***

Уже прибыл в санаторий, я стал раскладывать почту по датам и вскрывать.
«Здравствуйте, пишет вам бывший сержант 20-й ТТБР Мокроусов Сергей Владимирович, двадцатого года рождения. Прочёл на днях вашу статью в газете об искалеченных на финской войне. Очень запала мне в сердце фраза, что жизнь человеку дана одна и потеря ноги, не повод опустить руки. Мне посчастливилось выжить в бою за городок Турта, а многие мои однополчане остались там. Не стану докучать вам рассказами о госпиталях и бедах, которые пришлось пережить, хотя выговориться порою хочется. Проживаю я в деревне Пустошково, что возле станции Марково. Там я и подобрал выпавшую из поезда газетку и узнал адрес. Спасибо, что проявляете о нас заботу и мастерите протезы. Низкий вам за это поклон». Подпись.
Всего двадцать два письма. По большому счёту, я и не надеялся, что статью опубликуют. Уж слишком мало в ней было патриотических лозунгов и прочей мишуры. Ни теперь, ни тогда, когда вляпался в одну историю я не видел особого смысла в том, как жизнь валит неприятности на человека, их не заслуживающего, а разные мерзавцы ведут существование сладкое и подолгу безмятежное. Жизнь вообще несправедлива, а к людям с ограниченными возможностями несправедлива вдвойне. Мало кто, из потерявших какую-либо конечность, может сказать, что государство их не бросило, помогает всеми силами и обещает дать больше. Нет и ещё раз нет. Ни одному обществу не нужны калеки. Даже в стране всемирного равенства не смогли обеспечить достойной жизни, что уж говорить про те места, где закон джунглей стоит краеугольным камнем. Да, пожалуй, простыми словами всего этого не опишешь. Я бы мог сказать, что с ретроспективной точки зрения, все наши усилия, ровно, как и усилия многих других людей, неизбежно должны сойтись. Но здесь я неминуемо дал бы повод приобщить психологический детерминизм. Причина и следствие. Своей статьёй я извлёк на свет божий весь этот ужас проблем изувеченных войной, и выложил перед людьми если не единственный, то вполне рациональный выход. Почти сорок семь тысяч инвалидов. Возможно, многим это не понравится — я имею в виду общественное мнение, заставляющее нас годами хранить в тайне секреты подобного рода, о чём, кстати, свидетельствует какое-то табу на подобные исследования. Но если ничего не предпринимать, проблема лишь глубже опускается в землю и скоро начнёт выпускать корни, которые уже ни чем не выкорчевать. Идущий в бой солдат будет понимать: случись что-нибудь — он никому не станет нужен.
Понятно, что в статье все углы были стёсаны, а цифры размыты обобщающими словами. Я просто рассказал о небольшой артели, занимающейся производством протезов и части продукции, которую отдают совершенно бесплатно. Насколько мне было известно, подобных предприятий в СССР было отнюдь не единицы. Но вся беда для инвалидов заключалась в том, что редко кому удавалось сделать коленный узел. Не было таких технологий, да и использовавшийся материал зачастую не подходил. В подавляющем большинстве протезы делали из дерева, как сотни лет назад. Редко кто мог применить алюминий и сплавы, не говоря уже о сталях, пластмассах и даже губчатой резине. Про имитацию стопы и вовсе не заикались, просто дорого всё это. А для человека с физическим ущербом каждый рубль на счету, так как варианты, куда он может приложить свой труд, сильно ограничены. Конечно, среди двадцати двух писем не все были такими дружелюбными и лаконичными, как писал сержант. Встречались и оскорбительные, два письма написали дети, переживающие за родителя, который пьёт и бьёт. Было письмо матери, выхаживающей сына, оставшегося без обеих ног. Разные письма были. Многие без слёз не прочесть. Отложив письмо Мокроусова, я вызвал Раппопорт.
— Рахиль Исааковна, — указывая на стопку конвертов, где скрепками к ним были закреплены письма, — работа по вашему профилю. Постарайтесь на каждое ответить, хотя бы кратко. Сочувствуем горю, ждём вас для снятия размеров, сто рублей на дорогу, за три дня делаем протез, обеспечиваем жильём и высокооплачиваемой работой на время ожидания. Можно взять одного сопровождающего. Письма отправить с уведомлением, заказные.
— Можно я медсестёр привлеку? — спросила Раппопорт, забирая корреспонденцию.
— Привлекайте.
Спустя полчаса Рахиль Исааковна вновь появилась у меня.
— Я тут стала писать ответы и запнулась над вашими обещаниями. Если не секрет, какой высокооплачиваемой работой обеспечим приехавших инвалидов? Про жильё даже не спрашиваю, видимо вы решили скупить близлежащие деревни.
