Вечером получили от Касьянова оговоренные суммы денег. Золота оказалось чуть больше 90 фунтов, но мешок с красноватым золотым песком был оценён за меньшую сумму. Александр Васильевич внимательно рассмотрел золото во всех мешках, поинтересовался у меня, не было ли в мешках самородков, на что я честно ответил, что только заглядывал в мешки с золотом и не высыпал золото из них. На это купец сделал совершенно правильный вывод, что Лю вернее всего собирал самородки из добычи золота отдельно.
- Понимаешь, Тимофей, больше тридцати лет наш дом занимается поставками всего необходимого для старателей. В песке, добытом ручным способом, всегда есть самородки. Не бывает их, если добычу сортируют. Значит, не всё золото ты нашёл. А точнее повар бандитов не нашёл, – купец был задумчивым.
- Вернее всего, вы правы, - я опять мысленно пнул по почкам свою совесть.
- Тимофей, ты можешь на карте показать, где был лагерь хунхузов? – обратился ко мне Касьянов, расстилая передо мной лист с картой Приамурья и Дальнего Востока.
«Да.. Не пачка «Беломора», по которой летчики в анекдоте летают, но где-то рядом», - подумал я, рассматривая карту и, пытаясь найти реку Ольгакан. В течении минуты и с помощью вахмистра Шохирева определил на карте примерное место расположения лагеря хунхузов.
- Тимофей, а ты хорошо читаешь карту, - похвалил меня Касьянов.
- Готовился по географии, для сдачи экстерном экзаменов за шесть классов мужской гимназии, - ответил я.
После этого пришлось рассказывать купцу свою прошлогоднюю эпопею о предварительных экзаменах Бекетову, моей мечте и наказе деда поступить в Иркутское юнкерское училище, о предстоящем экстернате за шесть классов Благовещенской мужской гимназии. Также прошёл мини экзамен на знание немецкого и французского, а заодно и английским похвастал. В результате  получил предложение от Касьянов устроится на работу в торговый дом «Чурин и Ко».
- С твоими знаниями и умениями, Тимофей, я думаю, ты быстро свой первый миллион заработаешь, - начал убеждать меня Касьянов, озвучив своё предложение. – Впереди у дома большая работа по развитию торговли в Китае, Кореи и Манчьжурии. Твое знание языков,  умение обращаться с оружием и храбрость, помогут тебе в продвижении по служебной лестнице в нашем доме.
- Огромное спасибо, Александр Васильевич, но я слово дал деду. Да и не прельщает меня торговая стезя. А вот подработать на проводке ваших караванов и я, и мой десяток всегда готовы. Снаряжены мы для этого очень хорошо. И родители казачат я думаю, не будут против.
Касьянов обещал подумать и, обсудив с ним кое-какие моменты нашего возможного сотрудничества, я, наконец, вместе с Шохиревым покинул этот гостеприимный дом. Ещё бы не гостеприимный, если я оставил до своего отъезда в личном домашнем сейфе купца большой мешок с одиннадцатью упаковками кредитных билетов в основном в 25 рублевых «фунтовках» и «алексеевках» на общую сумму двадцать семь тысяч пятьсот рублей. Шохирев, получивший свой процент в тысячу рублей, еле запихнул пачку ассигнаций во внутренний карман своей бекеши.
На следующий день я с утра нашёл Бекетова, который очень обрадовался моему приезду. После обеда и окончания занятий в женской гимназии Пётр Иванович отвёл меня на угол улиц Большой и Графской, где располагалось двухэтажное здание Благовещенской мужской гимназии. В новом каменном пристрое нас в своём кабинете встретил директор мужской гимназии надворный советник Соловьёв Константин Николаевич.
-  Вот, Константин Николаевич, прошу любить и жаловать, - Бекетов выставил меня перед собой. – Тот самый уникум – Тимофей Аленин.
- Здравствуй, добрый молодец, - кряжистый и коренастый Соловьев с силой пожал мне руку. – Значит, хочешь экстерном экзамены за 6 классов гимназии сдать.
- Так точно, ваше высокоблагородие.
- Молодец, казак. В середине марта принесёшь ко мне документы, а именно, прошение, метрику, послужной список отца,  собственноручное жизнеописание. Оплатишь 10 рублей в кассу гимназии, так сказать   «в пользу экзаменаторов». После этого в середине апреля пройдешь предварительные испытания, а в мае добро пожаловать на выпускные испытания.
