Вообще имелась в виду усталость войск, коей посодействовала палящее солнце.
Но поскольку план изменился, то ....
Короче, последний эпизод переделан чуть больше чем полностью. Дело в том, что попаданец оказал таки некоторое влияние на события и линия соприкосновения враждующих армий проходит несколько иначе.
Война между тем продолжалась своим чередом. Недолгое затишье после сражения у Кацелева и Аблаво сменилось лихорадочной деятельностью. Османскую армию принял прибывший из Стамбула Сулейман-паша, получивший вместе с назначением твердый приказ: отбросить противостоящий ему Рущукский отряд и деблокировать осаждённую Плевну.
Русское командование, в свою очередь, было полно решимости этого не допустить и с целью определения направления главного удара османов решило провести несколько рекогносцировок. Одна из них была поручена командиру Нежинского полка Тинькову. Как это обычно бывало, выделенный ему отряд состоял из надерганных отовсюду подразделений, командиры которых, в большинстве своем, в первый раз видели друг друга. Две роты были из его полка, три из Болховского, а также четыре сотни тридцать шестого Донского казачьего и два эскадрона Лубенского гусарского полков. Кроме того им было придано два орудия из Донской батареи и две картечницы прикомандированные к болховцам.
Вся это сборная солянка двинулась по направлению к деревне Костанце, имея целью выяснить, нет ли там главных сил неприятеля. Впереди двигались две сотни донцов, затем гусары с артиллерией, после них остальные казаки и пехота. Дорога была крайне неудобна для перехода, так что колонна растянулась, и если бы какой-нибудь решительный турецкий командир ее обнаружил, нашим могло прийтись худо.
Первыми, впрочем, неприятеля нашли казаки. На берегу Соленика они заметили небольшой турецкий отряд, состоящий из пехоты и конницы. Недолго думая, станичники спешились и принялись обстреливать османов. Те, разумеется, принялись отвечать, и скоро между ними разгорелась ожесточенная перестрелка.
Тиньков, чертыхнувшись про себя, хотел приказать пехоте ускорить шаг, но тут к нему подскакал подпоручик Линдфорс и принялся что-то горячо говорить, оживленно при этом жестикулируя. Полковник помнил его еще по делу у Езерджи, а потому внимательно выслушал. Некоторое время, он хмурился, несколько раз в нерешительности трогал себя за ус, но, затем хитро усмехнулся и начал быстро отдавать приказания. Повинуясь ему, кавалерия и пушки остановились за ближайшим холмом. Пехотные цепи были посланы по окрестным склонам, а подпоручик поскакал к своей команде.
Тем временем, так и не получившие поддержки казаки решили, что дело стало слишком жарким и, вскочив в седла, бросились прочь от оказавшихся им не по зубам турок. Те принялись их преследовать, и скоро отход донцов стал больше напоминать паническое бегство, нежели отступление. Однако едва османы перевалили через невысокий косогор, как казаки рассыпались в разные стороны, а по преследователям внезапно ударили русские митральезы. Огонь их был настолько плотен, что сметал все на своем пути. Понявшие, что оказались в ловушке, турки хотели было развернуться и уйти, однако картечницы и стрелки не дали им не единого шанса. Лишь нескольким всадникам удалось избежать гибельного свинцового ливня, и теперь они мчались назад, нахлестывая своих коней нагайками и крича во все горло о засаде. Услышав их панические крики, аскеры, не дожидаясь приказа, бросились к реке, но за их спинами уже разворачивались в лаву казаки и гусары. Удар русской кавалерии был страшен. Большую часть вражеской пехоты порубили еще на берегу, а на немногих счастливчиков, кто успел броситься в речные волны и перебраться на тот берег обрушились очереди подоспевших митральез.
В каких-то несколько минут все было кончено. Неприятельский отряд перестал существовать, а собравшиеся на берегу русские стали готовиться к переправе. Первыми через Соленик, держась за своих лошадей, переплыли донцы, затем, найдя брод, вперед двинулись лубенцы и пехота, а артиллерия и прикрывающие ее стрелки остались на месте.