— Рахиль Исааковна, с каких это пор вас стали интересовать такие вопросы?
— Если я подписываюсь под ответом, то и ответственность как бы ложиться на меня.
В принципе, вполне резонно. Можно и пояснить.
— В прошлом году на окраине Старожиловки мы прибрали к рукам старые конюшни. Они у нас числятся, как объект 17б. В рабочем посёлке с тридцать шестого года уже вовсю трактора используют, у них своя станция МТС и эти конюшни для них, как пятое колесо в телеге. Сараи растащили бы на дрова, а так сельсовету самосвал, а нам огороженная территория. Постройки, конечно неказистые, да что там говорить, в аварийном состоянии. Но за зиму кое-что отремонтировали. Сейчас в этих конюшнях цех по производству топливных брикетов из всякого дровяного мусора и горы опилок с торфяной пылью. Работают там два товарища из местных. Завтра туда доставят пару станков с циркуляционной пилой, станок для производства гвоздей, пяток-другой столов и люди могут начинать собирать полеты и сбивать ящики. Эту работу с пневматическим гвоздезабивным пистолетом можно выполнять одной рукой. Поставим три-четыре контейнера, как для строителей — вот и жильё. Удовлетворены?
— А можно личный вопрос?
— Валяйте.
— Родственник Елизаветы Абрамовны, пристроился как-то в «Осавиахим», а у нас тоже есть мальчик. Ничуть не хуже Лизкиного Соломончика.
Ага, работой для инвалидов она заинтересовалась. Раппопрот замечательный работник, но хитрожопая…
— Я слышал, — прикидывая, как бы получше донести мысль — на Ижорском заводе есть вакансии в горячий цех.
— Мистер директор, — Рахиль Исааковна выхватила платок, — у Яшеньки зрение как у тетерева. Какой горячий цех? Он оступится и упадёт в яму.
— Тогда не вижу другого выхода, как устроить мальчика в офис Генерального Почтмейстера Джеймса Фарли. Тёплый кабинет, три сотни долларов, никаких ям. С отправкой корреспонденции Яшенька справится?
— Вы чудо, мистер директор! — и через секунду: — Опять издеваетесь?
Я прислонил указательный палец к губам:
— Т-с-с-с. Какие шутки? Восемнадцатого числа у Андерсона и Болта заканчивается контракт, они покидают Советский Союз. Мальчик может поехать с ними. Заодно язык выучит.
— Яшеньку никто не отпустит отсюда. Да и как он доберётся до этого Вашингтона?
— На подводной лодке.
— Азохен вей! Он плавать не умеет.
— Рахиль Исааковна, вы уж определитесь.
— А может, всё-таки в «Осавиахим»?
— Подметать аэродром, которого в помине нет?
— А что в этом плохого?
— Товарищ Раппопорт, идите и занимайтесь порученным делом и сами спросите у вашего мальчика, куда он хочет: на озере комаров считать или в Вашингтоне кареглазым хасидкам… ну, вы поняли.

Отредактировано Алексей Борисов (09-03-2021 23:28:28)

4.Пять минут.

Рассвет застал меня на площадке. В последние дни весны птицы чирикают и заливаются посвистом как-то по-особенному красиво, словно бояться упустить последний шанс отмеренной самой природой для продолжения рода. Всё чаще можно заметить свитые гнёзда, носящиеся взад-вперёд пичуг, перепрыгивающих с ветки на ветку синичек и подозрительное шевеление в переплетённых ветвях малинника. Возле озера, метрах в трёхстах от корпуса санатория и пятидесяти от аллеи располагался домик для слуг. Бывший скромный бревенчатый сруб был разобран ещё в самом начале реконструкции санатория и на его месте построен коттедж, совершенно не впечатлительный в размерах, но чересчур авангардный с точки зрения архитектуры сороковых годов. Возведён Кораблём, так как с земными технологиями такое зодчество не провернуть ни сейчас, ни через двести лет. Все отчего-то называли его оранжереей, наверно, из-за обилия стекла в стенах, дёрна на крыше и зелёных насаждений вокруг. В этом домике я и ночевал. По сути, это была просторная спальня, маленький кабинет, более чем скромных размеров кухня и комната для гигиены с прихожей. Туда удобно было приходить со стороны площадки и ни у кого не вызывает подозрений, когда я возвращаюсь к санаторию. Подходя к корпусу, я заметил стоящую на стоянке машину Жданова. Вчера я как-то не обратил внимания, но видимо водитель последовал за нами, так как заместители первого секретаря остались дожидаться своих транспортов на аэродроме. Однако машина стояла закрытой, и шофёра нигде не было.
— Я его в приёмном покое поместила, — сказала Вирга, когда я поинтересовался судьбой водителя Жданова.
