Во-первых это одна книга. Просто разбитая на две части для удобства читателей.
Во-вторых, это не чистая АИ а скорее приключалово на историческом фоне.
В третьих, изменения есть, просто чтобы их увидеть нужно хоть немного знать реальную историю, в том числе техническую.
В четвертых, это я вам как альтернативщик со стажем говорю: Есть такая вещь как инерция истории, и преодолеть ее одному человеку, будь он хоть трижды князем, практически нереально. Максимум точечные изменения, которые потом, возможно, проявят себя в будущем.
Вот как-то так.

Эпилог.
Рыбинск город, конечно, не маленький, но нельзя сказать, чтобы очень уж большой. Все друг друга знают, а если уж и не знакомы лично, то, во всяком случае, наслышаны. Поэтому известие о том, что земский врач Модест Петрович Батовский выдает замуж любимую дочь, всколыхнуло весь город. К тому же Софья Модестовна была барышней видной, и редко какое мужское сердце могло устоять перед ее красотой, поэтому многие захотели взглянуть на свадьбу.
В правду сказать, сначала венчание хотели отложить, ведь не прошло еще и полугода, как на войне погиб ее кузен – Николай Штерн. Но даже несчастные родители молодого человека воспротивились этой затее и заявили, что не желают мешать счастью своей любимой племянницы. Софи взамен взяла с них слово, что они непременно будут присутствовать на церемонии, и это условие было принято.
Всякому, кому посчастливилось увидеть Софью Модестовну в то знаменательное утро, наверняка показалось бы, что он увидел ангела, спустившегося с небес на грешную землю и осветившего ее своей красотой. Когда она вышла из кареты, сияя ослепительно белым атласом платья, все ахнули и застыли в благоговейном молчании. Модест Петрович, одетый в свой самый лучший фрак, поспешил к дочери и подал ей руку, чтобы отвести в церковь. Вид его был сияющим, да и разве могло быть иначе, ведь любящий отец провожал к алтарю свою любимую дочь! Длинный шлейф платья несли красиво наряженные девочки из местной лютеранской общины, а самая маленькая из них с важным видом держала коробочку с кольцами.
Вся Пушкинская улица была запружена любопытными, и даже излюбленное место гуляния чистой публики – Карякинский сад опустел, ибо все хотели хотя бы краем глаза увидеть происходящее торжество. Отец торжественно ввел невесту в кирху, и она, под громкие звуки, извлекаемые из стоящей в углу фисгармонии, двинулась к алтарю. Надо сказать, что инструмент, к несчастью, оказался расстроен, и немного фальшивил, но разве эта мелочь, могла испортить торжественность момента?
Все присутствующие тут же встали и почти благоговейно взирали, как Софья идет к своему избраннику. О, избранником такой замечательно барышни, был поистине достойный человек! Август Карлович Штольц, весьма многообещающий инженер-путеец, был молод, красив и весьма небеден! Но самое главное, он был человек прогрессивных взглядов, а карьера его развивалась более чем успешно. Шутка ли, в его годы уже начальник дистанции! Так что всем было видно, что выбор мадемуазель Батовской был весьма удачен, и она согласилась составить счастье на редкость почтенному господину.
- Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит, - громко провозгласил пастор, и все с благоговением прислушались к этим проникновенным словам.*
Модест Петрович, так расчувствовался, что не мог удержаться от слез, а Эрнестина Аркадьевна сияла так, будто это она выходила замуж.
- Согласна ли ты, Софья, принять в мужья Августа и любить его в горе и в радости, богатстве и бедности, болезни и здравии, пока смерть не разлучит вас?
- Да, - с легкой запинкой, отвечала невеста и невольно обернулась на стоящего рядом свидетеля.
Ответом ей был такой прямой и честный взгляд, что она больше не сомневаясь звонко повторила: - да, я согласна!
Голос ее гулко разнесся под сводами церкви, и всем стало так легко на душе, будто собравшиеся почувствовали как на них спустилось божие благословление.
- Согласен ли ты, Август, взять в жены Софью и любить ее в горе и в радости…
- Да!
- Если кто-то знает причину, по которой они не могут быть обвенчаны, пусть скажет ее сейчас или молчит потом вечно!
