Стоящий на часах Федька Шматов с тоской посмотрел на раскинувшуюся перед ним картину болгарской природы, но не найдя в ней ничего занимательного, развернулся в другую сторону. Затем, поправив ремень от винтовки, почесал вспотевшее под ним плечо, и тут, как на грех, вспомнив слова своего приятеля Будищева «моются те, кому чесаться лень» загрустил еще больше.
Не так представлял он себе возвращение в ставший для него родным Болховский полк. Подпоручик Линдфорс куда-то пропал, прихватив с собой Будищева, охотников вернули в свои роты и вместо прежней вольницы началась прежняя постылая служба. Не такая, разумеется, как до войны, но все же… Оно, конечно, вернуться полностью здоровым, да еще и георгиевским кавалером это не фунт изюму, понимать надо! К тому же крест вручил не кто-то, а сам наследник-цесаревич. Но все это было не то. Митьки, которого все с легкой руки Шматова давно именовали только Графом, рядом не было, зато был ефрейтор Хитров. Вот уж кого Федькина награда уязвила в самое сердце! С тех пор как-то так получилось, что все ночные караулы, да разные другие тяжелые наряды никак не могли миновать новоиспеченного кавалера, на которого мстительный ефрейтор перенес всю свою ненависть к Будищеву. А тут еще как на грех, ранили Северьяна Галеева, и старший унтер отправился в лазарет, так что дать укорот зарвавшемуся Хитрову было некому.
Другим поводом для тягостных раздумий Шматова был Николай Штерн. Вернувшись в полк, Федька немедленно нашел его и передал два письма, привезенные им с собой из госпиталя. Первое было от Алексея Лиховцева, и ему вольнопер очень обрадовался, несколько раз перечитал, затем принялся расспрашивать о здоровье приятеля. Это реакция было понятна и даже приятна солдату, и он чувствовал, что совершил нечто хорошее, хотя и не мог выразить это словами. А вот второе… второе было от сестры милосердия госпожи Берг. Да, Федор чувствовал к этой барышне неизъяснимое почтение и даже про себя называл не иначе, как «госпожа Берг». Так вот развернув письмо, Николай прочел его, а затем некоторое время пытался понять от кого оно. Затем, несколько раз наткнувшись на словосочетание «ваша Геся», припомнил и … и просто покачал головой!
Дело в том, что Штерн снова был влюблен. Да-да, влюблен всем сердцем, как только это может быть с молодым человеком, не растратившим еще своих чувств и не загрубевшим душой. Когда с одного взгляда в сердце вспыхивает страсть, и мысли могут быть заняты только этим предметом, а все прежние увлечения кажутся ненастоящими и незаслуживающими никакого упоминания. В общем, наш Николаша совсем забыл про Гесю. Можно ли его за это осуждать? Ведь он был на войне, когда всякая минута может стать последней в жизни, а чувства обостряются до крайнего предела. Когда так хочется жить и любить, но вместе с тем надо быть постоянно готовым умереть.
Они встретились случайно, когда вольноопределяющийся Штерн зашел к ее отцу купить что-нибудь из еды. Семья их была довольно богатой для здешних мест и содержала придорожную корчму или как их еще тут называли – хан. В отличие от других местных богатеев - чорбарджи,  они счастливо избежали конфискаций или попросту грабежа со стороны осман, вовремя припрятав свое добро. Сами они какое-то время скрывались, затем видя что ситуация более-менее пришла в норму вернулись домой и занялись, как и прежде, хозяйством и мелкой торговлей. Поиздержавшийся в последнее время Николай, был готов упорно торговаться с отцом семейства за лепешку и кусок сыра, когда в лавку заглянула она. Их глаза встретились, и вольнопер понял, что пропал. Потеряв дар речи, он смотрел на нее и глупо улыбался. Затем вытряхнул на стол торговца все деньги, что у него были, и на нетвердых ногах пошел прочь. Девушка, разумеется, заметила, что произвела на молодого человека ошеломляющее впечатление, но только похихикала над его реакцией, бойко стрельнув глазами.