Ночью к нам редко кого привозят. Всё же детская специализированная больница, но если в окрестностях что-нибудь случится серьёзное, то тогда ждём. Вообще ближайшая станция скорой помощи находится в Парголово, там же и больница. И врачи там хорошие и оборудование, благодаря нам на самом высоком уровне, и кареты скорой новые. Но если возникает сомнение или затруднение в постановке диагноза, взрослого пациента могут привезти к нам. Детей по нашему профилю везут без всяких вопросов. Такая у нас существует договорённость. Отсюда и свободное помещение приёмного покоя.
— Хорошо, только не забудь объяснить правила для столовой и передай завхозу, что я распорядился выдать принадлежности для душевой. Полотенце, мыло, бритву, зубную щётку и прочее. Раньше девяти он не уедет.
В свой кабинет я заходить не стал. Там сейчас расположился по моему приглашению Майоров, так что, поднявшись по лестнице, я сразу направился к палате «0». У двери, на диване сидел Белов и кажется, дремал; но стоило мне подойти чуть ближе, как его рука потянулась к поясу, а только потом открылись глаза. Интересная у него реакция. Такое впечатление, что его действия на уровне въевшихся рефлексов. Такое часто наблюдается у беспризорников, когда от чуткого сна зависит выживание. Нет ничего проще, обокрасть находящегося в состоянии сна человека и у тех, кто изучал школу жизни на улицах, очень развито чувство собственности: своё — не отдам.
— Доброе утро, — поздоровался я. — Подменить?
— Доброе. Не положено, — отрывисто произнёс Белов, стараясь подавить предательский зевок.
— Тогда для тебя подарок, — протягивая завёрнутый в бумагу свёрток, произнёс я. — Последняя разработка лаборатории DuPont. Модель экспериментальная. Никому ни гу-гу. Ляпнешь, рано или поздно клубок размотают и хороший человек пострадает. Жилет держит выпущенную в упор пулю из маузера.
— Мне это ни к чему.
— Очень даже к чему. Андрею Александровичу делали промывание желудочно-кишечного тракта не от хорошей жизни и сам знаешь, что если не получается зайти через дверь, то влезут в окно. А эта штука, не дай бог, позволит тебе выиграть одну-две секунды. Что в твоей работе не так и мало.
— Неужели и вправду? А если из карабина?
— Белов, а почему сразу не из пушки?
— Спасибо, — принимая подарок, сказал Белов. — Не обижайтесь, товарищ. Я так спросил, для общего развития.
— Для общего развития читай книги, — сказал я и зашёл в палату «0».
Жданов лежал с открытыми глазами и смотрел на прозрачную трубочку капельницы. Жидкость из бутылки потихоньку отдавала своё содержимое, и раствор по трубочке стекал к игле, воткнутой в вену прикрытой пластырем. Не особо приятное зрелище чем-то завораживало первого секретаря. Он понимал, что здоровье, а может быть и сама жизнь сильно зависят от этой непрочной трубочки и стальной иголочки. Прямо как у сказочного Кощея: сломай иголку и конец.
— Физкульт привет, Андрей Александрович, весело произнёс я. — Кажется так, в Советской России приветствуют друг друга спортсмены?
— Можно и так, мистер Борисов. Обычно, достаточно просто пожелать доброго утра.
— У меня три новости. Начну с самой плохой. У вас был инфаркт. Вторая плохая новость в том, что вы получили отравление — я посмотрел на часы — двенадцать часов назад. Хорошая новость в том, что неприятности остались позади.
Жданов лежал, прикусив нижнюю губу. Когда он волновался, эта привычка прижать передними зубами плоть преследовала его, и сколько он не пытался перебороть её, иногда она проявлялась в период исключительного переживания и волнения. Наконец он справился с собой.
— Каким ядом? — спросил первый секретарь горкома.
— Установлением состава яда будет заниматься специальная лаборатория. Все анализы находятся в опечатанном контейнере в непроницаемой среде с необходимой для сохранности температурой. Майоров наверняка ответит на ваш вопрос.
— Но вы же знаете?
— Что вы, мистер Жданов. Откуда? Я ядами не занимаюсь, напротив, изыскиваю, так сказать, противоядия. Всем известно, что любое лекарство это яд. Просто мало кто разбирается в дозировке. И если я подумал, что из семян клещевины можно синтезировать рицин, то это только мои придумки.
— Я вас понял, мистер Борисов.
Жданов немного поёрзал, стараясь чуточку приподняться. Поняв его проблему, я помог переложить подушку.
— Вас, наверно интересует судьба того уникального прибора, который мне передал Лёша Кузнецов? — наконец спросил он.
