Глава 8. Проклятый старый дон

Йорж встал у клетки, просунул узкое лицо сквозь прутья. Уши смешно торчали по краям.
- Завтра будем в городе ставить представление. Ты с нами пойдешь? Или так и будешь в говне ковыряться?
- А? Что? – Лукас потряс головой, повернулся к Йоржу. – А теперь, будь добр, повтори с начала. С самого начала.
- Смотрю, ты прям нашел свое призвание! – ухмыльнулся Йорж и подмигнул. - Смотрю, ты прям родился с лопатою в руках!
Лукас мысленно выругался, помянув кривое естество Панктократора. И циркач не подвел…
Йорж заверещал, гримасничая и размахивая руками:

- С лопатою в руках!
Черпаю я говно!
Нашел я в том труде
Предназначение свое!
Судьба моя,
Ты, сука, жестока!
Зачем Торвальди гадский,
Нагадил жидко так?!

Лукас поморщился, прислонил лопату к дощатой стенке клетки, повернулся к Йоржу, всем видом выражающим желание услышать отзыв на свои стихи.
- Что-то у тебя с утра паршивенько с рифмой. Живот болит, что ли? Или вино мутное?
- Импровизация, - нисколько не расстроился циркач, - друг мой, импровизация наше все! И только так! Но! Если ее не готовить загодя, то можно добавить тебе работы. Что я, в общем, и сделал. С другой стороны, если сочинять заранее, то выйдет этакое шулерство, неприличное человеку искусства…
- Про говно, значит, прилично? – уточнил Изморозь.
- Естественный продукт! Отчего бы и не поговорить о нем двум благородным господам поутру?
- Самое время, ага…
Лукас себя искренне считал трепачом. Иные и не становятся студентами! Пусть даже и бывшими. Но неумолкающий Йорж мог заболтать кого угодно, трепясь о чем угодно. Иногда разговорчивость товарища вызывала острое желание шарахнуть его лопатой по затылку. Хрясь, и все! Запускай медведя в свежевычищенную клетку, к свежеприготовленному завтраку…
Мохнатой туше времени много не понадобиться – к вечеру можно вытаскивать багром обглоданный скелет с полураздавленными костями… А если оставить на пару дней, то и кости в дело пойдет. Не хуже гиены истребляет! Одни зубы целыми остаются.
- Что за представление хоть? И где?
- Как это, где!? Изморозь, ты вообще по сторонам слушаешь?! Или уткнулся носом в это самое, чье упоминание тебя так оскорбляет и все?! Меня, может, твое невнимание сейчас оскорбляет! Сейчас на дуэль вызову! На граблях! До первой крови!
- Нет, я не слушаю по сторонам. У меня уши не как у фенека, - помахал головой Лукас, глядя исподлобья на циркача, возмущенного таким невниманием, - да еще ты верещишь как сучечка, нихрена не слышно.
- Верещишь, сучечка… Фу на тебя три раза и на макушку плюнуть! Слов всяких хамских нахватался! Короче, не хочешь слушать, так и скажи!
- Ты же все равно не заткнешься, - вздохнул Лукас. – Придется слушать.
- Не заткнусь! – радостно ответил циркач. – Короче, Изморозь, вылезай, да все расскажу. А то сидишь как жирафа в клетке!
Лукас только выдохнул сквозь. Некоторых даже лопатой по голове бить смысла нет – только лопата сломается.
- Подожди немного. Закончить нужно.
В несколько взмахов, Изморозь дочистил клетку, поспихивал мелочь руками сквозь прутья, скалящемуся Йоржу прямо под ноги – брезгливым он и раньше не был, а в цирке и вовсе излечился от данного глупого предрассудка.
Лукас выбрался сквозь маленькую дверку, притворил. С натугой взгромоздил засов – Торвальди был весьма крупноват, и сюда не протиснулся бы при всем желании. Но вот вездесущие дети могли сбить медведю режим питания – его от них пучило.
Йорж дожидался, приплясывая от нетерпения. Рассказ его так и распирал. Изморозь, специально держа паузу, почистил инструмент соответствующим скребочком, аккуратно поставил лопату на место, сдвинул задвижку. Решетка громко стукнулась о стену - медведь вернулся на оскверненную уборкой территорию.
Лукас присел на небрежно сваленный плавник у клетки, поковырял пальцем природный горельеф - нору древоточца на просоленной деревяшке…
- А теперь рассказывай, что за представление? И по порядку! С самого начального начала!
- Завтра приходит конвой с Островов. Три десятка нефов! Представь! Все под завязку! Последний конвой перед штормами! Ну и в порту будет огромная ярмарка! Со всей округи народ сбежится!
- Ярмарка, говоришь…
- А то! Будет торг! И не просто торг, а Т-О-Р-Г! Бобры косяками будут ходить! А где торговля, там и куча людей. С каждого десятого по медяку – к вечеру полный мешок!