- Ну, где вы так долго? – спросил Будищева Линдфорс, когда он со своими людьми подошел к месту переправы. – Гаршин уже давно здесь. Или трофеи собирали?
- Господь с вами, ваше благородие, - отозвался унтер. – Какие трофеи после казаков, скажете тоже. Эти чубатые на ходу подметки рвут! Нет, мы патроны собирали, и ну и оружие маленько.
- И как?
- Да есть немного, - пожал плечами Дмитрий и протянул офицеру только что найденный Смит-Вессон. – Гляньте, такой как у вас, не иначе, с убитого офицера сняли.
- Совсем не обязательно, турки для своей армии тоже такие закупали. Можешь оставить себе.
- Рылом не вышел такой револьвер носить, ваше благородие.
- Отчего ты так думаешь? Возьми, а то твой ремингтон давно пора старьевщику снести.
- Зато на него никто из начальства не позарится.
- Ну, как знаешь.
Договорив, подпоручик повернул коня к батарее и неторопливо потрусил вперед, раздумывая о всяких пустяках. Накануне отправления на рекогносцировку у него состоялся странный разговор с новым приятелем брата Вилькицким. В тот вечер они немного выпили, затем перекинулись в карты, но игра отчего-то не пошла. Игравший с ними поручик Венегер, зачем-то ни к селу, ни к городу, завел разговор о картежных шулерах. Сначала его слушали более или менее благосклонно, но затем в его словах послышался намек, и офицеры начали хмуриться. Никто, впрочем, не хотел принимать его слова на свой счет, однако поручик не унимался, и дело вполне могло кончиться скандалом. Ситуацию неожиданно спас жандарм, переведший разговор на разбойников, дело которых он вел прежде. Рассказ его изобиловал пикантными подробностями и скоро все собравшиеся, не исключая и Венегера, дружно смеялись над похождениями незадачливых лиходеев.
Наконец, когда все уже расходились, Вельбицкий как бы невзначай спросил: - правда ли в его команде служит странный солдат, принадлежащий к титулованной аристократии?
Линдфорс сразу понял о ком речь, и рассказал ему историю Будищева, насколько она ему самому была известна. Возможно, в другой раз он не стал бы откровенничать с жандармом, однако выпитое туманило голову, к тому же штабс-капитан был славным малым и неплохим товарищем. Так что рассказ получился достаточно откровенным и подробным. Помимо всего прочего, в него вошел эпизод с потоплением турецкого парохода, история о спасенной от волков девочке, а также много другого, включая странное для солдата увлечение гимнастикой. Надо сказать, что подпоручик сам удивился, что так много знает о подчиненном ему нижнем чине.
Вельбицкий внимательно выслушал все, что ему поведал собеседник, затем перевел разговор на другую тему и откланялся. И вот теперь Линдфорс чувствовал, что определенно наговорил лишнего, хотя не мог сказать почему. У него даже мелькнула мысль рассказать об этом разговоре Будищеву, однако, немного поразмыслив, он решил, что в этом нет никакого смысла.
В это время не подозревающий, что им так заинтересовались, Дмитрий вместе со своими людьми направлялся к переправе. Бой, схему которого он сам подсказал своему командиру, прошел вполне удачно. Солдаты не терялись, выполняли приказания быстро и четко, метко стреляли и вообще были молодцы. Потерь в их команде, да и вообще в пехоте не было, зато турки уничтожены полностью и в этом была их немалая заслуга. Немного огорчало отсутствие добычи, но тут, как говорится, раз на раз не приходится.
- Здорово, Граф, - отвлек его от размышлений знакомый голос.
- Привет, Федя, как поживаешь?
Шматов в ответ расплылся в широкой улыбке и принялся рассказывать новости: Северьян Галеев, слава тебе Господи, выздоровел и вернулся в свою роту. В бою никого не убило и за это тоже спасибо Царице Небесной. У многих солдат до того прохудились сапоги, что они ходят в купленных у местных опанках, а ротный хотя и крутит носом, но пока что не наказывает. У самого же Федора справленые еще в Бердичеве сапоги еще вполне целые, чем он донельзя доволен.
- Хитров-то не обижает? – перебил его Дмитрий, которому рассказ приятеля был не особо интересен.
