Глава 17

20 декабря 1965 года, понедельник.

Сергей Иванович сидел за столом в своем кабинете и задумчиво держал в руках письмо. Было уже поздно, но он не спешил домой, хотелось тихо посидеть и подумать.
Стремительно приближается Новый Год, а вместе с ним неотвратимо накатываются новогодние мероприятия, от которых не увернуться, подобно разогнавшемуся экспрессу от внезапно возникшей на путях преграды. Только закончился аврал начала учебного года, за ним накатил праздник Октября, теперь вот бушуют предновогодние делишки: встречи с коллективами, подведение итогов, принятие встречных планов, праздничные концерты и всякое такое.
Эта ежегодно повторяемая текучка отнимает много сил и отвлекает от подготовки к старту реформы, которая начнется со следующего учебного года. А работы там — начать и кончить — не счесть. Не шутка ведь — перевести большинство школ с одиннадцати лет обучения на десять , поменяв при этом половину программы. Попытку предыдущей реформы ввести в школьную программу профессиональное обучение признали неудачной. Теперь предстоит все это выкорчевать назад. Эпоха Хрущева, вслед за политикой, заканчивается и в системе образования. В общем, работы много.
А с другой стороны, не выходил из головы тот парнишка из школы Нонны. В разгар текучки забывал ненадолго, но потом снова возобновлял бесконечный спор с ним. Он оказался прав: предыдущую реформу признали неудачной. Будем все переделывать. А вдруг опять все зря? Вдруг это бег на месте? Набор разрозненных планов, не ведущих никуда. Во всех директивах маячит эта гармоничная личность, но ни одного внятного практического предложения по ее воспитанию, так общие лозунги типа: «Даешь Личность!»
Сергей Иванович взглянул на письмо и начал его перечитывать. Письмо было от Игоря. Он предлагал встретиться с профессором из его альма-матер Ивановым Игорем Петровичем и поговорить о его проекте «Колония имени А.С. Макаренко». Игорь пишет, что можно получить понимание того, что такое школа и что с ней делать, особенно если принять участие в работе колонии. Еще он пишет, что практической пользы эта колония не имеет, потому что создана для того, чтобы занять молодых педагогов, а не для работы с детьми. Теоретики, что с них взять! Хотя очень толковые и на сегодня очень редкие. А если захочется посмотреть, как должна выглядеть правильная школа, то надо ехать в поселок Октябрьск, кое-что они с Нонной успели сделать, и «милое личико» детского коллектива уже видно невооруженным глазом.
Сергей уже давно дочитал письмо, но не мог оторвать от него взгляд. А вдруг он прав, и реформы сверху – это путь в никуда? Может, надо ехать? Или сначала встретиться с Ивановым, а еще достает этот профессор из КГБ Симонов Павел Васильевич.
Он нахмурился, похоже надо признать, что совершил ошибку, обратившись в кгбшную лабораторию, когда искал спеца по развитию памяти. Эти парни могут сделать из Игоря слюнявый овощ. Когда они закусят удила, то остановить их практически невозможно, слишком уж мощное у них прикрытие — интересы государства, никак не меньше. А чуть дальше, за спиной, этакой «ласковой белочкой» маячит КГБ. Вот и воюй, если полный идиот.
Тем не менее, Игорь поблагодарил тогда и сказал, что это его Голгофа, пройти исследования до полной потери интереса со стороны изучающих. Если этого не сделать, то нельзя будет легализоваться в верхних эшелонах, и тогда цели, которые он перед собой ставит, на долгие годы повиснут в воздухе. Поэтому пусть «все идет, как идет, а там посмотрим».
С тяжелым сердцем он набрал номер Симонова. Может, еще не поздно.
— Алло, слушаю вас, — сказала трубка голосом Павла Васильевича.
— Здравствуйте, Павел Васильевич. Это Долгополов Сергей Иванович. Не забыли еще?
— Ну, что вы, голубчик. Как можно. С каждым днем я все больше и больше хочу встретиться с вашим Игорем. Порадуйте меня, пожалуйста, а то скоро сойду с ума от нетерпения. Моисей Борисович рассказывает просто невероятные вещи.
— На днях поеду в Октябрьск, приглашаю вас присоединиться. Хочу еще позвать Иванова Игоря Петровича, нашего главного разработчика теории воспитания с помощью коллектива.
