Добро пожаловать на литературный форум "В вихре времен"!

Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
Для начинающих писателей, желающих показать свое произведение критикам и рецензентам, открыт раздел "Конкурс соискателей".
Если Вы хотите стать автором, а не только читателем, обязательно ознакомьтесь с Правилами.
Это поможет вам лучше понять происходящее на форуме и позволит не попадать на первых порах в неловкие ситуации.

В ВИХРЕ ВРЕМЕН

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » В ВИХРЕ ВРЕМЕН » Лауреаты Конкурса Соискателей » Блокадный год или за тридцать миль до линии фронта


Блокадный год или за тридцать миль до линии фронта

Сообщений 111 страница 120 из 168

111

***

Казалось, только вчера я похоронил Лизу, а на самом деле прошло немного больше времени. Там, где должно виднеться озеро, сейчас висело зловещее чёрное брюхо огромной мрачной тучи. Точно так же, как вчера, как позавчера. Из неё каждый день перед обедом начинал литься дождь, который потом неутомимо барабанил и булькал за окнами до самого позднего вечера. Однако сейчас было трудно избавиться от томящего чувства, которое овладевало мною, когда я задумчиво смотрел на пробуждавшийся город сквозь стекло автомобиля. Допускаю, что этому во многом способствовало очарование наступающей осени. Туманные утра с промозглым, сырым и липким от изморози воздухом с Ладоги и затихший на мгновенье пригород, в котором ещё не успела проснуться жизнь, погружённая в дрёму и дымку. Тщетно пытаешься оторвать взгляд от холодной дороги и найти на горизонте силуэт огромного, упирающейся вершиной в небо адмиралтейского шпиля, которому принадлежит главная заслуга в том, что он стал великолепным ориентиром для наводчиков. Пропускаешь как заставку деревянные домики, которых тут было много. Но всё равно в душе отдаёт болью.
Немного по-другому но не менее жестоко моя душа страдала при виде следов войны, которые были ещё совсем свежи — и на улицах с домами без окон, и в сердцах людей ищущих своих близких в местах скорби. Издали непрестанно доносился глухой гул, это был уже понятный всем язык фронта. Он проникал и через плотную завесу деревьев и через непрекращающийся шум дождя, долетал со стороны Шлиссельбурга и лесов, проходил сквозь стены, безжалостно проникал в мысли и мечты человека. Ещё всего несколько месяцев назад никто не мог себе этого представить. Фронт жил только в воспоминаниях стариков, которые досадовали, что значимость их героизма уже мало кого волнует по прошествии лет. Но в одну спокойную ночь загудело небо, и волна ужаса опустилась с облаков на спокойные города и деревни, широко разлилась по полям и погнала перед собой перепуганных птиц, зверей и людей, прежде всего людей, оставляя за собой только развалины и жалкие осколки жизни.
На первый взгляд казалось, что в Ленинграде почти нет разрушений, но при более подробном рассмотрении становилось ясно, что кое-где он парализован в самой своей основе. В городе разрушен уклад жизни. Взять, к примеру, эту широкую улицу перед моими глазами: на ней не видно ни одного человека. Дальше на юг за Троицким мостом она лежала немая, без единого звука, без какого-либо признака жизни, точно заколдованная. С деревьев прямо на блестящую мостовую и аккуратные тротуары по сторонам падала богатая листва. Листья покрывали почти всю улицу, и никто их не сметал, потому что они никому не мешали. Сквозь кусты — живую изгородь садов — просвечивали серые стены и зеленоватые крыши домов. Но и они были пусты. Люди из них эвакуировались. А кому охота каждое мгновенье чувствовать на себе прицел вражеского орудия или ежесекундно вслушиваться в еле ощутимый вой в небе? Московский и Кировский районы пострадали больше всего. В некоторых квартирах уже выломаны двери и окна. На лестницах и в коридорах валялись обломки дорогой мебели, разбитой посуды, одежда, скомканные шторы. Кому-то трудно было унести тяжёлую добычу сразу, вот, и отложили до следующего раза. Может, ещё вернуться за остальными вещами. Да, по ночам и крали и грабили. Случалось — дезертировавшие солдаты, но большей частью — гражданские из местного населения. Война несёт это с собой. Где разрешено безнаказанно убивать, там кража не грех. Наконец я добрался до знакомого переулка. Повернул направо и застыл как статуя, как в тот злосчастный день. Здания были разрушены по обеим сторонам улицы, обнажив внутренности квартир. Я вновь поднялся на этаж, где раньше находилась красивая дверь и на стене висели таблички. Совсем недавно здесь жила Лиза, а теперь обваленная кирпичная стена с кусками штукатурки на деревянных рейках. Одна единственная бомба угодила туда, куда не должна была упасть. В той истории пострадал дом напротив, а в этой досталось и этому. Лиза, Лиза, ну как же так? Я и сейчас ещё помню, с каким самоотречением превозмогал волнение, теснившее мою грудь. Я понимал, что её очарованию было возможно противостоять, но не хотел. Мне стоило скользнуть взглядом по какому-нибудь соблазнительному месту, как всё моё отречение рушилось, а тело начинало пылать, и я не мог прогнать мысль о её пленяющих поцелуях и пьянящих вздохах. И мне хотелось её помнить такой. У разбитой стены, в памяти промелькнуло наше последние свиданье.
— О чём ты сейчас думаешь? — тихо спросил я тогда Лизу.
Она подсела к приоткрытому окошку, из которого виднелась часть улицы. Стекло рамах было толстое, матовое, заклеенное широкими полосами ленты и, чтобы что-нибудь высмотреть, надо было открыть оконце, хотя бы чуть-чуть.
— Думаю, что мне тут очень хорошо, и я этого немножечко стыжусь.
— Ты стыдишься, что тебе хорошо? — поинтересовался я и тревожно покосился в угол стола, где к блюду с недоеденной рыбой подбирался кот.
Елизавета медленно закрывала окно на крючок. Матовое стекло слегка порозовело от заходящего солнца. Она стала говорить не спеша, словно через силу, и не смотрела в мою сторону.
— Вчера днём, когда я была на работе, мы сидели с девочками у окошка. Гале пришла похоронка.
— Ваше окно выходит на ту сторону, где может взорваться снаряд.
— Ты не тревожься, мы очень осторожно любуемся миром божьим, в узенькую щелочку, как мышки. Я никогда не думала, что в щёлку можно увидеть весь свет.
Лиза коснулась лбом запотевшего стекла, и лицо её порозовело.
— Девочки плакали, я тоже хотела, только ничего не получилось. Мне кажется, я совершенно потеряна, даже плакать уже не способна. Может, я действительно разучилась? ВО сне не раз слезами обливалась, а тогда только чувствовала боль в гортани, а глаза сухие…
— Никогда не плачь… — прошептал я, — помни, никогда, разве только от большой радости.
— От радости плакать? — Лиза подхватила кота, и лицо её оказалось в тени.
— А почему нет? Неужели ты не видела человека, который плачет над радостным письмом? А разве люди, встречающиеся после долгой разлуки, не плачут?
Лиза с силой сжала губы.
— Значит, всё по-старому. Немножко радости, немножко счастья и сухие глаза. Может, я действительно потерянная, как утверждают девочки? Нежные слова, радостные встречи, я хочу этого каждый день. Но, по сути, я одинока. Я даже похоронку на тебя не получу, я никто для тебя.
Я забеспокоился, так как Лиза канула не только в тень, но и в тишину канула. Внутри неё что-то надломилось, словно чувствовала, что этот день для неё последний. Она покачивала кота как ребёнка и молчала.
— Лиза, почему ты молчишь? Я обидел тебя?
— Ты ничего не сказал, — она выпустила из рук кота, и тот шмыгнул под стол. На самом деле я как орешек: крепкая и кругленькая и я ещё держусь. Обещаю, буду плакать только от радости, так и знай.

+10

112

10. Метроном.