- Или два мешка…
- А то и три! – Йорж приплясывал от предвкушения. – А три мешка денег, это же просто чудесно!
- Три мешка лучше одного, - согласился Лукас. – Но меня смущают островитяне.
Йорж застыл на пару мгновений, заржал:
- Забей, друг! Острова большие! Да и опять же, сам говоришь, что совпадение! И не ты резал того хомяка, и тебя вообще там никто не видел! А жирного, скажу тебе по секрету, грохнули наши же.
- Местные?! – Лукас чуть не свалился с обкатанного волнами и прибрежными камнями бревна, - Рэйни же платил Фуррету чуть ли не половину дохода!
- Не половину, а одну пятую за свою мерзость, да и то вряд ли, - отмахнулся циркач. – Обычная плата – ровнехонько десятина.
- Вот же сука…
- О чем и говорю! Есть у меня пара знакомых в страже. Говорят, вечером перед делом в «Башмаке», в «Якорь» притащился Бьярн, а потом, на карете, словно благородного, привезли Хото Высоту. Знаешь этих прекрасных парней во главе с многоуважаемым господином Дюссаком?
- Да ладно… - самолично, разумеется, Лукас не сталкивался ни с тем, ни с тем. Но слышал многое. И все больше жуткое. Такое, что можно детям рассказывать, чтобы с перепугу всю ночь не спали.
- Вот и ладно. Сам думай, кто Рэйни голову отчекрыжил. Острова? Нет! Сам же Фуррет и приказал! Так что, думай дальше – кому ты нужен на той ярмарке? И кто тебя вообще узнает?
Вот тут Лукас с говорливым циркачом согласился полностью. За неделю, что он провел на берегу, в лагере со стенами из дранных сетей, Изморозь очень сильно изменился. Разительно даже!
Отпустил неопрятную щетину, которой, впрочем, до бороды было еще несколько лет стараний. Умудрился загореть под чуть теплым осенним солнцем. Снова вспомнил как пить самое дешевое пойло… Провонял зверинцем, кострами и циркачками – им-то, на удивление, бывший студент нравился до подлинного безумия  - очень уж был обходителен в постельных делах.
Со стороны посмотреть – обычнейший «береговой нищий», приставший к цирку, чтобы перезимовать под теплой крышей. Впрочем, так оно и было, если разобраться.
Конечно, Лукас не только клетки чистил – времени хватало на что угодно, и с запасом. В том числе, и на высокое. «Бертольдина» была хороша, но требовала чистовой доработки. И, разумеется, обкатки на настоящей сцене, а не в мыслях автора. Так-то, и черновой вариант был весьма хорош! Лукас оценивал себя объективно – все же опытный взрослый человек, а не прыщавый школяр Уши Торчком, с сугубо теоретическими знаниями об искусстве, жизни и женщинах.
А каков сюжет – просто чудо! Ревность, любовь, колдовство, измены и древние тайны! И финал! Удушение обломком табурета прямо на супружеском ложе под хор бывших любовниц и их же аплодисменты! И скрежет зубовный по дереву… Кстати, отчего бы не сделать главного злодея островитянином? Будет весьма свежо и остро! И название удлинить? К примеру – «Бертольдина или проклятый старый дон»? Главное, чтобы про авторство не пронюхали лишние… Оторвут голову. А если не повезет, то и все остальное.
- Знаешь, а я, наверное, соглашусь. Кто там меня узнает? А даже если и да, то что?
- В том и дело. Только портки смени, - добавил Йорж, - а то вонью всю публику распугаешь. Глаза так и режет! И в горле першит! Точно тебе говорю! Залезешь ко мне, в ящике под правой лавкой возьми, те, из крашеной парусины, с медными застежками. Ну и себе оставь, они почти новые.
- Помню такие, спасибо!
Лукас искренне обрадовался такому щедрому подарку. Отличные портки! Пусть и слегка протертые в промежности. Йорж, хоть и страдает словесным недержанием, все же хороший человек. Чуть ли не последние штаны подарил! Пусть и не плащ с плеча, но на кой хрен плащ тот нужен? Портки с жопы – они полезнее.
- Только еще вопрос. На кой хрен я там нужен? Ведь не актер нисколько.
Йорж хмыкнул, пожал широкими плечами.
- Знаешь, как когда-то говорил один умный человек, заедая сосисками пиво: «среди людей нет ненужных, если умеешь их применять на пользу себе». Пригодишься. Лишние глаза, лишние руки. Опять же, в наше трудное время, человек, который может зарезать посреди улицы громилу, в два раза больше себя, и сбежать незамеченным, никогда не будет лишним. Еще вопросы будут?
Изморози только и оставалось, что молча кивнуть. Про убитого он никому не рассказывал.

