Утомительный переход продолжался весь день. Они шли на север,  удаляясь от границ Альби, и с каждой лигой надежда на освобождение таяла.  Всего  пирров было семнадцать, включая вождя и шамана, и они расправились с равным им  отрядом драгун, захватив пленных и понеся малые потери. Лара вспоминала, что ей доводилось читать о пиррейских шаманах. Сведения были отрывочными и часто противоречивыми, но в одном книги сдохлись: шаманы использовали заемную силу, а значит, Сугаар окреп достаточно, раз удалось захватить в плен Одаренную. Для чего понадобились другие пленные — не хотелось и думать. Она знала лишь одного — Энрико,  остальные  присоединились к ее охране в крепости. Энрико, самый молодой из всех, совсем выбился из сил, его голень стягивал  окровавленный обрывок ткани. Поймав взгляд Лары, юноша попытался улыбнуться ей бледными губами.
«Они попали в беду из-за меня...»
Солнце стояло уже высоко, когда был сделан привал. Пленникам раздали по сухой ячменной лепешке и дали напиться. Лара съела свою лепешку, тщательно разжевывая каждый кусочек, понимая что силы еще понадобятся. Пирры пресекали каждую попытку  альбийцев общаться между собой, и  она молча переводила взгляд с одного угрюмого мужчины на другого.
На этот раз  ее не стали связывать,  и, поднявшись со своего места, она подошла к сидевшим в отдалении  Беласко и Харцу и спокойным тоном сказала:
- Раненым нужна помощь.
Беласко надменно отвернулся. Неожиданно вмешался вождь, что-то пробормотав. Шаман пожал плечами, затем уставился на Лару и саркастично искривил рот:
- Милосердная Искра.
Харц вопросительно произнес несколько слов и нахмурился, Беласко пожевал губами, и промолчал, и только на новый вопрос, заданный раздраженным тоном,  ответил не менее раздраженно и даже повелительно. Услышанное заставило Харца вскочить  и разразиться целой  речью. Шаман резко каркнул нечто, прозвучавшее приказом, выставил руку по направлению к своему оппоненту, и тот замолк, не скрывая своего разочарования.
Ноги Лары приросли к земле. Беласко будто огласил приговор им всем. Не понимая языка, не считывая эмоции, она вдруг задохнулось от острого ощущения обреченности.
«И живые  позавидуют мертвым...»   
И все же она  твердо и  требовательно смотрела в лица пирров.
Харц пожал плечами и проговорил еще  что-то, тогда шаман неохотно кивнул. К ним приблизился один из воинов  и протянул Ларе скатанные полоски груботканой материи и оплетенную кожей глиняную фляжку, наполненную резко пахнущей густой жидкостью. Лара стряхнула оцепенение и, подойдя к сидящим на земле пленникам, занялась ногой Энрико, а затем — и остальными ранеными, уже с большей уверенностью попросив  воды для промывания ран.
Привычная работа дала ей возможность собраться с духом,  и хотя ей  не хватало утраченных способностей и  казалось, что она смотрит сквозь толстое мутное стекло. Пирры ждали, пока она закончит,  и как только  Лара выпрямилась, пленных побудили подняться с земли, дернув за веревку, которой те все еще были связаны.
Следующий привал состоялся только  поздним вечером. Ларе пришлось заставить себя  съесть очередную лепешку, затем она провалилась в глухой сон. 
Так прошло еще два дня. Лара неустанно пыталась призвать свою Стихию, но тщетно, как тщетными были попытки, улучив момент, расстегнуть ожерелье. Поначалу  она надеялась, что на них наткнется кто-ниубдь из дружественных Альби кланов,  однако путь пролегал по необжитой местности. Лишь однажды вдалеке она заметила группу всадников, но те не обратили на них никакого внимания. Пирры явно чувствовали себя уверенней, не так зорко следили за пленниками и даже связывали их только на время ночлега. Однако альбийцы, изнуренные длительными переходами, полуголодные и страдающие от ран,  выглядели  апатичными и уж точно не помышляли о побеге.
На каждой остановке Лара  осматривала ногу Энрико.  Они   почти не разговаривали, но она, преодолевая тоску,  находила в себе силы подбодрить  его улыбкой. Лучше ему не становилось,  и все же ухудшения   она также не замечала; раны остальных, будучи болезненными,  тем не менее,  не были опасны для жизни.