— Нет, мистер Жданов. Не интересует. Вы правильно подметили, что прибор уникальный. В мире их существовало несколько штук и, насколько мне известно, только один мой пациент носит его безо всяких проблем. Просто у него нет семьи, в нашем понимании. У него есть только его Бог и его вера. Но мы отвлеклись. К сожалению, результат моего пятнадцатилетнего труда вчера был истрачен. Я хотел бы поблагодарить вас, за всё содействие, которые оказывали мне. Знаете, как бывает, ты влюбляешься в молодую и красивую девушку, делаешь ей предложение, объявляешь о помолвке, женишься на ней, наконец. Всё хорошо, все довольны, но проходит время и некогда милая девушка становится сварливой бабищей. Думаю, я совершил ошибку, предложив свои услуги вам. Мистер Жданов, последние несколько дней меня стали преследовать люди, прикрывающиеся столь значительными удостоверениями, являющиеся если не олицетворением власти, то где-то очень близко у Олимпа. Дошло до угроз. Каждый раз планка поднимается всё выше и выше. Мне не хочется остаток жизни просидеть взаперти.
Андрей Александрович задумался, а потом внезапно преобразился. Таким я его никогда не видел. Серьёзный, рассудительно-спокойный, взвешенный и ту нате вам!
— Разве я похож на сварливую бабищу? — с иронией спросил Жданов. — Напротив. — Жданов сотворил на лице комичную физиономию, которую не каждый актёр в состоянии сделать экспромтом — Хотите, я даже улыбнусь (один глаз стал смотреть вправо, а другой влево и вверх). Могу и сплясать, если подыграете.
Его находчивость восхитила меня. Как человек, умеющий оценить хорошую шутку, я начал улыбаться. Мои плечи стали вздрагивать от сдерживаемого смеха. Откинув голову, и хлопнув ладонями себе по ногам, я так захохотал, что лицо у меня покраснело, а на глазах выступили слёзы. Казалось, никогда в жизни мне не приходилось так смеяться, да просто заливаться от смеха над этой нехитрой шуткой. Андрей Александрович тут же поддержал хохот, да так, что игла из вены чуть не выскочила. Отсмеявшись, я продолжил.
— Может и не похожи. Но умоляю вас, не делайте больше так.
— Так? — глаза снова заиграли.
— От своего лица и от лица горкома партии я обещаю, что мы во всём разберёмся.
— Когда-то в Карсон-Сити решили повесить вора, за то, что он украл пятнадцать фунтов золота и его повесили. А на следующий день, пропажа была обнаружена. Термиты подточили пол в здании банка и мешок провалился. Правда про термитов или нет, не играет ни какого значения. С того света человека не вернёшь. Но беднягу не оставили висеть сутки на потеху, вынули из петли и похоронили как честного малого.
— Я дам команду и вам выпишут удостоверение. Поверьте, никто не сможет и близко подойти к вам.
— Обещаете? — Я попытался повторить фокус с глазами, но понятно, что ничего не получилось. Тут опыт нужен.
Жданов покачал головой, мол, не получается, и подтвердил обещание.
— В таком случае, завтрак в восемь ноль-ноль и можете продолжать работать. Ежедневно ходьба два километра, дыхательная гимнастика и раз в неделю особые таблетки. Я постараюсь вести наблюдение, да и вы не забывайте приезжать, с супругой. К примеру, перед поездкой в Сочи. Если вы не измените свой режим работы, я могу и не успеть. До встречи за завтраком, Мистер Жданов. Буду признателен, если вы согласитесь перед отъездом на общий снимок с нашими маленькими пациентами.
Едва я вышел из палаты, как меня чуть не сбил Майоров, в кальсонах, нательной рубахе и ботинках.
— Сталин, Сталин на проводе, — прохрипел он.
— Вы так не шутите, коллега, — грозно сказал я. — Вы хотели сказать у аппарата. Правильно?
— Да, да, у аппарата. Сказали пригласить Андрея Александровича.
Вежливо отодвинув Майорова, я проследовал в приёмную и с панели, где у Юли выстроилась батарея телефонных аппаратов, снял самый крайний, радиотелефон размером с кухонную тёрку. Включил клавишей питание и уже в кабинете положи трубку обычного телефона на аппарат. Спустя минуту после встречи с Майоровым, я вновь оказался в палате «0». Жданов пытался встать и выдернуть иголку капельницы.
— Андрей Александрович, лежите. Нужно немного обождать, лекарство дозировано. Вот трубка. — Я показал на себе, как пользоваться и передал прибор Жданову, после чего вышел.