*****

По стене бежал таракан. Нет, не бежал. Шествовал неторопливо, прямо таки по-хозяйски. Толстый, наглый, усатый. Панцирь блестел даже в тусклом свете – латный доспех, начищенный перед турниром.
Хото шикнул на обнаглевшего насекомого. Но тот человека словно и не заметил, продолжив путь. Разве что усами зашевелил еще наглее.
Высота попытался склониться с кровати – тут же замутило. Он шлепнулся обратно на тощую подушку, мокрую и липкую от пота. Зашарил вслепую, опустив руку. Попалась мятая кружка с оторванной ручкой. Хорошая вещь. Была…
Стенолаз приоткрыл глаза, кое-как нашел ползущий кусок сверкающей черноты на серости облезлой штукатурки. Взвесил кружку на ладони, швырнул в стену. Бросок вышел жалким как сам похмельный стенолаз. Искалеченная кружка даже до стены не долетела, шлепнувшись на кучу веревок, сваленных в углу. Размахрившиеся концы вились по грязному полу диковинными водорослями…
Таракан добежал до цели, скрылся среди железа, наваленного на полках.
- Да чтоб ты сдох, падла, - прошептал Хото и лег на бок, отвернувшись от усатого захватчика.

*****

- Тебе не кажется все это очень подозрительным?
Дюссак мерил шагами от стены до стены кабинет на четвертом этаже «Якоря». То и дело хватался за небольшой топорик на длинной рукояти, заткнутый за пояс. Тут же выпускал оружие из рук. И ходил дальше. За верным помощником, сидя у стола, наблюдал господин Фуррет, по-простецки прихлебывая вино из пивной кружки.
- Что именно я должен считать подозрительным, подскажи, будь добр? То, что ты бегаешь по моему кабинету, размахивая топором? Это да, весьма подозрительно. Вдруг тебя уже перекупили?
- У них столько денег нет, - смущенно проговорил Дюссак, садясь – проваливаясь в гостевое кресло. Тут же подскочил, выдернул топорик из-за пояса, положил на пол.
- То есть, все-таки я прав насчет перекупки? Предлагали? И кто же? И во сколько оценили тебя? Не сошлись в цене?
- Мастер! – покраснел Дюссак.
- Шучу, шучу, - кивнул ему Фуррет, снова отхлебнул. – Я знаю, что ты верен мне и Сивере не из-за денег. Дело в том, ты когда злишься, становишься похож на рассерженного ежа. Это забавно, уж прости.
Дюссак промолчал, усиленно теребя золотые висюльки мишуры. Несколько он уже оторвал – валялись под ногами.
- Так в чем же дело?
- Острова, - коротко ответил Дюссак. Оторвал очередную. Посмотрел удивленно, покрутил в пальцах, уронил, как бы случайно.
- Что «Острова»?  - переспросил Фуррет, - что не так с ними?
- С ними все так. Под волны не провалились. Дело в ином…
- Мастер Дюссак! Не тягай мяура за хвост! Будь добр! Мяур не штора, не простит такого обращения!
- Островитяне снарядили огромный караван. Чуть ли не три дюжины парусников и галер охранения. Когда такое было?
Фуррет отпил вина, сложил руки на груди. Задумался…
- На моей памяти – три года назад. До этого такое число тоже мелькало. Если хочешь, могу уточнить. Благо, записи поднять не трудно и не долго.
- Не утруждайтесь, - поскучнел Дюссак. – Вам я верю на слово. Раз было, то было. Но все равно! Слухи нехорошие витают.
- Не надо жрать капусту с горохом, ничего витать и не будет. Что за слухи? – насторожился Фуррет.
- Что было в прошлые разы не скажу, из-за плеча не смотрел. Но в этот раз островные наняли две сотни арбалетчиков. До кучи к обычной своей охране! Которой тоже, по две дюжины на борт! Не думаю, что смерть купца способна заставить раскошелиться на такую охрану! Торгашей режут каждый день! Особенно в нашем городе! Две роты арбалетчиков! Это только война! Иначе они себя просто не окупают! Даже по пол-мерка в месяц… Любой разорится!
Фуррет оборвал помощника, подняв раскрытую ладонь. Дюссак попыхтел немного, но ни слова больше не произнес. Лишь пальцы так и мелькали в тревожной барабанной дроби.
- Понимаю, к чему ты клонишь. Прекрасно понимаю. Но не соглашусь с выводами. Подумай сам! Сивера и двести наемников с цаграми… Дюссак, мы тут без лишних ушей, поэтому, будем начистоту. Нас же втопчут в песок, если захотят! Этих сил избыточно много, тут я с тобой соглашусь. Хватило бы и полуроты. Против наших с тобой неумех…
- Тем не менее! – Дюссак обхватил подлокотники, сжал до побелевших пальцев… - Я тревожусь!
Фуррет взорвался, швырнув кружку в стену. По наклеенной ткани расползлось черное пятно. Ковер вобрал в себя остатки. Лишь несколько капель застыло на густом ворсе.
- Ты хоть не нуди как муха! Осень на дворе! Зима уже скоро! Прекращай! Я понимаю твое беспокойство. Не разделяю, но понимаю. И учти, слухи ведь доносятся не только до твоих ушей! Мои друзья как один утверждают, что на Островах все тихо. Все разговоры о Сивере, касаются только грядущего торга. Ни слова в сторону! Один торг! Ты же знаешь этих болтунов! Они не знают, что такое секреты! Тревожится, он…
Дюссак вскинулся было, но тут же осел. Заерзал в кресле.
- На время ярмарки никаких отпусков и болезней. Кого увижу похмельным – лично утоплю. Всех в строй! И стража, и твои люди постоянно на улице! И днем, и ночью, - Фуррет устало кивнул товарищу, - учти, эти все меры только и исключительно, чтобы тебе было спокойнее. Помни, что я не разделяю твоей тревоги! А то будешь валять свою циркачку и думать о том, что твой старый друг – тупой мудак. Еще не встанет от переживаний. Совсем себя загрызешь!
- Циркачку?!..
- Из тебя плохой актер. Не старайся, Хото не переплюнуть. Да и ценю я тебя не за это.

