- Раньше, ваше благородие. Если они с дороги свернут, чтобы  по реке идти, то на месте, где мы Иркут переходить будем, появятся самое раннее через два час, а мы если сейчас выйдем, то через полчаса доберемся.
- Тогда поступим следующим образом, - сотник нашел глазами старшего из приставшего к нам обоза «мстителей» Акима Жилкина. – Аким, распрягайте сани и верхами следуете за нами, как перейдём реку, хоронитесь на берегу и ждёте пару часов. Если варнаки мимо вас  не пройдут за это время, возвращаетесь обратно. Если же пойдут, то обстреляйте их издалека и по нашим следам идёте за нами, чтобы сообщить.
Подошедший Жилкин, молча выслушал сотника, после чего произнёс:
- Ваш бродь, я посыльного пошлю, а сами за варнаками следом пойдём. Будем их пощипывать. А если за три часа не пройдут, то вам на помощь двинемся все. Всё же их теперь под сотню набралось.
- Господин сотник, я с вами отделение  нормальных солдат под командованием унтер-офицера отправлю, - вступил в разговор начальник острога Никитин. – Десяток лошадок мы найдем. Не всех бандиты увели. А шагом они за вами поспеют.
Минут через двадцать отряд двинулся вперёд. Я ехал за проводником Бургедом и думал о том, что сегодня эта гонка за беглыми закончится. За три дня, если считать от села Большежилкина, мы почти догнали эту партию каторжан, но далось нам ох, как нелегко, что шли по их следу. Особенно тяжело было лошадям. Идущий подо мной жеребчик по кличке Чёрт, прозванный так  юнкерами за свой зловредный нрав, еле перебирал ногами. Пятые сутки в пути, начиная от Иркутска. По всем нормам всем нашим лошадям был нужен минимум суточный отдых, а лучше двое суток. Заболевших среди юнкеров не было, но человек пять обморозили кто нос, кто щёки, а кто-то и то, и другое. Спасибо опыту обозников, которые прихватили гусиный жир. А то пострадавших было бы больше.
Наконец-то переход закончился и вышли на наезженный тракт. Позади на Иркуте остались все «народные мстители». Отделение солдат с посадкой на коне, как собака на заборе, замыкало колонну. Я осматривался по сторонам, пытаясь определить, где можно сделать засаду. О том, что мы обогнали варнаков, говорило отсутствие следов на тракте, покрытого небольшим слоем наметённого ветром с обочин дороги снега.
Догнав проводника-охотника, благо на тракте можно было и двум саням разъехаться, спросил:
- Бургед, а где место удобное для нападения на обоз каторжан, о котором ты говорил?
- Шагов через пятьсот балка пологая будет, там летом небольшой ручей протекает. Идет поперёк тракта и дальше к вон той рощице, - проводник указал на виднеющуюся слева от тракта метрах в трехстах вперёд и в метрах ста от дороги небольшую группу деревьев. – Там можно будет укрыться. А позёмка за пару часов наши следы скроет.
«Грамотно. Хорошая фланговая засада получается, - подумал я, прикидывая, где разместить группы нападения, прикрытия, наблюдателей и  зону полного огневого поражения. – Только, кто мне даст возможность командовать? Но своё мнение Головачеву обязательно доведу. Всё-таки мы с ним столько времени провели в училище, разрабатывая различные тактики действия малых групп казаков в тылу врага. И где Бургед такому научился?! На дорогах пошаливал?»
Действительность оказалась еще лучше. Балка была пологой, но глубокой. Шла не только до рощицы, но и дальше. На фланге можно было разместить двадцать пять человек  с интервалами метров по пять, что позволяло организовать зону уверенного огневого поражения метров в сто пятьдесят – двести  по тракту. Как раз на такое расстояние растянется обоз. До дороги от места засады  было метров двести. И располагался тракт чуть ниже небольшого холма, за которым проходила балка. Стрелять сверху вниз всегда удобнее, чем наоборот. В общем, «молот» хоть и с одной стороны, но получался внушительным. «Наковальня», в которой оставалось ещё пятнадцать стрелков, считая отделение солдат, позволяла не пропустить бандитов вперёд по тракту. А заметить, что её, что «молот» будет проблематично. Я хотел предложить Головачеву накинуть сверху на папахи юнкеров и солдат куски белой материи, рулон которой заблаговременно прихватили с собой.
По моему мнению, противник, попавший в такую засаду, может предпринять только следующие действия. Первый вариант - увеличить скорость движения, организовав огневой отпор, и попытать выйти из зоны сплошного поражения. В этом случае противник с ходу попадает под удар «наковальни», а разгром завершает «молот», нанося удары с фланга по  противнику. Тем более, если поразить лошадей в санях, которые рванут на прорыв, то можно закупорить тракт. По снежной целине особо не ускачешь. А если поразить лошадей в конце обоза варнаков, то получится классический огневой мешок.