Над городом, уставшим от воя сирен и внезапно притихшим и порозовевшим в это осеннее утро, кружились чайки. Они низко проносились над водой в поисках рыбы, издавая время от времени хриплые крики, и крылья их, словно белые молнии, сверкали в прозрачном солнечном воздухе. Они бесшумно, не всплёскивая крыльями, садились на поржавевшие кнехты причала и, вертя долгоносыми головами, выжидали, когда очередной снаряд со свистом нарушит тишину и с всплеском войдёт в воду, поднимая наверх долгожданный корм. Осень всегда приходит в Ленинград с моря, но она никогда не наступала так рано. Не успели жители в этом году налюбоваться солнечным светом, когда с той самой недоверчивой радостью, задирали голову в небо и думали: не обманет ли погода, не ворвётся ли опять на улицы северо-западный ветер, а море потемнеет, и над шпилем повиснут свинцовые тучи. Сейчас всё чаще прислушиваются, отдавая предпочтение не глазам. И где-то там, в сторону Лиговки раздавался барабанный бой. Моряки-балтийцы не могли просто без форса пройти по городу. Минута-другая и высоченный столб воды взлетел ввысь, чтобы с грохотом и обречённостью осесть, давая знак чайкам — пора. Но не успели птицы завершить моцион, как батареи Кронштадтского укреплённого сектора встали на защиту своих рубежей. И так изо дня в день.
Скоро конец сентября, стоят серые, неприветливые дни, и по утрам, когда дует восточный ветер, разносятся запахи с передовой: прелых листьев, дыма от костра, серы от разорвавшихся снарядов и мин. Но стоит солнцу немного взойти, как врываются ещё еле уловимые ароматы ушедшего лета. После позавчерашнего дождя чуть пообсохло, но в воронках от снарядов, даже небольших, видимо от пятидесятимиллиметровых мин, скопилась и не хочет никуда уходить вода. И когда сверкает редкое солнце, передовая загорается сотнями блестящих блюдец, прямо как солнечная рябь на море. Но стоит солнцу заползти за тучи, как воздух словно набирает какой-то дряни. Продымленный, просквоженный трупным духом ветер проносится над «блюдцами» и поднимает ворох разбросанных с самолёта листовок. Не только немецких. Есть и русские: 21-см пушка 768-го дивизиона распорола своим снарядом блиндаж политработников и теперь по округе разносились листки сероватой бумаги — там опубликован нацистский приказ от 13 сентября, где приказывалось расстреливать всех сдающихся в плен ленинградцев. Была там и приписка, следить за товарищами в оба глаза. Немцы вели обстрел часто и им отвечали не с меньшей частотой. Особенно доставалось 8-й ГЭС. Такого остервенения наверно не было нигде, если только не сравнивать с Пулковскими высотами. Поредевший с конца августа лес перед станцией напоминал перепаханное поле с пеньками и обрубками смотрящих в небо стволов уже не опознаваемых деревьев. Ни единого клочка зелени, только чёрная грязь, воронки и исковерканная техника. Спрятанная где-то поблизости 305-мм мортира М-11 оставляла восьмиметровые кратеры и немцы вроде бы даже засекали и бомбардировщиками подавляли её несколько раз, теряя по два-три самолета, но она как феникс из пепла появлялась вновь и 287-килограмовые снаряды с невероятной точностью уничтожали противника. Хуже того, в радиусе её действия было невозможно возвести ни одного серьёзного укрепления. В минуты затишья работал репродуктор. Над траншеями слышался стук метронома, и диктор с берлинским акцентом зачитывал списки погибших солдат, сообщая возраст и место призыва. Иногда это оказывало гнетущее влияние на психику и можно слышать истеричный крик: «Заткнись» в сопровождении пулемётной очереди. Но диктору всё равно, репродуктор вещает запись. А потом прилетает снаряд и список пополняется. К сожалению, это работает в обе стороны. Иначе не было бы никакой блокады. И как понятно, у осаждённых всегда две беды: ресурсы и обученные резервы. С ресурсами в сентябре всё было более-менее хорошо, по крайней мере, пока оставались найденные поисковыми командами Ворошилова вагоны с боеприпасами и заводы Ленинграда работали без перерыва, а вот с резервами наметились перебои, но наши хитрили. Пару раз возле линии фронта возникали хорошо замаскированные десять-двадцать объектов визуально не отличимых от танков КВ, и слышался громкий шум моторов и лязг гусениц. Даже радиоперехват мог уверенно подтвердить переговоры танкистов, которые и не думали особо скрывать в своём общении приказы командования о контратаках. В эти моменты отрезки береговой линии Невы окутывались дымовой завесой, и на этих участках незамедлительно открывался филиал ада. Крупнокалиберная артиллерия и бомбардировщики молотили по макетам или вели стрельбу на звук, а ведь большую пушку не так просто спрятать или перевезти на другую позицию. Парголовские поделки, вызывая огонь на себя, демаскировали противника, и начиналась контрбатарейная борьба. Снарядов не жалели и ни один фронт не мог похвастаться таким количеством выпущенного по врагу железа, как это было здесь. Однако при всех успехах на отдельных участках главного результата, разорвать кольцо блокады — не удалось.
На севере всё было так и не так. После Выборгской трагедии, когда Финны упёрлись рогами в УР и остановились, театр военных действий перешёл в выжидательную фазу. Мы утёрлись и встали намертво, а Финны не могли без существенных людских резервов переломить ситуацию. Полуторного превосходства было явно недостаточно. В начале сентября, предприняв вялую попытку провести пристрелку из трофейных орудий 43-й стрелковой дивизии по артиллерийскому полукапониру, в ответ финны получили четырёхчасовую увертюру двух мортир и последующих агрессивных действий под Белоостровым более не предпринимали. Подобное было и под Сесторецком, Лемболово и далее на восток. Ближайший к Осиновой роще форт представлял собой два разделённых пополам железобетонных эллипса с двумя орудийными бойницами и клуатром внутри. Отсюда по финнам несколько раз вёл огонь реактивными минами старший лейтенант Васильев. Капитальную фортификацию с гарнизоном из выздоравливающих бойцов 125-й стрелковой дивизии прикрывали пулемётные бронеколпаки и два танка т-28. И сколько не слали немецкие полководцы депеш с призывами наступать, у финнов ничего толком не получалось. Небольшие диверсионные группы пытались просачиваться, и им даже удавалось подорвать несколько столбов со старыми проводами, но в стратегическом масштабе это было сродни булавочному уколу.