***

Сталин говорил как всегда глуховато и медленно. Ему не надо было повышать голос или переспрашивать у собеседника, услышал ли он посыл или нет. Создавалось впечатление, что вождь заранее знал ответ, что характеризовало его как грамотного философа, строившего диалог на своих правилах. Он настолько набил руку в телефонных общениях, что на другом конце провода после первых его слов просто тухли. А всё объяснялось тем, что Сталин настолько тонко чувствовал интонации, что создавалось впечатление, что у него на столе как минимум видеотелефон, а оппонент опутан датчиками детектора лжи. Тем не менее, ничто человеческое ему было не чуждо. Зная, что самолёт со Ждановым совершил посадку на другом аэродроме, он проявил заинтересованность, вернее сделал вид. Иосиф Виссарионович уже через час был проинформирован, что первого секретаря горкома Ленинграда эвакуировали на машине скорой помощи и дела были настолько плохи, что Жданов вывалился из самолёта. Сообщили так же, что везли его в самую ближайшую больницу, детскую, совершенно не готовую к приёму такого больного и такого ранга чиновника. И Сталин перед разговором дал распоряжение отправить в Ленинград пару медицинских светил, дабы своим компетентным взглядом через них оценить ущерб здоровья одного из вождей партии. Тем не менее, он вежливо поинтересовался, как обстоят дела с лекарственными препаратами, не нуждается ли он в чём-либо, не нужна ли ещё какая-нибудь помощь и вдруг, неожиданно для себя услышал, что Жданов разговаривает лёжа в постели, находясь под капельницей, и его плохое самочувствие вызвано острым отравлением. Но всё позади, первая, попавшаяся по дороге больница, со своей задачей справилась и он, буквально через час-другой после завтрака уже будет в Смольном. Сталин ещё раз переспросил, отравление ли у товарища Жданова и, получив вновь утвердительный ответ, пожелал скорейшего выздоровления и положил трубку. Жданов мог биться об заклад, что трубку опустил не плавно, как это он всегда делал, а с силой, недовольно и грубо. Вождь не любил, когда ему крутят дули, докладывая непроверенную информацию.
По окончании разговора, Жданов позвал меня и, отдавая радиотелефон, заинтересовался, откуда такая интересная штука.
— Я как-то увидел, как нью-йоркский полицейский сообщил о страшной аварии из своей машины. Навёл справки, пообщался с некоторыми изобретателями и выкупил пару-тройку интересных идей. Но все эти идеи, не шли ни в какое сравнение с мыслями одного русского выдумщика, Куприяновича, если я не ошибаюсь. Вкупе получилось то, что вы держите в руках.
— И это имеет распространение?
— Мистер Жданов, общество, даже такое, как американское, ещё не доросло до этого изобретения. Может, лет через десять-пятнадцать, а пока, такая штуковина слишком дорога. Дешевле оторвать от дивана свой зад и отыскать телефонную будку, чем купить подобную игрушку. Тем не менее, в вашу машину её поставить необходимо. Не исключено, что для этого мне придётся посетить Смольный и пообщаться с несколькими парнями, которые обеспечивают вашу связь.
— Это легко устроить, мистер Борисов, — явно заинтересовавшись, ответил Жданов.
Тем временем, пока шёл разговор, я дал команду на отключение всех функций медицинской кровати. Пациент не чувствует этого, эйфория притекающего здоровья распознаётся человеком первые три-четыре часа, потом нервная система привыкает. Некоторое время подобное состояние становится нормой, как после приёма лекарств, а дальше всё зависит от общего состояния организма. Детям, обычно, для победы над заболеваниями, сутки нахождения в этой кровати достаточно. А вот с возрастом иммунная система не так хорошо работает. Если всё упростить, то мы как песочные часы, а дальше думайте сами.
— Это должны быть надёжные парни, — я счёл нужным напомнить прописные истины, и видимо зря. Окончание фразы «так как только они будут знать кодировку» — первый секретарь даже не воспринял. Жданов посмотрел на настенные часы, и я понял, разговор закончен.
— Пусть этим займётся товарищ Сергей, — только и сказал он. 
Жданов уже вошёл в рабочий ритм. Его интересы оттеснили восстановившееся на время здоровье и мысли простирались в иные, от царства Асклепия дали. Спустя минуту медсестра сняла капельницу, потом занесла одежду. Дежуривший терапевт, Мила Вильевна, светловолосая, высокая валькирия с фигурой как кегля для боулинга осмотрела пациента, измерила давление и признала его годным для выписки. Стетоскоп , которым она слушала работу сердца, на её груди не свисал, как у врачей мужчин, а зазорно торчал вперёд, словно покоился на полке. Глаза у неё были полны жизни, уверенные в себе и стреляющие, как отмечали прошедшие через её руки. Но даже крупный калибр сдвоенного орудия не пронял Жданова, в мыслях он был уже далеко. Через какое-то время появился наш рейсовый автобус из Ленинграда и в санатории запустился механизм начала рабочего дня. С сотрудниками привезли и новых маленьких пациентов.