Второй вариант у бунтовщиков – организовать оборону, принять бой и попытаться уничтожить засаду с фланга. Второй вариант, обычно, имеет место при существенном перевесе противника в огневой мощи сил и средств, как в нашем случае, при этом свои боевые порядки противник организует в сторону «молота». В решающий момент, когда силы противника связаны «молотом», «наковальня» наносит сокрушительный и неожиданный удар в тыл боевых порядков противника. Бежать по целине в сторону от тракта, где нет засады, значит умереть уставшим. Пулю не обгонишь.
Сотник Головачев, которому я нарисовал на снегу схему засады и рассказал о возможных вариантах наших действий и противника, принял её без каких-либо изменений. Разместил юнкеров вдоль балки, обозначил каждому сектора обстрела. Я раздал куски материи и показал, как лучше всего повязать их  на голове поверх папах. Командовать «наковальней» сотник оставил унтер-офицера с его отделением и ещё пятёркой юнкеров, сам он разместился в середине фланговой засады. Спутанные лошади остались на дне балки, пережёвывая овёс из подвешенных торб. Оставалось только ждать и молить Бога, чтобы бунтовщики не пошли по реке Иркут.
Лежу в первой ячейке, которую оборудовал в корнях деревца, выкопав небольшой окоп в снегу. С другой стороны вторая позиция. Ещё через три метра третья. До всех можно добраться ползком через прорытые в снегу неглубокие траншеи. Перед выходом из Тункинского  острога получил разрешение от Головачева  взять с собой мой «Гевер 88», сотню патронов в пачках и ранец. Свою казачью винтовку отдал Васильеву и патроны к ней. Его ствол остался в обозе. Дядька Игнат и остальные сверхсрочники училища, которые нас сопровождали, остались в Тунке.
Протёр холстиной затвор, убирая образовавшийся иней. Потом почистил все патроны, доставая их из пачек. Снарядил магазин. Остальные пачки сложил в подсумки. Холодновато, но полушубок, унты и тёплое бельё позволяло не стучать зубами. Тем более на дно ячеек положил нарубленного лопаткой лапника. Нашлась парочка низкорослых елей. Лежал и с легкой грустью вспоминал свой гибрид из шкур красного волка, который был у меня. Жалко всё сгорело на хуторе. В нём было бы куда теплее. Время тянулось медленно. Но, наконец-то вдали по тракту показалось пятно, которое, увеличиваясь в размерах, говорило о том, что идёт большой обоз. 
«Кажется, нам повезло, - подумал я. – Сейчас наш длительный забег закончится. Надоела эта погоня. Надеюсь, что будем просто уничтожать этих зверей. Слава Богу, в это время толерантностью в Сибири  не пахнет. А, насмотревшись всех тех ужасов, которые совершили бунтовщики, вряд ли у кого из юнкеров дрогнет рука. И сотник -  наш человек! У него даже в мыслях не возникло, что надо выйти и предложить бунтовщика сдаться. Команда от него была - огонь на поражение».
Я через целик и мушку отслеживал проходящих мимо меня каторжан. Скоро первые сани достигнут отметки, после которой мы откроем огонь. «Даже головной дозор вперёд не отправили, - подумал я. – Совсем нюх потеряли ребята». Ещё чуть-чуть и можно стрелять. Я взял на мушку возницу десятых по счету спереди саней. Первые сани пересекли, обозначенную Головачевым линию открытия огня. Выстрел! Возницу вынесло из саней. Его тело упало между оглоблей и сани остановились. Справа и слева от меня заговорили винтовки юнкеров. Огонь был убийственным.
Теперь будем выполнять поставленную Головачевым задачу – отстреливать наиболее активных каторжан. Если по моим утверждениям выбивать офицеров в первую очередь при засадах в тылу врага, когда мы с ним разрабатывали тактику ведения боя в этих условиях, сотника корёжило, то по каторжанам он сам мне поставил такую задачу и разместил рядом с собой в цепи ячеек засады.
Смотрим, кто начал проявлять активность. Жаль, рядом нет корректировщика. Но отсутствие оптики на винтовке, позволяло   самому оценивать ситуацию.
Ага, вот кто-то замахал руками, что-то выкрикивая. «Наш клиент!» -Подумал я, навел мушку и мягко потянул на спуск. Выстрел. Одним руководителем стало меньше.
Кто ещё? Мой взгляд начал скользить вдоль обоза бунтовщиков. Ещё один стал  что-то кричать и показывать рукой на наши огневые позиции. «Нет, организованной атаки нам не надо!» - успел подумать я, пока тело на автомате  делало свою работу. Выстрел и каторжанин, получив пулю в лоб, разбрызгав затылком, слетел с обочины  тракта, на которую успел забраться.   
А дальше понеслось. Каторжане с ядрёным русским и польским матом через снежную целину попёрлись на нас по пояс в снегу, стреляя из всего, чем были вооружены. «Наковальня» сработала отвратительно.   Десяток солдат и пятёрка юнкеров стреляли во фланг бунтовщикам, но их точность была нулевой.
Я слился со своей винтовкой в одно целое и долбил, как из пулемёта, пытаясь охватить, как можно больший сектор и, еле успевая менять пачки патронов и передёргивать затвор. Каторжане под плотным огнём залегли метрах в ста от нас. Но потом будто по чьей-то команде, а может быть, она и прозвучала, но я не услышал, враз поднялись и пошли вперёд.