***

На углу проспекта Чернышевского (бывший Воскресенский проспект) и улицы Петра Лаврова (ныне Фурштатской), расположилось старинное красивое здание. В конце XVIII века оно принадлежало Неплюевым, потом графу Шуленбургу, при котором достроили третий этаж. Долгое время там размещалась женская гимназия Стоюниной, а после революционного семнадцатого оказалась под крылом милиции. В тридцать седьмом его отдали под родильный дом и с тех пор тысячи жителей города на Неве могут назвать его местом своего рождения.
Сентябрьским утром в ворота дома 36 заехало две машины с медицинскими опознавательными знаками. Грузовик встал под разгрузку у хозблока, а санитарной бьюик замер у служебного входа. Встречать Рахиль Исааковну Раппопорт вышла исполняющая обязанности главного акушера и заведующей в одном лице.
— Здравствуйте, — сказала Раппопорт и представилась по полной форме, сообщив помимо своих данных и должность с местом работы. — Вам должны были звонить из Института охраны материнства и детства (институт МатМлада) и предупредить о моём приезде.
— Да, да. Звонили и из института и из Смольного звонили, и Константин Николаевич Рабинович  предупреждал.
— Где можно поговорить?
— Давайте ко мне в кабинет, — произнесла заведующая.
Расположившись в помещении, Раппопорт в первую очередь отметила скромность обстановки, превалирующие белые и светлые тона: в рамах, подоконнике, кафеле, радиаторе отопления, медицинском шкафе, халатах на вешалке. Даже мраморный горшок для цветка и завешанные белыми занавесками стеллажи вкупе со светло-русыми волосами хозяйки не нарушали сомнительной гармонии и лишь недавно использованная керосиновая лампа, портила весь вид чистоты своим пятном сажи на стекле. На столе, помимо письменного прибора лежало несколько папок и томик стихов современного автора.
— У вас довольно мило, — сказала Рахиль Исааковна. — Но кое-чего не хватает.
— Не хватает чего? — переспросила заведующая и вдруг поняла по глазам собеседницы, смотрящих поверх её головы, что в её кабинете напрочь отсутствуют портреты. Всё свободное пространство занято и даже подаренным когда-то миниатюрным гравюрам Боткина с Пироговым, не нашлось места.
— Нашего участия, — с улыбкой произнесла гостья. — Наверно вы знаете, что в связи с перебоями поставок продуктов Ленгорздравотдел сейчас разрабатывает сокращённые меню?
— Да, кто-то об этом мне говорил, но так же утверждали, что собираются принять решение о введение дополнительных норм питания для будущих мам, начиная с шестого месяца беременности и двух месяцев после родов.
Раппопорт поджала губы и закатила глаза, всем видом показывая несбыточность оптимистических рассуждений.
— Разговоры действительно велись, — со вздохом произнесла она, — только фондов нет. И это ещё полбеды, вторая половина заключается в том, что благополучно разрешившиеся от беременности матери, особенно молодые, остаются со своим ребёнком один на один с суровой реальностью и помощи им ждать неоткуда. В стрессовой ситуации и до глупостей недалеко. Поэтому профком посчитал, что мы обязаны оказать им поддержку.
— Я слышала от педиатров двенадцатой детской консультации о вашем санатории. Вы им дарили холодильники и обеспечили препаратами. Говорят, ваши врачи творят чудеса. Но в чём конкретно будет заключаться помощь нам?
— Она заключается в подарочном наборе для малыша и дополнительном снабжении учреждения, где будущим матерям оказывают все необходимые услуги. Пока в Москве ведут подсчёты, товарищ Жданов сказал, что для маленьких ленинградцев расшибётся в лепёшку, и направил нас, но об этом вы и сами знаете. Помимо этой задачи в наших силах вести сопровождение рожениц с исключительными случаями и патологиями. Но на всякий случай роддом будет обеспечен современными кувезами Мартина Куни.
После подробного пояснения, когда прибудет устанавливать кувезы медтехник, заведующая тут же спросила:   
— Рахиль Исааковна, а что входит в подарочный набор для малыша?
— Милочка, мне проще сказать, что туда не вошло. — Раппопорт поднялась со стула, высунулась в окошко и подозвала к себе двух юношей, приехавших с грузовиком. — Не подниму, — прокомментировала она свои действия заведующей.
Двое совсем не атлетически сложенных ребят с большим трудом, в два приёма занесли большую коробку и огромную сумку, поставив её у ног Рахиль Исааковны.
— Божешь мой, — всхлипнула Раппопорт, — и как вы собрались защищать город, если не можете затащить простую коробку на первый этаж и маленькую сумочку? Вот, полюбуйтесь на них! Ни головы, чтобы думать, ни рук, чтобы кормить голову. Уйдите с глаз моих. Куда пошли? Ленту упаковочную кто будет снимать?
Наконец перед заведующей предстала детская кровать в виде сундука с изогнутыми ножками, опоры которых позволяли качать кроватку. Крышка состояла из двух половин и легко, с помощью двух креплений превращалась в охранный периметр, не позволяющий малышу покинуть кровать, когда возраст подталкивает дитя к путешествиям и исследованию окружающей обстановки. Рахиль Исааковна, не прилагая никаких видимых усилий, не вставая с места, подвинула её к себе и стала показывать и называть предметы, оказавшиеся в кроватке.
— Начнём с того, что она сделана из берёзы, довольно лёгкая и может переноситься как рюкзак. В ней умещается всё необходимое. Молоденькой мамочке нужны постельные принадлежности: матрац, одеяльце, пелёнки, простынки, клеёнки. Набор для купания, алюминиевая ванночка, средства гигиены и, конечно же, одежда. Сейчас, в этой обстановке… ну вы понимаете.
— Да, ведь ничего невозможно купить, только с рук, — посетовала заведующая. А ведь только у нас семнадцать мамочек — беженки. Без жилья, без средств существования.
Раппопорт выхватила платок и поднесла к глазам. У заведующей платок оказался не меньше.
— Наш директор… наш директор так и сказал мне: товарищ Рахиль Исааковна, переверните все фонды, займите, угрожайте, украдите, но обеспечьте. И знаете, я всё сделала. Тут и ползунки с трикотажной резинкой, и комбинезончики, и шапочки, и пинетки, и слюнявчики, и даже варежки царапки. А под кроваткой бутылочки для кормления, а вот сюда погремушка.
Раппопорт потрясла погремушкой.
— Ой, какая прелесть!
— Да, именно прелесть. Если бы у меня в детстве была такая, я бы и не взрослела. Там ещё отделение есть с пустышкой, несессером, термометром и часами с будильником. В общем, готовьте место, куда всё это привезти и сообщите количество. Нам с вами ещё нужно обсудить список продуктов для молочной кухни и пайка для кормящих матерей. Но это по телефону. У меня сестра, к примеру, в этот период не переносила вкуса черники. Кто-то на клубнику смотреть не может.
— У вас есть клубника? Но сейчас не сезон.
В ответ на эти слова Рахиль Исааковна загадочно улыбнулась и как фокусник достаёт из цилиндра зайца, выудила из сумки полуторалитровую банку икры.
— Это вам, милочка. Отказа не приму. Для сотрудников тоже припасено, целый грузовик под окнами. Сами раздадите и никаких накладных.
Не решавшая принять подарок заведующая заглядывалась то на банку то на гостью, а тем временем Раппопорт достала блокнот, и главный акушер роддома усмотрела подчёркнутые красным карандашом некоторые цитаты и цифры: «…прогноз рождаемости на сентябрь-декабрь 68 тысяч». Большего она прочесть не смогла, так как её отвлёк полный удивления голос.
— Минуточку, от вас ещё нет списка на эвакуацию. Смотрите сами, Дзержинский район, родильный дом номер два, на Фурштатской, простите, Лаврова. Сто семьдесят восемь рожениц — ноль заявок. Не затягивайте. Четырнадцать родильных домов уже всё подготовили, а вы в отстающих. Берите пример с шестого роддома. Снигерёвка самая первая списки подала и уже получили плацкарту и ордера на ясли в Сухуми.
— Простите где?
— На черноморском побережье. Где же ещё малышам здоровья набираться, как ни там. С трудоустройством роженицам помогаем, но сами понимаете, всем не угодить.
Рахиль Исааковна легонько стукнула ногой по сумке, протянула заведующей визитную карточку и стала прощаться.
— Ну, всего вам хорошего, звоните мне по этому номеру до двенадцати, берегите себя.
— И вам всего доброго, спасибо.
Раппопорт остановилась в двери, и строго посмотрев на заведующую сказала:
— Завтра прибудут рабочие и подключат роддом к автономному отоплению. Заодно люминесцентные лампы поставят. Двадцатый век на дворе, а вы с керосинкой.
— Это ещё зачем?
— Затем, что вас не перепрофилируют, а зимой будет холодно и мало электричества.
— Значит, город не сдадут? — еле слышно произнесла врач.
— Даже в мыслях не было.

Отредактировано Алексей Борисов (11-09-2021 04:49:29)

+11

113

***

Ещё 23 августа (в РИ 01.09.), как только Северный фронт был разделён на Карельский и Ленинградский, Военный совет Ленинградского фронта приказал начальнику Управления пути Северо-Западного бассейна Наркомречфлота Бородину провести рекогносцировку возможных мест разгрузки озёрных барж от мыса Осиновец до мыса Морьин Нос. И уже в этот день увидели свет составленные с началом войны технические проекты постройки причалов для приёма двенадцати озёрных барж ежесуточно. За короткий срок в двух километрах от станции «Ладожское Озеро» появилась станция «Каботажная», которая должна была стать центром пассажирских перевозок для эвакуируемых ленинградцев. Около бухты Гольцмана (в трёх километрах севернее станции Ладожское Озеро), на подготовленной площадке возвели станцию «Костыль» с семнадцатью путями и двумя портовыми кранами. У бухты Морье появилась станция «Болт», предназначенная для приёма нефтепродуктов и угля. И наконец, вблизи Осиновецкого маяка, в спешном порядке стали облагораживать станцию «Осиновец». Вроде бы на Западном берегу успели подготовиться, но порты Новая Ладога и причалы Гостинополье (Волхов) не смогли справиться с возникшим увеличением грузооборота. В устье реки Волхов озёрные баржи грузились на значительном расстоянии от берега и работы прекращались при плохих погодных условиях. Требовалось углубления фарватера, расчистки устья дна, что имеющимися средствами не решалось ни за неделю, ни за месяц. Вход в реку из озера имел глубину чуть больше полтора метра и как результат, о полной загрузке барж речи идти не могло. То, что было приемлемо в глубокую старину, в современных реалиях уже не подходило. К тому же с началом работ выяснилось плачевное состояние средств механизации. Требовались краны, погрузчики, транспортёры и сотни квалифицированных рабочих. Поэтому когда в Смольном на стол Кузнецова легло письмо от недовольного положением партийного функционера, Кузнецов поехал в Осиновую рощу. В Ленинграде, с приездом Григория Константиновича Жукова слишком часто стала повторяться фраза: «Чем вы тут занимались?» и ему очень хотелось ответить своим, аналогичным вопросом. Однако приходилось признать, что Жуков был вправе задавать такие вопросы. И чтобы эта неприятная фраза звучала как можно реже, вместо поиска возможных решений, второй секретарь горкома отправился туда, где уже были готовые ответы. Отправился с неохотой, так как придётся в очередной раз просить, а потом быть обязанным.
К удивлению Алексея Александровича, в этот ранний час он обнаружил загруженность дороги автомобильным транспортом, которого не наблюдал ни в мирное время, ни с начала военных действий. Из области в город шли нескончаемым потоком грузовики, причём редкие полуторки с людьми в кузовах выделялись из общего потока своей малочисленностью и размерами, уступая мощным тягачам с высокими и длинными фургонами. Но ещё больше его удивило, что контингент водителей был сплошь из подростков и женщин. Машины перевозили овощи, и можно было отметить обильный урожай капусты. «Не зря, товарищ Жданов вчера поднимал вопрос на совещании по продовольственным запасам о «борщевом наборе», который должен быть доступен в столовых каждому работавшему ленинградцу. Знал, — подумал он. — Поэтому был так уверен, отдавая мне распоряжение».
Остановившись на автозаправочной станции, Алексей Александрович вышел из автомобиля и решил осмотреть достопримечательности, заодно проверив санитарное состояние комнаты гигиены. Каждая станция «TEXACO» помимо топливных колонок имела оборудованное всем необходимым помещение для попавшего в затруднительное положение водителя. В кабинке за пятьдесят копеек можно было воспользоваться душем с ароматным мылом, а по соседству справить нужду в комфортных условиях. Желающие утолить голод могли прибегнуть к услугам маленького кафе или автоматов. Там же, как и в столовой Смольного стоял сатуратор, производящий газированную воду, которую можно было подсластить сиропом. Покупать за три копейки жевательную резинку, как и стакан газировки, второй секретарь посчитал излишним, а вот пачку папирос «Герцоговина Флор» взял. Водитель и охрана предпочла более дешёвый «Camel». За стеклом автомата были и «Marlboro», и «Parliament» и ещё два десятка различных марок, такие как: ленинградской фабрики имени Урицкого «Беломорканал», московской фабрики Дукат — «Дэли», «Кубань». По соседству можно было купить шоколад. Едва Кузнецов вышел из здания станции, как на заправку подъехала полуторка и из её кузова по лесенке стали вылезать люди. Аккуратно, не спеша и оказывая друг дружке помощь, бабушки с парой старичков покинули транспорт поспешив внутрь. Алексей Александрович проводил их взглядом и кажется, узнал в одном из них Николая Алексеевича Николаева, заслуженного спортсмена, игрока первой команды «Нарвы», члена Олимпийского комитета Петрограда. Вполне возможно и обознался так что, не предавая особого значения тому факту, завернул с сопровождением за угол, где располагалась небольшая окружённая с трёх сторон ёлочками беседка. Когда после перекура он возвращался к машине, возле грузовика осталась лишь водитель, и Кузнецов захотел уточнить, не обознался ли он. Отправив жестом охрану, он подошёл к ней, делая вид, что осматривает стёртые шины грузовика.
— Хорошо если к зиме новые покрышки выдадут, — произнесла девушка и вежливо поздоровалась с одним из руководителей города, не узнав его.
Поприветствовав, Кузнецов представляться не стал, ограничился Алексеем, посочувствовал водителю и поинтересовался именем собеседницы, что за люди с ней едут и куда. Интерес был обыденным, так в том, чтобы подвезти попутчика не было ничего зазорного, как и в том, что попутчик интересуется, в какой компании предстоит путь.
— Оксана меня звать, — ответила девушка. — А едем мы в Юкки, в инфекционный госпиталь за продуктами. Могу подкинуть, но ждать не буду. Фабрика на три часа выделила машину, а мне ещё груз сдать надо.
— За продуктами в госпиталь? — переспросил Кузнецов.
— Именно так. Возле госпиталя построили ОРС для аптеки. Там можно карточки отоварить и картошки купить.
— А в городе разве нельзя?
Водитель грузовика окинула Кузнецова взглядом и как-то сочувственно произнесла:
— Сразу видно, что вы за продуктами не ходите. Небось, жену посылаете.
Алексей Александрович отвечать не стал. Всё необходимое ему доставляли, но молчание можно было расценить как утверждение правоты девушки.
— Я б тоже кого-нибудь посылала, — продолжила говорить она. — Занимать очередь с трёх утра… если решили с нами, то папиросы покупайте тут. Берите американские, быстрее обменяете в городе на рынке. А там гороховый концентрат и сгущённое молоко. Вообще, поговорите с людьми, подскажут, что да как. Один из них своему слепому товарищу за продуктами едет. Детлов, может, слышали? Первый состав «Унитаса», их потом в «Пищевкус» переименовали. Наверно вы спортом не интересуетесь. Ну что решили?
Кузнецов вежливо отказался, тем более к грузовику стали подходить старики, неся в руках авоськи с табаком. Остаток дороги он молчал. Несмотря на все усилия, продовольственный вопрос стоял особо остро, но ещё острее стоял вопрос вот с такими бабушками и дедушками, в силу своего возраста уже не имеющие возможности встать к станку или быть полезными на ином производстве. Старики отказывались уезжать, логично рассуждая, что пережить изнуряющее бремя дороги им будет не суждено. Не желали и боялись оставлять дома и квартиры, с покорностью судьбе объясняя инспекторам, что чему быть, того не миновать и множили и без того огромную армию иждивенцев.

