! Давно бы его под суд отдал, да жалко.
Подосадовав, что не удалось увидеться с Федькой, Дмитрий дождался расхитителя медицинского имущества, принесшего ему увесистый сверток гипса и целый ворох бинтов в придачу.
- Держи, - протянул он Онищенко бутыль.
- Благодарствую, - отвечал тот, блаженно улыбаясь, - если чего понадобится, так только скажи, меня тут каждая собака знает.
Получив материал для изготовления формы, Будищев взялся за дело, и вскоре пулелейка была почти готова. Нужно было дождаться лишь, когда гипс затвердеет, и можно будет заливать в нее свинец.
В это время в расположении полка появилось несколько болгар. Местные и раньше приходили, особенно если нуждались в помощи или хотели что-нибудь продать, но эти оказались музыкантами. Их было трое: седой старик, игравший на странном подобии скрипки, которую он, однако, упирал не в плечо, а в бок, мальчишка с бубном и молодая девушка, певшая под их аккомпанемент.
У солдат обычно мало развлечений, поэтому все свободные от службы тут же окружили место представления и с удовольствием смотрели на их представление. Правда, платить солдатам было нечем, но артисты были рады и сухарям. Впрочем, среди привлеченных музыкой было и несколько офицеров, так что совсем без денег музыканты не остались. Пришли посмотреть на представление и вольноопределяющиеся из роты Гаупта.
Надо сказать, что пела девушка весьма недурно, так что молодые люди слушали ее не отрываясь. К тому же певица была очень хороша, той особенной южной красотой, какую нередко можно встретить на Балканах. Волосы ее были иссиня-чёрными, кожа несколько смуглой, но весьма приятного оттенка, плюс к тому красиво очерченные чувственные губы и совершенно бездонные глаза. Иногда во время пения, она делала несколько танцевальных па, вызывая бурный восторг у своих зрителей. Особенно хороша у нее была высоко поднятая грудь, прекрасную форму которой безуспешно пыталась скрыть вышитая рубашка из грубого полотна, и несколько ожерелий из блестящих монет, позвякивающих в такт ее движениям.
Штерн и без того бывший ценителем женской красоты был совершенно очарован, Лиховцев тоже смотрел на прекрасную болгарку во все глаза и даже скромняга Гаршин не мог отвести своего взора. А когда она начинала петь, им и вовсе казалось, что они в раю и внимают музыке горних сфер. Когда же она закончила, молодые люди просто сбили себе руки бешено аплодируя артистам.
У Николаши оставалось еще несколько монет, и он пошел вперед кинуть их в лежащую перед музыкантами шапку, а Алексей с Всеволодом снова присели, обмениваясь впечатлениями. Вдруг оглянувшись, Гаршин заметил, что совсем рядом от них сидит Будищев и, не отрываясь, смотрит на девушку. Затуманенный взгляд его скользил по извивам девичьей фигурки, будто раздевая ее. Все это показалось Всеволоду таким неприятным, что он непроизвольно дернулся.
- Что с вами? – удивился Лиховцев и, заглянув ему за плечо, увидел Дмитрия.
- Ничего, - нервно ответил тот, но было поздно.
- Будищев, это вы? Идите сюда, - позвал приятеля Алексей.
- Привет, - не слишком приветливо буркнул тот, будто его застали за чем-то постыдным, но все же подвинулся.
Они обменялись рукопожатиями и сели рядом. Через минуту вернулся Штерн и, широко улыбаясь, вздохнул: - Господи, боже мой, но ведь чудо, как хороша!
- Мы просто давно не видели женщин, - криво усмехнулся Дмитрий, - поэтому любая кажется нам красавицей!
- Вы не справедливы, друг мой, девушка действительно – премиленькая!
- Может быть, - не стал спорить Будищев.