«Вот это не хрена себе, - подумал я  про себя, -  сдал экстерном экзамены за два-три дня».
- Константин Николаевич, но мы же договаривались по Тимофею, вступил в разговор Бекетов.
- Я всё помню, Пётр Иванович, но ситуация изменилась. Во-первых, специальный циркуляр министра образования Делянова от 1887 года, дошедший до нас, можно сказать запретил приём в гимназию детей низшего сословия за исключением «одаренных необычными способностями». – Соловьёв сделал паузу. – Во-вторых, данный же циркуляр определил, чтобы испытания зрелости проводились только один раз: в конце учебного года. Сдача экзаменов до или после сроков теперь не допускается. Поэтому рад бы помочь, но пойти против вновь установленных  правил не могу. Прошу правильно понять меня.
- Костя, ну что-то можно придумать? – Бекетов взял Соловьёва под руку. – У этого казака действительно необычные способности, поверь мне! Он легко решает задания по алгебре, геометрии и физике за восьмой класс гимназии!
- Петя, да я бы рад. Знаю, что ты не стал бы просить за какого-нибудь балбеса. Но пойми меня, не могу я теперь обойти этот циркуляр. Доброжелатели враз наверх доложат. Аннулируют выданное свидетельство об испытаниях и больше его твой протеже не получит никогда!
- Ваше высокоблагородие, разрешите обратиться? – оба надворных советника повернулись ко мне. – Константин Николаевич, а можно документы в апреле перед испытаниями сдать, а то больше двух месяцев в Благовещенске жить для меня накладно будет, да и негде пока.
- На это нарушение я смогу пойти, - Соловьёв опустил голову под укоризненным взглядом Бекетова. – Но большего от меня не требуйте!
- Спасибо, ваше высокоблагородие. Тогда я прибуду в середине апреля, напишу прошение и сдам необходимые документы и оплату. И ещё один вопрос, а в какой одежде мне экзамены сдавать?
Соловьёв задумался, внимательно оглядел мою одежду и произнёс:
- Я думаю, новой формы казака Амурского казачьего полка без погон будет достаточно. Не мундир же гимназиста тебе шить.
На этом и закончилась моя первая попытка сдать экстерном экзамены за шесть классов Благовещенской мужской гимназии. Свидетельство о данном испытании зрелости давало мне право поступать в семнадцать лет на службу и сдавать экзамены в юнкерское училище.
Расстроенный Бекетов  предложил мне  проживать у него, пока буду сдавать испытания экстерном, но я данное предложение с благодарностью отклонил, объяснив, что в это время буду, вернее всего, состоять на службе в торговом доме «Чурин и Ко».  После этого заявления пришлось рассказывать о договорённостях с купцом Касьяновым, чем в очередной раз «удивил» Бекетова. По его словам дом Чурина не всяких взрослых казаков брал в сопровождение своих караванов и обозов. Тут же в охрану берут даже не казаков-малолеток, а казачат.
Расстались с Бекетовым по-доброму, так же как  и с Касьяновым.  Получил от последнего оставленные на сохранность деньги и первый контракт на проводку с конца февраля по начало апреля  его санного обоза от станицы Черняева до Шилкинского завода и обратно. Нанимал он меня с моим десятком казачат   на сорок дней с очень хорошей оплатой и довольствием на время службы. С этим же обозом я планировал вернуться в Благовещенск для сдачи экзаменов.
Свои деньги в сумме три с половиной тысячи рублей, к двум с половиной за золото добавилась тысяча, которая хранилась у Селевёрстова, я вложил в деятельность торгового дома. По стандартному договору дома мне шло пять процентов годовых, если я не забирал из оборота деньги раньше условленного срока. Это было на процент с небольшим больше,  чем по  билетам Государственного казначейства 1887 года выпуска. По ним можно было получить свои проценты через четыре года, начиная с 1891, а у Чурина и Касьянова ежегодно. Мне показалось вложение в торговый дом более выгодным, чем, если бы деньги просто лежали у Селевёрстовых. Поэтому я свою тысячу к неудовольствию Петра Никодимыча забрал перед поездкой в Благовещенск.
