На другой день, Дмитрий снова увидел этих господ, выходившими из канцелярии цесаревича. Точнее сказать, они не вышли, а выбежали, причем вид у них был довольно испуганный. Следом раздался грозный рык, в котором люди, довольно прослужившие в ставке, безошибочно определили голос великого князя.
- Негодяи! Воры! Мерзавцы! Всех в Сибири сгною!
Услышав эту филиппику, все тут же попрятались и лишь караульные, которым бежать было не положено по службе, застыли подобно каменным изваяниям.
- Что случилось? – удивленно спросил у знакомого писаря Дмитрий.
- Их императорское высочество бушуют! – пожал плечами солдат, как чем-то само собой разумеющимся.
- И часто он так?
- Сашка-то? Нет! Он все более смирный, так уж если выведут из себя, тогда… ой.
Тут, работник пера и чернил, видимо сообразил, что назвал цесаревича – Сашкой, и что это может плохо кончится, особенно если дойдет еще до кого-нибудь.
- И кто же нашу надежду на светлое будущее так наскипидарил? – с деланным безразличием спросил Будищев, сделав вид, что не придал оговорке писаря значения.
- Известно кто – жиды! – буркнул рыцарь чернильницы, проклиная свою словоохотливость.
- Эти могли!
- Вот что, некогда мне с тобой тут, - заторопился писарь, с опаской поглядывая на унтера, но тот преградил ему путь.
- Да ладно тебе! – миролюбиво улыбнулся Дмитрий, - Рассказывай, в чем дело-то?
- Да ни в чем! Эти жиды продовольствие поставляют нашему корпусу, да видать огорчили его императорское высочество. Ну, вот он их и обласкал!
- Думаешь, сильно провинились?
- Слышь, кавалер! – изумился солдат. – Ты что с Луны упал? Или гнилые сухари никогда не попадались, или голодать не приходилось?
- Ну, мне-то приходилось, а вот цесаревичу-то что с того?
- Э, брат, не скажи! – даже обиделся писарь. – Александр Александрович о простом солдате завсегда заботу имели. И будь их воля, разговор бы с этими шаромыжниками короткий приключился.
- Это у наследника престола воли нет?
- Конечно! Подряды им сам государь повелел отдать, тут не поспоришь. К тому же если этих взашей погнать, то где других брать? Вона, как Грегер с Горвицем разорились, ети их за ногу, так малым делом голод не приключился, пока других нашли! Это тебе не турок сонных вязать, тут соображать надо!
- Ишь ты, - делано изумился Дмитрий. – И кто бы мог подумать…
- То-то и оно!
- Слушай, а зачем они сюда-то приходили?
- Известно зачем. За деньгами!
- Что прямо к цесаревичу?
- Да Господь с тобой! Нет, конечно. К цесаревичу они за подписью на требовании, потому как без его подписи им казначейство ни копейки не даст.
- Дорогой автограф, - задумался унтер. – И, похоже, они его не получили.
- Дык ясное дело, они ведь, ироды, еще не все поставили, что от них причиталось. Потому и расчета покуда нет.
- Ну-ну.
- Все, некогда мне с тобой тут лясы точить, - вырвался, наконец, от него писарь и, опасливо оглядываясь, убежал.
Дмитрий некоторое время стоял, задумавшись, а затем развернулся и пошагал в сторону телеграфной станции, повторяя про себя старую солдатскую мудрость, о том, что от начальства нужно держаться как можно далее.
К своему удивлению, у связистов он снова встретил этих странных господ. Один из них, выглядевший чуть моложе и менее респектабельно, вел переговоры с титулярным советником Валеевым, на предмет отправки телеграммы. Чиновник, как водится, строго отвечал ему: - не положено! А тот, в свою очередь, уговаривал войти в положение и обещал отблагодарить. Судя по всему, переговоры подходили к своему логическому завершению, сиречь, консенсусу и представитель многострадального еврейского народа, вот-вот должен был убедить российского чиновника пойти ему навстречу.
- Будищев это ты! – заметил его титулярный советник. – Как хорошо, что ты пришел. У нас, опять аппарат барахлит, вот даже телеграмму принять не можем.
- Даже не знаю, ваше благородие, - сокрушенно вздохнул мгновенно сориентировавшийся унтер, - я ведь попрощаться пришел. Возвращают меня обратно в часть, надоел я, видать, тут всем.
- Да что ты такое говоришь, голубчик? – изумился начальник телеграфа. – Как можно тебя куда-то отправлять, у тебя же золотые руки!
- На все воля начальства, сказано в бой, стало быть, в бой! Может, убьют еще, так что не поминайте лихом.
- Господин солдат, - вмешался в их разговор коммерсант, – а может, перед тем как отправится в бой, вы посмотрите этот самый аппарат? Вы бы сделали доброе дело, и оно таки зачлось бы вам на небесах…
- Это вы на тот случай беспокоитесь, если меня убьют?
- Ну что вы, не дай бог, конечно!
- Тогда до свидания!
- Господин солдат, а если мы дадим вам пол франка?
- Ах, мой добрый господин, если бы я и впрямь был простым солдатом, я бы вас, наверное, в задницу расцеловал за столь щедрое предложение… но я унтер-офицер, а потому могу только дать в морду за неуважение!
- Господин унтер-офицер, - подал голос второй еврей, до сих пор молча, но не без интереса, прислушивавшийся к ним, - а сумма в три франка, возможно, будет для вас не столь обидна?
