Разумеется. Но не мной. И вы о нём читали.
И даже здесь как-то упоминалось, как вероятный вариант...

Отредактировано Ромей (10-02-2019 00:49:04)

Несколько перекомпоновал четвёртую главу. Сначала следует этот фрагмент, затем тот, что был выложен до него, ну а уж потом - продолжение...

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
Снова дневник. Корвет «Витязь». Батавия. Далеко идущие планы. Секрет острова Ноубл. Встреча с Паскалем Груссе. К цели!
Толстая клеёнчатая тетрадь, уже истрёпанная на уголках, легла на стол – узкий стол офицерской каюты, над которым красовался иллюминатор с откинутой вбок латунной крышкой и барашками задраек, отполированными бесчисленными прикосновениями. Николай  порылся в ящике, достал перо и  проверил, хорошо ли сидит в гнезде чернильница-непроливашка. Качало прилично, и не хотелось изгваздать текст,  выстраданный в таких муках, очередной россыпью клякс....
Интересно, был ли в его время хотя бы один гимназист (или «реалист» разницы в данном случае никакой), не зачитывавшийся рассказами о Миклухо-Маклае? Помнится, о нём упоминалось даже в учебнике географии... И мог ли Коля Ильинский представить, что окажется однажды на палубе корвета «Витязь», того самого, что доставил учёного в Новую Гвинею? Нет, конечно, ведь старый корвет уже лет десять, как был исключён из списков флота и разобран на дрова. И вот, поди ж ты – он сидит в каюте знаменитого корабля, а с того дня, когда Миклухо-Маклай сошёл на берег в заливе Астролябии прошло каких-нибудь два года…
Пожалуй, не стоило утомлять будущих читателей дневника (если, конечно, предположить, что таковые вообще будут) подробностями кругосветного плавания «Витязя» и описаниями приключений знаменитого этнографа, подумал он. Куда важнее разъяснить, почему члены экспедиции, направленной на Тибет, оказались в Яванском море – и отправятся еще дальше, к берегам Южной Америки. И началась эта история уже после того, как «Витязь» оставил за кормой Новую Гвинею и повернул форштевень на норд, к Японии.
Когда выяснилось, что на одном из этапов экспедиции понадобится военный корабль, способный совершать длительные океанские переходы и, желательно, хорошо вооружённый, организаторы обратились «под шпиц» - в Адмиралтейство. Нужные в составе русского флота, конечно, имелись: корветы  и клиперы, построенные для службы на Дальнем Востоке и, главное, для того, чтобы  в случае войны с Британией угрожать морской торговле, на которой, как известно, держится её могущество. Некоторые из них как раз теперь находились либо в плавании, направляясь на Дальний Восток или возвращаясь в родной Кронштадт  - во Владивостоке, главной базе Сибирской флотилии, отсутствовали достойные упоминания ремонтные мощности, вот и приходилось гонять корабли туда-сюда, по знаменитой «русской кругосветке, изнуряя машины, изнашивая корпуса и рангоут, но и позволяя командам приобретать бесценный опыт дальних походов, какой не купить ни за какие деньги. Оставалось только подобрать подходящую боевую единицу, изучить личное дело офицера, ею командующего, и решить - способен ли тот выполнить весьма непростое задание.
Кроме очевидных профессиональных навыков и опыта дальних походов, кандидату желательно было быть знакомым с центральной и южной частями Тихого океана. А потому, выбор пал на корвет «Витязь», как раз тогда возвращавшийся из кругосветного плавания. За два года корвету пришлось пересечь Атлантику, пройти Магеллановым проливом, побывать на острове Пасхи и совершить непростой переход к берегам Новой Гвинеи, с тем, чтобы доставить туда Миклухо-Маклая. Соответственно, и командир, капитан второго ранга Назимов, и экипаж корвета имели  богатый опыт плавания в Южных морях и водах, омывающих Южную Америку – что, собственно, и требовалось «заказчику».
Итак, «Витязь». Один из четырёх парусно-винтовых корветов так называемого «семнадцатипушечного ранга» типа «Богатырь» с водоизмещением в 2125 тонн. Заложен в 1861-м году на Бьернеборгской верфи в Финляндии, спущен на воду в 1864-м. Корвет приводила в движение паровая в 1618 индикаторных сил, изготовленная на заводе Коккериль в Бельгии. На ходовых испытаниях корвет показал двенадцать узлов – очень неплохой по тем временам результат. В отчётах по Морскому ведомству отмечалось: «за то обладал прекрасными морскими и парусными качествами, обнаруженными при продолжительной службе в дальних плаваниях». Дальность плавания под парами при скорости хода в 10 узлов составляла 2300 морских миль, и была ограничена запасом угля. При использовании парусов длительность плавания ограничивалась лишь запасом провизии.
