Зима 1877 года выдалась в Болгарии морозной. Особенно страдающие от нее османы говорили даже, что русские привезли холода с собой, с тем, чтобы погубить правоверных. Что еще хуже, форма солдат и офицеров после полного лишений военного лета пришла если не в полную негодность, то довольно близко к этому. В мундирах и шинелях частенько зияли дыры, прорванные в сражениях или прожженные у костров, а обувь иной раз имела такой вид, что даже видавшие виды сапожники разводили руками. Разумеется, такая одежда никак не соответствовала зимнему времени и в частях участились случаи простудных болезней и обморожений.
Нельзя сказать, чтобы военное начальство не отдавало себе отчет в сложившемся положении и не принимало никаких мер. В частности, с началом холодов были выданы фуфайки и до шестидесяти полушубков на роту, что, конечно, было не достаточно, но позволяло хотя бы в аванпосты и караулы отправлять людей одетыми тепло.
Еще одной проблемой были постоянные перемещения полка, что не позволяло солдатам хоть как-то обжиться. Только им удавалось отрыть для себя землянки, как приходил приказ, идти в другое место, где в лучшем случае были полуразрушенные дома покинутые местными жителями. Их, разумеется, пытались чинить, поправляя окна и крыши, а иногда и восстанавливая стены, но не успевали они устроиться, как приходилось все бросать и идти на сей раз совсем в чистое поле, где и вовсе ничего не было.
Взвод подпоручика Самойловича вернулся к своей батарее, и команда свежеиспеченного поручика Линдфорса обратилась в обычную стрелковую роту, отличавшуюся от прочих разве что вооружением. Рекогносцировок больше не проводилось, да и вообще на линии соприкосновения наступило затишье. Турки все еще зализывали раны, после неудачной попытки деблокирования Плевны*, когда войска Сулеймана-паши понесли большие потери. Русская же армия напротив испытывала подъем и рвалась в бой, но, похоже, что вожди ее не знали, куда направить этот порыв.
Еще одной новостью было известие о том, что призываемый неотложными делами, государь решил покинуть армию, где он разделял со своими войсками все тяготы, лишения и опасности военного похода и вернуться в Россию.
Вообще со времен Аустерлица в русской армии ходило поверье, что император в войсках это к несчастью. Поэтому известие это было воспринято не то чтобы с облегчением, но, во всяком случае, без сожаления. С тем чтобы всячески обезопасить отъезд царя, вдоль пути его следования, были вставлены заставы и пикеты, местность тщательно осмотрена и очищена от нежелательного элемента. Для этого были посланы отряды и команды ото всех полков, которые и обеспечили безопасность монаршей особы.
От Болховского полка, такое назначение получила команда поручика Линдфорса.
-----------------
*30 ноября произошло сражение у деревни Мечки. Несмотря на почти двойное превосходство в силах, армия Сулеймана-паши потерпела поражение, потеряв более 3000 человек. Потери противостоящего им 12 корпуса составили порядка 800 человек.
- Твою мать, как же холодно! – выругался Будищев, постукивая одной ногой о другую.
Накануне он имел глупость сменить опанки, к которым он уже привык, на сапоги, так что ноги теперь ужасно мерзли. Не спасали даже теплые портянки, и, служившие предметом зависти всего взвода, вязаные носки. Накануне опять выпал снег, достигавший теперь в иных местах до двух аршин, так что приходилось расчищать дорогу для императорского обоза, протаптывать дорожки для часовых и все это в изрядных сугробах.
- Это точно, - поддакнул Егоров, произведенный недавно в ефрейторы и очень этим гордый. – А говорили, что в Болгарии зимы и вовсе не бывает!
- Угу, - буркнул в ответ Дмитрий, - интересно, наши обормоты костры уже развели или еще чухаются?
- Развели, конечно! - убежденно заявил артельщик. – Вы же им обещались, что ноги повыдергиваете, если не запалят!
- Больно они боятся, - усмехнулся унтер.
- Больно-не больно, а опасаются. Начальник-то вы строгий, хотя и справедливый!
- Степан, тебе что нужно?
- Да ничего, господин унтер!
- Не ври! Ты когда на вы переходишь и ластишься, это верный признак, что или выпросить чего-то хочешь, или проштрафился..