***
   
Санаторий встретил кортеж партийного начальника как всегда тишиной и умиротворением. Здесь не было слышно эха войны, а тяжёлые лапы елей успокаивали своей надёжностью. И если изначально это место можно было сравнить с ослабленным организмом, прилёгшим на кушетку с просьбой о покое, то с первыми шагами по территории приходило иное ощущение, — организм пышет здоровьем и готов поделиться им с первым встречным. Деревья забирали из земли соки и отдавали эфемерную энергию людям, давая бодрость телу и силу духу. Кузнецов намеренно решил перед встречей пройтись по парку и, зарядившись эмоциями, уже сам был готов сказать, что источает энергию.
— Скажите, что это за сообщение вы наладили с Кабоной? — спросил он, удобно разместившись в кресле.
— Обыкновенный экспресс. От Финляндского вокзала мотриса идёт до станции Ваганово 2, это полустанок возле яхт-клуба. Там пассажиры попадают в накопитель и оттуда на глиссирующем катамаране ОСГА-25 в Кабону. В накопителе на той стороне формируются группы, и автобусы их везут до станции Волховстрой.
— Очень интересно, и сколько катамаран перевозят людей за раз?
Мне пришлось вынуть из сейфа папку с надписью «Проект экспресс».
— Сто пятьдесят человек, — ответил я. — Четыре рейса в светлое время суток.
— А почему люди жалуются, что не могут купить билет?
— Так всё просто, эти перевозки по линии профкомов. Заявки идут от предприятий и всё расписано до конца навигации. Сверх нормативов никого не берут.
— Мне сообщили, что лица, выдающие себя за курсантов, были переправлены вне очереди и без всяких билетов.
— Всё так. Четыреста восемь курсантов училища имени Дзержинского и восемьсот шестьдесят из Военно-морской медицинской академии и Главного гидрографического управления. Только перевезли не на катамаране, — на барже. Она не предназначена для перевозки людей и это был ночной рейс по распоряжению батальонного комиссара Богданова. Было объявлено штормовое предупреждение, капитан баржи видимо, подчинился требованию. Не думаю, что коммунист мог угрожать оружием.
Кузнецов осуждающе посмотрел на меня, словно я являлся источником его бед.
— Получается так, что до яхт-клуба, кроме как на экспрессе добраться нельзя? И уехать оттуда кроме как на катамаране?
— В частном порядке ходят такси и рыбацкие баркасы колхоза.
— Странно, таксопарк же закрыт и рыбаки должны ловить рыбу.
— Насколько мне известно, в городе осталось всего шесть машин, которые не попали в мобилизационные планы из-за особенностей конструкции — самоделки на газогенераторах; пятьдесят шесть ЗИС-101 и двадцать четыре эмки. В основном, за рулём женщины и люди почтенного возраста. И если ЗИСы в основном приписали к предприятиям, то остальные, как и прежде трудятся с «шашечками». Тариф практически не изменился: рубль за километр в черте и руль двадцать за пределами. Лодочники берут сто пятьдесят рублей с человека, а некоторые и все триста. Поэтому и поступают жалобы, так как люди хотят сэкономить. Чем ниже уровень жизни людей, тем сильнее недовольство по отношению к действительности.
Кузнецов с понимание кивнул, тем самым закрывая этот вопрос. Но наличие в его руках папки говорило о том, что беседа только началась.
— К сожалению, — сказал он, — альтернативы на сегодня нет. Шлиссельбург пока в руках немцев, а станция «Каботажная» только-только начинает перевалку. Поэтому необходимо увеличить перевозки в десять раз.
— Осуществимо, но менее комфортным способом, — взяв минуту на обдумывание, произнёс я. — Если на барже перевезли один раз, то перевезут и сто.
— Так сделайте это немедленно. Уверен, в ситуации между жизнью и смертью о комфорте думают не в первую очередь.
— Вы же понимаете, что вопрос не только в водном транспорте. Нужно протестировать возможность Ириновской железной дороги. Зарезервировать паровозы и вагоны на той стороне, согласовать со штабом эвакуации. Сегодня я предоставлю списки задействованных составов и автобусов. Потребуется содействие.
— Всё, кроме людей. Можете привлекать к любым работам эвакуируемых, больных, хромых и всех кого найдёте. Если не принять мер с каждым днём ситуация будет только ухудшаться.
— Если у меня на руках будет соответствующий приказ от Комитета обороны, то не вижу препятствий. Прямо на базе яхт-клуба можно обустроить дополнительный перевальный пункт, а в Кабоне придётся потесниться, пока не расширят старый. Я туда прямо сейчас позвоню.
— Что?
— Вы же знаете, хоть там вся инфраструктура готова, она не рассчитана на увеличение количества людей в десять раз.
— Вы сказали: «сейчас позвоню».
— Конечно, — набирая номер, — зачем туда ехать, если можно позвонить. Телефонно-телеграфная связь с Кабоной не хуже чем у Рузвельта с Генри Уоллесом. Мы планировали зимой соревнования на буерах устраивать. От нас до островов Зеленцы и обратно. Из Ваганово до Кабоны подвели телефонный кабель. Основной пункт связи здесь, а на том берегу резервный. Обслуживает его семья ветерана финской кампании младшего лейтенант Попова. Он с матерью и сыном отлично справляется. А вот и он. Попов, как батька, спит ещё? И учебники забрал? Ну, молодец. Будь добр, соедини меня с накопителем Кабоны.
— Что ж вы молчали, что есть связь? — не вытерпел Кузнецов.
— Откуда я мог знать, что это так интересно? Мы когда обсуждали значимость яхтенного спорта и выхода на международный уровень, я пообещал сделать всё по высшим стандартам. Что и было исполнено: радиомачта, телефонная связь, гостиница, причальные места. Земснарядом убрали отмель, почистили и обвеховали фарватер для катамарана, а такой только из Сочи в Сухуми ходил. Возвели набережную, защиту от волн, провели коммуникации. Но ещё весной, после инцидента с телефонным проводом мы полностью перешли на радио. Обыкновенная проводная связь, конечно, осталась, только используется как резервная.
— Да вы! Да вы… да вы понимаете…
В этот момент ответил дежурный накопителя, сообщив об отправке прибывшей партии и ещё что-то. Кузнецов в этот момент поднялся с кресла и, успокаивая нервы, заходил по кабинету.
— Сейчас можно позвонить в Москву? — спросил он.
— В принципе можно, если коммутаторная станция в Волхове соединит. Обычно, не отказывают, но линии могут быть перегружены. Алексей Александрович, я вам больше скажу, мы и кабель подвели силовой в конце мая. Ту сторону от нас запитали.
— Скажите, что и метрополитен уже проведён, до самой до Москвы.
Я лукаво улыбнулся.
— Была такая мысль предложить, но ваш наркомат даже слушать не стал бы. О каком метро можно вести речь, если вы до сих пор не провели поверку своих весов на складах с продовольствием.
— Я уже не знаю, каким вашим словам можно верить, а какие воспринимать шуткой.
— В Москву позвонить можно, без всяких шуток. Но я бы рекомендовал вам сначала связаться с Ворошиловым. Он сейчас в штабе у Кулика. Дело в том, что капитан Наум Раппопорт несколько дней назад завершил строительство недостроенного Заболотным двухкилометрового участка железнодорожной ветки от Войбокало до Лаврово. По ней будет ходить вторая мотриса, но это сейчас не важно. А важно то, что Попов младший позавчера ездил на станцию за учебниками и видел стоящий на параллельных разъездных путях перед поворотным кругом состав с пушками. Дорога ещё на картах не обозначена и не введена в реестр железнодорожных путей сообщения. Семафоры и электрожезловые системы блокировки не подключены. Дежурный в накопителе проверил сегодня сообщение Попова и только что передал — состав с пушками  МЛ-20 никуда не делся. Ни охраны, ни сопровождающих он не видел.
— Диверсия?
— Откуда я знаю. Может обстрел был, и машинисты свернули не туда, а испугавшись, дали дёру. А может наоборот, довели состав куда сказали. Кто сможет дать гарантии, что под маршала никто не копает с целью дискредитировать его? Версий вагон и маленькая тележка.
— В наше время за самого себя поручиться сложно, а вы про гарантии говорите.