Первоначально хотел купить билеты Государственного казначейства, но предложение Касьянова оказалось более выгодным и удобным.  До поступления в училище  оставалось ещё два с лишним года. Около двухсот рублей у меня оставалось, плюс заработок за проводку, шкуры и меха. Для жизни, на форму и на сдачу экстерном экзаменов этих денег хватит, а получить через два года дополнительно триста пятьдесят рублей ничего не делая, было заманчиво. Это же годовой заработок высокооплачиваемого рабочего или денежное содержание хорунжего в Амурском полку за пять месяцев. Халява, то есть «дадом», как говорила мудрая Сова!
В станицу наш ярморочный поезд пришёл в конце первой декады февраля. На следующий субботний день я собрал мой десяток у себя на хуторе и раздал деньги. Интересно было смотреть на выражения лиц казачат, перебиравших свои стопки казначейских билетов размером с половину носового платка в моём времени. Недоумение, недоверие, замешательство, озадаченность, оторопь, раздумье, нечаянная радость. Жадности и алчности, слава богу, не увидел ни у кого. Минут десять ушло на объяснение, откуда взялись эти деньги, каким образом обменял золото на ассигнации. Так же рассказал о первом контракте на проводку обоза торгового дома «Чурин и Ко». После длительного ликования казачат, отпраздновали эти события обедом, который я накануне приготовил в печи. 
После похода на Ольгакан и боя с хунхузами, нашему десятку разрешили заниматься боевой подготовкой хоть круглосуточно. Поэтому в моём доме, состоящего из трёх комнат, провели перестройку, в результате чего одна комната превратилась в спальное помещение с шестью двуярусными самодельными кроватями-полатями, шестью тумбочками и двенадцатью табуретами, которые также сделали самостоятельно, и печкой «голландкой». Тесновато для двадцати квадратных метров, но терпимо. Кто жил в тесных кубриках-казармах, легко представит такую картину.
Во второй комнате был самодельный длинный стол, за которым питались и учились всем отрядом, для чего ещё по весне были закуплены за счет окружной казны аспидные доски и грифели для казачат. А прошлой осенью привезли сделанную по моему заказу и за  счёт нашей отрядной  казны большую аспидную доску, и теперь казачата часто покрываются холодным потом и зарываются носом в свои грифельные доски когда слышат от меня ужасную, леденящую душу фразу:  «А сейчас к доске пойдёт…».
Кроме стола в этой комнате были ещё полки с моими книгами, учебниками, справочной литературой, большая вешалка на всех для верхней одежды, полка для сушки обуви с боку  русской печи и тумбочка дневального. Армия, она везде армия - без дневального никуда. 
Третья комната представляла собой небольшую кухню с русской печью, в которой дневальные, назначаемые на сутки по очереди, готовили в чугунах пищу для всего отряда, а также убирались в доме. Получилось три в одном, казарма, учебный класс и кухня в одном здании. Нам очень нравилось. Поэтому пять дней в неделю казачата жили здесь практически  постоянно, если не было по дому какой-то срочной работы, а в субботу  прибегали на зарядку и парково-хозяйственный день. В остаток субботы и всё воскресенье я оставался дома один и занимался своими делами.

Отредактировано Курсант (23-03-2019 09:39:43)

Морозы стоят сильные, так что до Иркутска две лучших тушки доставим в целости.
- Ну, ты и жук, Арсений! – я ткнул кулаком в плечо приказчика. – Вот что значит владеть информацией. А вдруг уже кто-то отправил обществу тушки волков? Прогоришь!
- Нет, Ермак. Общество уже третий год даёт объявления в своих альманахах. Пока никто не смог предоставить. Большая редкость горный волк. Можно сказать, что нам повезло.
- Да уж, повезло! – в наш с Арсением разговор вклинился, подошедший старшина обоза. – Спасибо тебе, Ермак. От всех спасибо. Если бы не составили сани вкруг, да не твои стрелки, порвали бы нас волки. Я только слышал о таких стаях. А теперь бог сподобил, увидел. А второе спасибо от себя лично. Если бы не ты, вряд ли живым я остался. Вот смотри…
Старшина повернулся ко мне спиной, поднимая воротник дохи, в котором сияла здоровая дыра.
- Второй раз если бы хватанул, - дядька Антип вновь повернулся к нам лицом, - точно бы шейные жилы перекусил. Так что, за жизнь спасибо. Должник я теперь твой и вся семья моя твои должники.
