- Да как тебе сказать, боярин, - смутился Луговской. – Оскудели мы в плену будучи, как есть проелись! Одежа и та, только чтобы наготу прикрыть… Стыдно в таком виде царице, да хоть бы и герцогине, показываться.
- Церемония будет весьма скромной, - поспешил успокоить его померанец. – Да и до завтра все равно ничего нельзя сделать, а потом мы попробуем что-нибудь придумать.
- Уж придумай, боярин, - с надеждой в голосе попросил дьяк. – Век за тебя бога молить станем!
- Конечно, вы можете рассчитывать на меня, - пообещал ему фон Гершов-старший и поспешил откланяться, пока не поступило новых просьб.
Довольный приемом митрополит благословил его на прощание и вернулся к себе, после чего он, наконец, смог поговорить со своим младшим братом. Они отошли в сторону, чтобы без помех побеседовать, не опасаясь любопытных ушей.
- Я так и не спросил, как прошла твоя поездка? – начал Кароль, оглядевшись.
- Вполне благополучно, - пожал плечами Болеслав. – Моя подорожная, подписанная графом Хотеком, служила мне и пропуском, и охранной грамотой. По крайней мере, в первое время.
- Ты встречался с представителями чешских сословий?
- Да. Как только они узнавали, что я посланец герцога-странника, передо мной открывались все двери.
- И что же они ответили?
- Ничего определенного, брат. Обещали принять во внимание, благодарили за поддержку, но тем и ограничились. Они не верят, точнее, не хотят верить, в возможность поражения.
- Это было ожидаемо. Сейчас не верят, но, надеюсь, когда земля начнет гореть у них под ногами, они вспомнят о сделанном им предложении.
- Много званных, да мало избранных, - покачал головой младший брат.
- Ты провел несколько дней в компании русского митрополита и уже говоришь цитатами из Писания?
- Когда начинает припекать пятки, поневоле вспоминаешь молитвы.
- Были проблемы?
- Через некоторое время за мной стали следить, а потом попытались убить. Очевидно, среди вождей протестантов были шпионы папистов, которые и сообщили Хотеку о моих визитах. Мне пришлось, как можно скорее, уносить оттуда ноги. Но нет худа без добра. На обратном пути я встретил госпожу Марту и принцессу.
- И очень вовремя встретил!
- Да, но они тоже дамы не робкого десятка и при этом довольно ловкие. Представляешь, Клара Мария утащила кинжал у спящего часового и помогла освободиться своей матери!
- Вот чертовка! Кстати, когда ты представишь меня Её Светлости?
- Она сейчас в комнате вместе с матерью. Такая шустрая девчонка, на минуту нельзя оставить одну, того и гляди – набедокурит!
- Тогда пойдем, пока она ничего не натворила, - засмеялся Кароль.
Против ожидания, маленькая принцесса в этот момент и не помышляла ни о каких шалостях, а, совсем напротив, смирно сидела на скамье перед матерью, которая расчесывала ей волосы. В дороге следить за прической было не слишком удобно, но на постоялом дворе Марта смогла, наконец, привести дочь в относительный порядок. То есть девочку выкупали и вымыли ей волосы, хотя для этого пришлось тащить лохань с горячей водой к ним в каморку. И теперь она сидела перед матерью, завернутая в чистую рубашку Болеслава, млея от ласковых прикосновений материнских рук.
- Жаль, что тебя опять придется одевать как мальчика, - вздохнула Марта.
- Вот ещё, - промурлыкала Шурка. – Штаны и курточка гораздо удобнее.
- В дороге, возможно, но мы не всегда будем скрываться.
- Вот когда перестанем, тогда и вырядишь меня в кружева и ленты, а – пока мне и так неплохо!
- Надеюсь, это скоро закончится, и я именно так и сделаю, - усмехнулась мать и принялась заплетать ей косички.
Тут их беседу прервал осторожный стук в дверь и, всед за тем, конфузливый голос Иржика сообщил, что господин барон спрашивает, не примут ли его?
- Скажи, что мы скоро будем готовы, - отозвалась бывшая камеристка и принялась одевать дочку.