- Грех вам такое говорить! Я до вас завсегда с чистым сердцем и душой, а вы, господин унтер, так и норовите обидеть меня. Да что уж там, я человек маленький, меня всякий обидеть может.
- Ага, особенно, если жить надоело!
- Ну, вот опять, - понурился Егоров, - да я по сравнению с вами, просто агнец божий!
- Вот-вот, - ухмыльнулся Дмитрий, - иже херувим!
- Ну, может и не херувим, а только зря на меня говорят, что я в артельный общак руку запускаю! Не было такого николи…
- Значит, проштрафился, - вздохнул Будищев. – А кто говорит?
- Так Парамошка, паразит!
- Этот зря болтать не станет!
- Вот злой вы человек, господин унтер! Я же к вам со всей душой, а вы…
- Ладно, поговорю я с ним, объясню, так сказать, что память у меня на цифры хорошая и всю добычу до полушки считаю, так что даже если бы ты и хотел, хрен бы получилось!
- И я же об чем толкую, - обрадовался Егоров, но унтер прервал его.
- К селянам здешним ходил?
- Нет у них ничего, - помрачнел Степан. – Ни зерна, ни баранины, ни сыра.
- А деньги показывал?
- Спрашиваете! И рублевкой тряс, и пиастрами звенел, даже наполеондор в руке подкинул, ничего не помогает! «Нима, братушка, все турка взял». Тьфу!
- Наверное, заметили, что сначала ты торгуешься, а потом ночью бараны пропадают, - усмехнулся Будищев.
- Да мы еще в этих местах вроде не были.
- А ты думаешь, мы одни такие умные? Казачье вон вообще по-другому не умеет.
- Так то, казаки. Я иной раз вообще сомневаюсь, а православные ли они!
- Как богу молиться так мы все христиане, а как спереть что у ближнего, так и не поймешь, то ли жиды, то ли цыгане.
- Кажись, едет кто? – прислушался артельщик и высвободив из под башлыка ухо выставил его наружу. – Надо поднимать людей, проводим царя-батюшку, так и погреться можно будет!
- Поднимать надо, - согласился Дмитрий, но прислушавшись еще, добавил: - Правда они с другой стороны едут, но кого бы ни принесла нелегкая - все одно начальство!
Через минуту караульные уже стояли вдоль дороги, так что когда появились проезжающие, с них можно было рисовать картинку для устава. Первыми проехал разъезд казаков в лохматых папахах и бурках, а за ними следовали несколько карет, по зимнему времени поставленных на полозья. Поравнявшись с постом, поезд остановился и из первого экипажа выскочил офицер и крикнул:
- Далеко ли до Беллы?
- Никак нет, ваше благородие, верст восемь!
- Это, по-твоему, недалеко? – нахмурился тот, но ругаться не стал и пошел докладывать начальству.
У кареты отворилась дверца, и вышел здоровый бородатый мужик в богатой шубе, из-под которой виднелся шитый золотом воротник.
- Какого полка? – зычно пробасил он.
- Сто тридцать восьмого Болховского, ваше императорское высочество! – четко отрапортовал Будищев, и сделал на караул.
- Узнал, - усмехнулся цесаревич. – А ведь я тебя тоже знаю… погоди, сам вспомню… нет, вертится в голове, а не получается!
- Вы меня за дело у Езерче награждали, ваше императорское высочество!
- А это ты! – на лице великого князя появилось понимание. – Ну, что, не дослужился еще до фельдмаршала?
- Всего ничего осталось, ваше императорское высочество!
Бойкий ответ заставил Александра Александровича благодушно рассмеяться, и он повернулся к свитским, повылазившим из экипажей, желая разделить с ними веселье.
- Полюбуйтесь, господа, какие орлы в Болховском полку служат!
Прихлебатели из свиты наследника престола вежливо похихикали, хотя на их кислых лицах было написано: - «черт тебя дернул остановиться посреди поля в такой холод!» Но с царским сыном не поспоришь и если его разобрало любопытство, то хочешь-не хочешь приходится терпеть.
- Кто у тебя ротный?
- Их благородие поручик Линдфорс!
- Как Линдфорс? – раздался чей-то голос и, растолкав свиту, вперед выбрался какой-то флотский офицер. – Где, Линдфорс? А… господа, так это и есть Блудов!
- Какой еще Блудов? – вопросительно выгнул бровь цесаревич, - Костя ты что выпил?