- Пять франков, - безапелляционно отозвался Дмитрий.
- Простите, господин унтер-офицер, но нам нужно, чтобы вы только починили аппарат. Целовать наши еврейские задницы совсем не обязательно!
- Ладно! – засмеялся Будищев, сообразивший, что сам подставился. – Сейчас гляну.
Через некоторое время неисправность была устранена, коммерсанты отправили телеграмму и ушли, отдав все, о чем договаривались, начальнику станции и ушлому унтеру.
- Слушай, неужели тебя и впрямь возвращают в полк? – озабоченно спросил Валеев, которому запали в душу слова, сказанные Барановским о перспективе коммерческого использования беспроволочного телеграфа.
- Когда-нибудь вернут, - философски пожал плечами Будищев, сжимая в кармане текст телеграммы.
- Подожди, так все это представление было из-за нескольких франков?
- Ваш аппарат я не ломал!
- Что?! Ах, вон, ты о чем… ладно, я тебя даже не осуждаю, - вздохнул титулярный советник. – Да, заработать немного денег удается не каждый день. У тебя есть семья?
- Нет, ваше благородие, - развел руками Дмитрий. – Не сложилось пока как-то.
- А у меня есть молодая жена и маленькая дочка – Капочка. Когда я отправлялся на войну, она так трогательно тянула ко мне ручки. Я ведь пошел сюда, из-за полуторного оклада и перспективы производства. А то ведь можно так и застрять в титулярных…
Дмитрий с удивлением посмотрел на нежданно-негаданно разоткровенившегося чиновника и вдруг понял, что тот уже немолод, небогат и не слишком преуспел в службе. Побочных доходов у него нет, и никогда не будет, разве что вот такие левые телеграммы и те раз в жизни.
- И где они? – спросил он, чувствуя, что надо хоть что-то сказать. – Ну, в смысле, семья.
- В Одессе, - вздохнул тот и улыбнулся, очевидно, опять представив себе маленькую дочку. Затем спохватился, и удивленно посмотрев на унтера, воскликнул: - Господи, зачем я тебе это рассказал?
- Наверное, я на вашу бабушку похож, - пожал тот плечами и улыбнулся.
- Н-да? – недоверчиво протянул Валеев. – Скорее уж на тещу! Она такая же грубая, невоспитанная и умеет тянуть из людей деньги.
- Хорошо хоть так, - засмеялся Дмитрий, - а то я уж думал, что она промышляет починкой телеграфных аппаратов.
- Слава богу, нет!

Геся очень устала после смены, но никак не могла заснуть. В последнее время она все более чувствовала неловкость своего положения, но ничего не могла придумать для исправления этой ситуации. Когда она покинула Бердичев, все было просто и ясно. Она бежала вслед за любимым человеком и была уверена, что он тоже любит ее и без колебания готова была положить свою жизнь, честь и репутацию на алтарь этой любви.
И вот она почти в действующей армии, практически рядом с ним, а ее любимый Николай совершенно не торопится встречаться с ней. А ведь он практически наверняка знает что она здесь. Не может не знать! Ну, хоть бы передал маленькую весточку, неужели это так трудно? Хотя бы через этого своего странного приятеля – Будищева.
Тут ее мысли перешли на Дмитрия и девушка вздрогнула. А ведь он ей лгал! Она не знала в чем именно, но вдруг со всей отчетливостью поняла, что этот непонятный человек явно что-то недоговаривает. Он определенно, что-то знал и не захотел ей рассказывать. Хотя, возможно, рассказал это Алексею, а тот теперь смотрит на Гесю глазами побитой собаки, но тоже молчит. Но что же это может быть? Штерн ранен или, еще хуже убит? Нет, такое бы они не стали скрывать. К тому же будь он ранен, его бы, скорее всего, привезли  сюда и тогда… о, она бы заботилась о нем, выхаживала, а если понадобилось, зубами бы вырвала его у смерти! Пусть раненый, пусть покалеченный, как его друг Алексей, но только живой!
Нет, тут что-то другое! Может быть, Николай полюбил другую? Но как это возможно! Нет, это решительно не возможно! Это просто невероятно! Но тогда что?
А может быть, Штерн написал, как и собирался, родителям и они не одобрили его брака с еврейкой? Вот это вполне может быть! Гесе уже не раз приходилось сталкиваться с предубеждением со стороны немцев, поляков, русских. Она хорошо знала, что очень многие относятся к людям ее племени с непонятной враждой и злобой. Николаша, конечно же, не такой, но вот его родители… они вполне могли запретить ему поддерживать отношения с еврейской девушкой. Но почему нельзя было сказать ей об этом прямо? Неужели она не заслужила даже такой малости? Все это было ужасно несправедливо! А тут еще этот непонятный Будищев принес ей столько разной ткани. Зачем? Какой в этом смысл?
Так и не придя ни к какому выводу, она села на кровати, но не стала заворачиваться в одеяло. На улице стояли морозы, но дров было довольно, так что топили в госпитале жарко. Поэтому девушка сидела в одной рубашке из тонкого полотна, не чувствуя неудобств. Ее соседка по комнате, крестовая сестра Агафья давно спала сладко посапывая. Вообще, православным и лютеранам не полагалось жить вместе, но помещений не хватало, да и характер у монахини был добрый и спокойный, так что они ладили.