В экспедициях русские географы были не в мундирах, а в местной одежде.
Это аллегория. Я думаю, всем понятно.
В ВИХРЕ ВРЕМЕН |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » В ВИХРЕ ВРЕМЕН » Произведения Бориса Батыршина » Ларец кашмирской бегюмы
В экспедициях русские географы были не в мундирах, а в местной одежде.
Это аллегория. Я думаю, всем понятно.
Нелогично. Мозоли от повода бывают у европейских всадников, тренирующихся в выездке и преодолении препятствий.
Не водили вы подолгу заводного коня в поводу....
Второе тоже не вызывало особой тревоги – если верить записям профессора Саразе́на должны отдать вожделенный приз без единого возражения. Еще несколько дней, неделя, максимум – и цель задача экспедиции будет выполнена. разобранный на части
Но отчего, в таком случае, у него так тревожно на душе?
Откуда то выплыл отрывок.
Не водили вы подолгу заводного коня в поводу....
А привязать к седлу? Дела, которые делаешь целыми днями и много дней подряд, быстро рационализируются.
И ещё одну вещь мне говорил опытный слесарь и вообще рукодел: мозоли от неправильного инструмента. Ну или работы с ним. Если инструмент по руке и держат его правильно, руки будут далеко не нежные, но - равномерно, без выраженных мозолей.
Кстати, в начале текста главный герой работает в мастерской отца, потом служит на дирижабле, где возится с моторами. Так что руки у него должны быть жесткие, тёмные от масла, и привычные к разного рода инструменту с самого начала.
Зануда, а как наш знаменитый географ мог участвовать в первой мировой и гражданской если он даже до русско-японской не дожил?
Оставался, правда, еще один маршрут – через Афганистан, перевалы Пяндж и Хайбе́р, и далее, по отрогам Гиндуку̀ша в Кашмѝр.
Пяндж- это река.
Хайбер или Хайберский проход это — в хребте Спингар(«белая гора» на пушту) или Сафедкох (на дари — «белые горы»).
Я бы переделал так : Оставался, правда, еще один маршрут – через Афганистан, перевалы Саланг и Спингар, Хайбе́рским проходом, и далее, по отрогам Гиндуку̀ша в Кашмѝр.
Хотя быстрее идти древним караванным путём через нагорье Бадахшан и город Файзабад и далее Ваханским коридором до Индии.
А привязать к седлу? Дела, которые делаешь целыми днями и много дней подряд, быстро рационализируются.
Это когда по гладкой тропке. А по серьезной пересеченке - даже и думать о такое не стоит, плохо кончится. Знаем, плавали...
Это когда по гладкой тропке. А по серьезной пересеченке - даже и думать о такое не стоит, плохо кончится. Знаем, плавали...
А вы не глухим узлом привязывайте, как сакву или торбу, а распускающимся при сильном рывке. Караванщики вообще, говорят, повод сзади идущего верблюда зажимали в расщеп деревяшки, так что при слабых рывках он держался (и болезненно дёргал отстающего верблюда), а при сильных вырывался из расщепа раньше, чем будет повреждён верблюжий нос.
В общем, воля ваша, но лично мне не верится в то, что ваш герой держал в руках повод или чомбур дольше, чем это необходимо.
Перенес сюда часть описания тропы из предыдущих глав
***
Монастырь Лаха́нг-лхунбо̀ приткнулся к километровой отвесной стене примерно на двух третях ее высоты. Белые, с коричневыми черепичными крышами, постройки лепились гроздями к серому камню, испятнанному кое-где зелеными пятнами растительности, угнездившейся неизвестно как на голой скале. В самом центре этой композиции зияла громадная, не менее полусотни шагов в поперечнике, круглая дыра – грот Лхунбо̀, в которой, собственно, и располагался знаменитый на всю Азию «реликва́рий». Постройки же, окружающие вход в пещеру, служили прибежищем для трех с половиной десятков монахов, никогда не покидающих монастыря.
Про пещеру болтали разное. Обитатели крохотной деревушки, расположившейся близ подножия скалы, уверяли, что она тянется на много дней пути вглубь каменной тверди. Что разветвленные многоуровневые ходы соединяют гигантские залы, часть из которых тонут в вековечном мраке, в других тьму разгоняют огоньки тысяч лампад, а стены и потолки третьих вообще светятся сами по себе. В этих последних и хранятся главные сокровища Лаха́нг-лхунбо̀, среди которых и те, что помещены туда многие тысячи лет назад, да и сама громадная пещера – ни что иное, как жилище древних могучих змей-нагов, союзников вождя асуров Вемачитрѝна в его древней жестокой войне с царем богов Индрой.
Из-за чего началась эта война, Юбе́р Бондѝль так и не понял. Любая попытка вникнуть в нюансы старой, как этот мир, мифологии, приводили к тому, что он безнадежно запутывался в непроизносимых названиях древних народов, именах богов и прочем и терял нить повествования. Но главное он уяснил: монастырь Лаха́нг-лхунбо̀ (в крайне вольном переводе с тибетского это означает «духовное хранилище всего на свете») действительно построен в допотопные времена, и единственная тропа, по которой можно подняться к нему, змеится по отвесной стене и представляет из себя череду узких каменных полок, соединенных карнизами из узких, шириной в не более фута, досок, уложенных на вбитые в скалу деревянные колышки.
В трех местах этот безумный «серпантин» прерывается деревянными платформами, опирающимися на неширокие каменные уступы. Платформы располагались в точности одна над другой, и на каждой стоит деревянный ворот с тысячефутовым канатом, сплетенным из полосок кожи священных яков. На конце каната привешена большая плетеная корзина, способная вместить около полутора тысяч фунтов ячменя или иные грузы.
