Сильная рука коснулась груди. Ну это так сказано: коснулась. Схватила и сжала, не соизмеряя собственную силу с нежностью девичьей кожи.
- А вот и я, сучка!
Ну и запашок от него! Неважно, работаем! Застонать и открыть глаза. Словно не поняла спросонок.
- Пришел?.. – томно, на выдохе… - Нежнее…
Ага! Дождешься от него! Даже не отвечает. Только сопит. Одна лапа продолжает мять грудь, распахнув рубаху, вторая полезла в промежность. Ну-ну, ноги-то связаны. Руку боком меж бедер засунуть еще можно, а на что-то большее и не рассчитывай! Ага, тоже сообразил. Задумался…
- Не останавливайся!.. – жарко, с придыханием.
- А ты, я гляжу, жаркая штучка, пани! – хмыкнул здоровяк. – Хочешь попробовать настоящего мужика!
- Да! – крик шепотом. Страстный, идущий от самого сердца. Или от другого органа, надежно прикрытого штанами и связанными ногами.
О! Уже не связанными!
- Иди ко мне, коханый!
Может, и руки освободит? Нет, не торопится… Заерзать, скрывая движения рук, проверяющих крепость пут. Не ослабли. А он тем временем попытается стащить с нее брюки. Ну уж нет, без помощи объекта это не так просто: узковаты штанишки… Пора просыпаться. Отстраниться резким движением, подтянуть коленки к груди и оттолкнуть. Не сильно, чуть больше, чем обозначить.
- Ты что делаешь? – как это называла Ладислава, «неуверенное возмущение»?
Естественно, он и не думал отпускать. Даже рука из-под рубашки не ушла.
- Можно подумать, тебе не нравится!
А самодовольства-то сколько! Всерьез ведь считает, что шановняя пани на него запала! Пожалуй, пора сдаваться потихоньку.
- Не хочу так! – губки надуть, обиды в лице побольше. Авось разглядит, не зря же светильник притащил. - Больно!
- Что тебе не так?
- Руки больно! – пожалостливей. И всхлипнуть. – Я ж на них лежу! Развяжи!
- Не велено… - но в голосе неуверенность.
- А остальное велено? – еще обиды, еще. – Я к тебе всем сердцем, а ты… - новый всхлип, слезинку из глаз. – Что я тебя, съем, что ли? Ты вон какой большой! Сильный…
Изогнуться, выпячивая обнаженную грудь…
Здоровяк сглотнул и, не говоря ни слова, распутал веревку. Откинул в сторону.
- Потом обратно свяжу!
- Хорошо, любый… - погладить затылок, ткнуться лбом в противную волосатую грудь, руку ему в лапы, капризно надуть губки. – Разотри, колет!
Послушно растирает. Поплыл мужик! Но еще рано!
- Как тебя зовут, милый!
- Ганс! – и снова рука на груди. А вторая мнет ягодицу. Застонать…
- Их либе дих, Гансик! Нимм мих!* – на его родном языке, так правильно.
Приподнять бедра, помогая ему спустить брюки. За шею! Не ухватиться, обнять! Нежнее, девочка, нежнее! Откинуться назад, увлекая партнера за собой. Теперь руки за голову, выпятить грудь, пусть хватается, лишь бы больше ничего не видел. Правой рукой за шею, потянуться губами…
Стальная шпилька вошла в ухо, не встретив ни малейшего сопротивления. Сладострастный женский стон заглушил хрип умирающего.
Ядвига, пробормотав: «Козел вонючий», сбросила с себя обмякшее тело, натянула штаны и, даже не пытаясь привести в порядок рубашку, скользнула к входу в шатер с ножом покойного в руках.
Часовой, естественно, подслушивал. Хорошо, хоть не подсматривал, хватило у Ганса авторитета. А вот ума часовому не хватило, и воинских умений тоже. Очень уж у подслушивающих поза хороша для удара в горло. Как Коготь говорил? «Штымп тебя и заметить не должен успеть»? Не заметил. Струя крови оросила полог, лишь чуть-чуть запачкав рукав куртки. Как всё, оказывается, просто. Взяла и убила двоих. И еще убьет. В человеческое тело сталь входит куда легче, чем в набитый травой манекен!