Через несколько минут, принцесса была переодета – прическа скрыта под шапкой – и её снова стало трудно отличить от мальчика. Марта тоже привела себя в порядок, после чего они разрешили братьям войти.
- Рад видеть Вас в добром здравии, Ваша Светлость - учтиво поклонился старший фон Гершов. – Я барон фон Гершов, приближенный вашего царственного отца, и обер-камергер герцогини Мекленбургской, а также воспитатель вашего брата, принца Карла Густава.
- Я тоже рад, что не болею, - улыбнулась Шурка. – Меня зовут Александр, а вы, значит, Лёлик?
- Извини, - шепнул на ухо зависшему барону брат. – Я имел глупость рассказать, как нас звал её отец!
- А почему – Александр? – изумленно спросил померанец, когда к нему вернулся дар речи.
- Не прикажете же звать меня Кларой Марией в подобном наряде?
- Да, действительно…
- Когда мы поедем во дворец?
- Во дворец?
- Ну, должны же вы представить меня семье моего отца в новом статусе, раз уж мы здесь оказались?
- Говоря по правде, прин… Александр, мы хотели сохранить ваше инкогнито.
- Герцогиня и так меня не жалует, а если узнает, что мы её проигнорировали, то может и обидеться!
- Но откуда она узнает?
- Тоже мне загадка, - фыркнула Шурка и снисходительно посмотрела на братьев. – Посудите сами, Старый Клаус наверняка уже добрался до Вольфенбюттеля и поднял там всех на уши. И теперь бабушка шлет во все стороны гонцов, чтобы узнать, куда я запропастилась. Через пару дней, самое большее, неделю, в Берлине тоже узнают об этом. И что сделает Её Королевское Высочество? Да вас же на поиски и пошлет, господин барон. И вы ей сами все и расскажете!
- Вот чёрт! – выругался Болек. - А ведь верно.
- И что делать? – встревожено спросила Марта. – Вдруг…
- Вдруг – мачеха приказала меня похитить? – уточнила девочка. – Это вряд ли!
- Почему вы так думаете? – все более изумляясь происходящему, поинтересовался Кароль.
- Ну, причин любить меня у неё – нет. Однако и похищать – тоже. Моя преждевременная кончина, наверняка, не опечалила бы её или герцогиню Софию, но не более того. В качестве пленницы – я им совсем не нужна.
- Пожалуй, - согласился барон. – Но отчего вы упомянули тетку вашего отца?
- А разве мой «царственный отец», - не без сарказма в голосе поинтересовалась Шурка, - не отправил на тот свет её сыновей?
Услышав, что говорит её дочь, Марта побледнела и судорожно стиснула ладошку дочери, которую продолжала сжимать в руке. Лицо старшего фон Гершова и вовсе стало каменным
- Не знаю, кто вам всё это рассказал, но всё было совсем не так. Мы с братом были тому свидетелями!
- А ведь у герцогини Софии вполне могло сложиться такое мнение, - неожиданно заметил Болеслав. – Уж больно ловко тогда все вышло. Заговорщик убил герцога Адольфа Фридриха и погиб сам. У герцогини Маргариты Елизаветы случились преждевременные роды, которые она не пережила, а скоро за ней последовал и её супруг. И хоть она и не ладила со своими детьми, но неужто осталась совсем равнодушна к их смерти?
- Пожалуй, все эти обстоятельства и впрямь могли вызвать подозрения! И что мы предпримем?
- Вы же обер-камергер, значит, имеете доступ, - пожала плечами принцесса. – Доложите герцогине Катарине потихоньку – так, мол, и так, случилась трагедия! Захочет она меня увидеть – покажете. Не захочет, и не надо! А я в сторонке постою, на меня в этом наряде никто и внимания не обратит.
- Это звучит разумно, но боюсь, что вам все-таки не следует встречаться с её высочеством.
- Но почему?!
- Всё дело в том, Ваша Светлость, что к величайшему моему сожалению, ни ваша матушка, ни Её Высочество герцогиня Браунгшвейг-Вольфенбюттельская так и не научили вас одной важной вещи.