Отредактировано Алексей Борисов (12-03-2021 02:27:22)

***

Фактически, на налаживание связи для одного человека у меня ушло чуть меньше суток. В полдень я уже находился в сквере возле Исаковского собора и ожидал подъезда автобуса с детьми. Тип с гитлеровскими усиками объявился в десять минут первого и расположился шагах в десяти. Он не заметил меня, и видимо даже не обратил внимания на рабочего в спецовке, развалившегося на лавочке и жующего свой обед. Да даже если бы и обратил внимание? Возле моих ног ящик с инструментами, на мне кепка, надвинутая на глаза, ко рту поднесён бумажный пакет с ливанским бутером, который позже обзовут «шавермой», а москвичи станут называть «шаурмой». К слову, баба Маша называет это блюдо «шаварма» и готовит его совсем не по арабскому рецепту. Но это тонкости. А в обобщении, на таких людей внимание не зацикливается. Это лет через десять-двадцать, когда оставшиеся в живых адепты плаща и кинжала станут читать лекции в шпионских школах и писать мемуары, люди узнают, насколько это уникальная профессия и даже призвание, быть разведчиком. И хмырь с усиками явно не из их когорты. Хотя зачатки кое-какие есть. Наконец автобус с детьми остановился возле ресторана, а за ним шикарный кабриолет. Недруг тотчас, как бладхаунт, с выражением сосредоточенности на лице, сделал стойку и стал пожирать взглядом выходящих из автобуса. Вот появился наш молодцеватый пожарный, как ни странно Рахиль Исааковна, впрочем, чего тут странного? А следом за ними стали спрыгивать дети. Вот сколько замечал, взрослые сходят с подножки транспорта, а дети безрассудно спрыгивают. Пока взвод малышей разбивался попарно и строился, мелькая жёлтыми панамами и оранжевыми рюкзаками, из ресторана уже выпорхнула Юля и махнула рукой, сообщая, что можно заходить. Автобус отъехал метров на сто вперёд, и гражданин с щетинистыми усами, через некоторое время решился убедиться, не пропустил ли он искомый объект. Шустро перемещаясь, он пересёк разделявшую парк и ресторан улицу, мельком посмотрел в окна, насколько это было возможно из-за портьер, и шмыгнул к входу. И пока я наблюдал за усатым, чуть не упустил ещё двоих. Тех самых, которых видел в буфете Мариинки. Крепкие и мордастые, как отъевшиеся на корюшке питерские коты, они расположились с разных концов парка, и кто был их целью ещё предстояло выяснить. Наконец-то усатый вышел на улицу и, не подавая ни каких сигналов двинулся прочь, в сторону улицы Связи. Соблюдая предосторожность, «мордастые» пошли по его следу. «Становится интересно» — отметил я про себя и пошёл за ними.
В подворотне я застал самую развязку. Эти двое скрутили усатого и почти повалили на мостовую, как тот, словно искусный гимнаст, умудрился вывернуться, не иначе поплатившись растяжением, и заработав травму плеча, после чего не бросился наутёк, а нанёс по два точных удара. Сначала одному, а потом и второму обидчику. Бил какой-то заточкой и сразу вывести из строя своих противников не смог. Это только в кино, один удар приводит к моментальной смерти. В реальности всё куда иначе. Даже ранение сердца не всегда приводит к должному эффекту. Адреналин может подарить и десять и двадцать секунд жизни. Так вышло и в этот раз. Усатый успел отбежать шагов на пять, как глухой выстрел нагана прозвучал неожиданно и сухо, словно треснула сухая ветка под ногой опытного следопыта. Схватившись за бок, он завизжал и скрутился от боли, а стрелявший успел произвести ещё один выстрел и рухнул лицом вперёд.
Подбежав к месту схватки, я выхватил из кармана очки, нацепил на нос, нажал на браслет и, направив овал границы портала на мостовую, подтянул уже больше булькающего, чем скулящего усатого к остальным и активировал переход.
«Корабль, со мной три объекта, мне нужно допросить их».
«Отклонено. Жизнедеятельность одного из объектов прекращена.
«Оставшихся двух, пятнадцать процентов от идеала, операционные швы».
«Принято». 
Бугай открыл глаза и первым делом попытался встать, но тут же опустил своё тело на стул. Привязанные к подлокотникам его руки особо не смутили. Если сломать стул, то освободиться легко, а вот ошейник на горле, зафиксированный через цепочку — судя по перезвону колец — к стенному крючку выглядел уже куда серьёзнее.
— Если ты способен своей шеей сдвинуть груз в три с половиной тысячи фунтов, — произнёс я, — то можешь попытаться. Анкерный болт, если тебе это что-то говорит.