Отредактировано Алексей Борисов (16-09-2021 00:29:41)

+11

114

Алексей Борисов написал(а):

. Вроде бы на Западном берегу успели подготовиться, но порты Новая Ладога и Гостинополье не успевали справляться с возникшим увеличением грузооборота.

:dontknow:

+1

115

(переписано)
***

Ещё 23 августа (в РИ 01.09.), как только Северный фронт был разделён на Карельский и Ленинградский, Военный совет Ленинградского фронта приказал начальнику Управления пути Северо-Западного бассейна Наркомречфлота Бородину провести рекогносцировку возможных мест разгрузки озёрных барж от мыса Осиновец до мыса Морьин Нос. И уже в этот день увидели свет составленные с началом войны технические проекты постройки причалов для приёма двенадцати озёрных барж ежесуточно. За короткий срок в двух километрах на юг от станции «Ладожское Озеро» появилась станция «Каботажная», которая должна была стать центром пассажирских перевозок для эвакуируемых ленинградцев. Около бухты Гольцмана (в трёх километрах севернее станции Ладожское Озеро), на подготовленной площадке возвели станцию «Костыль» с семнадцатью путями и двумя портовыми кранами. У бухты Морье появилась станция «Болт», предназначенная для приёма нефтепродуктов и угля. И наконец, вблизи Осиновецкого маяка, в спешном порядке стали облагораживать станцию «Осиновец». Вроде бы на Западном берегу успели подготовиться, но порты Новая Ладога и причалы Гостинополье (Волхов) не смогли справиться с возникшим увеличением грузооборота. В устье реки Волхов озёрные баржи грузились на значительном расстоянии от берега и работы прекращались при плохих погодных условиях. Требовалось углубления фарватера, расчистки устья дна, что имеющимися средствами не решалось ни за неделю, ни за месяц. Вход в реку из озера имел глубину чуть больше полтора метра и как результат, о полной загрузке барж речи идти не могло. То, что было приемлемо в глубокую старину, в современных реалиях уже не подходило. К тому же с началом работ выяснилось плачевное состояние средств механизации. Остро не хватало кранов, погрузчиков, транспортёров и сотни квалифицированных рабочих. Поэтому когда в Смольном на стол второго секретаря горкома легло письмо от недовольного положением партийного функционера, Кузнецов поехал в Осиновую рощу. В Ленинграде, с приездом Григория Константиновича Жукова слишком часто стала повторяться фраза: «Чем вы тут занимались?» и ему очень хотелось ответить своим, аналогичным вопросом. Однако приходилось признать, что Жуков был вправе задавать такие вопросы. И чтобы эта неприятная фраза звучала как можно реже, вместо поиска возможных решений, второй секретарь горкома отправился туда, где уже были готовые ответы. Отправился с неохотой, так как придётся в очередной раз просить, а потом быть обязанным.
К удивлению Алексея Александровича, в этот ранний час он обнаружил загруженность дороги автомобильным транспортом, которого не наблюдал ни в мирное время, ни с начала военных действий. Из области в город шли нескончаемым потоком грузовики, причём редкие полуторки с людьми в кузовах выделялись из общего потока своей малочисленностью и размерами, уступая мощным тягачам с высокими и длинными фургонами. Но ещё больше его удивило, что контингент водителей был сплошь из подростков и женщин. Машины перевозили овощи, и можно было отметить обильный урожай капусты. «Не зря, товарищ Жданов вчера поднимал вопрос на совещании по продовольственным запасам о «борщевом наборе», который должен быть доступен в столовых каждому работавшему ленинградцу. Знал, — подумал он. — Поэтому был так уверен, отдавая мне распоряжение».
Остановившись на автозаправочной станции, Алексей Александрович вышел из автомобиля и решил осмотреть достопримечательности, заодно проверив санитарное состояние комнаты гигиены. Каждая станция «TEXACO» помимо топливных колонок имела оборудованное всем необходимым помещение для попавшего в затруднительное положение водителя. В кабинке за пятьдесят копеек можно было воспользоваться душем с ароматным мылом, а по соседству справить нужду в комфортных условиях. Желающие утолить голод могли прибегнуть к услугам маленького кафе или автоматов. Там же, как и в столовой Смольного стоял сатуратор, производящий газированную воду, которую можно было подсластить сиропом. Покупать за три копейки жевательную резинку, как и стакан газировки, второй секретарь посчитал излишним, а вот пачку папирос «Герцоговина Флор» взял. Водитель и охрана предпочла более дешёвый «Camel». За стеклом автомата были и «Marlboro», и «Parliament» и ещё два десятка различных марок, такие как: ленинградской фабрики имени Урицкого «Беломорканал», московской фабрики Дукат — «Дэли», «Кубань». По соседству можно было купить шоколад. Едва Кузнецов вышел из здания станции, как на заправку подъехала полуторка и из её кузова по лесенке стали вылезать люди. Аккуратно, не спеша и оказывая друг дружке помощь, бабушки с парой старичков покинули транспорт поспешив внутрь. Алексей Александрович проводил их взглядом и кажется, узнал в одном из них Николая Алексеевича Николаева, заслуженного спортсмена, игрока первой команды «Нарвы», члена Олимпийского комитета Петрограда. Вполне возможно и обознался так что, не предавая особого значения тому факту, он завернул с сопровождением за угол, где располагалась небольшая окружённая с трёх сторон ёлочками беседка. Курилка сама по себе была не только местом, где собирались любители «попускать дым», здесь можно было общаться без оглядки на звания и положения в обществе, здесь можно было услышать несерьёзные анекдоты и обсудить недавние события. И как назло, едва первые струйки дыма заклубились над папиросами и сигаретами, заговорили о футболе. О том, что после войны обязательно состоится чемпионат и на трибунах ленинградского стадиона даже яблоку будет некуда упасть. Когда после перекура они возвращался к машине, возле стоящего у колонки грузовика осталась лишь водитель, и Кузнецов захотел уточнить, не обознался ли он. Отправив жестом охрану, он подошёл к ней, делая вид, что осматривает стёртые шины грузовика.
— Хорошо если к зиме новые покрышки выдадут, — произнесла девушка и вежливо поздоровалась с одним из руководителей города, не узнав его.
Поприветствовав, Кузнецов представляться не стал, ограничился Алексеем, посочувствовал водителю и поинтересовался именем собеседницы, что за люди с ней едут и куда. Интерес был обыденным, так в том, чтобы подвезти попутчика не было ничего зазорного, как и в том, что попутчик интересуется, в какой компании предстоит путь.
— Оксана меня звать, — ответила девушка. — А едем мы в Юкки, в инфекционный госпиталь за продуктами. Могу подкинуть, но ждать не буду. Фабрика на три часа выделила машину, а мне ещё груз сдать надо.
— За продуктами в госпиталь? — переспросил Кузнецов, поднимая каракулевый воротник пальто с порывом ветра.
— Именно так. Возле госпиталя построили ОРС для аптеки. Там можно карточки отоварить и картошки купить.
— А в городе разве нельзя?
Водитель грузовика измерила Кузнецова взглядом от ботинок до шляпы и как-то сочувственно произнесла:
— Сразу видно, что вы за продуктами не ходите. Небось, жену посылаете.
Алексей Александрович отвечать не стал. Всё необходимое ему доставляли, но молчание можно было расценить как утверждение правоты девушки.
— Я б тоже кого-нибудь посылала, — продолжила говорить она. — Занимать очередь с трёх утра… если решили с нами, то папиросы покупайте тут. Берите американские и в красивых коробках, быстрее обменяете в городе на рынке. А там гороховый концентрат и сгущённое молоко. Вообще, поговорите с людьми, подскажут, что да как. Один из них своему слепому товарищу за продуктами едет. Детлов, может, слышали? Первый состав «Унитаса», их потом в «Пищевкус» переименовали. Не вспомнили? Наверно вы спортом не интересуетесь, а я с отцом всегда на стадион ходила. Ну что решили?
Кузнецов вежливо отказался, тем более к грузовику стали подходить старики, неся в руках авоськи с табаком. Остаток дороги он молчал. Несмотря на все усилия, продовольственный вопрос стоял особо остро, но ещё острее стоял вопрос вот с такими бабушками и дедушками, в силу своего возраста уже не имеющие возможности встать к станку или быть полезными на ином производстве. Старики отказывались уезжать, логично рассуждая, что пережить изнуряющее бремя дороги им будет не суждено. Не желали и боялись оставлять дома и квартиры, с покорностью судьбе объясняя инспекторам, что чему быть, того не миновать и множили и без того огромную армию иждивенцев.