Мичман Нилов, от которого действительно попахивало хорошим коньяком, обезоруживающе улыбнулся и бросился пояснять: - Ну, тот самый Блудов, которого мы уже более полугода пытаемся выцарапать из Болховского полка!
- Погодите, мне что-то рассказывали о жалобе графа Вадима Николаевича, на некоего самозванца, - припомнил великий князь. – Уж, не об этом ли молодце речь. Как тебя зовут?
- Болховского полка унтер-офицер Дмитрий Будищев, ваше императорское высочество!
- Ничего не знаю, - мотнул головой флотский, - это тот самый Блудов, который починил нам гальванику на «Шутке», я его точно запомнил!
- Еще бы не запомнил, - усмехнулся цесаревич, - ты за это дело георгиевским кавалером стал!
Тут выяснение личности Дмитрия прервал доклад начальника конвоя.
- Впереди государь, - выпалил он, легко соскочив с седла и приложив руку к лохматой кавказской папахе.
- Коня! – взревел Александр Александрович и через мгновение ему подвели поистине богатырского вида першерона.
Цесаревич немедля вставил ногу в стремя и рывком поднялся в седло, заставив покачнуться своего буцефала.
- Потом разберемся, кто ты такой есть, - крикнул он унтеру и, дав коню шенкеля,  помчался навстречу царственному отцу.
Конвой и часть свиты успевшая вскочить в седла последовали за ним, а остальные бросились отводить кареты в стороны, чтобы не мешать проезду императора. Только довольно улыбающийся Нилов некоторое время стоял рядом с застывшим, как изваяние унтером и довольно улыбался.
- Шалишь, брат, от флота не спрячешься! Мы хоть из-под земли, хоть со дна моря достанем.
- Так точно, ваше благородие, - мрачным голосом отвечал ему Дмитрий.
- Ну а то, что до унтера дослужился, так это и к лучшему. Хорошие унтера везде нужны! Тебе, кстати, за потопление вражеского парохода фехти… фетхи… тьфу, дьявол, никак не выговорю его названия, крест полагается! Ты рад?
- Безмерно счастлив!
- То-то! Смотри, я после войны получу назначение на броненосец и возьму тебя к себе, мне хорошие специалисты будут во как нужны!
- Что здесь происходит? – встревоженно спросил подбежавший Линдфорс, бывший до этого со вторым взводом. – Костя?! Ты как здесь?
- Вашбродь, – тихонько шепнул ему Будищев, - убрали бы вы своего приятеля от греха. Сейчас тут царь будет, а он околесицу несет, да еще так фонит, что мне уже закусить надо!
Однако Нилова было так просто не унять, счастливо улыбаясь, он спешил поведать приятелю историю своего появления:
- Вообрази, великая княгиня Мария Федоровна пожелала узнать, что с катером, принадлежавшим прежде его высочествам. Ну, поскольку дела у нас сейчас нет, цесаревич вызвал меня и потребовал подробностей. А тут шум-гам, поехали встречать государя и меня с собой… да ладно тебе, я и выпил-то всего ничего, просто в этих каретах так холодно!
С большим трудом мичмана удалось убрать с глаз, прежде чем проехал императорский поезд. Очевидно, цесаревич успел поделиться с государем своей находкой, потому что его карета ненадолго остановилась рядом с вытянувшимися часовыми и глаза самодержца мимолетно скользнули по их унтеру.
- Давно ли ты видел графа Вадима Николаевича? – спросил он у сына несколько позже.
- Одно лицо, - хмыкнул в ответ цесаревич, не отличавшийся особой деликатностью.
- Надо будет попенять Мезенцеву, а то он мне какую-то дичь доложил!
Линдфорс, проводив кавалькаду глазами, велел караулам сниматься и идти греться у костра. Нилов был удачно засунут в карету и отправлен назад, император встречен и, хотя нельзя сказать, чтобы без происшествий, однако все-таки благополучно. Можно было отдыхать.
- Вашбродь, а вы не знаете, на флоте валенки дают? – неожиданно спросил его идущий рядом Будищев.
- Кажется, нет, - пожал плечами поручик, - а тебе зачем?
- Раз нет, тогда ну его нафиг, этот флот! – как-то невпопад ответил ему Дмитрий и торопливо зашагал к месту стоянки.