*****

В огромном каменном зале свистел под потолком ветер, заставлял огоньки свечей дергаться в испуге…
Тени скакали по грубой кладке, больше пригодной для замковых стен, чем для жилья. Прыгали по древним гобеленам, готовым в любой миг рассыпаться в невесомую пыль, по облупившимся фрескам…
В одном из углов квадратного зала стоял овальный стол, такой же монументальный как камень окружающих его стен, такой же старый, как и они. Тот, кто приказал его поставить именно здесь, словно опасался расположить стол по центру зала, как это принято. Впрочем, нынешний владелец Блеанкура о таких мелочах предпочитал не думать. Стоит и пусть стоит дальше – а на свободном месте можно всласть побренчать железом, разгоняя застоявшуюся на пирушке кровь.
Там и сейчас рубились. Не насмерть, разумеется! Так, легкая дружеская потасовка в четверть силы. В голову не бить, острием не тыкать, уши не грызть, по яйцам не пинать!
- Убей его, Ле!
- За яблочко его, за яблочко!
Поединщиков поддерживал вяло, больше по привычке, чем по зову души. Каждый из тех, кто собрался в этот вечер за столом, участвовал в десятках тысячах таких вот поединков и в сотнях настоящих боев, когда режутся насмерть, и единственное правило – кто победил, тот и прав.
За столом сидело семеро. Все были не похожи друг на друга – кто блондин, кто брюнет, кто в теле, а кто худ, словно палка, коей крестьяне дерьмо мешают. Но при этом, сходства было куда больше! Этакая стая бродячих псов, ходивших когда-то на охоту для богатого сеньора, но выбравших свободу, и сбежавших. Только их не предупреждали, что свобода несет и пустоту карманов… Даже стол был пустоват – немного вина, скудная дичина, подвявшая зелень, сыр… Набор, подходящий не благородным рыцарям, а горожанину средней руки, не больше.
Впрочем, за этим столом собрались не для того, чтобы набивать желудки. Тут собрались, чтобы слушать и говорить.
Говорил один из них, сидящий во главе стола. Высокий, с проседью, глаза черные, со злым вороньим отливом. Лицо изрублено старыми шрамами. Один, сабельный, пересекал лицо, строго вниз, от линии волос, до подбородка. Второй, оставленный тонким лезвием ножа, шел точно поперек лба. Шрамы пересекались над левой бровью.
Голос звучал хрипло, будто рыцарь был простужен. И с легкостью перекрывал шум фехтующих бойцов.
  - Итак, господа! Во-первых, снова хочу поблагодарить за то, что вы откликнулись на мой зов! Как любил говорить мой батюшка, «как здорово, что мы сегодня здесь все собрались!».
- Мы не могли иначе, мастер Руэ! – ответил за всех толстяк средних лет, сидящий по правую руку от хозяина замка. – Позвали же вы, а не какой-то там король!
Смех взлетел под самый потолок, распугав пригревшихся на стропилах голубей.
- Благодарю, друг мой, Бертран! Твои слова, хоть и звучат, словно лесть, идут от сердца, я знаю!
Толстяк Бертран коротко кивнул.
- Так вот, раз мы с вами, друзья, обменялись любезностями, то не будем тянуть тигуара за хвост. Скажу за всех, ибо точно знаю, что каждый подтвердит истинность моих слов! Времена нынче сложные. Безденежные и нездоровые. Отгонять дурные мысли все сложнее. Не скажу, что у нас много путей, чтобы облегчить свою скорбную участь, не дожидаясь, пока она станет скверной до полной невозможности. Но один я знаю. Однако, прежде чем оглашать, я все же хочу спросить, нет ли среди моих давних и верных друзей таких, кто бы опасался вероятного гнева служителей Панктократора?
Лишь один смех был ответом рыцарю Руэ.