- Нет, его в другое отделение перевели, а у нас теперь отделенным – Штерн.
- Николаша?
- Ага, только он смурной ходит, будто в воду опущенный, видать по болгарке своей сохнет, а ведь у него невеста…
- Погоди, Федя, что-то я не помню, чтобы мы в Бердичеве на помолвке гуляли. Так что, девушку эту, конечно, жаль, но невестой ее не назовешь.
- Оно так, - насупился Шматов. – Только сестра Берг, она такая…
- Ты чего, влюбился?
- Скажешь тоже, я мужик сиволапый, а она барышня!
- Ну, брат, - усмехнулся в ответ Дмитрий, - в этом деле никакой разницы нет, уж ты мне поверь!
- Не говори так…
- Ладно, не буду, а где, кстати, сам Николаша?
- Да вон там, - махнул рукой Шматов.
Штерна Дмитрий нашел через несколько минут, сидящим на камне и с задумчивым видом, наблюдавшим за довольно бурным течением Соленика. При этом он время от времени брал в руки камешки и кидал их в мутные волны болгарской реки. В общем, он выглядел как обычно, и лишь внимательный наблюдатель мог понять, что на душе у него не спокойно. Николая выдавали глаза, обычно веселые и искрящиеся, теперь они совсем потухли и потускнели.
- Привет, Коля!
- Здравствуй.
- Страдаешь?
- Какое тебе дело?
- Ну, ты мне друг все-таки!
Штерн сначала поморщился как от зубной боли, но затем справился и с грустной усмешкой отвечал:
- Прости, но мне совсем не хочется быть мишенью твоих насмешек. Ты человек может и неплохой, но при этом черствый и злой. Вряд ли твое сочувствие мне поможет.
- А вот это было обидно. Ты и впрямь считаешь меня таким чурбаном?
- Я так не говорил.
- Да брось! Неужели ты думаешь, что я никогда не любил?
- Ты? Не знаю… а вот я действительно не любил до этого момента. Мне казалось я искушен в чувствах, а на самом деле… эх, тебе все равно меня не понять!
- Да где уж мне!
- Прости, я не хотел тебя обидеть, но все это так тяжело, а самое главное я совершенно не представляю, что же мне делать! Ты когда-нибудь был в такой ситуации?
- Ее звали Варей, - грустно усмехнулся Дмитрий. – Мы росли рядом, дружили с детства и, наверное, тогда же полюбили друг друга. Правда, она была из хорошей семьи, а я… но нам было все равно, что скажут другие. Мы собирались вырасти, пожениться и всегда быть вместе.
- И что же случилось потом? – заинтересовался его рассказом Штерн.
- Мы выросли… и она сказала мне, что чистая детская любовь это, конечно, прекрасно, и она навсегда сохранит частичку этого чувства в своем сердце, но мы уже взрослые и пора подумать о будущем. И что ей нужна стабильность, положение и достаток, в общем, все то, что я ей дать не мог. И вообще, она выходит замуж и просит не беспокоить ее больше.
- Какая печальная история. Не знал, что ты можешь так красиво говорить…
- А я и не могу. Это ее слова, я просто их запомнил. Она вообще всегда умела красиво говорить, писать и прочее…
- Она вышла замуж за богатого старика?
- С чего ты взял? Нет, молодой парень из хорошей семьи, упакованный… у нас таких называли - мажор.
- Мажор? Он что музыкант?
- А фиг его знает, может и лабал на чем-нибудь.
- Но он был богат?
- Ага. У тебя, кстати, та же проблема.
- В каком смысле?
- В том смысле, что отец Петранки хочет выдать ее за богатого.
- Что за вздор? Праведников беден, как церковная мышь!
- Это ты так думаешь, а вот наш друг чорбаджи думает по-другому.
- Но почему?
- Блин, вот ты странный, Коля. Ну откуда болгарскому кулаку знать, что ты из богатой семьи и единственный наследник? Он видит перед собой простого солдата, а что тот воюет за освобождение его родины… так ему и при турках не кисло жилось.
- Но ведь Праведников…
- Исправляет должность полкового казначея.