Раздалась гулкая тишина и все замолчали, будто и впрямь ожидая, что кто-то заявит о невозможности брака и разрушит столь прекрасное торжество. Но секунды шли, никто ничего не говорил, и все с облегчением вздохнули.
- Объявляю вас мужем и женой!
После венчания молодые вышли из церкви, под звон ее одинокого маленького колокола, к которому тут же присоединились его старшие братья со стоящего неподалеку православного собора. Карета уже ждала их и через несколько минут они уже ехали к дому Батовских. Молодые не захотели устраивать пышный прием, но все равно свадьба была веселой. Рекой лилось шампанское, а родственники жениха кричали в честь молодых: - «Hoch!»** Те радостно им улыбались, держась при этом за руки. Рядом с ними сидел молодой человек в военной форме и с георгиевским крестом на груди, бывший их шафером. Гости с жалостью смотрели на беднягу, ведь вместо левой ноги у него был протез и ходить он мог, только опираясь на трость. Но Софья и Август относились к нему с такой трогательной заботой, как будто он был для них самым близким человеком.
- Кто это? – спросил кто-то из родственников жениха.
- О, это товарищ Николаса Штерна, кузена невесты, погибшего на войне. Как видите, он тоже пострадал, но остался жив.
- О, der russische Held!***
Некоторое время спустя Алеше удалось отойти в сторону, не привлекая к себе особого внимания и перейти в другую комнату, где было не так людно. Нарочитое любопытство и показное внимание смущало его, и Лиховцев с облегчением вздохнул.
- Какая прекрасная пара, не правда ли? – раздался рядом восторженный голос Эрнестины Аркадьевны.
- Да, действительно, - не мог не согласиться Алексей.
- Несомненно, они будут счастливы вместе!
- По крайней мере, я очень на это надеюсь.
- С вами все хорошо? – встревожилась мадам Батовская. – Вы выглядите усталым.
- Нет, все хорошо, благодарю вас, - отозвался Лиховцев и смущенно улыбнулся. Он не любил доставлять другим беспокойство и почувствовал себя неловко, а потому попытался перевести разговор на другую тему:
- Скажите, у вас прежде была горничная, кажется, Дуняша… я что-то ее не вижу.
- К сожалению, мы были вынуждены расстаться с ней, - поджала губы Эрнестина Аркадьевна, немедля согнав с лица любезную улыбку.
- Вот как?
- Да, именно так, Алексей Петрович. Мерзавка где-то нагуляла большой живот и бросила, таким образом, тень на нашу репутацию, так что нам не оставалось ничего другого. Но самое ужасное, что у нее хватило наглости заявить, что она сделала это с нашим Николашей. Разумеется, мы не могли потерпеть такого афронта и немедля рассчитали эту негодную девчонку!
- Ужасная история…
- И не говорите, ведь мы едва не лишились вместе с ней и нашей кухарки Акулины, приходившейся ей теткой. Ах, вы себе не представляете, до чего же трудно в нынешние времена найти хорошую прислугу!
- Да вы правы, не представляю, - кивнул Лиховцев.
- С вашего позволения, я вас оставлю, - на лице мадам Батовской появился любезный оскал. – Мне необходимо заняться гостями.
- Да-да, конечно!
Отчего-то Алексею стало невыносимо душно, и он поспешил покинуть дом и выйти во двор. К своему удивлению, он застал там Маврика. Мальчик сидел на поленнице дров и бездумно болтал ногой. Он не хотел присутствовать на этой свадьбе, видеть гостей, свою сестру и вообще никого, а потому улизнул при первой возможности. Услышав шаги, гимназист обернулся, и его лицо стало неудержимо краснеть. Не сказав друг другу ни слова, они сидели и смотрели на бескрайнее синее небо, по которому лениво передвигались облака. Кто знал, куда они полетят и где прольют благодатным дождем накопленную им влагу? Может быть в далекую Болгарию, где осталось много русских солдат, сложивших свои головы за чужую свободу. Глядя на них, Лиховцев отчего-то вдруг припомнил слова своего приятеля, сказанные им, когда они уже погрузились на пароход. Стоя на верхней палубе, Дмитрий задумчиво посмотрел на берег и со странным выражением лица сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:
- Я никогда не одобрял этой войны, но мне не стыдно, что я принимал в ней участие. Защитить от насилия женщин и детей, прекратить грабежи и убийства мирных жителей, даже если они тебя напрямую не касаются, дело по любому хорошее. Нет, я ни о чем не жалею!