Только ноги ватные… И тошнит… Ядвига медленно осела на землю, с ужасом осознавая, что ослабевшая шея не может удержать голову, ставшую такой пустой и легкой. И руки дрожат. А по щекам текут слезы… Никуда не хочется идти. Только сидеть и плакать, плакать, плакать… Горький комок поднялся из глубины, и девушку вывернуло наизнанку, еле успела податься вперед... Рвало долго, сначала съеденной похлебкой, потом какой-то водой, желчью, а под конец на сухую, только рвущие внутренности позывы и никакого выхода… И текущие из глаз слезы…
Ядвига подняла дрожащую руку и, что было силы, хлестнула себя по лицу. Собраться! Ну убила, и что?! Не первого же! Только сегодня троих срубила! Какая разница, мечом на скаку или ножом по горлу. Коготь всех так режет! А Медвежонок вообще к восьми годам нечистую дюжину трупов за спиной имел! Подумаешь, кровь струей! Нашла место для телячьих нежностей! Посреди лагеря врага, когда дорого каждое мгновение! Сейчас нужно оружие, конь и мотать отсюда к бабушке Нечистого! А лучше, в направлении родного маетка, навстречу погоне, которая неминуемо бросится за похитителями. Уже скачет!.. Встать!
Тело послушалось. Слабость прошла. Только сознание раздвоилось. Где-то внутри головы вельможная паненка Ядвига Качиньская отстраненно наблюдала за действиями хортицкой отроковицы Ядзи Занозы, прекрасно знавшей, что надо делать. Подошла к трупу Ганса. Подобрала флягу, понюхала. Скривившись, прополоскала рот. От противного вкуса чуть не вырвало снова. Удержалась, но пить не решилась. Сняла кошель, заглянула внутрь. Ого! Золото. И немало. Не прост был мужик. Понятно, почему часовой не решился подглядывать! Оружие! То, что Ганс называл мечом, даже поднять проблема, а уж махать этой оглоблей… Метнулась к выходу. Вытащила меч охранника. Дерьмо, но хоть по размеру более-менее. Привела в порядок одежду, хватит светить грудью на всю степь! Погасила светильник. Пока глаза привыкали к отсутствию света, прислушалась. Уловив негромкое ржание, довольно кивнула и скользнула в темноту. Обойдя сидящих у костерка охранников, подобралась к табуну. Негромко свистнула. Серко, умница, протолкался к хозяйке. Ядзи ухватилась за поводья и бесшумно повела коня в ночь…
_________________________
*Я люблю тебя, Гансик! Возьми меня! (вент.)

Глава 13
Ядвига не сомневалась, что ее побег скоро обнаружат и бросятся в погоню. Но пока пошумят, пока соберутся, пока оседлают… Полчаса точно, а то и больше. И до рассвета отрыв будет только увеличиваться. Серко ночью может идти иноходью, неспешной, конечно, но всё побыстрее шага. Вряд ли преследователи решаться даже на рысь. А вот с рассветом идущие одвуконь «кроаты» начнут настигать. Весь вопрос, что беглянка увидит раньше: расшитые жилетки или голубые ягерские куртки? Если бы Ядвига смотрела на это дело со стороны, поставила бы на папочкиных бойцов. Однако изнутри всё гляделось иначе. Тем не менее, коня не гнала, пусть сам определит, как ему лучше. И силы побережет, после рассвета пригодятся.
Серко не подвел, весь остаток ночи шел ровным спокойным аллюром, пройдя за два с половиной часа верст двадцать, если не больше. А утром еще и прибавил, да и хозяйка начала вмешиваться в происходящее.