***
   
Санаторий встретил кортеж партийного начальника как всегда тишиной и умиротворением. Здесь не было слышно эха войны, а тяжёлые лапы елей успокаивали своей надёжностью. И если изначально это место можно было сравнить с ослабленным организмом, прилёгшим на кушетку с просьбой о покое, то с первыми шагами по территории приходило иное ощущение, — организм пышет здоровьем и готов поделиться им с первым встречным. Деревья забирали из земли соки и отдавали эфемерную энергию людям, придавая бодрость телу и силу духу. Кузнецов намеренно решил перед встречей пройтись по парку и, зарядившись эмоциями, уже сам был готов сказать, что источает энергию.
— Скажите, что это за сообщение вы наладили с Кабоной? — спросил он, удобно разместившись в кресле.
— Обыкновенный экспресс. От Финляндского вокзала мотриса идёт до станции Ваганово 2, это полустанок возле яхт-клуба. Там пассажиры попадают в накопитель и оттуда на глиссирующем катамаране ОСГА-25 в Кабону. В накопителе на той стороне формируются группы, и автобусы их везут до станции Волховстрой.
— Очень интересно, и сколько катамаран перевозят людей за раз?
Мне пришлось вынуть из сейфа папку с надписью «Проект экспресс».
— Сто пятьдесят человек, — ответил я. — Четыре рейса в светлое время суток.
— А почему люди жалуются, что не могут купить билет?
— Так всё просто, эти перевозки по линии профкомов. Заявки идут от предприятий и всё расписано до конца навигации. Сверх нормативов никого не берут.
— Мне сообщили, что лица, выдающие себя за курсантов, были переправлены вне очереди и без всяких билетов.
— Всё так. Четыреста восемь курсантов училища имени Дзержинского и восемьсот шестьдесят из Военно-морской медицинской академии и Главного гидрографического управления. Только перевезли не на катамаране, — на барже. Она не предназначена для перевозки людей и это был ночной рейс по распоряжению батальонного комиссара Богданова. Было объявлено штормовое предупреждение, капитан баржи видимо, подчинился требованию. Не думаю, что коммунист мог угрожать оружием.
Кузнецов осуждающе посмотрел на меня, словно я являлся источником его бед.
— Получается так, что до яхт-клуба, кроме как на экспрессе добраться нельзя? И уехать оттуда кроме как на катамаране?
— В частном порядке ходят такси и рыбацкие баркасы колхоза.
— Странно, таксопарк же закрыт и рыбаки должны ловить рыбу.
— Насколько мне известно, в городе осталось всего шесть машин, которые не попали в мобилизационные планы из-за особенностей конструкции — самоделки на газогенераторах; пятьдесят шесть ЗИС-101 и двадцать четыре эмки. В основном, за рулём женщины и люди почтенного возраста. И если ЗИСы в основном приписали к предприятиям, то остальные, как и прежде трудятся с «шашечками». Тариф практически не изменился: рубль за километр в черте и руль двадцать за пределами. Лодочники берут сто пятьдесят рублей с человека, а некоторые и все триста. Поэтому и поступают жалобы, так как люди хотят сэкономить. Чем ниже уровень жизни людей, тем сильнее недовольство по отношению к действительности.
Кузнецов с понимание кивнул, тем самым закрывая этот вопрос. Но наличие в его руках папки говорило о том, что беседа только началась.
— К сожалению, — сказал он, — альтернативы на сегодня нет. Шлиссельбург пока в руках немцев, а станция «Каботажная» только-только начинает перевалку. Поэтому необходимо увеличить перевозки в десять раз.
— Осуществимо, но менее комфортным способом, — взяв минуту на обдумывание, произнёс я. — Если на барже перевезли один раз, то перевезут и сто.
— Так сделайте это немедленно. Уверен, в ситуации между жизнью и смертью о комфорте думают не в первую очередь.
— Есть такое выражение, пришедшее к нам из далёкого прошлого: «Poner una pica en Flandes», что дословно с испанского — доставить пикинёра во Фландрию.
— Нам не войска перебросить сюда, — перебил меня второй секретарь Ленобкома — а от лишних ртов избавиться. Как это не ужасно звучит, но те, кто ничего не может сделать для обороны города, сейчас обуза. Смертельная обуза для остальных.
— Просто дослушайте, Алексей Александрович. Не стану ходить вокруг да около, сейчас это иносказательность. Фактически сделать то, что до сих пор считалось невозможно.
— Вот оно что. Извините. А в историческом контексте? — поинтересовался Кузнецов.
— Испанцы сумели проложить «Дорогу», именно с большой буквы из Ломбардии в Нидерланды и за время войны переправили по ней около ста двадцати тысяч солдат, не считая грузов. На минуточку, шестнадцатый век, где почта из Мадрида в Париж шла месяц, а срочное послание полагалось лишь на мускульную силу голубиных крыльев. Своим требованием вы предлагаете совершить то же самое.
— Мы обязательно выстроим эту дорогу. С вашей помощью или без, но справимся.
— Вы же понимаете, что вопрос не только в водном транспорте. Нужно протестировать возможность Ириновской железной дороги. Зарезервировать паровозы и вагоны на той стороне, согласовать со штабом эвакуации. Поставить в известность начальника перевозок через Ладожское озеро капитана I ранга Аврамова. И конечно, защитить водный путь, а это как минимум три-четыре звена истребителей. Сегодня я предоставлю списки задействованных составов и автобусов. Потребуется содействие.
Алексей Александрович сделал несколько пометок в блокноте, видимо назначая ответственных за выполнение и произнёс:
— Всё, кроме самолётов и людей. Можете привлекать к любым работам эвакуируемых, больных, хромых и всех кого найдёте. Если не принять мер с каждым днём ситуация будет только ухудшаться.
— Как только у меня на руках будет соответствующий приказ от Комитета обороны, то не вижу препятствий. Прямо на базе яхт-клуба можно обустроить дополнительный перевальный пункт, а в Кабоне придётся потесниться на первых парах, пока не расширят старый. Шесть тысяч в сутки мы вытянем примерно через неделю. Я туда прямо сейчас позвоню.
— Что?
— Вы же понимаете, хоть там вся инфраструктура и готова, она не рассчитана на увеличение количества людей в десять раз.
— Вы сказали: «сейчас позвоню».
— Конечно, — набирая номер, — зачем туда ехать, если можно позвонить. Телефонно-телеграфная связь с Кабоной не хуже чем у Рузвельта с Генри Уоллесом. Мы планировали зимой соревнования на буерах устраивать. От нас до островов Зеленцы и обратно. Из Ваганово до Кабоны подвели телефонный кабель. Основной пункт связи здесь, а на том берегу резервный. Обслуживает его семья ветерана финской кампании младшего лейтенант Попова. Он с матерью и сыном отлично справляется. А вот и он. Попов, как батька, спит ещё? И учебники забрал? Ну, молодец. Будь добр, соедини меня с накопителем Кабоны.
— Что ж вы молчали, что есть связь? — не вытерпел Кузнецов.
— Откуда я мог знать, что это так интересно? Мы когда обсуждали значимость яхтенного спорта и выхода на международный уровень, я пообещал сделать всё по высшим стандартам. Что и было исполнено: радиомачта, телефонная связь, гостиница, причальные места. Земснарядом убрали отмель, почистили и обвеховали фарватер для катамарана, а такой только из Сочи в Сухуми ходил. Возвели набережную, защиту от волн, провели коммуникации. Но ещё весной, после инцидента с телефонным проводом мы полностью перешли на радио. Обыкновенная проводная связь, конечно, осталась, только используется как резервная.
— Да вы! Да вы… да вы понимаете…
Кузнецов поднялся с кресла и, успокаивая нервы, заходил по кабинету. В этот момент ответил дежурный накопителя, и Алексей Александрович услышал, как тот сообщил об отправке прибывшей партии и ещё что-то.
— Сейчас можно позвонить в Москву? — спросил он, видя, как я положил трубку.
— В принципе можно, если коммутаторная станция в Волхове соединит. Обычно, не отказывают, но линии могут быть перегружены. Война наглядно показала, что запас прочности должен быть двойной. Взять, к примеру, силовой кабель, который мы подвели в конце мая. Ту сторону от нас запитали, а сейчас, как бы не в обратную придётся.
— Скажите, что и метрополитен уже проведён, до самой Красной площади.
Я лукаво улыбнулся.
— Была такая мысль предложить, но ваш наркомат даже слушать не стал бы. О каком метро можно вести речь, если вы до сих пор не провели поверку своих весов на складах с продовольствием.
— Я уже не знаю, каким вашим словам можно верить, а какие воспринимать шуткой.
Я подвинул к Кузнецову чёрный телефонный аппарат.
— В Москву позвонить можно, без всяких шуток. Но я бы рекомендовал вам сначала связаться с Ворошиловым. Он сейчас в штабе у Кулика. Дело в том, что капитан Наум Раппопорт несколько дней назад завершил строительство недостроенного Заболотным двухкилометрового участка железнодорожной ветки от Войбокало до Лаврово. По ней будет ходить вторая мотриса, но это сейчас не важно. А важно то, что Попов младший позавчера ездил на станцию за учебниками и видел стоящий на параллельных разъездных путях перед поворотным кругом состав с пушками. Дорога ещё на картах не обозначена и не введена в реестр железнодорожных путей сообщения. Семафоры и электрожезловые системы блокировки не подключены. Дежурный по накопителю проверил сегодня сообщение Попова и только что передал — состав с пушками  МЛ-20 никуда не делся. Ни охраны, ни сопровождающих он не видел.
— Диверсия?
— Откуда я знаю. Может обстрел был, и машинисты свернули не туда, а испугавшись, дали дёру. А может наоборот, довели состав куда сказали. Кто сможет дать гарантии, что под маршала никто не копает с целью дискредитировать его? Версий вагон и маленькая тележка.
— В наше время за самого себя поручиться сложно, а вы про гарантии говорите.
— Вот видите. А теперь несложно представить, что произойдет с тем же маршалом Куликом, если 54-я армия не пробьётся к Неве? А что произойдёт с городом, когда навигация по Ладоге станет невозможной?