- И что с того?
- Ничего, просто именно он закупает продовольствие для полка, причем в основном у местных богатеев, а самый крутой из них отец Петранки.
- Но я все-таки не понимаю!
- Да что тут понимать! Чорбаджи хоть и богатые, но все же простые крестьяне и рассуждают тоже просто. Раз деньги у поручика, стало быть, он и есть самый крутой. У турок ведь, все эти дела идут через пашу!
- Невероятно! Дмитрий, дружище, ты возвращаешь меня к жизни, спасибо тебе огромное!
- Кушай на здоровье, только не обляпайся.

Турецкий командующий Сулейман-паша в последнее время так же был до крайности озабочен сложившимся положением. Завистники, коих у него было ничуть не меньше чем у едва выжившего Мехмеда-Али, регулярно слали в Стамбул донесения о его пассивности и нежелании наступать. Там подобные известия, разумеется, никого не радовали и тон шедших в обратном направлении приказов становился все более настойчивым. Для того чтобы удовлетворить вышестоящее начальство и заткнуть рот недоброжелателям требовалось громкое дело. Лучше всего, конечно, победа, но и просто упорное сражение вполне могло подойти. Тут ведь главное чтобы было о чем докладывать, а уж этим искусством Сулейман-паша владел очень хорошо.
Именно поэтому он решил перебросить в Констанцу восемь таборов пехоты, чтобы те, соединившись со стоящим там отрядом, прошли узким ущельем в тыл к русским и ударили по деревне Церковце, где силы противника, по его сведениям, были крайне незначительными. В случае успеха, можно было попытаться отбросить врага за реку Кара-Лом и получить так необходимую сейчас победу. Чтобы не попасть ненароком в засаду, вперед была послана разведка, однако командовавший ей бей, задержался в деревне и пока он не прибыл, аскеры и башибузуки дожидались его на противоположном берегу Соленика, на свою беду так и не удосужившись выставить охранение. Эта оплошность дорого стоила им, однако ценой своей гибели им удалось предупредить своих о подходе врагов.
В свою очередь, полковник Тиньков, полагая свою задачу по обнаружению главных сил неприятеля до конца не выполненной, продолжил движение вперед и скоро войска его встали перед рекой. Мост, к сожалению, был разрушен, так что пехота и артиллерия задержалась на правом берегу, а казаки и гусары, перебравшись вплавь, с гиканьем поскакали к Констанце, пока их товарищи искали брод.
Эта остановка, в конечном счете, и спасла русский отряд от верной гибели. Едва донцы и лубенцы достигли деревни и рассыпались по ее кривым улочкам, по ним со всех сторон открыли пальбу засевшие в домах аскеры. Слава Богу, турки начали стрелять слишком рано, иначе мало бы кому удалось уйти из этой западни. Тем не менее, потери были очень велики, и русские кавалеристы вынуждены были отступить, ожесточенно при этом отстреливаясь. Османы в свою очередь, немедленно вышли вперед и, перестроившись на ходу в густые цепи, двинулись на врага.
Тиньков, немедля сообразив что случилось, приказал разворачивать орудия и прикрыть отступление своей конницы. К сожалению, в боекомплекте русских пушек на сей раз не было шрапнели, а гранаты не производили такого опустошения в рядах наступающих, так что ощетинившиеся штыками аскеры продолжали стойко идти вперед.
- Будищев, – раздался совсем рядом истошный крик, - тебя, их благородия требуют!
- Кому Будищев, а кому господин унтер-офицер, - пробурчал тот, недовольно глядя на посланца.
Однако молодой артиллерист из взвода скорострельных орудий ничуть не испугался и побежал обратно, не дожидаясь ответа. Делать было нечего и унтер, подхватив винтовку, двинулся к картечницам. Те уже были сняты с передков и стояли, хищно нацелив свои стволы на приближающегося противника. Рядом с Линдфорсом и Самойловичем стоял Мак-Гахан, что-то строчивший в записную книжку и какой-то левый штабс-капитан, неизвестно откуда взявшийся.
- Господин штабс-капитан, - отдал честь Дмитрий, - разрешите обратиться к господину подпоручику.