В 1870-м году, как раз перед отправкой в своё первое кругосветное плавание, «Витязь» прошёл перевооружение, получив пять нарезных шестидюймовок и четыре девятифунтовых орудия образца 1867 года, тоже нарезные. Дополняли этот внушительный арсенал три лёгкие скорострельные пушки. 
Итак, выбор был сделан, и в Батавию полетела шифрованная телеграмма. Через неделю на рейде заплескался андреевский флаг на корме «Витязя», следовавшего через Индийский океан, к берегам Аравийского полуострова, в порт Аден, и далее - Суэцким каналом, минуя Гибралтар и Датские проливы - домой, на Балтику.  Это было очень удачно, поскольку не пришлось менять привычный, давно сложившийся маршрут,  что не укрылось бы от внимания Королевского Флота, ревниво отслеживавшего перемещения потенциальных рейдеров на своих торговых путях. А тут достаточно задержаться на пару-тройку недель для замены треснувшей во время тропического шторма грот-брам-стеньги и перетяжки стоячего такелажа. Что может быть естественнее для судна в дальнем океанском походе?
Не то, чтобы люди, готовившие экспедицию, имели основание ожидать от англичан противодействия своим замыслам. Сказалось привычное российское «англичанка гадит», и осторожность, свойственная тем, кто планирует тайные операции. 
Поднявшийся на борт русский консул лично вручил командиру корвета секретную депешу. Это тоже было необычно  - обычно происходило наоборот, командиры заходивших в Батавию судов сами наносили визит дипломатическому представителю Российской Империи.  Но тут случай был особый. Капитан второго ранга Назимов лично расшифровал текст послания и узнал, что вверенному ему корвету предписано задержаться в Батавии якобы для произведения текущего ремонта, а на самом деле – с целью дожидаться неких лиц, которые должны прибыть в Голландскую Ост-Индию в течение двух, самое большее, трёх месяцев.  Указанных лиц следовало взять на борт и в дальнейшем действовать в соответствии с полученными от них указаниями. Цель нового плавания была указана расплывчато – где-то у берегов Южной Америки.
Нельзя сказать, что полученное задание удивило Назимова, за годы его службы случалось и не такое. А потому, он постарался максимально использовать нечаянную передышку, затеяв полную переборку котлов и ремонт механизмов, изрядно разболтавшихся за три года  плавания. И, разумеется, не упустил случая пополнить угольные ямы, цистерны для пресной воды, провиантские, баталёрки, корабельную аптеку и прочие запасы снабжения - от канатов парусины до ваксы для офицерских ботинок и писчей бумаги.  Посланник получил из Петербурга строжайшее предписание не ограничивать командира «Витязя» в расходах - счета местных шипчандлеров  и судоремонтных мастерских оплачивались немедленно и  в полном объеме. И когда «Город Любек» встал у пирса и «означенные лица» поднялись-таки на борт, корвет был в состоянии едва ли не лучшем, чем в Кронштадте, перед выходом в первое своё кругосветное плавание.
Кроме того, командиру корвета пришлось, при содействии консула, заняться еще одним делом – настолько деликатным, что о нём они избегали говорить, даже находясь наедине, в посольстве или капитанском салоне «Витязя». Но об этом будет сказано несколько позже, а пока…
Николай встал, сделал несколько шагов, примериваясь к размахам качки. Покосился на иллюминатор – духота в каюте была изрядная, но впустить внутрь порцию свежего морского воздуха нечего и мечтать – в ожидании скорой перемены погоды иллюминаторы, как и люки, люки, световые и прочие, велено было накрепко задраить. Снова садиться за стол не хотелось до ужаса, но и откладывать не стоило – слишком многое предстояло перенести на бумагу, и слишком мало для этого оставалось времени…
***
Из записок Николая Ильинского.
«Закончился очередной этап нашего путешествия – на этот раз на борту «Города Любека».  Он занял не слишком много времени – достаточно, впрочем, чтобы мы смогли восстановить силы после тибетской эскапады и последовавшей за ней поездки через всю Индию. И вот, точно в срок, указанный в расписании пароходной компании мы распрощались с пароходом и сошли на берег в Батавии.   Столица  Голландской Ост-Индии соединена подводным кабелем с Сингапуром, а оттуда имеется телеграфное сообщение со всем цивилизованным миром. Из телеграммы, разосланной русским консулом по филиалам германского Ллойда следовало, что судно, выделенное для экспедиции, прибыло в Батавию вовремя и готов отплыть, как только мы окажемся на борту. Кроме того, в депеше содержалась условленная фраза, из которой я узнал, известной мне операции дан ход, и она развивается в полном соответствии с планом. Так что, покидая британские владения, я достаточно ясно представлял, что ожидает нас в ближайшем будущем.
И так далее, см. выше

Отредактировано Ромей (11-02-2019 02:10:56)

Спасибо!
Постараюсь продолжать в том же духе.

