Ершов вышел, а я поднял трубку и вызвал Раппопорт. Количество денег для выдачи трёх окладов известно давно. Но дело не в этом, в Ленинграде, со вчерашнего дня поднимался ажиотаж, и вновь появились очереди в магазинах. Семьсот тысяч иждивенцев, как десант, внезапно оказался у торговых точек. Люди вспомнили зиму тридцать девятого и ринулись скупать всё, что оказалось тогда в дефиците. Там, где снабжение мегаполиса идёт фактически с колёс, единовременный бум покупательной способности населения приведёт к взрыву! И власти это прекрасно понимали. И понимали, что денежных знаков в стране ощутимо больше, чем товаров потребления. Как следствие, в банке сейчас ничего не получить, так что из сейфа. Стопка вышла приличная: зарплатная ведомость давно уже перевалила за сотню и получатели всё время просят осуществлять выдачу купюрами небольшого номинала. В итоге, по весу вышло с двухпудовую гирю. Тем не менее, не такая там и тяжесть. Кстати, давно подмечено, что среднестатистический человек, может поднимать разные по весу грузы, если знает, что именно поднимает. Так вот, двести фунтов золотых монет поднимают и несут, а столько же, но свинца — нет.
Едва Рахиль Исааковна переступила порог, как я произнёс:
— Достаньте платок и держите в руке, а то, когда вы его вынимаете, мне становится плохо. Здравствуйте.
— Здравствуйте, мистер директор.
— Рахиль Исааковна, мне тут заместитель по приёму на работу и увольнению подал несколько кандидатов.
Раппопорт замерла как змея, сжавшись и изготовившаяся к прыжку, когда одно выверенное движение решает всю охоту.
— Я так понял, что мальчики их хороших семей.
— Истинно так, мистер директор, — произнесла она, и её фигура тут же расслабилась.
— А что они собой представляют? — спросил я. — Умеют быстро считать? Может, играют на скрипках? Или у них отличный глазомер и они выучились шлифованию камней?
Ничего подобного за ними не наблюдалось, и Раппопорт промолчала. Рука инстинктивно дёрнулась за платком, но и тут вышла промашка. Сорванцы приходились дальней роднёй, и древнее семейное правило гласило, что тот, кто выбился в люди, должен тащить за собой остальных родственников. Так что сражаться придётся до конца.
— Они в совершенстве владеют несколькими языками? — продолжал я. — И это не так? Хм… даже не знаю, вроде, открыта вакансия оператора РОКС-2 и метателей противотанковых гранат.
В глазах Рахиль Исааковны пронеслось что-то ужасное.
— Яшенька написал, — произнесла она, — что пока не начались занятия, он служит в конторе при рыбоконсервном заводе, получает доллар в час, снимает большую комнату и у него появилась девушка.
Конечно, у него появилась девушка. В Питерсберге, юноша с такой зарплатой в глазах местных уже чего-то добился в жизни.
— Рахиль Исааковна, вы не равняйте умничку Яшеньку с другими мальчиками.
— Да и в мыслях не было.
— Осмелюсь предположить, что те, за которых вы хлопочите, довольно ловкие юноши?
— Очень ловкие, мистер директор. Такие ловкие, аж жуть.
— Надо бы проверить в деле, — как бы рассуждая сам с собой, проговорил я.
— Надо, надо, — закивала Раппопорт.
— Давайте-ка пригласим молодых людей на собеседование. Скажем, двадцать четвёртого или пятого числа. Вдруг, у них планы на завтра. Расскажите им, как попасть на наш автобус.
Пока Рахиль Исааковна пересчитывала деньги, я думал, куда ловчее спрятать один предмет, который перспективные юноши должны отыскать. Вариантов было два: один и самый реальный, это в обломках самолёта или в рюкзаке с парашютом, а второй в разбитой бронетехнике.
Наконец, подсчёт был закончен, Раппопорт попросила позвонить и тоном, не терпящим возражения, вызвала Залмана. Храпинович принёс документы на подпись и, посмотрев на упаковки сказал:
— Я звонил в банк, с сегодняшнего дня не выдают денег с вкладов.
— Двести рублей в месяц, — поправил я.
— Разве это деньги? — вздохнул Храпинович. — Это слёзы.
— Снимайте хоть столько. Купите Рахиль золотое кольцо. Себе золотые часы. Потом скажете мне спасибо.
Бухгалтер со счетоводом замерли.
— Думаете, введут карточки? — совсем неуверенно спросила Раппопорт.