От осознания бессмысленности ее  заботы глухо щемило сердце. Ночью Лара смотрела на почти округлый диск луны, и ее губы шевелились, непрестанно шепча молитву Страннику. Раймон давно потерял их след. И... Вовсе не обязательно, что Квилиан  падет первым. Возможно, война уже идет, и города Альби преданы огню и мечу?
Лара часто ловила взгляд   Харца, который  наблюдал, как она возится с ранеными. Он  не удостаивал ее ответами, однако у нее не было недостатка в воде и тряпках для перевязки. Другие воины  разговаривали лишь на пиррейском, и нельзя было сказать, понимают ли они общий. А вот шаман... Муки пленников  доставляли ему злорадное удовольствие, а старания Лары явно забавляли;  она  даже  слышала смех, хотя Беласко даже не разжимал губ.

На четвертый день   им открылась  протяженная долина. Впереди, окутанная легкой дымкой, виднелась черная безлесая гора. Тропа, и без того узкая и крутая, сделалась обрывистой; во многих местах путь преграждали осыпи и завалы камней, так что пришлось спешиться.
До сих пор не проявляющие чрезмерной жестокости воины посуровели, и один из них сразу дал хромающему Энрико оплеуху. Изматывающий спуск занял все утро. Черная гора постепенно приближалась. С одной стороны ее склон был будто срезан гигантским ножом, и обвал, по видимому, произошел совсем недавно. Именно туда пирры и вели пленных. Лару все больше охватывал страх: от горы веяло тьмой и жутью. Остальные пленники зароптали, невольно замедляя шаги, и воины с резкими выкриками принялись подгонять их. Тропа вильнула за  скалу, и Лара увидела расчищенную площадку почти правильной круглой формы. Восемь каменных столбов окружали ее, и еще один был установлен в центре.  Беласко чуть ли не впервые за  два дня открыл рот, проскрежетав  какой-то приказ, и альбийцев, несмотря на отчаянное сопротивление, потащили к столбам. Харц принялся в чем-то горячо убеждать шамана, но тот лишь отмахнулся от него. Лара замерла на месте
- Надень, - Беласко швырнул  к  ногам Лары белый сверток. - Мой господин  желает испить ваши жизни.
Лара стояла, опустив руки и не делая попытки поднять одеяние. Все эти дни в глубине души упрямо  продолжала жить надежда. На милость Странника, на  то, что ей откликнется дар. А сейчас она расширившимся глазами смотрела на то, как пленников привязывают к столам и  ее мутило от окончательного осознания  своей и  их судеб. 
- Но... Зачем вы вели нас так далеко? - хрипло прошептала она. - Почему не убили сразу?
- Это особое место. Здесь грань межу мирами тонка, - пояснил Беласко. - Ты сама переоденешься или желаешь, чтобы Харц тебе помог? - он кивнул на  вождя, так и пожиравшего ее глазами. - Сугаару нужна лишь твоя сила, но его не оскорбит, если верный ему вкусит твою сладость.
Харц, поощренный словами шамана,  схватил Лару за руку, однако она вырвалась:
- Не смей  прикасаться ко мне!
Было унизительно просить уединения,  тем более, что в просьбе наверняка  бы отказали, и поэтому она спокойно, как если  бы находилась в своей спальне, разделась под их взглядами — равнодушным у одного и жадным другого, затем надела длинную белую тунику.
- Мой господин войдет в мир через боль, кровь и страх. Тебе еще не поздно принять его. И обрести безраздельное могущество,  -  торжественно провозгласил  Беласко.
Она вскинула голову и гневно ответила:
- Твой господин — мерзкий червь, что питается агонией. Я никогда не буду служить ему.
- Ты решила, - опустил веки шаман.
И в этот миг Лара отчаянно, до в кровь закушенных губ, позвала. Не вполне осознавая — кого же. Мать, что давно умерла? Светлых богов, самого Странника, на чье милосердие больше не надеялась? Ей  показалось, что толстое стекло, отгораживающее ее от мира, треснуло.  Но ее уже тащили к центральному столбу