С помощью этого ступенчатого «лифта» обитатели монастыря получают необходимые для жизни припасы. Перемещать на нем помощью людей, что вверх, что вниз, запрещается категорически: любой, будь то неофит, желающий поселиться в монастыре, или паломник, жаждущий прикоснуться к священным реликвиям, должен преодолеть смертельно опасную тропу, а потом, если потребуется, вернуться по ней назад. Но случалось это нечасто: что немногие из соискателей, сумевших-таки добраться до монастыря, пугались обратного пути и навсегда оставались на скале…
Большинство паломников и не пытались добраться до самого монастыря, ограничиваясь посещением одной из трех часовен, расположенных на промежуточных «балконах». Служили там монахи, причем должности эти считалась пожизненными – раз ступив на одну из платформ, обитатель монастыря мог покинуть ее только после смерти. Кроме того, монахи присматривали за «тропой йети» - головокружительной цепочкой каменных и деревянных карнизов, ведущей в монастырь. Однако, обитатели Лаха́нг-лхунбо̀, будучи, как и все приверженцы восточных религий, крайними фаталистами, полагали, что все, что случится с человеком на «тропе йети» – не что иное, как знак судьбы и одновременно, испытание благочестия и твердости веры. А потому, ни колышки, ни доски не меняли и не подновляли до тех пор, пока те не обрушивались от ветхости или иных причин – как правило, вместе с тем, кто имел несчастье в этот момент на них наступить. Каменные карнизы со временем тоже выкрашивались от воздействия ветра и воды; монахи относились к этому с таким же философским спокойствием, и сооружали вместо них новые деревянные участки тропы.
Другой заботой обитателей платформ было развешивать на всем протяжении «тропы йети» с интервалами в несколько десятков шагов доски с выжженными на них священными буддистскими текстами и небольшие молитвенные барабаны – те, вращаясь под действием ветра, издавали легкий звон. Эту обязанность хранители выполняли аккуратно, старательно подновляя «оформление» тропы; примечательно, что жители деревни не слыхали о том, чтобы хоть один из монахов сорвался и погиб при этих работах, а ведь тем приходилось точно так же, как и паломникам, карабкаться по карнизам! По местной легенде, монахам помогали злобные полулюди-полуживотные, называемые «йети» - и они же бдительно охраняли тропу, не позволяя людям с дурными помыслами добраться до хранилища святынь. Или вернуться оттуда с неправедно полученной добычей -ведь монахи, согласно древней традиции, не могли отказать никому, постучавшемуся в двери Лаха́нг-лхунбо̀. Обитали зловещие создания в монастырской пещере, в самых темных и холодных ее гротах, беспрекословно подчинялись своим хозяевам-монахам, и, как говорили в деревне, выполняли для них самые тяжелые работы. А один из местных жителей клялся, что самолично наблюдал одну из этих тварей, карабкающегося среди бела дня по отвесной скале между двумя «лифтовыми» платформами!
Несмотря на очевидную самоубийственность прогулки по «тропе йети», поток паломников, желающих прикоснуться к священным реликвиям Лаха́нг-лхунбо̀ или помолиться в одной из промежуточных часовен не иссякал из века в век. Возле подножия скалы раскинулось целое кладбище, где нашли последний приют переломанные после падения на острые камни кости неудачников. Плоть их стала пищей грифов-падальщиков, гнездящихся в окрестных скалах - ведь могильщики убирали останки только когда эти отвратительные птицы очистят их от всего, годного им в пищу, а их двуногие родичи обшарят карманы и узелки несчастных. Впрочем, ни то, ни другое не считалось чем-то предосудительным, а лишь естественным завершением процесса жизни одних созданий, из которых другие извлекают что-то полезное для продолжения собственного бренного бытия.
Главным источником существования жителей деревушки, кроме выполнения заказов монастыря, остается обслуживание паломников. А потому, появление сразу двух больших караванов вызвало настоящий фурор. Но продолжался он недолго: сначала чужаки развернули неподалеку от селения странные, лязгающие, пышущие угольной копотью и паром механизмы, потом расстелили огромное полотнище, которое – о ужас! – начало раздуваться, превращаясь в гигантский, закутанный крупноячеистой веревочной сетью, пузырь! А когда этот пузырь, приобретший форму веретена, оторвался от земли и закачался на удерживающих его канатах, жители деревни в полном составе бежали прочь, проклиная пришельцев, посланных, несомненно, демонами. Они, несомненно, догадались, – да и кто бы на их месте не догадался? - что демонические чужаки вознамерились добраться на своем страшном пузыре до реликвий Лаха́нг-лхунбо̀, и на бегу возносили молитвы за монахов, над которыми нависла смертельная угроза.
Отредактировано Ромей (16-12-2018 00:48:26)
А вы не глухим узлом привязывайте, как сакву или торбу, а распускающимся при сильном рывке. Караванщики вообще, говорят, повод сзади идущего верблюда зажимали в расщеп деревяшки, так что при слабых рывках он держался (и болезненно дёргал отстающего верблюда), а при сильных вырывался из расщепа раньше, чем будет повреждён верблюжий нос.
Я ж говорю - из личного опыта. По крутой тропе когда лошадь ведешь в поводу, так очень быстро начинает казаться, что ты ее туда на себе втаскиваешь. Я как-то на Алтае за день ладони в кровь сбил. Впрочем, потом ничего, загрубели в достаточной степени.
Вы здесь » В ВИХРЕ ВРЕМЕН » Произведения Бориса Батыршина » Ларец кашмирской бегюмы