Немного отойдя от наваждения, Штерн решил, что виной всему его долгое воздержание, а также отсутствие вокруг представительниц прекрасного пола, и что на самом деле встреченная им незнакомка вовсе не так хороша. И уж, конечно же, если он встретит ее еще раз, то, скорее всего, просто не обратит никакого внимания, разве может быть, чуть больше, чем на любую другую крестьянку. Н, молода, ну смазлива, ну свежа, так что с того? Мало ли фемин встречалось ему на пути превосходящих юную болгарку и в том, и в другом, и в третьем!
Придя к такому умозаключению, он отправился в корчму и на следующий день и снова вернулся будто мешком ударенный. Девушка показалось ему еще более обворожительной, и с тех пор он пользовался всякой оказией, чтобы оказаться поближе к предмету своего обожания. Вскоре они познакомились, затем подружились, затем… ну Николаша недаром слыл сердцеедом среди своих друзей. Так что когда Федор привез ему письмо от Геси, он и думать забыл о своей бердичевской знакомой.
А вот Шматову такое невнимание отчего-то показалось обидным. Конечно же, в их деревне встречались парни, гуляющие сегодня с одной девкой, завтра с другой, а послезавтра с третьей, но то были просто дуры деревенские! А вот сестра Берг… в общем, Федя совершенно не одобрял поведение барчука.
- Шматов, твою мать! – раздался совсем рядом ненавистный голос Хитрова. – Ты опять спишь на посту, язви тебя через коромысло.
- Никак нет, господин ефрейтор, - отозвался часовой, - вот смотрю, что там за пыль на дороге.
- Какая еще пыль? - пробурчал разводящий, но приглядевшись, все же признал его правоту. – И впрямь, несет кого-то нелегкая! Надо бы поручику сказать.
Впрочем, скоро выяснилось, что к полковому бивуаку приближаются казаки, сопровождающие пару артиллерийских орудий. Пока поручик Романкевич беседовал с командовавшим казаками сотником, любопытный Шматов во все глаза разглядывал диковинные пушки. Раньше ему такие не встречались, хотя, по правде сказать, он мало какие видел.
- Чего Феденька, понравились? – насмешливо спросил сидящий на козлах унтер.
Часовой, услышав знакомый голос, растерянно поднял глаза и едва не упал в обморок от счастья. Сверху на него, улыбаясь во весь рот, смотрел не кто иной, как пропавший Будищев.
- Граф! – только и смог вымолвить парень, а соскочивший на землю Дмитрий уже раскрыл объятия.
- Ну как ты, живой-крепкий, бродяга?
Приятели тут же обнялись и в порыве чувств похлопали друг друга по спине. Артиллеристы и казаки с усмешкой наблюдали за их встречей, и только усатый урядник смешливо спросил у Будищева.
- Пехоцкий, ты что и впрямь граф?
- На самом деле, я – герцог, - важно отозвался Дмитрий, - вот только Федька мой человек темный и этих тонкостей не понимает.
Слова его вызвали немедленный смех у всех присутствующих, а урядник по-заговорщицки подмигнул и тихонько шепнул:
- И как же тебя титуловать полагается, не иначе как «ваше сиятельство»?
- Но-но-но! – погрозил ему пальцем унтер, я тебе что граф, какой-нибудь? Исключительно «ваше благомордие», на вы и шепотом! Понял казачура?
Тем временем офицеры завершали церемонию знакомства. Подъехавший Линдфорс представил Романкевичу Самойловича, пояснив, что тот командует взводом картечниц присланных в их полк для усиления. Затем пришла очередь еще одного презанятного субъекта.
- Знакомьтесь, Николай Захарович, корреспондент Дейли-Ньюс Алоизий Мак-Гахан. Прошу любить и жаловать!
- Весьма рад, - протянул руку поручик, - вы англичанин?
- Вообще-то ирландец, - обнажил крепкие зубы журналист, - и к тому же гражданин Северо-Американских штатов.
- Погодите, я, кажется, читал ваши корреспонденции, это ведь вы писали о зверствах османов в Болгарии?
- Виновен, - еще шире улыбнулся американец.
- А вы очень хорошо говорите по-русски…
- А у меня жена русская!
Романкевич и Мак-Гахан заразительно рассмеялись и расстались почти приятелями. Линдфорс отправился докладывать о своем прибытии, артиллеристы также двинулись вперед к месту расположения. Пришло время прощаться и Будищеву со Шматовым.
- Не тушуйся, братишка, - ободрил Дмитрий Федора, - сменишься, еще потолкуем! А покуда надо за эти пендосом присматривать.