— Знакомое местечко, — осмотрев комнату, произнёс бугай.
— Неужели?
— Сосновка. Был тут пару раз.
Химия воистину творит чудеса. Вещество, подобные пентоталу развязывает не столько язык, сколько притупляет настороженность, дают свободу мысли. И воздействие «плёнки» Помощника по своей сути очень похоже.
— Да, домик в Сосновке. — Я надел очки и мне стала видна золотистая плёнка «самородка». — Рассказывай.
— А ты спрашивай. Только не тяни и трусы верни. Никогда себя так паршиво не чувствовал. Видно, зацепил меня крысёныш.
— На волосок от сердца, — соврал я.
На самом деле отвёртка задела желудочек, а вот второй удар приняло на себя ребро. Сейчас грудь бугая была перебинтована.
— А кто это «крысёныш»?
— Коминтерновец, мать его.
— Не любим стал, или грешки за ним?
— Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем. Две титьки сосать стал.
— Двойной агент?
— Да кто их разберёт…
— А сам как чувствуешь?
— Не наш он.
— А ты, наш, значит?
— Лейтенант Громов. Всё остальное можешь прочитать в удостоверении.
Я поднялся со стула, нажал на клавишу сифона и наполнил стакан водой с газом.
— Пить хочешь, Сергей Витольдович?
— Давай. Только если не вернёшь трусы, всё тебе тут обоссу.
— Можешь начинать, — равнодушно ответил я и поднёс стакан, дав возможность сделать пару глотков. — После операции всегда пить хочется и мочиться. Я знаю.
— Это хорошо, что много знаешь, — ухмыльнулся бугай, — значит, скоро помрёшь.
Теперь мне стоило рассказать какой-нибудь правдивую и хорошо всем (пусть в определённых кругах) известную историю, сделать сравнение в свою пользу и задать нужный вопрос.
— Был такой министр полиции Штибер. Если ты хорошо учился в своей школе, то вам должны были о нём рассказывать. Странно, что ты не знаешь. Он создал в Берлине одно пикантное заведение, которое назвал «Зелёный дом». Это был публичный дом, если ты не понял. Там процветали всевозможные оттенки разврата, культивировалось потребление кокаина и курение гашиша, и всё под чётким приглядом секретного отдела полиции. В клиентуру вовлекались повесы общества, важные чиновники, даже их жёны, представь себе. И когда тот или иной нужный Штиберу человек глубоко погружался в эту среду, то встречался с министром полиции, где ему делалось предложение, отказ от которого означал пулю в голову или петлю на шею. Секреты потекли полноводной рекой, и Штибер стал знать столько, что как бы не стал вторым лицом в Пруссии, если не поравнялся с Бисмарком. Во все времена, единственная беда тайной полиции заключалась в их неуёмном желании знать абсолютно всё. Мне, в отличие от вас, абсолютное знание не привлекает. Меня только интересует один инцидент с грузовиком и легковой автомашиной, произошедший на перекрёстке Большая Осиповская и проспекта Энгельса около восемнадцати часов.
— Ничего по этому поводу сказать не могу. Слышал об аварии, слышал, что эти делом занимались люди из горкома.
«Объект не лжёт» — сообщил Помощник.
«Сам вижу».
— Филип Рис Файмонвилл, кто он тебе?
— Шпион. Пару дней ходил за ним.
— А напарник твой?
— Спросите у Бени сами.
— Я один раз скажу и больше повторять не стану. Не отвечаешь на мой вопрос — будешь отвечать под воздействием электрического тока.
— Его прислали из Москвы двадцать дней назад. Он креатура Маленкова.
«Просто замечательно. Маленков всплывает второй раз за два дня. Вот честно, я теперь даже не знаю, буду ли я сожалеть, что реаниматор принял Громова, а Беня не дотянул каких-то пары секунд».
— Что ж, я случайно наткнулся на тебя и будет правильно отвезти человека потерявшего сознание в больницу.
— Подожди! — Громов попытался прищуриться, но направленный в глаза свет, мешал. Рассмотреть оппонента никак не получалось и он схитрил:
— А что у тебя с левым глазом?
— На лице маска, даже не пытайся провернуть эти дешёвые фокусы. Отдыхай.
Манипуляторы обхватили тело Громова и он обмяк, а вслед за этим пропала голограмма домика Юли.
«Корабль, пожалуйста, следующего. Обстановка каюты парохода «Ciudad de Tarragona», море, скорость двенадцать узлов. Объект не фиксировать, состояние здоровья десять процентов от идеала».
«Принято».