- Изволь, братец, - удивленно уставился тот на него и что-то добавил по-немецки.
- Унтер-офицер Будищев, по вашему приказанию…
- Вот что, - прервал его доклад Самойлович, - становись ка, братец, к орудиям.
Унтер, немного наклонив голову, вопросительно посмотрел на Линдфорса, но тот лишь взволновано махнул рукой: исполняй, дескать.
- Слушаюсь, - невозмутимо ответил Дмитрий, хотя приказ показался ему на редкость идиотским. По его мнению, артиллеристы это сделали бы это ничуть не хуже него, однако спорить с офицерами было еще глупее.
Встав к картечнице, он принялся быстро вращать винты наводки, поднимая стволы вверх, затем вытащив из кепи перышко и, внимательно посмотрев на него, прикинул поправку на ветер. Легонько крутнув рукоять, сделал пару выстрелов, и поняв что прицел взят верно, дал длинную во весь магазин очередь, по наступающей турецкой цепи.
- Смотрите, штабс-капитан, - доверительно шепнул жандарму прапорщик. – Ручаюсь, такого вам прежде видеть не доводилось!
И действительно, ударивший по османской пехоте свинцовый ливень, прошелся по ее рядам, будто серп по стеблям спелой пшеницы. Аскеры падали один за другим, устилая своими телами каменистую землю, но продолжали двигаться вперед. Будищев же, не дожидаясь пока митральезу перезарядят, перешел к другой, и принялся наводить ее. Закончив с установкой прицела, он вдруг вызверился на штатных наводчиков:
- Эй вы, олухи царя небесного, я, что один воевать должен?
На этот раз по наступающим врагам ударило сразу две картечницы и под прикрытием их огня, уцелевшим русским кавалеристам удалось вернуться на свой берег.
- Спасибо, братец, - с чувством поблагодарил Дмитрия Самойлович, – век не забуду!
- Спасибо много, ваше благородие, - вытянулся в ответ унтер. – Вот рублей десять было бы в самый раз!
Пока ошарашенный прапорщик раздумывал, лезть ли ему за портмоне или без затей дать наглому унтеру в зубы, прискакал адъютант Тинькова и, не спешиваясь, прокричал:
- Полковник выражает артиллеристам свое полнейшее удовольствие!
Заниматься в такой ситуации рукоприкладством стало совсем неудобно, но тут неожиданно выручил Вельбицкий. Сунув руку в карман, он вытащил трешку и протянул Будищеву.
- Красненькую многовато, однако, стреляешь ты и впрямь искусно, так что не побрезгуй – прими!
- Покорнейше благодарим, ваше благородие! - строго по уставу отвечал тот ему и что-то добавил, однако разорвавшийся недалеко снаряд заглушил его слова.
- Кажется, турки подтянули пушки! – воскликнул жандарм и добавил что-то по-немецки.
Очередной разрыв и последовавшие за ним ржание лошадей, стоны раненых и крики испуганных людей не дали окружающим расслышать ответ Будищева. Впрочем, Тиньков совсем не собирался ждать, пока его маленький отряд раскатает османская артиллерия и приказал отступить. Снова первыми пошли казаки и гусары, от которых случись теперь схватиться с турками, было бы мало проку. Затем повезли орудия и лишь затем, двинулась пехота. Последней тронулась команда Линдфорса, оставшаяся  прикрывать их отход.
- Я все же не понимаю, - обратился к Самойловичу едущий с ним рядом Вельбицкий. – Если этот Будищев такой хороший стрелок из картечниц, почему бы его не перевести к вам?
- Да кто же его отдаст? – пожал плечами прапорщик. – Будь сейчас мирное время, от него, вероятно, избавились бы с большим удовольствием, но сейчас, это все равно, что резать курицу несущую золотые яйца! К тому же он, как видите, невероятно дерзок, для нижнего чина. Наш командир батареи, к примеру, такого точно терпеть не станет.
- Это точно, - задумчиво сказал штабс-капитан. – Интересно только, где он мог этому научиться?