Отредактировано Алексей Борисов (16-09-2021 22:08:27)

+9

116

Алексей Борисов написал(а):

Поэтому когда в Смольном на стол Кузнецова легло письмо от недовольного положением партийного функционера, Кузнецов поехал в Осиновую рощу.

М.б. заменить так: "...то он поехал..."?

+1

117

Я подвинул к Кузнецову чёрный телефонный аппарат.
— В Москву позвонить можно, без всяких шуток. Но я бы рекомендовал вам сначала связаться с Ворошиловым. Он сейчас в штабе у Кулика. Дело в том, что капитан Раппопорт несколько дней назад завершил строительство недостроенного Заболотным двухкилометрового участка железнодорожной ветки от Войбокало до Лаврово. По ней будет ходить вторая мотриса, и ходила бы уже сейчас, если бы военные не забрали рельсы для своих нужд. Впрочем, это сейчас не важно. А важно то, что Попов младший позавчера ездил на станцию за учебниками и видел стоящий на параллельных разъездных путях перед поворотным кругом состав с пушками. Дорога ещё на картах не обозначена и не введена в реестр железнодорожных путей сообщения. Семафоры и электрожезловые системы блокировки не подключены. Не знаю, кто решился её эксплуатировать до официального ввода, но факт остаётся фактом. Дежурный по накопителю проверил сегодня сообщение Попова и только что передал — состав с пушками-гаубицами МЛ-20 никуда не делся. Ни охраны, ни сопровождающих он не видел.
— Диверсия?
— Откуда я знаю. Может обстрел был, и машинисты свернули не туда, а испугавшись, дали дёру. А может наоборот, довели состав куда сказали. Кто сможет дать гарантии, что под маршала никто не копает с целью дискредитировать его? Версий вагон и маленькая тележка.
— В наше время за самого себя поручиться сложно, а вы про гарантии говорите.
— Вот видите. А теперь несложно представить, что произойдет с тем же маршалом Куликом, если 54-я армия не пробьётся к Неве? А что произойдёт с городом, когда навигация по Ладоге станет невозможной?   
— На этот случай у нас есть план товарищ Жданова.
— Ну, если есть план, тогда я спокоен. Сейчас под Киевом происходят ужасные вещи. В окружении 5-я, 21-я, 26-я и 37-я армии. То есть помощи не будет и придётся рассчитывать лишь на себя. Только у городского хозяйства практически нет свободного автопарка, нет лошадей. По моим подсчётам запас авиационного бензина для транспортной авиации восемьсот тонн. Топливо с нефтебазы едва успели раздать по предприятиям. Пусть там что-то и осталось, но прихода то нет, а это означает, что с октября месяца на машину в день семь литров и в сторону уменьшения. «Красный нефтяник» и «Морская пристань» под обстрелом. День-два и там полыхнёт как на Бадаевских складах.
— На складах полыхнуло, но ничего не сгорело. Была поставлена дымовая завеса. И с цифрами лошадиного поголовья вы ошиблись. Есть резерв в тысячу голов, и около шестидесяти тысяч переданы для снабжения армии. В хозяйствах осталось в два раза больше, но в том, что этого явно недостаточно, вы абсолютно правы. Поэтому я здесь.
— Сколько? — спросил я.
Кузнецов передал мне папку, в которой цифры били наповал. Если бы не сохранённые запасы из эвакуированных западных областей, германский фюрер мог бы получить город без единого выстрела к октябрю. Правда, никто не знал точных цифр скопившихся в Ленинграде беженцев, чьи припасы и проедал сейчас город. Карточки получили далеко не все и если блокаду не прорвут на днях, нормы станут снижаться до критических величин.
— Прямо сейчас, на нужды аэродрома могу выделить тридцать тонн высокооктанового бензина для двигателей самолётов. И пятьсот бочек по сорок два галлона автомобильного.
— Вот это уже дело. Но ситуацию не спасает, день-два отсрочки.
— Ежедневно.
— Удвоить сможете?
— Можно и утроить.
Кузнецов даже потёр ладони.
— Я знал, что вы готовились к чему-то, но обстановка такова, что нужно иметь несколько вариантов путей эвакуации и снабжения. Товарищ Жданов сказал готовиться к крайним мерам. Сколько потребуется времени для доставки запрашиваемого по списку сюда, в Ленинград?
— Товарищ Жданов правильно сказал. Пять транспортных самолётов будут на аэродроме через два дня. Это модифицированный Duglas (DC-4-1009) на восемьдесят шесть пассажиров. Пилоты — русскоговорящие американцы и чтобы не возникали лишние вопросы, это потомки русских эмигрантов. Дети ведь за деяния отцов не отвечают или всё же будут отвечать?
— Если они не совершали преступления перед советской властью.
— Алексей Александрович! Этим юношам по восемнадцать-двадцать лет. В России они никогда не были и гарантии должны быть железобетонные. Когда они выпускались из лётной школы, ребята читали лозунг на плакате: «Отечество в опасности!» и если ударят по протянутой руке помощи, никто и пальцем не пошевельнёт в следующий раз. Впрочем, можно пойти и официальным путём. Когда говорите, будет разрешено подобным им посетить СССР?
— Вот я и говорю, — сказал Кузнецов. — Интернационалисты. На днях будет принято решение об организации транспортно-воздушной связи между Ленинградом и Москвой. Как вы думаете, можно их задействовать?
— Дугласам от Ленинграда до Москвы два часа лёту, — стал вслух рассуждать я. — Лучшие пилоты школы. Справятся. Более того, если прибавить к ним ещё два транспортника и нагрузить его нашей продукцией, к примеру, ручными пулемётами и ленинградскими миномётами? А прикрывать их в воздухе будут истребители майора Штоффа. Но не тем, что у него в полку осталось, а хотя бы ЛаГГ-3 и Р-39.
— Это не те самолёты из ящиков, про которые интересовался Жуков?
— В первый раз от вас услышал.
— Григорию Константиновичу кто-то донёс, что на аэродроме ОСОАВИАХИМа валяется несколько ящиков с самолётами. Учитывая сложившуюся обстановку, когда каждая боевая машина должна быть задействована…
— Всё! Я понял, о чём речь. Это планеры Олега Антонова. Воевать на них равносильно как на паровозе атаковать подводную лодку. Успех сомнительный. Евстигнеев как-то интересовался, чем можно доставить группу специалистов в немецкий тыл, но использовать планеры не решился. Так они и остались в ящиках.
— Раз мы заговорили о необычных средствах доставки, то я хотел бы прояснить для себя некоторые моменты из того документа, который вы передали Андрею Александровичу. А именно информацию по ледовой дороге через Ладогу.
— Наверняка вы должны были запомнить колоритного деда на воротах при въезде в санаторий.
— Как не запомнить, кажется, Никитич. «В былые времена на защиту ворот выставлялись самые надёжные воины», — это он мне сегодня рассказывал, когда я прогуливался.
— Именно. Так вот, когда планировали соревнования на буерах, пришлось многое изучить. Опрашивали учёных, гидрографию и даже старожилов. Наш Никитич поведал, что ещё бог знает в какие времена, при бароне Корфе из Осиновец на ту сторону можно было преспокойненько добраться по льду на ломовой лошади с тяжелогружёной подводой. Сейчас восемнадцатое сентября, до первых заморозков осталось меньше месяца. Анализируя прогнозы прошедших лет, конец осени будет малоснежный. В ночь на шестнадцатое октября выпадет первый снег, сначала к берегу набьёт ледяной шуги и навигации придёт конец, а озеро промерзает где-то в десятых числах ноября, вот тогда и стоит послать людей. Пусть замеры сделают, потопчутся. Только ещё он рассказывал, что гуськом никак нельзя, нужно дистанцию соблюдать. Мне кажется, это из-за резонансных колебаний подо льдом. Как по мосту, нельзя в ногу топать, так и тут.
— В докладе об этом ни слова. Учтём. Слышал лёд на Ладоге… в одном месте густо, а в другом пусто.
— Видите ли, Алексей Александрович, у Ладожского озера есть ещё много особенностей. И одна из них, это неровность температурного режима. Вдоль берегов происходит круговое движение воды. Толщина льда будет возрастать там, где идёт главная ветвь течения. То есть холодные воды, двигаясь с севера до Орешка, совершают оборот против часовой стрелки. В результате чего, ближе к центру, ледяной покров совсем не велик.
— Я ещё не консультировался со специалистами, так что не могу ничего сказать.
— Если что, у меня есть карта с точными промерами глубин и толщиной льда за последний год. Так что, карту будите брать?
— Буду.
— Только мой вам совет, не затягивайте и параллельно прокладывайте железнодорожный путь на сваях. Я тут кое-что набросал, если заинтересуетесь, есть некоторые наработки. Впрочем, — я вытащил из сейфа ещё одну папку. — Здесь маршрут, рекомендованная скорость прокладки, количество необходимых материалов, наименование техники, и места, где всё это можно получить.