Старшина обоза, сняв с головы  шапку-орогду, низко поклонился мне.
- Да, ладно, дядька Антип, - смущенно ответил я, - свои же люди, казаки. Нам друг друга держаться надо.
Плотников натянул на голову орогду и спросил:
- Тимофей, я ещё, что хотел спросить. А чего тебя и твоих волки не тронули?
- В смысле не тронули?
- Нуу, я видел, как волк перед тобой стоял, но не бросился на тебя, а перепрыгнул через тебя. И того вон здорового, - старшина показал на Антипа Верхотурова, - волк не тронул. Подбежал сзади, хотел за ногу тяпнуть, а потом в сторону кинулся. Вы что, какие то слова знаете против этих горных духов?
- Не знаю, дядька Антип, но могу предположить, что волки так себя повели из-за того, что у нас и унты, и дохи из шкур красных волков сшиты. Другое ничего в голову не приходит.
- Это где же вы столько красных волков набили, - влез в разговор Арсений.
- Места надо знать, - отшутился я.
- Вон оно что, - протянул Плотников, а я то думал, откуда вы повадки красных волков  так хорошо знаете. Встречались, значит?
- Встречались, - не стал я спорить. Пусть будет ещё один кирпичик в легенду о нашем отряде. Слухов о нас среди казаков Приамурья уже много ходило.
В этот день тронулись в путь только ближе к обеду. Пока сняли шкуры с тушек волков пластом, то есть, оставляя лапы с когтями и голову. Потом провели первичное мездрение, убирая мышечные отложения и жир со шкур. А закончили всё консервированием шкур сухосолёным способом. Хорошо, что в обозе было много соли, пересыпали шкуры солью и свернули их. В основной массе шкуры получились отличные. Зимой волчий мех имеет хорошую подпушь и блеск, мягкий и пышный.
Дальнейший трехдневный путь до станицы Албазина прошёл без приключений, за исключением того, что пришлось делать операцию обознику, которого покусал волк. На  остановке на ночь через два дня после нападения волков среди обозников, началась какая-то суета. Позже к моему навесу из плащ-палаток, где я располагался с тройкой Тура и Лисом прибежал посыльный от старшины обоза с известием, что казак-обозник по имени Трофим, которого покусал волк, потерял сознание и бредит. 
Прихватив свой рюкзак, я с Ромкой пошёл к обозникам. Около костра нодья на лапнике и шкурах лежал казак лет пятидесяти и тяжело с хрипами дышал. Вокруг него собрались полукругом обозники.
- Что случилось, дядька Антип? – спросил я обозного старшину.
- Да, Трофим, вона с получас назад сказал, что ему что-то плохо, прилёг, а потом слышим, бредить начал. Жену, дочек зовёт. А потом метаться начал, одежду всё хотел с себя снять. Приказчик сказал, что это бешенство, - старшина, сняв шапку, перекрестился. – Жалко, Трофима, только внуки пошли.
- Он воду пил? – спросил я окружающих обозников.
- Пил, много. Жарко говорил, а потом на ногу ещё жаловался. Дёргает, да ноет, говорил, - ответил мне один из обозников.
«Это уже лучше, раз воду пил в большом количестве, может и не бешенство», - подумал я. Да и мечется, будто в горячке, а не от судорог. Я наклонился и пощупал лоб казака. Жар  опалил мою ладонь.
- Он перевязки делал? – вновь я обратился к окружившим нас обозникам.
- Да нет, - ответил прежний голос из темноты. – К нему ещё два дня назад вечером хлопчик твой подходил. Предлагал по-новому перевязать. Так, Трофим отказался, сказав, что всё у него хорошо.
«Господи, прости меня, что же за идиоты, - думал я, склонившись над телом Трофима и расстёгивая на нём одежду. – Его волк укусил, а он даже повязку за трое суток не поменял».
- Так, господа казаки, - обратился я к окружению. – Берем его за руки и за ноги, осторожно разворачиваем, чтобы раненая нога напротив костра оказалась. И ещё сделайте пару факелов. Мне свет понадобится.
- А ты, что дохтур? – спросил кто-то из темноты.
- Нет, но раны дед учил лечить, - ответил я, стягивая штаны и исподнее с Трофима, которого уже повернули, как мне было надо.