Не-не-не! Тут именно что характеристика медведя как редкостной сволочи!)

Глава 10. Пожар в наводнение

Дюссак присел на колченогую табуретку, не выпуская короткий абордажный катласс из рук. Его помощник, высокий, широкоплечий стражник, с длинным шрамом через левую щеку, закрыл дверь, накинув хитрый засовчик, подпер собою стену, закрыл глаза и будто в сон провалился.
Хото натянул штаны, накинул рубаху, провел ладонью по лицу, сгоняя остатки сна.
- А теперь рассказывай. Желательно, с подробностями. Что в городе гвалт и суета, понятно и так. Но не медузить, ладно? И на пол мне крови не наляпай, мухи налетят.
Дюссак криво улыбнулся:
- В воздухе витал страшный дух праздника, все верно. Если с подробностями, но не расплываться соплей… Караван причалил, начал торговлю. Ну как, начал – продолжил. Так-то, они и не прекращали, сразу как в бухту вошли, сразу, с торгашами, кто на буксирах-помогалах в море вышел, половину раскидали. Хоть и запрещено, а всем насрать.
- Сиверцы. Вам всегда насрать на все, кроме денег, - хмуро протянул Высота, сплюнул. Плевок шлепнулся на пол, на четверть ногтя не достав сапог спящего подручного. Тот на миг приоткрыл глаза, посмотрел устало на на стенолаза, выдохнул, снова погрузился в дрему. – Вас даже если раком поставить, да без мыла уестествлять, и то, об одном барыше думать будете?
- А как иначе-то?!  - очень искренне удивился Дюссак, разведя руками. – Вдруг денежкой фальшивой заплатит – получится сплошное изнасилование, а не коммерция!
- Занятный город…  - Хото огляделся, зашарил под кроватью – но под руку попадались только пустые кувшинчики… - Как вы тут живете?
- Сами удивляемся.
Дюссак неловко, левой рукой, залез за пазуху, вытащил флягу, подал страждущему.
- Островные разбрелись по порту и городу. Морячки, само - собой, ну и обслуга, кто свободный. Их таких много оказалось, даже слишком!  - Дюссак скривился, забрал ополовиненную флягу у Хото, присосался. – В общем, как меня предупреждали, и как я говорил Фуррету. А потом, ровно в полдень, с их нефов залупили ракеты. С каждого! Я еще успел удивиться, с какого перепугу фейерверк среди дня.
- А это был совсем не фейерверк…
- С одной стороны, совсем. С другой - сигнал к началу. Ну и полыхнуло. Островные были на каждом переулке, на каждом мало-мальски важном углу… Хитрые суки! Мало того, что часть команд у них была из переодетых наемников – островному моряком прикинуться не трудно, все на волнах начинают. Так они еще в трюмы напихали арбалетчиков! Их там как крыс было! Только у крыс нету цагр и мечей. И бухту они заперли галерами. Вся мелкота, что рискнула выскочить, легла на дно. Даже «Оленя» утопили. С двух сторон зашли и херак, шпиронами в борт! Только хруст. Ну и бульк.
- И что дальше?
- А что дальше? Убили, значит, господина Фуррета нашего…
  - Что?! Как «убили»?!
Конечно же, Хото отлично понимал, что Фуррет тоже человек. Но все же оставалось ощущение, что он бессмертен. Этакий деревянный идол из Пустошей, которому мажут харю печенками свежеубиенных жертв…
- Островные взяли «Якорь» штурмом, вырезали тамошних чуть ли не поголовно. Ребята дрались всерьез, по колено в крови. Островных положили пару десятков. Вот и разозлили.
- И?
- Его повесили на вышке, на собственных кишках. У Островов всегда было плохо с шутками.
- Зато хорошо с фантазией, - Хото покрутил головой. – Ты вот меня прямо в ступор вогнал, даже не знаю, что и сказать.
- Ничего не говори. Сделай.
- Хочешь предложить мне в одиночку перебить всех островных? – прищурился Высота.
- А следом захватить власть на континенте, - устало ответил Дюссак. – Все куда проще. Сиверу Острова подмяли, тут и к гаруспику не ходи. Соответственно, всех друзьям покойного господина Фуррета, в скором времени станет весьма грустно обитать в островной колонии. К тому же, до меня дошли слухи, что на Островах очень не любят Ловчих.
Дюссак выставил раскрытую ладонь перед собой:
- Не напоминай, что ты всего лишь загонщик. Думаешь, им важны оттенки?
- Не важны, - согласился Хото, - совсем не важны. Значит, предлагаешь бежать. И как можно быстрее…
- Ты всегда был смышлен! Именно так. И чем быстрее, тем лучше. Но обязательно прихвати с собой буйного старикашку. Он способен устроить кровавую баню в самое неподходящее время. И весьма осложнить процесс капитуляции.
- Решил лечь без боя под островных?
- «Без боя» уже не получится, - Дюссак кивнул на окровавленный клинок, - мы показали, что можем и грызануть.
- Все равно, как-то вот так все неожиданно. Вчера был вторым в городе, а сегодня – мальчик на побегушках у какого-то занюханного рыбоеда с просоленной жопой?
- Какая разница северянину, что решил сиверянин? Лучше уж сдаться на каких-то условиях, чем смотреть на то, что станет с городом, если Острова распустят войну. Император далеко, забот у него хватает и без нас. Кавалерия на выручку не прискачет, не вывернет из-за холмов, атакуя с солнцем за спиной… Окрестным бономам тоже плевать – они мордуют друг друга за лужки с лесками, и уж никак не полезут в драку за вольный город. Их предел – растащить мелочевку, которой побрезгуют Острова.
- Предпоследние времена настали, - Высота  подытожил печальные выкладки Дюссака. – Прежний порядок скатился в глубочайшую жопу. Всем на все насрать и наплевать.
- Именно так. Но нам тут жить дальше. Думаю, теперь, ты меня не будешь осуждать с прежним жаром.
- Буду. Ты так смешно вращаешь глазами, будто хочешь перехватить мне глотку.
Дюссак хохотнул.
- Не хочу.
- На твоем месте я бы зажег Сиверу со всех восьми сторон и поплыл бы грабить Острова, но я на своем месте, а ты на своем. Бьярн хоть живой? А то, помнится, та рыжая красотуля с рожками, нарубила ему плечо в котлетину.
- Живой! Эта ветхая сволочь и нас с тобою переживет. Толком встать не может, и рука плохо слушается, но ругается отчаянно.
- Значит, выживет. Слушай, а не проще старикашке щелкнуть в спину из арбалета? А то таскай его с собой, мучайся.
- Можно и щелкнуть, - кивнул Дюссак,  - но в этом случае, мы нарушим последнюю просьбу господина Фуррета. Не скажу, что буду из-за этого плохо спать, но не хотелось бы нарушать слово.
- Какие мы блаародные стали!  - хихикнул Высота. – Вроде бы и не циркачек валяем, а императриц.
- Можешь отказаться, я не обижусь. Все знают, что ты не любишь белобрысого.
- Его никто не любит. И, конечно же, я не откажусь. Хоть вы и сволочи, но все же свои.
- Благодарю, - коротко кивнул Дюссак, - Бригг и Рош помогут выбраться из города. Отпустишь ребят, когда сочтешь нужным. Они тоже не местные, если что, в Сивере особо не будут стремиться. Будешь ребятам за мать и отца.
- Только сразу говорю, - Хото упер взгляд в дремлющего громилу, - я буду стараться быть хорошей матерью, но сиська у меня всего одна.
Дюссак покачал головой:
- Высота, тебе уже говорили, что иногда ты удивительно мерзок?
- Говорили, конечно! Я же говорю истинную правду, а пророкам суждено страдать.
- Рош, - представился внезапно проснувшийся подручный, протянул ладонь, - я за главного. В паре, - тут же поправился он. – Бригг снаружи. Следит.
Хото пожал руку, кивнул бойцу:
- Сработаемся!
- А вам деваться некуда. За работу, господа, пока нас всех тут не накрыли.