- Держать язык за зубами? – сообразила Шурка и обреченно вздохнула.
- Именно! Вы, не могу не признать, очень умны, в особенности для ваших весьма юных лет, но если Вы и дальше будете говорить, все что приходит в вашу очаровательную голову, это может плохо кончиться. И прежде всего для Вас!
Принцесса на минуту опустила голову, как будто задумалась, затем резко подняла её и с раскаянием посмотрела на братьев фон Гершов, потом оглянулась на мать и тихо сказала:
- Простите меня. Я всего лишь маленькая девочка и, потому делаю ошибки. Обещаю вам, что буду вести себя осмотрительно и не скажу ничего лишнего!
- Очень надеюсь на это, Ваша Светлость!

На следующий день митрополит, дьяк и их люди, отправились на аудиенцию с герцогиней Катариной. Та, снисходя к их бедственному положению, была готова принять их частным образом, однако в дело вмешался случай. Слухи о приехавших в Берлин московитах быстро распространились, обрастая по пути всё новыми подробностями. Согласно им получалось, что русские не просто отправились на поклон к супруге своего государя, а едва ли не бежали из плена, перебив при этом свою охрану.
В общем, курфюрст и члены его семьи заявили, что ни за что не пропустят такое зрелище, и пожелали принять в нем участие. Что касается шведского короля, то он просто объявил, что желает видеть подданных своей сестры, и та, разумеется, не могла ему отказать. Узнав об этом, фон Гершов поморщился, но возражать не посмел. В конце концов, всем известно, что русские были в плену, так что их не слишком презентабельный вид не должен был привести к бесчестию его нового отечества!
Действительность, однако, превзошла все его ожидания. Хотя рядовые слуги и впрямь выглядели, может, самую малость, лучше уличных побирушек, они остались снаружи, а сами послы оказались на высоте. Митрополит был в парадном облачении и выглядел весьма внушительно. Дьяк тоже принарядился в почти новый опашень лазоревого цвета, обильно украшенный золотым шнуром, с воротником, отороченным драгоценным соболем и такую же шапку. Обер-камергер только покрутил головой, вспоминая, как Луговской жаловался на оскудение.
Филарет держал себя с поистине царским достоинством. Широким жестом благословив высокородных особ, главное внимание он уделил Катарине и детям. Принцесса Евгения немного дичилась бородатых незнакомцев, а вот принц Карл Густав проявил себя в высшей степени похвально. Митрополит задал ему через фон Гершова несколько вопросов, на что тот отвечал с должной почтительностью, но твердо.
Луговской, тот просто бухнулся перед государыней на колени и отдал ей и царевичу с царевной поклон «большим обычаем*». Герцогиня немного смутилась подобному проявлению верноподданности, и велела встать, допустив дьяка до целования руки. Тот не посмел приложиться прямо, а накрыл её руку платком из тончайшей кисеи, громко чмокнул, вызвав у присутствующих улыбки. Все же его варварская галантность произвела должное впечатление.
-------------------
#Большим обычаем. – То есть – земно.
К тому же, обер-камергер рассказал, насколько она ему была известна, историю посольства, в котором митрополит Филарет и Луговской принимали участие. Коварство поляков взявших в плен послов Семибоярщины, а также  стойкое поведение русских в неволе, вызвали известное почтение к этим, может немного неуклюжим, но сильным и верным людям. В любом случае, их царем стал теперь имперский князь и родственник шведского королевского дома, известный своими многочисленными военными победами, и отблеск его славы падал на всех его подданных. Так что ни о каком неуважении не могло быть и речи.

Отредактировано Старший матрос (15-03-2019 08:54:52)

У Толстого есть прелестный эпизод, когда русский полковник в заграничном походе готовится представить свой полк на смотр фельдмаршала. И все вроде бы хорошо - вид бравый, но вдруг адъютант командующего поясняет полкану, что Кутозову бравый вид его воинов ни в одно место не уперся! А, напротив, надо показать союзникам, что солдаты устали, пообносились и вообще еле ноги волокут.