Достав из крепления на РД метательный нож, вспорол перевязку и отшатнулся от открывшейся картины. Бедро на месте укуса вспухло гнойниками, некоторые уже с черной каймой, а само бедро рядом с укусом сильно покраснело.
- Антонов огонь начался, - выдохнул через зубы старшина. – Отжил на этом свете, Трофим.
Дядька Антип снял шапку и перекрестился. За ним стали снимать шапки и креститься другие казаки и мужики.
- Это мы ещё посмотрим! - рявкнул я. – Хватит сопли жевать. Три факела сделать быстро. Лис мухой метнулся и принёс  ещё как минимум пять штук перевязочных тканей и столько же наборов с паутиной.
Ромка Селевёрстов умчался в темноту в сторону нашего расположения. Я же дожидаясь факелов, положил все три метательных ножа в угли костра. Потом достал из РД баклагу с двойным перегоном, бинты и набор с паутиной. После переговоров с фельдшером Сычёвым и Марфой-Марией в нашу аптечку в РД были добавлены как антисептик и ранозаживляющее средство смесь  паутины и коры калины, как противовоспалительное средство различные наборы из сушеных трав и ягод.
Склонившись над раной Трофима, я принюхался, но кроме запаха грязного тела и конского пота, слава богу, других запахов не почувствовал. Гниение ещё не началось, и это давало не малый шанс на удачный исход.  Достав из кармана аптечки деревянный кляп-палку, я с трудом раздвинул зубы Трофима и вставил его в рот больному.
- Это ты чего делаешь? – поинтересовался старшина.
- Чтобы зубы не поломал от боли. Палка из липы. Не перекусит и зубы не обломает, - ответил я. – Дядька Антип, где факела. Начинать надо, а то Трофим быстрее замерзнет, чем от антонова огня помрёт.
В этот момент вспыхнули  четыре факела, озарив округу. Я вздохнул и, намочив крепким градусов в восемьдесят самогоном бинт, стал протирать рану, а потом протёр один из обожжённых на углях ножей.
- Господа казаки, кто по здоровее, двое держат за руки больного, двое за ноги. Не давайте Трофиму дёргаться, Держите крепко. Начнём, помолясь.
Дождавшись момента, когда четверо крупных казаков-обозников зафиксируют Трофима, я резким движением вскрыл первый гнойный нарыв. Трофим даже не дернулся. На вскрытие остальных пяти гнойников, он также никак не отреагировал. Но вот когда я начал чистить, меняя и стерилизуя ножи,  раны от гноя и гнойных головок, Трофим забился в руках казаков.
- Держать, млять! Держать!!! – заорал я на казаков, видя, что они  не могут удержать больного. Когда  Трофим вырвал одну из своих рук, я резко ударил его ребром ладони по шее, чуть ниже уха, целясь в сонную артерию. После удара Трофим обмяк, вновь потеряв сознание, а казаки смогли зафиксировать его. После этого я быстро дочистил гнойники и промыл всё самогоном, услышав тягостные вздохи казаков, увидевших  такую нерачительную  трату алкоголя. Потом накрыл все бывшие гнойники «гнездами» из смеси  паутины и коры, наложил на них тампоны и сделал перевязку. После того, как натянули на Трофима исподнее со штанами и застегнули одежду, я вытащил изо рта больного едва не перегрызенный кляп и стал собирать вещи в РД.
- И что теперь? – обратился ко мне дядька Антип.
- Укройте его шкурами. Очнется, дайте выпить, - я протянул старшине баклажку с остатками самогона. – Потом какой-нибудь горячей похлебки жидкой. Жалко рассола капустного нет. Он бы здорово помочь мог.
- Так вроде бы не с похмелья, Трофим. Зачем ему рассол? – старшина вопросительно уставился на меня.
- Понимаешь, дядька Антип, в капустном сквашенном рассоле много полезных веществ, которые помогают больному организму выздороветь.
- Это точно. С похмелья иногда как башка трещит. А попьешь рассольчику, и всё прошло, - согласился со мной старшина.
На следующий день ближе к обеду температура у Трофима спала. Вечером он уже порывался вставать. Но я ему это запретил, сделав новую перевязку. В станицу Албазина Трофим въезжал выздоравливающим, но в ней ему пришлось остаться. Приказчик Тарала не стал рисковать и оставил Трофима выздоравливать до обратного пути обоза.