Еще через пару часов девушка начала волноваться. Сзади ничего не доносилось, но и впереди было тихо. Куда подевались хваленые папочкины ягеры? Даже если вышли только с рассветом, давно должны были встретиться! До Громодяньского шляха рукой подать! Она давно на своих землях… Стоп! А на своих ли? Почему места не выглядят знакомыми? Ядвига попыталась припомнить карту, и неприятный холодок пробежал между лопаток: от шляха на юг уходили две почти параллельные дороги. Если ночевка стояла на их пересечении… Могла она спутать? С устатку и в темноте - запросто! Ведь даже не задумалась о такой возможности! Тогда это тот путь, что огибает ее владения с востока. Плохо. На помощь рассчитывать не приходится, подмога пойдет по короткому пути. Хм… А погоня? Будут поддельные кроаты выглядывать ее следы или рванут по правильному пути? Во втором случае весьма вероятно, что парни Зигмунда уже приняли похитителей в свои дружеские объятья. А если враги на хвосте? До шляха пара часов, эта дорога длиннее, да еще часа три до маетка. Если выдержит Серко. И она сама, езда без седла уже начинает утомлять! И останавливаться нельзя. И тормозить нежелательно. Плохо! А вот и дополнительные проблемы…
Ядвига натянула поводья и, скорчив ироничную рожицу, оглядела завал и сидящего на нем мужика.
- И куда пани так торопится? – поинтересовался тот скучным голосом.
- Пани торопится домой, - откликнулась девушка, успокаивая приплясывающего коня и еще раз окидывая собеседника критическим взглядом. – А ничего у тебя прикид, вельможный пан. Оригинально. Но жилетку лучше снять, они со вчерашнего дня не в моде.
- Почему?
- Стали слишком опасны для жизни. Жолнежи пана Мариуша с такого лепешка* сначала валят*, потом ширеньхают*, пардон за мою салеву!
- О! – откликнулся лесной. – Легаши местного кума* таких, как я, в любом случае валят. К счастью, мы не на его территории! А как пани отнесется к небольшому отдыху и приятной беседе?
- Пан назначает мне свидание? – игриво приподняла бровь Ядвига.
- Красота пани достойна восхищения, - разулыбался мужчина, - но Ваш покорный слуга недостаточно благороден, чтобы питать подобные надежды. Просто езда охлюпкой несколько утомляет…
Ядвига перекинула через коня ногу, устраиваясь боком. Прав собеседник, утомляет.
– А пять лучников, примостившие свои, пардон, задницы на окрестных ветках, - постаралась придать голосу самое невинное выражение, – обязательный антураж нашего разговора?
В глазах лесного мелькнуло неподдельное недоумение:
- Вы о чем, пани? Какие лучники? Где?
Девушка вскинула руку, самым невежливым образом тыкая пальцем в заросли.
- Там, там, там, - крутнулась на крупе, разворачиваясь в противоположную сторону, - там и там! Ах, простите, еще там! Шесть!
- Вообще-то, семь, - наигранное недоумение сменилось неподдельным удивлением. – Но я поражен, пани! Еще никто не мог похвастать, что разглядел кого-либо из моих людей, если они этого не хотели!
- Значит, они этого хотели, - пожала плечами девушка. – Кстати, седьмой – там, - палец указал направление. – Его я, правда, не чую. Но больше ему быть негде!
- И снова поражен и восхищен! – лесной поднялся с бревен, снял шляпу и замахал ей в классическом Парисском поклоне. – Разрешите представиться. В этих местах меня называют Лютым. Командую не самыми плохими лучниками в этой части Полении.
- Очень приятно, - Ядзи, не слезая с Серка, умудрилась изобразить реверанс. – Значит, деловой разговор… - скорчила «думательную» гримасу. – А как пан отнесется к небольшому табуну? Голов в сорок? Или около того… Не красные, но всё же кроаты!
- И в чем подвох? - Лютый водрузил шляпу на место и бросил на собеседницу подозрительный взгляд. - В какую, пардон, задницу нам предстоит залезть за такой добычей?