На самом деле, все время пока юная болгарка пела, перед его глазами было ужасное видение, той, другой девушки, которую ему показал отец Григорий. Мысль о том, что над этой красотой могут так же надругаться башибузуки, показалась ему настолько невыносимой, что он готов был бежать без оглядки прочь, но не мог оторвать от нее глаз. Он смотрел на ее прекрасное лицо, высокую грудь, ясно видел, как на шее бьётся жилка. Она пела, а ему казалось, что вот-вот откуда-то выскочит турок, взмахнет кинжалом и чиркнет по этой жилке…
Эта мысль так ясно вертелась у него в голове, что когда приятели его отвлекли, ему отчего-то стало так не по себе, будто он оказался в чем-то виноват, чего-то не смог, не успел. Чувство это было непривычным и неприятным, так что хотелось что-нибудь сломать, или наговорить кому-то гадостей, с тем, чтобы непременно после этого подраться и выгнать из себя это.
- Хороша, чертовка! - прошептал Николаша, слушая очередной куплет.
- Угу, так и схватил бы за сиськи, - зло отозвался Дмитрий и решительно поднявшись, зашагал прочь, не забыв прихватить с собой пулелейку.
Штерн удивленно обернулся на него, успев подумать, что мысль, в общем-то, недурна, Лиховцев ахнул, а Гаршин посмотрел с таким видом, будто увидел перед собой мерзкую жабу, собиравшуюся сожрать прекрасный цветок.
- После ранения Шматова, наш друг сам не свой, - подал, наконец, голос Алексей, - я иногда сильно о нем беспокоюсь.
- Поверьте, беспокоиться надо не о нем, - отозвался Всеволод.
- Вы думаете, а о ком?
Но это вопрос остался без ответа.

Поручик Михау стоял перед майором Флоренским, держа в руках список представленных к наградам нижних чинов. Лицо его было несколько бледнее обычного, но в остальном он выглядел как всегда.
- Так что же вам угодно? – снова спросил командир батальона.
- Мне угодно получить объяснения! - твердо, но вместе с тем почтительно отвечал ему поручик.
- Послушайте, что вы так нервничаете! Можно подумать, случилось, бог знает что…
- Да случилось! Я представил своих подчиненных к наградам, а вместо этого…
- Но ведь это же обычная практика. Ваше подразделение отличилось, на него выделено шесть георгиевских крестов. Солдаты сами распределят их среди тех, кого посчитают достойным.
- Да я знаю, обычно все делается именно так, но тут случай совершенно необычный. Охотники начали воевать раньше всех, побывали в огне, захватили пленного! Неужели это недостойно отдельной награды? Я уж не говорю о пленении вражеского генерала и спасении офицера, за что награждение следует прямо исходя из статуса знака отличия ордена святого Георгия!
- Владимир Васильевич, - голос майора смягчился, - я целиком и полностью разделяю ваш порыв, однако не все так просто.
- Простите, я вас не понимаю!
- По поводу пленного ничего сделать нельзя, это распоряжение Тихменева, сами понимаете.
- Пусть так, но бой у Езерджи!
- Послушайте, голубчик, я ведь тоже там был! И вполне разделяю ваше мнение, действия Будищева заслуживают самой высокой оценки, но…
- Что, но?
- Да эта история, будь она не ладна! Наш старик закусил удила и слушать ничего не хочет. При том, что если Тиньков поинтересуется – непременно случится скандал.
- Послушайте, Василий Николаевич, я решительно вас не понимаю! Можно подумать, что речь идет о производстве в офицеры разжалованного, которого производить запретил сам государь! Это же всего лишь солдатский Георгий.
- Ваша правда, - махнул рукой майор, - развели бодягу на пустом месте! Хорошо, я поговорю со стариком, а нет… скажем, что жребий на него лег.
- Так я могу надеяться?
- Будьте покойны, поручик. Кстати, формально ведь охотники не ваши, что вы за них так переживаете?
Лицо Михау на мгновение потемнело, но несколько раз вздохнув, он вернул себе самообладание и тихо, но вместе с тем твердо, ответил:
- Я повел их в бой, стало быть, мои!
-------------------------
Инфлюэнца – простуда (лат.)

Отредактировано Старший матрос (06-11-2018 09:40:30)