ГЛАВА ВТОРАЯ,
Коля Ильинский берётся за перо. Пятая попытка вести дневник. Встреча с Петербургом. Непрошенное гостеприимство. Подготовка к экспедиции. Немного о карманных пистолетах.
Всегда завидовал тем, кому удаётся подолгу вести дневник. Нет, я не о тех, чьи записи известны всему миру – не о Ливингстоне, Пржевальском и иных первопроходцах, чьи странствия потеряли бы смысл, не уделяй они внимание подобным записям. И не о маршалах, министрах и дипломатах, озабоченных тем, как они будут выглядеть в глазах потомков. Моя зависть адресована самым обычным людям, изо дня в день отнимающим у повседневных забот минутку-другую, чтобы описать то, что с ними происходит.
Прожив на свете около двадцати четырёх лет, я брался за дневник не раз и не два. Сначала в реальном училище; тогда, помнится, меня хватило на полторы недели. Следующая попытка была предпринята в студенческие годы, и попытка, надо сказать, небезуспешная: около трёх месяцев я аккуратно заносил в клеёнчатую тетрадку всё важное, что происходило со мной и вокруг меня. Надо ли говорить, что большая часть записей имела сугубо политический характер и отличалась редкой пафосностью? Порой я радуюсь, что эта тетрадь не сохранилась: перечитай я ее теперь, мне наверное сделалось бы стыдно. Впрочем, что за вздор – не сожги я тот, второй по счёту дневник сразу после приснопамятной истории с маёвкой (я тогда на полном серьёзе ожидал ареста, обыска и поспешил избавиться от компрометирующих улик), он так бы и остался в ящике стола, в нашем московском доме… Хотя, если уж прибегать сослагательному наклонению: не спрячь я тогда свои грехи, мнимые и не очень, под сукном солдатской шинели - не забросило бы меня на сорок лет в прошлое, и я не принял бы участие в этих удивительных событиях…
Третью тетрадь я начал уже здесь, на борту парохода, идущего из Бреста в Копенгаген. После парижской эскапады мне потребовалось срочно привести в порядок мысли, и лучшего средства, чем записать всё в дневник пока ещё не придумано – особенно, если рядом нет внимательного и умного собеседника, а будущее настолько туманно, что не хочется даже задумываться о нём. В течение всего плавания я покрывал страницы убористыми строками; это занятие это я продолжил и на борту датского пакетбота «Кёнингин Маргерете», доставившего меня в Санкт-Петербург. Но и этот, несомненно, любопытный для иных глаз документ, постигла участь его предшественника: как только пакетбот миновал траверз Толбухина маяка, я сжёг дневник в рукомойнике своей каюты - после чего долго объяснялся с прибежавшим на запах дыма пароходным служителем. Но сами посудите, не мог же я оставить в сохранности записи, изобличающие меня, как пришельца из грядущих времен, в то время как твёрдо решил, пока возможно, скрывать этот факт?
Четвёртая попытка была предпринята полугодом позже, в России, во время подготовки «тибетской» экспедиции. На этот раз меня не хватило и на неделю – надзирали тогда за мной даже не в четыре а во все четырнадцать глаз. Что до сугубо деловых записей, то я, конечно, их вёл, но что это за дневник, которому не можешь доверить самые заветные мысли?
И вот – пятая тетрадь. Снова пароход, снова отдельная каюта и, главное: некоторая уверенность в том, что , эти записи не попадутся на глаза посторонним. Кроме меня на судне один-единственный русский, да и тот Курбатов. Нет, казак, разумеется, умеет и читать и писать, но заподозрить его в том, что он втихую роется в моих бумагах – это уже, простите, готовая паранойя…
Рано или поздно нам придётся покинуть борт «Stadt Lübeck», и тогда вопрос сохранения тайны встанет опять. Но что мешает мне прибегнуть к такому испытанному средству, как швейцарский или английский банк? Из любого сколько-нибудь значительного порта обязательно отправляются почтовые пакетботы германского или британского Ллойда – и двух месяцев не пройдёт, как мой дневник окажется в уютном банковском сейфе, и останется там, пока мне не взбредёт в голову извлечь его оттуда.
А может, и этого не потребуется – собирался же я отправиться на «ту сторону» загадочной апертуры вслед за профессором Саразеном, Кривошеиным и Николь? Правда, для этого сначала надо отыскать похищенные неведомыми злоумышленниками «слёзы асуров» - но ведь именно этим мы и намерены заняться?
Так что, смею надеяться, этой тетради суждена долгая жизнь. Пока «Город Любек» не прибыл в порт Батавия, и я предаюсь вынужденному безделью – постараюсь заполнить нечаянный досуг изложением того, что случилось со мной за последние два года. Найдётся в нём место и для текущих событий, пока удобства морского путешествия предоставляют мне для этого достаточно времени.
Боюсь, эти записи будут носить весьма отрывочный характер. Ну да не беда: как говорил далеко не самый худший английский поэт: «Тщеславие, без сомнения, принесло гораздо больше пользы цивилизации, чем скромность»*; а раз так - буду рассматривать этот дневник как наброски моих будущих мемуаров…»
* Уильям Водстворт
Отредактировано Ромей (06-02-2019 01:21:20)