***
- Воля твоя, Николя, а я отказываюсь понимать, с чего ты затеял  эдакую авантюру?
Они сидели в кают-компании «Витязя». После бурных объятий, удивлений, похлопываний по плечам,  в которых, кроме Николая. Участвовал и Юбер, они воспользовались приглашением командира корвета  побеседовать в спокойной обстановке а заодно, пообедать. Во время еды Рошфору сделалось дурно – сказалась потеря крови от раны, полученной в поединке с Шарифом. Его немедленно увели к доктору, и трое приятели остались втроём. Лишь буфетчик позвякивал в углу фарфоровыми тарелками, исподволь косясь на необычных гостей.
- Нет, в самом деле? – продолжал настаивать француз. – Признайся, это в саквояже Саразена нашлась записочка: мол, не дайте бедолаге Груссе сгинуть на каторге, вытащите, пока  его там туземцы не сожрали?
Николай хохотнул и принялся рассматривать выставленную на стол бутылку – испанский хересовый бренди, приобретённый для кают-компании в Маниле, куда «Витязь» заходил несколько месяцев назад, еще до получения известной депеши.
- Глупости говоришь, Паске!  Откуда профессору было знать, что ты угодишь в лапы к версальцам? Он, если помнишь, рассчитывал, что ты вернёшься к апертьёру и последуешь за ними!
- Да, если бы не тот чёртов погреб, я бы без труда успел…
Груссе сидел на плюшевом канапе в распахнутом на груди парусиновом кителе и белых офицерских брюках.  Перед тем, как пригласить в кают-компанию, им обоим выдали приличное платье, а старое тряпьё, сохранившее на себе и засохшую жабью слизь и угольную пыль из «Клеменции», безжалостно отправили в топку.
– Мне и так-то считанных минут не хватило! Я уже был на рю де Бельвиль, когда фабрика рванула - дым, пыль до небес, обломки кирпича сыплются с неба, все стёкла на три квартала вокруг, какие ещё оставались, повылетали. Не прошло и четверти часа, как началась облава – версальцы злые, как собаки, на фабрике их несчётно побило, да и последние наши баррикады, видать, дорого стали. Всех пойманных без разговоров, сразу к стенке и – «взвод, пли!»  Ну, всё, думаю,  отбегался старина Паске! Если бы не твой чердак – я бы с вами тут не разговаривал. А так пересидел пару дней в тишине, а попался, уже когда выбирался из города…
Николой ощутил укол любопытства – признается ли француз, где оставил свои записки и «механическое яйцо»? Но Груссе будто прочитал его мысли:
- Помнишь, ту штуковину, что ты передал мне от Саразена? Я запрятал его там, на чердаке, в подходящем сундуке с книгами. Сам понимаю, опрометчиво, но выхода не было – не сделай я этого, наверняка отобрали бы при аресте. Зато теперь можно будет забрать, если, конечно, новые хозяева лапу не наложили…
- Не наложили, не переживай. Я как раз хотел тебе рассказать: наш человек год назад ездил по делам в Париж, он и забрал «яйцо» с чердака. Я, когда прочёл в газетах, что тебя взяли в самом Париже, сразу вспомнил о чердаке и подумал, что ты вполне мог оставить «яйцо-ключ» там. И не ошибся, как видишь!
Тут он покривил душой – «механическое яйцо» наверняка до сих пор лежало там, где оставил его бывший пилот «маршьёра».  Во время подготовки к экспедиции, Николай не раз думал о том, чтобы рассказать о втором – первом, если уж совсем точно, -  «яйце» своим новым знакомым Им не составило бы труда организовать его изъятие, но потом пришлось объяснять абсолютную, до самой крошечной царапинки, идентичность двух предметов, а как сделать это, не раскрывая тайну своего «происхождения», он не придумал. Зато отлично вообразил,  как его запирают в комфортабельную камеру на каком-нибудь из кронштадтских фортов и по крупице вытягивают подробности того, что произойдёт в следующие сорок лет.
Не то, чтобы Николай совсем не желал делиться этими знаниями – наоборот, он не раз думал о том, как применить их на благо Отечеству. Но хотел сначала довести до конца дело, порученное профессором Саразеном, а заодно –  last but not least ,  как говорят англичане, - увидеть ещё раз некую очаровательную особу противоположного пола.