*****

Лукас, как завороженный, смотрел на падающий клинок. А меч, обжигающе сияя в лучах неяркого осеннего солнца, все падал и падал. И никак не мог упасть… Вязко, словно в воде, бежали люди… А потом, словно кто-то дернул за веревочку и все ускорилось до невозможности.
Тяжелый клинок со свистом врубился в плоть. Кровь хлестанула из перерубленного одним ударом плеча. Жертва – местный рыбак – даже имя можно вспомнить, если в память зарыться, вечно пьяный, вечно грязный, упал на олени, хватаясь за обрубок. Следующий удар нанес телохранитель дожа. Хороший удар, меткий! Голова рыбака с распяленным в крике ртом, отлетела, упала в лужу, обдав все вокруг брызгами, покатилась по воде, делая ее красно-грязной.
- Ааааа! – завизжали циркачки, которых обдало горячими каплями – будто подогретым вином окатил пьяный и щедрый клиент… Зарычал Торвальди, учуяв свежую кровь. Рванулся к убитому, раскачиваясь на бегу, неловко размахивая связанными передними лапами. Завопил поводырь, пытаясь ухватить кожаный ремень, вырвавшийся из рук и волочащийся по земле.
- På kniven! [На ножи!]  - взлетел над перепуганной толпой боевой клич Островов.
Островных вообще как-то резко стало очень много! С перебором! Полезли из каждой щели, будто тараканы!
Мечи, кинжалы, арбалеты, тяжелые ростовые щиты (и не поленились же, притащили, не погнушались возможным и заведомо жалким сиверским отпором). Все шло в ход, всем убивали. Ради одной цели - больше страха, больше паники, больше смерти! På kniven!
Изморозь забился под телегу, и сам не поняв как. Мудрое тело спряталось, не позволив рассудку долго прикидывать что и как – пока размышляешь, голову смахнут к херам гиеньим. Рассудок, впрочем, свое взял, отыгрался, когда пришло понимание, что прямо здесь и сейчас никто Лукаса не убьет. Если прям совсем уж не повезет, конечно! Островные были заняты толпой – искать перепуганных мышек в норах они будут куда позже!
С одной стороны, с площади требовалось убираться. И как можно быстрее! Мало кто решит заглянуть под телегу! А там, ткнуть мечом или копьем – дело нехитрое!
С другой же – островные, будто на бойне, убивали всех, кто подвернется, без малейшей искорки жалости. Не глядя, ребенок ли, женщина. Конечно, кое-кого Лукас и сам бы зарезал с удовольствием, но все же, личная месть – это одно. А безжалостное и бессмысленное убийство… Изморозь жил тут не первый месяц и даже как-то сроднился с этим суматошным, жадным и глуповатым городом, летом выжариваемым до костей, осенью же покрытым липкой оранжевой грязью по самые ноздри. И вроде надо было бы вмешаться…
Но с третьей стороны, прямо перед глазами Лукаса – руку протяни, коснешься, мучительно отходил, загребая грязь скрюченными в агонии пальцами, портовый грузчик. По его внутренностям, выпавшие из вспоротого живота, топтались люди, а бедняга все никак не умирал. Лежать рядом Изморози совсем не хотелось. А именно это он бы и получил, кинувшись в безнадежный бой. Нож-складничок и повадки ночного воришки - ничто перед доспешным солдатом, приученным убивать открыто.
Лукасу вдруг стало безумно жаль выроненную шапку с деньгами. Достанутся ведь какому-нибудь островному! Если не втопчут, разумеется! Тогда разве что духам земли подношение будет. Хотя, к чему духам деньги? Пива-то им, всяко не продадут…
Кто-то легонько коснулся плеча… Изморозь крутанул лихой кульбит – Йорж бы обзавидовался! – шарахнувшись головой о помост. В полете выдернул нож, щелкнул «плавничком» клинка…