— Да ради бога, я никак ваши планы не поломаю. Могу, если хотите, просто со стороны понаблюдать. Хотя, конечно, чертовски хочется побеседовать! – чрезмерно бодрым голосом ответил Симонов.
Из-за высокого внутреннего напряжения только после небольшой паузы Сергей глухо произнес:
— Павел Васильевич, можно вас попросить пообещать мне…, что не навредите Игорю излишней настойчивостью в исследованиях, — он замолчал, и после паузы, решив сгустить значимость, продолжил, — он очень важен и для педагогики, и для страны. Он сейчас делает необыкновенно интересные и важные вещи, причем на практике.
— Наслышан, — теперь пауза повисла на другом конце провода и надолго. — Я, конечно, в первую очередь ученый, и мне всегда очень хочется докопаться до сути, на всю глубину. Но я понимаю, что вы хотите мне сказать и почему. Обещаю не навредить. Тем более, что исследования, судя по всему, будут носить всего лишь описательный характер. Не готова, знаете ли, наша наука не только к решению, а даже и к постановке таких задач. Все это отнесено к области мистики, за неимением других вариантов, так сказать. Но опишу подробно для будущих исследователей.
— Тогда договорились, — обрадовался Сергей Иванович. — Когда вас ждать?
— Так завтра вечером и прилечу.
— Давайте, я вам позвоню после встречи с Игорем Петровичем, когда узнаю его планы. Пока ориентировочно старт в Октябрьск послезавтра, но завтра я уточню.
— Принимается. По рукам. Спокойной ночи! — очень бодро, даже радостно пророкотал Павел Васильевич и повесил трубку.
С утра Сергей нашел Игоря Петровича в деканате института и договорился провести с ним обеденный перерыв. Вся эта затея с поездкой начала его бодрить. Он расшугал дела на своих помощников и набрал номер Нонны.
Сейчас острота тех ощущений, которые он испытал во время первой поездки в Октябрьск, сошла на нет практически полностью. Лариса сумела тихой лаской, домашним уютом, да и сексом, чего уж там, наполнить его жизнь спокойствием и уверенным тылом. Катаклизмов не хотелось совсем, и образ Нонны стал истончаться до полного исчезновения. Он не вспоминал о ней уже целыми неделями….
— Да, слушаю вас.
— Нонна, это Сергей.
— Ой, Сереженька! Рада тебя слышать. А у меня сегодня выходной. Первый с той нашей встречи. Извини, не звонила. Закрутилась, – в голосе Нонны тепло присутствовало, но без особой страстности. Так бывает, когда тема разговора важна, но слегка не до нее.
— Нонна, я хочу приехать. Очень уж меня об этом просят ученые мужи, да и Игорь приглашал.
— Ой, как здорово! Конечно, приезжай, будем рады. А когда?
— Ориентировочно послезавтра с утра. Но все будет зависеть от планов Игоря Петровича.
— Иванова? Он тоже приедет? — Нонна замерла, не зная, как отнестись к этой невероятной новости.
— Игорь посоветовал обратиться к нему и дать почитать его письмо.
— Игорь?.. Письмо?.. А откуда он его знает? – нашла наконец Нонна правильный вопрос.
— Не знаю, да и Игорь, думаю, тоже… Удар по голове. У него на все один ответ! — хихикнул Сергей. 
— Послезавтра с утра у нас репетиция кулачных боев, — замельтешила Нонна по-бабьи, – а потом генеральная репетиция новогоднего концерта…
— Ух, как у вас там все закручено… А что за кулачные бои? — спросил Сергей.
— Ай, да мужики с ума сходят! — Было видно даже в телефон, как она пренебрежительно отмахнулась рукой. — Стенка на стенку, как в старину, между селами. Мы тут довольно сильно сблизились с соседями. Планируем даже школы объединять в одну. Тогда в школе будет человек четыреста. Заживем! — уже совсем бодро воскликнула Нонна. 
— Все, Нонна, теперь я не могу не приехать – мне чертовски все интересно! Бегу на встречу с Ивановым. Если что-то изменится — перезвоню.
— Звони, правда, меня трудно застать у телефона. Если только дежурный передаст, — с сомнением ответила Нонна. 
Долгополов встретил Иванова в институтской столовой, и они радостно пожали друг другу руки, все-таки столько лет не виделись.
— Здравствуй, Сереженька, столько лет не виделись. А ты заматерел! — тряс руку и приговаривал Игорь Петрович. — Нет ничего приятнее для педагога, чем встретить старого ученика, ты уж мне поверь. Как живешь, Сереженька?