+9

118

А почему не подбросить несколько десятков телевизоров? Дело в том, что в РИ телевизоры(обычные)  ставили на борт истребителей, были тв (проекционные) на КП и пр. Из слепых набрали команду для "слухачей" в ПВО.

+1

119

Череп написал(а):

в РИ телевизоры(обычные)  ставили на борт истребителей

Уважаемый коллега! Ссылочкой не поделитесь? Буду очень благодарен :)

0

120

Monochamus написал(а):

Уважаемый коллега! Ссылочкой не поделитесь? Буду очень благодарен

Использование телевидения для нужд ПВО в блокадном Ленинграде

Источник: https://statehistory.ru/4094/Ispolzovan … eningrade/

Использование телевидения для нужд ПВО в блокадном Ленинграде
https://cont.ws/@oper1971/1633048

Валерий Родиков - Приключения радиолуча
https://500book.ru/books/nauchnye-i-nau … lucha.html
Об одной удивительной странице истории отечественной радиотехники рассказала в мае 1987 года газета "Советская Россия". Оказывается, в блокадном Ленинграде совершенно неожиданно увидели на экране телевизора кадры военной кинохроники из Лондона… Телевизор тот был предназначен для совершенно других целей. Но природный волновод опять подшутил над операторами. Это был первый зарегистрированный случай сверхдальнего приема телевидения. А подробности таковы.
Незадолго до Великой Отечественной войны радиолокационные станции, получившие название "Редут", поступили на вооружение Красной Армии, в том числе и в части ленинградской ПВО. Дальность обнаружения "Редута" превышала сто километров, а опытные операторы по характеру перемещения отметки от цели по экрану индикатора даже могли определить, что за цель движется.
Армейские рационализаторы изобрели дополнительные приборы и смогли определять не только дальность до цели, но и ее высоту. Поначалу, когда радиолокаторы располагались на подступах к городу, все было вроде бы нормально. Баланса времени хватало, чтобы своевременно обнаружить цель и передать ее координаты летчикам на аэродром.
Но когда локаторы пришлось передвинуть дальше от линии фронта, сразу же выяснилось "тонкое место" в системе: слишком много времени затрачивалось на передачу данных на аэродром. Обнаружив цель на индикаторе, оператор зашифровывал координаты и передавал их в штаб ПВО. Там расшифрованную информацию сопоставляли со сведениями других радиолокаторов, опять зашифровывали и отправляли летчикам.
Раньше, пока локаторы были за городом, такая многоступенчатость не очень-то сказывалась. А теперь, когда рубеж обнаружения придвинулся к городу, цена каждой минуты резко возросла. За время, пока данные о целях обрабатывали, самолеты успевали пролетать несколько десятков километров, и для их перехвата оставалось слишком мало времени.
Надо было срочно что-то изыскать, что-то придумать, чтобы уменьшить время на передачу данных о вражеских самолетах летчикам. 11 января 1942 года в блокадном Ленинграде командование 2-го корпуса ПВО провело… конференцию изобретателей и рационализаторов. На ней военнослужащий 72-го радиобатальона Э. И. Голованский предложил создать телевизионную систему ПВО.
Горком партии буквально на следующий день включил создание блокадного телевидения в число первоочередных задач. Определенный задел у наших инженеров уже имелся, особенно в лаборатории телевидения одного из ленинградских научно-исследовательских институтов, которой руководил Александр Андреевич Расплетин.
В 1939 году сотрудник института Иван Завгороднев построил телевизор с огромным - почти два квадратных метра - экраном. Война прервала работы. Многие инженеры из лаборатории Расплетина ушли на фронт. В срочном порядке они были отозваны с передовой. Им-то и поручили сделать телевизионную систему передачи информации о целях для ПВО.
Участник работы Иван Завгороднев рассказывает:
- Уже 15 января в помещении НИИ, где мы трудились до войны, появились первые узлы и блоки будущего телецентра, собранные из разных организаций Ленинграда. Здесь же, в Лесном - так называется один из районов Ленинграда - установили и "Редут".
Электронный луч на приемном экране заставили вращаться по часовой стрелке, точь-в-точь как в современных радиолокаторах кругового обзора. На экран нанесли прозрачную карту Ленинграда и области, провели линии - радиусы с делениями, обозначавшими удаление цели, и окружности равных расстояний. Центр экрана обозначал место установки "Редута". Любой самолет, появившийся в ленинградском небе, немедленно давал о себе знать яркой светящейся точкой, а оператор, пользуясь нанесенной на экран картой города и шкалами, мог тут же определить расстояние до него.
Над экраном радиолокатора установили передающую телекамеру, сигнал от нее передавался на ультракоротких волнах с помощью направленной антенны в штаб ПВО города. На крыше построили радиорубку, приемную антенну разместили на наблюдательной вышке штаба. Ну а сами "телевизоры" стояли на главном командном пункте ПВО, на командных пунктах истребительной авиации и зенитной артиллерии.
Передача данных о предстоящем налете стала мгновенной. Круглые сутки работала телевизионная система, лишив врагов преимущества внезапности…
Не сразу поверили в новую систему. Слишком все было необычно. На экране возникали светящиеся скачкообразные перемещающиеся точки, глядя на которые трудно было вообразить реальные самолеты. Доходило до того, что дежурные сверяли показания индикатора с данными постов наблюдения. В этом нет ничего особенного. Новое подчас бывает необычным. А описываемые события происходили пятьдесят лет назад.
Но результаты говорили сами за себя: уже в первые месяцы блокады в окрестностях Ленинграда было сбито почти 750 многомоторных машин. Телерадиолокационная система стала неотъемлемой частью противовоздушной обороны города.
Однажды летом на экранах вместо привычной картинки операторы увидели танки в пустыне, солдат, бронетранспортеры… Как позже выяснилось, в Лондоне шли пробные телепередачи. Несколько раз в неделю экспериментальный телепередатчик транслировал военную хронику для лондонских госпиталей. Так получилось, что характеристики обеих телевизионных систем - лондонской и ленинградской - совпали. Такова необычная история первого сверхдальнего приема телевидения.
Инженеры не удовлетворились достигнутым. Нельзя ли оперативно передавать данные о воздушной обстановке на борт самолета? Над решением такой задачи работал А. А. Расплетин вдали от блокадного Ленинграда. В Ленинграде аппаратуру с нетерпением ждал Иван Завгороднев. И такая система была создана и внедрена.
Даже с дистанции сегодняшних дней господства телевидения нельзя не восхищаться изобретательностью наших инженеров. Работала система так. На командном пункте авиации ПВО на специальном планшете изобразили карту Ленинградской области с указанием основных ориентиров. Планшет был снабжен масштабными линейками и символическими изображениями самолетов. Наши самолеты по форме напоминали бабочек, а фашистские - тупорылых свиней (видимо, здесь сказалась историческая параллель с излюбленным боевым строем тевтонских рыцарей). Оператор по данным с экрана радиолокатора передвигал самолетики на планшете и на нем же писал дополнительные данные - высоту полета и команды летчику.
С помощью телекамеры, установленной над планшетом, обстановка, изображенная на нем, передавалась на борт истребителя Як-9. Маленький телевизор удалось удачно разместить в кабине летчика. После первого же испытательно-боевого вылета Герой Советского Союза подполковник Мациевич с похвалой отозвался о работе системы. Правда, отметил он единственный недостаток: слишком ярко светил экран. Ночью он мешал летчику, ослеплял его, подобно фарам встречного автомобиля. Но смекалка изобретателей и тут нашла выход из положения. На полуразрушенном складе кондитерской фабрики нашли цветной целлофан, оставшийся с тех времен, когда фабрика выпускала конфеты. Затянули экран телевизионной трубки целлофаном, и яркость уменьшилась. Радиоэлектронная система ПВО, созданная в тяжелейших условиях блокады, на несколько лет опередила мировой уровень. Такова еще одна страница летописи подвига защитников города.

+4


Вы здесь » В ВИХРЕ ВРЕМЕН » Лауреаты Конкурса Соискателей » Блокадный год или за тридцать миль до линии фронта