- Ради Господа! – воскликнула Ядвига. – Никаких подвохов! Лошадей пригонят в это самое место в течение получаса! Считайте это моим подарком!
Атаман улыбнулся:
- А сопровождение в курсе происходящего?..
- А пану есть какая-то разница, - Ядвига удивленно подняла бровь, – если у него в отряде не самые плохие лучники в этой части Полении?
- И в самом деле, никакой, - хмыкнул атаман. – У пани есть еще какие-то предложения?
- Скорее, просьбы! – Ступни девушки устроились на холке лошади. – Во-первых, в окрестностях бродят, простите мою некуртуазность, чуханы* в лепном ципере*. Не может ли шановний пан поинтересоваться, какого, пардон, хрена они здесь забыли?! И донести эту информацию до моих ушей. Вот задаток!
Лютый поймал вылетевший из рук девушки кошелек Ганса, заглянул внутрь. Согласно кивнул:
- А во-вторых?
Ядвига скорчила умильную рожицу:
- Попросите не самых худших лучников этой части Полении не дырявить мне шкуру!
Ноги девушки опустились в нормальное для всадницы положение; конь рванулся вперед, за считанные метры набрал скорость и, в красивом прыжке пролетев над завалом, исчез за поворотом дороги.
Когда топот копыт стих, кусты раздвинулись, и на дорогу выбрался невысокий крепкий мужик в лохматом пончо, густо расшитом зелеными и коричневыми тряпочками.
- Я не понял, Лютый, - голос разбойника звучал не то насмешливо, не то недоуменно, - мы теперь не злоумышленные карники, а благородные герои, посвятившие жизнь спасению несчастных девиц, попавших в неприятные ситуации?
- Да, Мирча, мы такие! - Лютый негромко рассмеялся. – Особенно, если бедная девушка - пани Ядвига Качиньская. Всегда хотел стать ее другом. А теперь просто мечтаю! Можно сказать, влюбился без памяти!
- Думаешь, она? – усмехнулся названый Мирчей.
- Задница Нечистого! – Лютый развел руками. – Кто еще может ранним утром скакать на красном жеребце по местным лесам? Без седла, но с железкой на поясе. И столь куртуазно ботать по фене!
- Тебе не кажется, что девица нас поимела?
- В самом извращенном виде! - кивнул атаман. – Но какова девка, а?! Кстати, скажи нашим недотепам, чтобы чаще мылись! Скоро их любая хлопка за версту чуять будет!
- Ну, положим, это не любая хлопка, – недовольно вздохнул Мирча и гордо усмехнулся. – А меня она не унюхала! – помолчал. – Ну что, ряженых бьем?
- Разве мы можем отказать прекрасной пани в подобной мелочи? – изумился Лютый. – Да и лошадки лишними не будут. А то на одрах предыдущих панов даже показаться в приличном обществе стыдно. Пошли на лежки. Будем надеяться, не все такие ушлые, как пани Качиньская. Но лучше не давать им времени нас унюхать.
- Что, вот так сразу? Без обычного базара?
- Разговор обязательно будет. Нам за него заплачено! - атаман подбросил на ладони кошелек. – Золотом! Но ты же видел эту шоблу! Разве они будут говорить, пока их много?
- Да я вообще не понимаю, зачем ты лясы точишь? – хмыкнул Мирча. – В этот сброд можно сразу стрелять. Кстати! Сорок коней – это двадцать рыл! Когда я глядел на этих ребят, их было больше полусотни!
Лютый нехорошо усмехнулся:
- Надо понимать, они уже пересекались с пани Качиньской!