— Спасибо, нормально. Я теперь чиновник, заведующий Василеостровским РОНО. Да-да! — Сергей изобразил ироничное самоуничижение. — Реформы вот двигаю. На своем уровне, конечно.
— Что, все-таки начнут? — как-то немного обреченно спросил старый педагог. —  Чего вам неймется-то? Неужели трудно понять простую вещь, что лучшая реформа — это стабильность старой. Впрочем, извини, ты здесь ни при чем. А что тебя привело к моему шалашу? Ни за что не поверю, что просто так.
— Да вот, хочу пригласить вас прогуляться на денек в очень интересное место. Вам понравится.
— Ну, ты же знаешь, сейчас сессия, время расписано по минутам, — заканючил Игорь Петрович. То ли ему хотелось, чтобы его поуговаривали, то ли, правда, был занят, но глаза призывно искрились. «Азартный Парамоша!», чует, что все не спроста, может быть очень интересно и, чем черт не шутит, даже полезно.
— Знаете, есть тут один знакомый мне деятель, который утверждает, что все, что вы делаете, не имеет практического значения, а может быть даже и вредно. — Игорь сменил выражение лица на скучающе пренебрежительное: мало ли что там чудаки говорят. Слон и моська.
В ответ Игорь Петрович весело расхохотался:
— Знаешь, скольким людям кажется, что все, что я делаю, ненужная трата времени и государственных средств? Так что — не удивил.
В ответ Сергей протянул ему письмо:
— Вот, почитайте. Мой знакомый приглашает посмотреть, как надо делать коллективы. Они там с Нонной Карасевой что-то интересное замутили. Предлагаю вам послезавтра съездить посмотреть.
Иванов пробежал глазами текст и принялся вдумчиво перечитывать.
— Как интересно! Похоже, что у него кроме утверждений и аргументы есть. Хотелось бы послушать, ой, как хотелось бы.
— Некоторые его аргументы я могу вам привести, если хотите, – они обменялись кивками своих голов.
Во-первых, педагогика — не наука. Она творится внутри коллектива, а ее реальный проводник — руководитель коллектива, в нашем случае — директор школы. Все остальные либо мешают, либо помогают, но никак не участвуют. В этом смысле, что ученые-педагоги, что чиновники от нее же, к собственно педагогике не имеют никакого отношения: они либо ее исследователи, либо управленцы. Ну, наподобие того, как биолог, который изучает поведение инфузории под микроскопом, не имеет ровно никакого отношения к собственно самой инфузории. Педагогика же, как любое искусство, основывается на опыте, знаниях, таланте и возможностях директора. Школа — это скорее театр, а не научно-техническое предприятие. А директор — не администратор, а режиссер.
Во-вторых, есть два способа управления образованием. Если признать педагогику наукой, то вынужденно создается Академия наук, которая вырабатывает «единственно верные, научно обоснованные» управляющие решения и методички, Министерство спускает их вниз и следит за реализацией. Так происходит сейчас, как вы догадались. Если признать педагогику искусством, как предлагает Константин Дмитриевич Ушинский, то управление сводится к созданию атмосферы регулярного обмена опытом между директорами школ. Представьте себе, что было бы, если признать театральное искусство наукой. Соответственно, потребовалось бы создать Академию театральных наук и реформами сверху спускать методички по созданию гениальных произведений. По мнению Игоря, именно так поступили с образованием и педагогикой.
Именно поэтому реформа сверху обречена в принципе. Сверху можно развивать лишь количество школ на душу населения, но не образование и уж, тем более, воспитание. На этом можно эффектно отчитаться, а ученые, на выводах которых строятся реформы, могут лишь воспитывать гармоничную личность, которую к школе в качестве цели способны прицепить лишь библиотечные компиляторы, совершенно не представляющие, с какой стороны подойти к ребенку. Вот как-то так. 
Все время, пока Сергей произносил свой спич, Иванов сидел, склонившись над стаканом с чаем. И только когда речь закончилась, на короткое мгновение поднял взгляд, ожидая продолжения.
— Когда вы едете?
— Скорее всего, послезавтра с утра. Нам надо ехать в Кингисеппский район. Я вам позвоню и скажу точно, где и когда встречаемся.
— Звоните в любое время, вот вам домашний телефон, — сказал он, чиркая номер на салфетке, и, не прощаясь, ушел, приговаривая: «Как интересно… как интересно».