Это была Мейви. Девушку колотило крупной дрожью, и она захлебывалась слезами от ужаса. На лице циркачки-танцовщицы грязь мешалась с кровью и дешевым макияжем. Лукас ее узнал только по глазам, да по голубым косам, с вплетенными серебряными безделушками и прочими колокольчиками.
Окончательное решение пришло мгновенно! Спасаться и как можно скорее! Благо, есть чем заткнуть беззубый рот  совести – не сам сбежал, а спасая девчонку! Не только о его шкуре речь идет, понимать надо! И нисколько не осуждать!
Он подполз поближе, с опаской поглядывая на верх – голова неслабо гудела.
- Когда я скажу «бежим», то мы сразу бежим. Ясно?
Изморозь боялся, что девушку скует паника. Но она закивала, что-то неразборчиво прошептала  - слова утонули в лязге и криках. Наверное, поняла хитрую стратагему…
Лукас на четвереньках, безнадежно пачкаясь, пробрался за спину Мейви, выглянул осторожно из-за колеса – с тыла помоста народу было куда меньше – разбежались. Островных вообще не было ни одного.
- Бежим!
Не успели они выбраться из-под телеги, как на зады площади вывалился небольшой, человек в двадцать - двадцать пять, отряд стражников. Мейви узнала, похоже, предводителя, невысокого седоватого мужчину с абордажным тесаком. Потянулась было…
Но тут, навстречу страже, вывернулся отряд островных, тоже небольшой, человек  в тридцать. Защелкали арбалеты, зазвенели клинки…
Седой срубил островного, уклонился от ответного выпада копьем. Его тут же прикрыли щитом – островным, трофейным!
- Бегом, бегом! – Лукас утащил девушку в ближайшую подворотню, узкую, кривую и проссаную. Улочка кончилась внезапным кирпичным забором, высоким – чуть ли не в два роста!
Лукас выругался – допрыгнуть до верху – тот еще фокус!
Изморозь, вспомнив, как не раз это видел, сцепил ладони в замок, подставил под ногу Мейви. Та, без лишних слов, наступила. Лукас толкнул изо всех сил – девушка, словно заправская акробатка, взлетела на забор. Сверкнула тугими прелестями под юбкой. Лукас не раз имел с ними знакомство, благо Мейви жадностью не страдала, но на приятность внезапного зрелища это не влияло совершенно!
Одно плохо – что-то хрустнуло в правом запястье – перестарался немного.
Мейви, усевшись на вершине забора, пересела поудобнее, наклонилась, протянув руку. Лукас, разбежавшись, подпрыгнул….
Шлепнулся на землю, чуть не пропахав лицом по кладке.
Оглянулся в отчаянной надежде, вдруг где-то рядышком прячется бесхозная бочка, так и жаждущая прийти на помощь. Бочки, разумеется, не было. Вообще, все было чуть ли не под метелку убрано – ни малейшего мусора. Как на зло!
Зато соткалась из тени Марселин. Шагнула к обомлевшему Лукасу из темноты. Одета не так вызывающе – платье горожанки, кацавейка с росшивом цветными нитками, рыжина скрыта платком – не признать воительницу издалека.
- Как мы с тобой не встретимся, студент, а ты все со сладкой девкой. И каждый раз, с новой! Что за совпадения такие? Научи!
Лукас с трудом удержался от улыбки, расползающейся по лицу.
- Чтобы ты ревновала, Рыжая, чтобы ты ревновала!
- Не дождешься, Изморозь! Я же люблю только себя.
Марселин легкой походкой подошла вплотную, прижалась на миг к грязному Лукасу, обдав цветочным жаром дыхания… Точно как Изморозь недавно, сцепила ладони:
- Давай, не тяни!
Лукас с опаской наступил испачканной подошвой на «ступеньку». Толчок! И он оказался наверху, рядом с циркачкой.
- Это кто такая!? – рассерженным мяуром прошипела Мейви.
- Привет из прошлого твоего дружка. Он разве не рассказывал? - обольстительно улыбнулась Марселин, которая, точно кошка, взлетела на забор одним грациозным прыжком.
В начале подворотни послышался грохот. Сюда явно кто-то торопился. И не факт, что это тоже беглецы.
- А теперь, друзья, прыгаем вниз, и бежим!