То, что усатый довольно странный тип, я уже догадался, а вот то, что сканирование выдало сведённую татуировку, было неожиданно. Вернее её смысл. На кой ляд советскому человеку быть навсегда с Дженни? Вокруг меня выстроилась узкая каюта с ковровой дорожкой на полу, двухъярусная койка, прикрученный к палубе стол, вращающийся стул со спинкой, открытый иллюминатор и пейзаж испанских мастеров в золочёной раме на стене. На нижней койке лежал усатый, прикрытый тонким хлопковым одеялом.
— Доброе утро, — сказал я по-английски. — Как самочувствие?
В ответ молчание.
— Через час сорок будем проходить Босфор и вам лучше начать говорить и двигаться.
— Я советский гражданин, — ответил усатый по-русски.
— Вас раненого подобрал в Ленинграде наш соотечественник. Щедрый малый, скажу я вам. Отвёз к доктору, оплатил лечение. Вы две недели находились без сознания и бредили. В бреду человек говорит на родном языке, это даже ниггеры в Гарлеме знают. Я как на исповеди скажу: знать не хочу, кто вы на самом деле, но нам с парнями заплатили, чтобы мы доставили вас до консульства в Анкаре. Дальше уже сами. Отдыхайте, а я пойду, поднимусь на палубу и скажу ребятам, что вы очнулись. Жаль, что этого не случилось раньше, и я не пропустил дежурство. Вы уж извините, но дышать здесь тяжеловато.
Из иллюминатора струился морской воздух, но даже он не перебивал стойкий запах мочи, слышался крик чаек, и ощущалось слабое трясение корпуса судна. Усатый дождался, пока человек выйдет за дверь, и стал озираться. Зрение потихоньку возвращалось, и он стал видеть контуры, а потом и всё остальное. Наконец он попытался привстать с койки и чуть не завалился обратно. Оперевшись на край стола он всё-таки встал на ноги. Постели как таковой на койке не было. Панцирная сетка, два свёрнутых тонких матраца с простынями и пространство между ними. Под сеткой находилось корыто для стирки, и запах шёл оттуда. Усатый пожал плечами. Теперь стало понятно, отчего он голый. Без сознания утку не попросишь. На столе, прямо на обёртке из-под шоколада лежала горсть изюма. Схватив несколько сушёных ягод, он принялся быстро пережёвывать.
«Чёртовы янки, — пробормотал он. — Совсем не осталось сил. Наверно только поили через трубочку, а шоколад сожрали сами. Как же мне вернуться назад?»
Возле умывальника находился двухстворчатый шкаф. Усатый распахнул створки шкафчика для одежды и обнаружил чужие вещи. Брюки, носки с подтяжками, трусы до коленей, белую рубашку, жилет, шляпу и коричневые туфли. Отдельно лежал бумажник. Он принял свою излюбленную позу, когда ладони упираются в бока и сразу же охнул. На правом боку, со стороны спины он почувствовал шов. Усатый повернулся к дверному зеркалу, рассмотрел свой бок и продолжил изучать содержимое шкафчика. Не прошло и минуты, как у него закружилась голова и он свалился.
«Корабль, пожалуйста, помести объекта «Усатый» в комнату 0-3. Режим содержания обычный».
«Принято».
Дверь отделения распахнулась, и в неё вкатился блестящий, как зеркало, стальной ящик. Медицинская сталь отдавала чем-то фиолетовым и когда тележка с лекарствами двигалась по залитому солнцем полу, казалась, что за ней идёт радуга. Громов посмотрел — та самая сестра, которая, как и доктор, неустанно заботились о нём эти дни. Медсестра была красивой женщиной, и перемещалась по палате в прямых белых брюках и белом же халате на пуговицах без воротника. Чёрные волосы были стянуты в косу на затылке, и она, толщиной в детскую руку выбивалась из-под завязок на шапочке. Грудь женщины не отличалась размерами, но выглядела притягательно. Лицо закрывала марлевая повязка, и лишь цвета обсидиана, немного раскосые, как у восточных женщин глаза, блестели и заставляли следить за ними. Она открыла тележку с лекарствами, поставила на металлическую крышку маленькие бумажные стаканчики с красивым рисунком деревьев на фоне озера, сверилась с процедурным листом и следом выставила бутылочку с носиком для удобного питья.
— Сергей Витольдович, одна красная, одна жёлтая и витаминка, — проворковала она.
— Когда меня выпустят? — спросил Громов.
— Выписка после обеда. Хорошего дня.
Громов проглотил таблетки, запил водой и, закинув руки за голову, попытался напрячь мышцы груди. Пока было больно. Плюнув на всю эту гимнастику, он завалился на подушку. «Когда ещё удастся так выспаться…» — засыпая, подумал он.

Отредактировано Алексей Борисов (14-03-2021 15:24:57)