_______________________
* Лепешок – жилет (феня)
* Валить – убивать (феня)
* Ширеньхать – разговаривать (феня)
* Легаши местного кума – в данном случае «Жолнежи пана Мариуша» (феня)
* Чухан – В прямом переводе - грязный, опустившийся человек (как одно из просторечных значений слова бомж в русском). Но одновременно и ругательство, демонстрирующее отношение говорящего к объекту (феня)
* Ципер – одежда. Лепной (или горбатый) ципер – чужая или поддельная одежда. От «лепить горбатого» (феня)

Глава 14
Леслав Клевецкий отчаянно хотел спать. Нет, это слабо сказано. Мечтал завалиться на мягкую пуховую перину и придавить этак минуток шестьсот или семьсот. На крайний случай годилась и пара часов на сосновом полу под дорожным плащом. Или иной ровной поверхности, не сотрясаемой тяжелой поступью Мариуша Качиньского, нервно измеряющего шагами собственный кабинет. Увы. Вместо этого пан Леслав сидел в на редкость неудобном кресле и в меру сил пытался успокоить безутешных родителей.
Какого Нечистого, в конце концов! После знакомства пан прожил с «дочкой» меньше полугода, после чего неугомонная девчонка отправилась на обучение и в маетке появлялась крайне редко и ненадолго. Когда он успел так привязаться к соплюшке? За родных детей так не переживают! И это Хитрюга Хюбнер? Прожженный авантюрист, не имеющий ничего святого, а своё отношение к людям определяющий исключительно количеством монет, которое можно с этих людей получить? Вот этот пан, психующий (точнее и не скажешь) за пропавшую девчонку и скачущий вокруг жены, переживающей ничуть не меньше супруга? Невероятно!
Отношение Качиньского к Ридице Леслав как раз понимал: сам был влюблен в Лисицу еще со времен оных, когда был не вельможным паном, и вообще не поленцем, а простым отроком в Хортицком остроге. Уж сколько лет прошло… Исчез простой и прямолинейный Леха Клевец, лихой рубака, драчун и завсегдатай окрестных сеновалов, появился ему на смену шановний пан Клевецкий, сибарит и столичный сноб, любимец придворных дам (и тех, которые якобы «не дам», но женского пола, тут со времен сеновалов мало что изменилось), блистающий на пирах, балах, охотах (ну и на дуэлях, чего уж там: не позволять же всяким паркетным шаркунам тыкать в себя плохо заточенными железками). А чувство осталось. Так что Леха-Леслав искренне завидовал Хитрюге Арнольду. Но без особой злобы: Ридка – она как судьба, а на судьбу не обижаются. Тем паче Лисица всегда была рада видеть старого товарища. Если, конечно, ее в этот момент не тошнило по причине беременности или перепоя…
И что Ридица прикипела к девчонке, тоже не удивляло вельможного пана. Бабы, они же такие сентиментальные… И не потому что сентиментальные, а потому что бабы! Хоть ты сто раз оторва, куница, дева-воительница и велет впридачу. Левой лапой душу из какого-нибудь урода достает вместе с внутренностями, а правой ручкой платочек кружевной к глазкам прижимает, слезки промакивает. Может и одновременно, Лисице всегда хорошо удавался частичный переход в Облик. Не будь дама в интересном положении, она бы сейчас летела впереди погони. Верст на двадцать-тридцать. В Облике. А скорее, уже вынимала души и прочие кишки из тел незадачливых похитителей. Левой лапой. А правой (ручкой разумеется) проверяла бы целостность обожаемой дочурки. Увы, беременность Облик отрицает начисто. Перекинуться можно. Только ребенок, если он не велет, такого не перенесет. А поскольку Хитрюга так и не научился перекидываться…
Пан Леслав и сам был не прочь рвануть в погоню. Не из большой любви к пани Ядвиге, хоть и уделялось ей немало внимания в будущих планах, а в силу живости характера: размяться маленько, вспомнить юность золотую, инстинктам хищным выход дать... Людей посмотреть, себя показать… А вот себя-то показывать и нельзя. Пробежишься разок, ручонки шаловливые кому надо и не надо поотрываешь, и всё. Псу под хвост годы работы множества людей. Одно внедрение чего стоило! И сеть мигом проредят, слишком много ниточек на пана завязано… Нельзя… Но очень хочется… Хотя спать – больше.