«Близко, слишком близко», - подумал я, быстро меняя расстрелянную пачку и вновь открывая огонь. Остановился только после того, как целей не осталось. Последних бил уже чуть ли не в упор, метрах в двадцати. Проверил подсумки. Осталось пять пачек от двух десятков. «Семьдесят пять выстрелов. За двадцать пять-тридцать попаданий могу голову отдать. – Подумал я. – Тридцать-сорок процентов пораженных целей. Обалденный для скоротечного боя результат».
Я, расслабившись, растянулся на лапнике и прижался горящей щекой и лбом к холодному прикладу винтовки, вдыхая запах сгоревшего пороха. Давно я так не стрелял. Спасибо, винтовочка, выручила. Могли нас смять каторжане. Ещё чуть-чуть и смяли бы. Очнулся от голоса сотника.
- Ермак, оглоблю тебе в …., - Головачев, застыв заиндевевшей фигурой надо мной, поперхнулся и продолжил. -  Много видел хороших стрелков, но то, что творил сегодня ты…
Сотник снял с усов иней и лёд, откашлялся и продолжил:
- Теперь верю, что можешь, стреляя, буквы рисовать на мишенях. Спасибо, тебе. Если бы не ты, могли бы и потерпеть поражение. Чуть-чуть варнаки до рукопашной не дошли.
- Ваше благородие, отбились и, слава Богу, - ответил я, вставая и попытавшись принять стойку смирно.
Сотник, ничего не говоря, сграбастал меня в объятия.
- На награду обязательно представлю, - прошептал мне на ухо Головачев. - Молодец! Спасибо тебе!
Пошли доклады от портупей-юнкеров. Отделались можно сказать легко с учётом трехкратного превосходства каторжан-бунтовщиков и хренового действия «наковальни». Трое убитых и пять человек раненых юнкеров. Мой «казак» Васильев, благодарю тебя Господи, остался жив. В ранце у меня было три комплекта перевязочных материалов. Использовал их для тех, кто, по моему мнению, мог выжить.
Не дай вам Бог, делать такой выбор. Перебинтовать нормальным перевязочным набором, а не куском тряпки того, кто, возможно, выживет и не сделать этого с тем, кого «списал» из живых. Впервые, за всю свою жизнь в этом мире попросил закурить. Затянулся папироской и  ничего не почувствовал. Грамм бы двести неразбавленного спирта! Чувствую, и это не поможет. Всего полгода прожил  с ребятами, а как тяжело их терять!
После оказания помощи, цепью двинулись к тракту, проверяя по пути  убитых или раненых бунтовщиков. Заметив, как старший портупей-юнкер Забелин склонился над одним из лежащих каторжан и достал кинжал, выстрелил по телу бандита на вскидку. На мой выстрел сбежались юнкера, которые были рядом, и подбежал, продираясь через сугробы, сотник Головачев.
- Что случилось? – спросил взводный.
- Ваше благородие, лучше будет, если все каторжане погибнуть от пуль. Не к чему резаные раны. Найдётся много защитников нашим борцам за свободу. Чтоб их черти жарили…
Головачев задумался, а потом выдал конкретный приказ:
- Живой, не живой, проверять стреляя!
Когда добрались до тракта, прозвучало еще пара-тройка выстрелов контроля. На дороге встретились с солдатами и юнкерами, которые были в «наковальне». Если юнкера имели бледный вид, то солдаты конвоя выглядели героями Советского Союза. Как же участвовали в уничтожении противника.
Я подошел к  пшеку, который пытался организовать и, можно сказать, организовал атаку на засаду. Рядом остановился унтер, старший над отделением конвойных и, глядя на труп лет двадцати пяти-тридцати мужчины, во лбу которого  было отверстие от моей пули, а затылка не было, произнёс:
- Дурачок! Ему оставалось два месяца до окончания ссылки! А теперь Юзеф Пилсудский – покойник! Зачем ему это надо было?
- Кто? – ошарашено произнёс я.
- Юзеф Пилсудский, он же Виктор, Мечислав и Зюк. Какие-то ещё есть клички. Хороший в принципе парень, но свёрнутый на Польше от моря до моря.
«Неужели это будущий маршал Пилсудский – глава возрождённого Польского государства, основатель польской армии, победитель Тухачевского, – мысли в моей голове метались со скоростью пули. – Это что, я завалил автора конференции  «Междуморья», которая должна была простираться от Чёрного до Балтийского моря, благодаря чему должно было избежать в Центральной Европе доминирования Германии или России. Охренеть… Кажется, история началась усиленно меняться. Я, что  убрал с доски истории будущего диктатора Польши?!»
  - А ты чего такой, как будто апостола или саму Богородицу увидел? – спросил меня унтер.
  - Похоже, я раздавил бабочку...
  - Бабочку? Зимой? Да ты шутник!

Отредактировано Курсант (30-04-2019 14:24:39)