- Честно говоря, совершенно не представляю! Не удивлюсь даже, если выяснится, что до войны он где-нибудь разбойничал. Уж больно хорошо, стервец, засады устраивает.
- Вы думаете?
- Ну, а почему нет! Впрочем, сейчас этот унтер определенно на своем месте. Кстати, прошу прощения за таковую неделикатность, но… что он вам сказал, когда начался обстрел? Просто у вас в тот момент так лицо изменилось…
- Что? Ах вот вы о чем. Да вы правы, ответ был более чем замечателен!
- И что же?
- Он сказал, что его высокоблагородие господин полковник в таком возрасте, что за полнейшее удовольствие следует никак не менее четвертного! Каково?
Услышав ответ, Самойлович так расхохотался, что едва не выпал из седла, а Вельбицкий с удовольствием к нему присоединился.

Отступая, Тиньков рассчитывал, что полноводный по осеннему времени Соленик задержит турок, и они не смогут преследовать его. Но, как видно, тем был известен брод и вскоре за спиной русского отряда появились погоня. Правда, двигавшиеся по гребню ущелья стрелки из команды Линдфорса, постоянно обстреливали противника и даже несколько раз устраивали засады. Однако османы, невзирая на потери, продолжали двигаться вперед, очевидно, рассчитывая догнать и уничтожить русский отряд, причинивший им столько неприятностей.
Наконец, ближе к вечеру стало понятно, что без боя не уйти. Полковник приказал пехоте остановиться и занять оборону, выдвинув вперед обе так хорошо показавшие себя в дневном бою картечницы. За ними в качестве резерва спешившиеся казаки и гусары, а также пушки. От последних, впрочем, большой пользы не ожидали, поскольку местность давала наступающей вражеской пехоте довольно мест для укрытий.
- Где турки? – спросил Тиньков у подошедшего Линдфорса.
- В десяти минутах ходьбы, господин полковник! – устало отрапортовал тот, отдавая честь.
- Хорошо, - кивнул тот, - вы, и ваши люди, вероятно, утомились?
- Так точно. К своему стыду, вынужден сказать, что едва передвигаю ноги!
- Идите в тыл и передохните. Вы и так уже сделали сегодня более, чем в человеческих силах.
Пока они говорили, пришедший вместе с подпоручиком Будищев, украдкой осматривал русские позиции и чем больше он видел, тем больше хмурился. А когда, откозырявший полковнику Линдфорс, скомандовал было идти в тыл, не выдержал и вышел вперед.
- Ваше высокоблагородие, разрешите обратиться?
- Что?!! – удивленно протянул Тиньков, но затем, видимо, узнал его и смягчился: - Ах, это ты? Ну, обратись, если есть нужда.
- Ваше высокоблагородие, разрешите нам занять вон ту вершину?
- Это еще зачем?
- Так, когда турки на вас попрут, они оттуда как ладони будут. А если только отсюда стрелять, то они за всяким камешком или пригорком схорониться смогут!
- Но из винтовок вы все равно не добьете, только зря огнеприпасы потратите!
- Никак нет, ваше высокоблагородие! Из «крынок» ваша правда, не достали бы, а вот из «турчанок» самое милое дело!
- Осмелюсь доложить, господин полковник, - поддержал подчиненного Линдфорс, - унтер-офицер Будищев лучший стрелок в полку!
- Я знаю, - сварливо отозвался Тиньков, - да только он такой один у вас виртуоз!
- Я с собой только лучших возьму, - глухо отозвался Дмитрий, которому вдруг стало невыносимо тоскливо, от происходящего.
- Ну, ладно, - махнул рукой полковник, - худа от этого не будет, хотя пользы тоже не предвидится. Раз дурная голова ногам покоя не дает, так ступайте!
Добившись своего, Будищев тут же отправился к подчиненным, и хмуро оглядев их, стал тыкать пальцем: - ты, ты, ты, и вы двое, а так же еще ты, и ты, назначаетесь добровольцами! Остальные, отдать им патроны и сухари и валите в тыл!
- Я с вами, - вышел вперед Гаршин.
- Нет, Сева! Прости, но стрелок из тебя аховый, да и по горам ты лазить не мастак.