Но это так, лирика. А Хитрюга-то с какого переляка взбесился? Ну украли девчонку, и что? Ну слишком поздно вернулся в маеток, погоня ушла давно. До утра ничего сделать не можешь? Так иди спать! Утро вечера мудренее! Или с гостем пообщайся! Или ты думаешь, резидент сварожской разведки впереди собственного визга на твои глазки красивые примчался посмотреть? Да пусть бы даже и не твои, а прекрасной половины вашего тандема… Нет, носится, рычит, психует… О деле и заикаться не стоит. Только ждать!
Эх, бросить бы к Нечистому всю эту дребедень, игры шпионские, политику ясновельможную да прочие страсти-мордасти, и уйти рядовым обережником на пацинакскую границу! Чтобы шашку, да коня, да на линию… Собственно, и конь не особо нужен! И шашку могут когти заменить. А уж каких-то конкретных линий в степи отродясь не проводили. Где встретились, там и граница. Либо договорились, тогда братание и пир горой. Либо схлестнулись, и тоже - горой. Только трупы. И не всегда пацинакские. Степняки – достойный противник. Хоть и нет у них велетов, и с головой мало кто дружит, но храбрости на два Нордвента хватит, этого не отнять…
Только кто ж позволит! Нет, Леха, здесь ты нужен, здесь, в Полении. Особенно сейчас, когда неустойчиво всё, неспокойно. И делать нечего, надо ждать, пока Хитрюга не придет во вменяемое состояние. То есть, благополучно разрешится проблема с Ядвигой Качиньской и ее похитителями. В том, что разрешиться, причем, благополучно, пан Леслав был уверен. Паненка-то откуда ехала? Где училась? Вот то-то!..

Коготь решил идти напролом. Разбойники странные. Феню знают, но не родная она им. Атаману, в смысле, остальные молчат. Дисциплина, больше подходящая солдатам. Даже одежда разбойничья только у атамана. У остальных – как с учебника по маскировке в лесу. Баронский отряд положили образцово-показательно. Лесным такое не по зубам. Бойцы? Причем не простые дружинники, пластуны.? Но чьи?! И почему позволили застать себя врасплох? Впрочем, не это главное. Не видеть Ядвигу эти парни не могли. Либо девушка недвижным телом (живым или мертвым) валяется в кустах, либо Лютый прикрыл ее от погони. Опять же, почему? В первом случае драки не избежать, во втором - наоборот. Эх, перекинулся бы Медвежонок, да понюхал… Но нельзя, это сразу бой, причем на уничтожение.
- А тебе что?
Лютый всё не мог принять решение. Уверенное, чтобы не сказать наглое, поведение мальчишки сбивало с толку. И второй спокоен, словно с сосунками в куче песка общается. А ведь должна бы хоть тень страха в глазах мелькнуть. Интерес мальчишки к пани Ядвиге и вовсе всё запутал. Вечная проблема: кто кому кто, и как в этом разобраться? А ведь надо, и быстро.
- Так сбондили краснючку*! А братан мой у нее в корешах прописан. Грит, надо фуцанов* на перо поставить, а чувиху на хазу вернуть.
- Так она, небось, сама допилила, - хмыкнул определившийся, наконец, с линией поведения атаман. – Тут до ее рынд* час хода.
- Может, и допилила, - рассеянно проговорил Коготь, оглядывая поле боя, и вдруг удивленно присвистнул: - Слышь, Лютый, а этот штымп* тебе нужен? – палец мальчишки уперся в пленного. – Это же тот, что кралю нашу увел! Может, пощекочу его трохи, он наколочку и мяукнет*…
- А сможешь? – хмыкнул Лютый.
- Обижаешь!
- А и пощекочи, - согласился разбойник. – Может, напоет что-нибудь интересное.
- Кстати, - ухмыльнулся мальчишка. - Ты пока своим скажи, пусть жмуриков к деревьям вдоль дороги прислонят. И каждому его косицу в зубы.
- Зачем?
- Шоб було! Ядзя оценит!