- А все же, мсье Николя, как вышло, что ваши друзья решили освободить нашего друга Паскуале? – поинтересовался Юбер.
Во время плавания Николай посвятил его далеко не во все тонкости своих планов, и канадец не упускал случая вытянуть из него дополнительные подробности.
- Да что вы, в самом деле, прицепились? Освободили – и освободили, разве плохо? К тому же, предстоит еще  доставить Саразену эти самые «слёзы асуров» - если, конечно, мы сможем их заполучить. Хорошо, если мы сможем установить прямой контакт с Солейвилем – а ну, как промахнёмся на пару сотен вёрст? Мы-то там не бывали, а старина Паске, хоть и ненадолго, а посещал «ту сторону»!
- Какое там… - махнул рукой Груссе. Что я видел кроме самого города и ближайших окрестностей!
- А если серьезно, - продолжал Николай,  - то мы постарались разузнать о тебе всё, что только возможно. Для того, кстати, и посылали в Париж того человека, кто забрал яйцо. Ты пойми, у нас не было других источников информации, кроме записок Саразена и того, что Юбер запомнил из ваших бесед…
О записках Кривошеина он решил пока не рассказывать.
- Вот мы и решили: раз уж ты набирал в Париже добровольцев для Саразена,  так может, знаешь ещё кого-нибудь, кто успел побывать в Солейвиле но сейчас находится здесь?  Такой человек мог бы поведать массу интересного, да и ты, уверен, ещё далеко не всё успел рассказать. А нам – сам понимаешь, любое лыко в строку. 
- Ну, разве что… - покачал головой Груссе. – Есть, пожалуй, несколько человек, причём не в Париже. Один в Марселе, двое в Льеже – они отвечали за поставки оружие и машин, - и еще трое за пределами Франции. Уверен, с ними можно будет связаться. Но всё же, как вы сумели нас вытащить, расскажи?
- Не так уж это было сложно. Новую Каледонию, как тебе, несомненно, известно, посещает множество торговцев разных национальностей, и многие из них ведут дела с каторжниками. Да что я тебе рассказываю, сам же у них им книги заказывал… На осталось только найти тех, кто бы вспомнил каторжника по имени Паскаль Груссе и договориться о некоей деликатной, но хорошо оплачиваемой услуге.
- Liberté au citoyen Grusse!* – с усмешкой произнёс канадец. Груссе в ответ поморщился.
- Тебе бы такую «liberté» - посмотрел бы я, как ты запел! С их деликатностью нам чуть кишки не выпустили!
Ну так обошлось же! Порез у твоего приятеля не такой уж и серьезный, если не будет нагноения, через неделю и думать о нём забудет. Кстати, куда он собирается теперь, с нами?
- Вряд ли. Думаю, попросит высадить его в Батавии. Если бы не рана, он вообще остался бы  на «Клеменции», после истории с мятежом, Баустайл пылинки с него сдувать готов.  И в дальнейшем, надеюсь, не потеряется – малый он, судя по тому, что ты, Паске, успел рассказать, решительный, а средствами для комфортабельного возвращения в Европу мы его снабдим. Эрго – бибамус**.
И принялся разливать по серебряным с чернью стопкам бренди.  И  ностальгически вспоминая, что до появления  «Н.Л.Шустовъ съ Сыновьями» осталось никак не менее двух с половиной десятков лет. 
Через приоткрытую дверь кают-компании до собеседников донеслись пронзительные трели боцманских дудок, выводивших «все наверх, паруса ставить!». Застучали по тиковым доскам палубы босые пятки, раздались ухающие ритмичные возгласы – Взя-я-ли! Ещё взя-я-ли! – это палубные матросы налегли на шкоты и фалы. «Витязь» надевал свой белоснежный щегольской наряд из и, подгоняемый ветром, заходящим с зюйд-оста, готов был  отправиться  туда, где на трёх градусах северной широты и сто одном градусе западной долготы, затерялся в просторах Великого Океана остров Ноубл.

*   (фр.) Свободу гражданину Груссе!
** (лат.) Следовательно – выпьем.

Отредактировано Ромей (12-02-2019 06:45:15)