*****

Бьярн ругался, обещал обоссать, трахнуть, выпотрошить и сжечь. В любой последовательности! И вообще предать самой мучительной смерти, которая только придумается!
Но ни Хото, ни его новые подчиненные на угрозы беспомощного, хоть и весьма громкого и вздорного старика, внимания не обращали. Вытащили из постели, уложили на носилки, притянув ремнями к раме. Подняли и потащили. Несли, конечно, Рош с Бригом – Высота к рукояткам даже не прикоснулся – очень уж тяжел рыцарь, а левая рука болит все сильнее…
Пока несли, Хото не раз подумал, не уронить ли недобитка затылком о ступеньку. Убить  не выйдет – Бьярна так банально не угробить. Но хоть пасть захлопнет, а то паскудство и сквернословие сплошным потоком, словно вода речки, проходящей сквозь горские деревушки…
Сквернавца все же спустили со второго этажа без лишнего членовредительства. Отнесли на конюшню на задах гостиницы. Там уже стояла телега, запряженная парой неприметно-потасканных лошаденок. Бригг расстарался! Второй стражник был похож на Роша габаритами, но был еще шире, и без шрама – везучий!
Бьярна уложили, завалили пустыми мешками из-под рыбы. Вонючими и в чешуе. Валялись кучей в углу.
- Я бы предпочел спрятать тебя в бочке золотаря, - признался Хото, задергивая перекошенную болью физиономию мешком, - чтобы соблюсти баланс оболочки и содержимого, но очень уж боюсь, что стошнит. Ну или кирпичом заложить. Но это слишком долго. Так что, терпи.
Стражники уважительно переглянулись - мудр их новый командир, не по годам! И как положено правильному человеку, Бьярна на дух не переносит.
Рыцарь заворочался под ворохом, забормотал что-то ругательное.
Хото скривился – задохнется еще, хороняка. Разгреб мешки, чтобы осталась небольшая щелочка для свежего воздуху, увидел рожу Бьярна, цветом сравнявшуюся с бородой.
- Меч… Мой меч…
- На месте твоя железка. Будешь себя вести как рыцарь, верну. Будешь говнить – выкину в овраг. Осознал, упырь?
«Упырь» заткнулся, только глазами недовольно захлопал.
- Вот и чудесно. Рад, что мы друг друга так отлично поняли.
Хото снова завалил раненого мешками, прихлопнул, чтобы куча малость сбилась, и не выглядела так искусственно.
Бригг забрался на телегу, сунул копье под мешки, так, чтобы под рукой было. Рош сел рядом.
Хото забросил свою сумку, сел на корму.
- Трогай!
Рош прицокнул, дернул вожжами. Телега тронулась, скрипя каждым сочленением.
В воздухе стояла тяжелая вонь пожаров.