- Но ты и твои люди устали…
- А вот для того я их и гонял, как проклятых, - скупо улыбнулся Дмитрий. – Им теперь, все нипочем! Все, оставить базар. Веди людей на отдых и постарайся выбить им жратву!
Попрощавшись с товарищами, Будищев и выбранные им люди, попрыгали, поправили амуницию и ловко, будто и не было перед тем многовёрстного марша и тяжелого боя, двинулись по склону.
- Скажите, он всегда так ходит? - спросил у Линдфорса внимательно наблюдавший за ними Вельбицкий.
- Нет, только в поиске.
- Занятно.
- Что именно?
- Да так, ничего… это ведь его решение, отправиться на высоту, а не ваше?
- Он хороший унтер и не боится проявлять инициативу.
- А вот это редкость. Неужели совсем не боится?
- По крайней мере, в бою. Впрочем, вы и сами все видели.
- И что, эта позиция действительно так выгодна?
- Если там поставить митральезы, тогда они смогли бы все пространство простреливать, так что ни одна сволочь, головы не подняла. Но на это, к сожалению, нет времени. Извините, но мне пора!
- Конечно-конечно, не смею больше задерживать.
- Честь имею!
- А вы бы последовали этому совету? – спросил жандарм у артиллериста, когда подпоручик и его люди отошли на достаточное расстояние.
- Если бы не приказ полковника, я бы так и сделал, - пожал плечами Самойлович. – Впрочем, мы и так стоим недурно, а дальше – посмотрим.
Примерно через четверть часа, османы стали накапливаться для атаки. Время от времени постреливая, густая цепь аскеров продвигалась все ближе и ближе для решительного удара. Как и предсказывал Дмитрий, они охотно использовали складки местности для того чтобы скрывать свои передвижения, но основная часть наступала открыто, ощетинившись при этом штыками. Впереди, размахивая саблей в одной руке и револьвером в другой, шел офицер. Время от времени он оглядывался назад, но убедившись, что подчиненные следуют за ним, продолжал движение. Русские хладнокровно ожидали их атаки, не открывая пока огня.
- Будищева бы сюды, - пробурчал один из наводчиков, внимательно наблюдая за вражеской пехотой.
- Сами справитесь, - одернул его фейерверкер Приходько, - а то взяли моду, чуть что, пехоцкого к прицелу ставить!
- Оно так, да уж больно он, шельма, ловко пуляет!
В этот момент, откуда-то сверху сухо щелкнул выстрел и командовавший турецким наступлением офицер, опрокинулся на спину и застыл в этой позе, широко раскинув руки. Тут же разом грянули залпы, вырвавших из турецких рядов сразу несколько аскеров. Те принялись отвечать, и скоро обе враждующие стороны были затянуты густым пороховым дымом.
Довольно эффективно действовали картечницы, срезавшие подобно серпу целые ряды наступающих турок, а также пушки, несколько раз удачно накрывшие колонну противника. Так что скоро, османы не успевшие подтянуть артиллерии, или же вовсе не имеющие ее теперь, умерили свой пыл и остановились.
Аскеры, понукаемые своими командирами, еще дважды поднимались в атаку, однако всякий раз откатывались назад, устилая своими телами склоны вокруг русских позиций. Лишь единожды им удалось прорваться сквозь огонь и схватиться с болховцами и нежинцами в штыки, но те молодецким ударом отбросили их и понесшие значительные потери турки отступили.
Лишь к вечеру наступило затишье и разделенные темнотой враги прекратили заниматься взаимным истреблением. По ночам теперь было довольно холодно, поэтому и те и другие разожгли множество костров, чтобы согреться и приготовить пищу. Ночные атаки в эту войну применялись довольно редко, а уж османами и вовсе никогда, так что до утра было спокойно. Когда же робкие солнечные лучи осветили поле брани, выяснилось, что русские, пользуясь покровом темноты, ушли, оставив лишь некоторое количество казаков, всю ночь поддерживающих костры и введших таким образом врагов в заблуждение.

Отредактировано Старший матрос (18-12-2018 09:41:22)

Я думал написать целый эпизод, описывающий эти действия