- А кто это?
- Да американец один, - пожал плечами унтер, - фиг его знает, откуда он взялся, но по-нашему шпарит, будто всю жизнь в Рязани прожил. Точно шпион!
- Да ну?
- Ага, обо всем спрашивает, кругом лезет, зараза! Ему Линдфорс, правда, столько разной ерунды наворотил, ну и я заодно…
- Какой ерунды?
- Все, шабаш, - решительно прервал расспросы Будищев, - остальное вечером.
Потрепав еще на раз плечо приятеля, Дмитрий хотел было уже идти, но что-то его встревожило. Резко обернувшись, он встретился с ненавидящим взглядом Хитрова и понял в чем дело. «Живой еще?» - спросили глаза ефрейтора. «Не дождешься!» - также ответил ему унтер.
Вечером приятели собрались на небольшой завалинке. Помимо сменившегося Шматова, пришел бывший охотник Анохин, недавно произведенный в унтера Гаршин, а с ним еще один вольноопределяющийся – Михаил Малышев, которого Будищев прежде не знал.
- А Колька где? – спросил Дмитрий, доставая из мешка оплетённую бутыль с ракией.
- Увы, наш друг ранен стрелой Амура, - развел руками Гаршин.
- В смысле, нового хорька завел?
- Друг мой, вы невыносимы! Ну, разве можно так говорить про женщин?
- Про женщин нельзя, - охотно согласился Будищев и, сделав паузу, тут же продолжил: - Про хорьков можно! Или вы хотите сказать, что наш Николаша нашел в этих местах ангела с крыльями?
- Нет, конечно. Просто дочь местного лавочника, довольно изящная, кстати, барышня.
- Еще и маркитантка, - хмыкнул Дмитрий и, отхлебнув изрядный глоток из бутыли, передал ее дальше. – Ну, давайте, за встречу и за то, что все живые и невредимые!
- Увы, последнее никак нельзя утверждать, не погрешив против истины, - печально сказал Гаршин и аккуратно приложился к горлышку.
- Ты о чем?
- О нашем друге Лиховцеве.
- Что?!
- Нет-нет, он, слава Богу, жив, но нельзя сказать, чтобы невредим. А Шматов разве вам не рассказывал?
- Да не успел я, - виновато пробубнил Федька. – Ногу Алексею Ивановичу отняли.
- Врешь!
- Сам видел, мы в одном госпитале лежали, я к нему ходил, почитай, что каждый день.
- И как он?
- Да уж как тут будешь? Тужит за ногой-то, чай своя, не казенная!
- Жалко парня!
- Ему не пахать, - пробурчал в сторону Анохин, но его к счастью никто не расслышал.
- Ну а вы, как? – принялся расспрашивать Гаршин, - я вижу у вас новый крест?
- За Кацелево дали, - безразлично пояснил Будищев, думая, очевидно, о чем-то своем.
- Я слышал, там были тяжелые бои? – спросил Малышев, робко улыбаясь. – Но наши геройски дрались и выстояли!
- Это точно, у нас как генералы чего-нибудь намудрят, так только и остается, что «геройски стоять»!
- А что это за странную артиллерию доставили в наш полк?
- Гатлинги. Вообще-то это не фига, не артиллерия, хоть и числится по этому ведомству.
- Вероятно, это что-то вроде той митральезы, из которой вы так ловко стреляли при Аярсляре? – догадался Гаршин.
- Даже лучше.
- А у Кацелево они тоже были?
- Ну, собственно, за это и наградили, - усмехнулся Дмитрий и тронул висящий на груди крест.
- Вы, вероятно, совершили что-то из ряда вон выходящее, если вас наградили сразу?
- Да так, в пашу одного удачно попал.
- Подождите, - удивлению Малышева не было предела, - так это вы поразили генерала Мехмеда-Али?
- Типа того.
- Это невероятно, это … я должен написать ваш портрет!
- Ты что еще и художник?
- Некоторым образом – да.
- Ладно, договорились, только с одним условием.
- Все, что угодно!
- Прекрати мне выкать. Ей богу, тошно уже. Тебя как зовут?
- Михаилом…
- Ну, вот и ладушки. Я - Дима, ты - Миша. Хорошо?
- Идет!

Отредактировано Старший матрос (09-12-2018 09:22:30)