- Я ни о чем не жалею, - повторил вслед за ним Алексей.
----------------
*Послание апостола Павла коринфянам.
** Ура.(нем.)
*** Русский герой. (нем.)

В маленькой деревеньке Будищево в тот день тоже было небольшое торжество. Вообще крестьянские свадьбы справляют осенью, после сбора урожая, но на сей раз праздновали не свадьбу, а сговор. Михайло Барсуков, зажиточный крестьянин из соседней Климовки, просватал за своего сына Гаврила, племянницу будищевского старосты - Машу. Жених был, чего там толковать, видный, так что родители быстро столковались меж собою, тем более что и дядька Кузьма и отец Питирим сказали свое веское слово. Машка, правда, кобенилась, не понимая по бабьему своему скудоумию, какое ей счастье привалило. Да в таком деле, кто девку то спрашивает? Ясно же, что родители ей, дурехе, плохого не пожелают!
В общем, родители жениха и невесты, а также лучшие люди обеих деревень сидели за столом и угощались, благо день был субботний и дел особых не намечалось. Потенциальные молодые столбами стояли у образов всеми забытые, причем Гаврила глупо улыбался, скаля крепкие, как у годовалого жеребца, зубы, а Машка наоборот куксилась и кусала губы, но это такая у девки работа, показывать, будто печалится. Хотя всякому разумному человеку ясно – рада дуреха до смерти!
Те же, кого за стол не позвали, толпились у забора, завистливо поглядывая в окна, и отпускали соленые шуточки, перемежая их взрывами хохота. Неожиданно шум на улице стал стихать, однако, занятые хлебным вином сваты не обратили на это никакого внимания. Но тут дверь в избу распахнулась с громким стуком, и внутрь зашел какой-то солдат.
- Здорово, сельчане, - поприветствовал он собравшихся и широко улыбнулся.
- И тебе хворать, служивый, - подслеповато прищурился Кузьма, уставившись на вошедшего.
Говоря по правде, посмотреть было на что. Солдат был высок и крепок, мундир на нем новехонький, сапоги блестели так, что хоть смотрись в них в как зеркало, а главное вся грудь была в крестах да медалях! Первым его признала Машка и, поняв кто перед ней, завыла белугой и бросилась вон из горницы, размазывая по лицу слезы. Гаврила продолжал стоять, глупо улыбаясь, будто пришибленный, а отец Питирим отставив в сторону щербленый стакан, ожег вошедшего недобрым взглядом.
- Гляди-ка, Митька-дурачок вернулся, - пьяно воскликнул, кто-то из присутствующих и в избе наступила тишина.
- Значит, признали, - ничуть не смутился приемом Дмитрий. – А что георгиевскому кавалеру и чарки с дороги не нальют?
Оказать уважение служивому, да еще такому геройскому – дело святое. Так что в стакан быстро налили хлебного вина и замялись лишь с тем, кто его будет подносить. Вообще, по обычаю это следовало делать хозяйке дома, но Лукерья замешкалась, Машка куда-то сбежала, так что выпивку схватила разбитная молодуха Дарья и с поклоном подала его солдату.
- Примите, Дмитрий Николаевич, не побрезгуйте, - певуче пропела она и, потупив взгляд, застенчиво улыбнулась.
Будищев, не чинясь, взялся за чарку и одним глотком опорожнил ее. Затем решительно взял со стола корочку хлеба и закусил.
- Ну, что, мужики, - выдохнул он дожевав. – Поздравляю, у вас в деревне новая жизнь началась!

КОНЕЦ.
P.S. Уважаемые читатели, первая книга цикла на этом закончена. Текст еще будет шлифоваться, возможно, появятся еще пара незначительных эпизодов. Вполне вероятно, что-то подвергнется изменению, к примеру, эпизод с еврейскими поставщиками. Ну и вычитка, куда без нее.