Коготь соскользнул с коня, двинулся к пленному, прошелся перед ним туда и обратно, поигрывая ножом, послушал визги барона и молча начал срезать с того одежду. Избавившись от куртки и рубашки, криво усмехнулся и произнес по-вентски:
- А ты, небось, и не помнишь Белку, а, Зессендорф?
- Кого? – вопрос вызвал у барона оторопь.
- Эльзу, - пояснил мальчик с каким-то особо жутким спокойствием в голосе. – Девочку, которую ты хотел изнасиловать. Отца ее убил… Не помнишь ведь, правда?
Зессендорф судорожно кивнул. Потом замотал головой.
- Как же так, - расстроился Коготь, - я ей обещал привезти на свадьбу твою голову. А ты даже не помнишь, за что страдаешь… А знаешь, это не страшно, - на детских губах вдруг расцвела улыбка, при виде которой нейдорфские воры вспомнили бы учителя Когтя, Кошмарика, избача и бабочника, с которым предпочитали не связываться матерые мокрушники*, - Это не страшно. Вспоминай любую. Их же много было. Вот и вспоминай, пока я тебя строгаю. И рассказывай. Про Ядвигу Качиньскую. Чем быстрее расскажешь, тем скорее я тебя отпущу. А это тебе для разгону.
Рука Когтя рванулась вперед. Казалось, нож едва коснулся кожи, но барон изогнулся дугой и завопил, будто в него ткнули раскаленным железным прутом.
- Что ж ты так кричишь-то? – удивился Коготь. – Тебе же еще не больно. Я просто ножик пробую. Вот сейчас будет больно.
Еще одно касание. И новый вопль, страшнее предыдущего.
- Атаман, ты по-вентски понимаешь? – повернул голову мальчик. – Это хорошо. Ну что, барон, расскажи, за каким ляхом тебе Ядзя потребовалась?..
Весь допрос Лютый молчал. Разбойники утащили в лес добычу, увели коней, очистили дорогу от трупов. Атаман невозмутимой статуей маячил за спиной странного мальчишки, работающего палачом. Сам ни одного вопроса не задал. И только когда затих последний крик пытаемого, задумчиво произнес по-сварожски:
- В Нейдорфе урок учат вести допрос?
- У меня и другие учителя были, - откликнулся Коготь на том же языке. – Может, и те же, что у тебя. Уберите луки, атаман. Без потерь нас не взять.
Вот теперь мальчишка был натянут, как струна.
- Я уже понял, - кивнул Лютый. – К тому же твой братец смылся и прячется где-то в лесу. Надо понимать, собирается нас по одному перерезать если что.
- Верно, - кивнул Коготь. – Но, похоже, мы на одной стороне. Какие твои планы, атаман?
- К вашей крале ломанусь, - Лютый перешел на феню. – Долю за наколку отстегнуть надо, и за сказку нам чувиха забашляла. А сказочка-то занятная. Не хочешь на хвосте повисеть*?
Коготь сожалеющее вздохнул:
- Попозже. Надо в родные места заглянуть. Дачку перебросишь? А то мы ее хвост подобрали. И ловеков*. Дальше они нам без надобности.
- Макитру-то* будешь брать? – Лютый кивнул на труп барона. – Подарок на свадьбу.
- На хрен она мне не нужна! – скривился Коготь. – Протухнет, пока довезу. Да и боится Белка жмуриков…
_________________________
* Сбондили – украли. Краснючка – девушка, красавица (феня)
* Фуцан – лицо, недостойное… Одним словом, ругательство и достаточно обидное (феня)
* Рында – телохранитель. Лютый имеет в виду солдат (феня)
* Штымп – жертва. Второй смысл – фуцан (феня)
* Мяукнуть наколку – здесь – сообщить информацию (феня)
* Избач, бабочник, мокрушник – воровские специальности. Соответственно: домушник, карманник, убийца.
* На хвосте повисеть – составить компанию (феня)
* Перебросить дачку – передать посылку. Хвост- меч. Ловеки – лошади (феня)
* Макитра – голова (феня)