— Не задавайте таких вопросов, Рахиль Исааковна. Вам не пять лет. Запас продовольствия в городе ограничен. Смотрите, что делают банки, а они всегда чуточку впереди. Вы дали государственному банку, а значит, государству кредит в виде своих сбережений. Когда заёмщик не возвращает деньги, как это называется? То-то и оно. В случае наступления коллапса, в первую очередь решают, кто станет оплачивать все накопившиеся промахи. Как нетрудно догадаться, за всё платят простые граждане.
— Мистер директор, а нельзя ли как-нибудь сейчас снять все накопления, — жалобно спросила Рахиль. — Ведь всю жизнь горбатились.
— Механизм подобный имеется, и даже не один. Первый связан с противоправной деятельностью, второй почти мошенничество, а третий слишком благородный и я его даже не стану озвучивать.
— Хотелось бы услышать про второй, — после некоторой паузы, произнёс Храпинович.
— Вы должны перезаключить договор. Средства с накопительного счёта или до востребования, это без разницы, должны быть зачислены на другой счёт, с которого их можно снять в виде единовременной финансовой помощи, выплату пени или штрафа, гонорара и так далее. То есть они должны поступить на счёт предприятия или художественно-просветительской структуры, типа театра. А так как коммунисты противятся частному бизнесу, то ещё остаются лишенцы, то есть артели. Как форма коллективной собственности, они состоят из частных лиц со своими паями. Весь смысл в том, что бы артель была зарегистрирована в тех местах, до которых фининспектор доберётся совсем не скоро.
— А где же тут мошенничество?
— Не считая того, что вы поступите с государством ровным счётом так, как оно с вами, то ни в чём. Как говорят в Неваде: на любое хитрое горлышко найдётся свой початок кукурузы. Подсказываю, найдите в Риге любую швейную артель и проверните эту операцию, пока немцы не заняли город.
— Рижские евреи попросят свой процент, — хмуро сказал Храпинович. — А третий способ, он подразумевает получение средств?
— Благородство и деньги — вещи несовместимые. Конечно, вы можете перевести все накопления в благотворительный фонд помощи, к примеру, Красному Кресту. Я имею в виду не «Помполит», а то после требования транзакций вы окажетесь на Литейном.
— Не хочу показаться неблагодарным, — сказал бухгалтер, — но из газет я каждый день узнаю, что страна богата и сильна как никогда. Что самой большой державе в мире мои семьдесят тысяч? Так, пшик! А для меня это огромные средства и пусть они останутся со мной. А всевозможную помощь я и так оказываю через всякие ОСОАВИАХИМы своими взносами.
— Товарищи! Дискуссия окончена. Пора приниматься за работу. Выдавать денежные средства начинайте прямо сейчас. Нужно успеть до митинга на Финляндском вокзале.
Вскоре с чаем зашла Юля-Вика.
— Шеф, правый или левый? — спросила она, как ни в чём не бывало.
— Левый.
— Не угадали.
— Ничего страшного, — с улыбкой ответил я. Ещё не известно, кто выиграл. Я из Риги «Рижский чёрный» привёз. Обалденный бальзам. Ещё довоенный, завод «Вольфшмидта». Сейчас мы башку этому «чёрному» свинтим. Конечно, есть рецепт, когда его можно добавить в чай с лимоном, но можно и без.
Всё же вкусный получается у Юли-Вики чай. Вроде что тут такого, насыпал заварку в чайничек и заливай кипятком. Или следуй долгой процедуре по всем правилам китайских бариста (teatester только пробует чай, а не заваривает), и то не факт, что получится чай, а не горькое пойло. Вот здорово у неё получается и чувствует, когда сахар нужен, а когда нет.
— Спасибо за брата, шеф, — открыто посмотрев мне в глаза, вдруг, произнесла она, и каждое слово светилось искренней благодарностью.
— Ты же просила.
— Он сказал, что когда его положили на операционный стол в Таураге, врач очень удивился раневому каналу. Пуля не задела ничего…
Я отмахнулся рукой.
— Как он мог что-то помнить, если операция под наркозом? Наверно, приснилось.
Она уселась на диван и, отпив чай, вдруг, заговорила о своём прошлом, какую боль оно ей причиняет:
— Конечно, приснилось. Я ему так же сказала, как когда-то в детстве. Он же у меня, считай, на руках вырос. Отец погиб в шестнадцатом, на Германской. В семнадцатом мама умерла. Эпидемия. Мы с братом остались вдвоём: ему два, а мне семь. Жили у дяди Карла. Он записал нас на свою фамилию. Через год его убили, воспитанием занялся его сын. Михаила Карловича расстреляли после событий в Кронштадте, потом детдом. Когда оформляли документы, я назвала настоящую фамилию. Так что некоторое время я даже была баронессой.
— А как же ты угодила в НКВД?
— Знания языков и детское воспитание поспособствовало. Я упорная. У дяди было своеобразное понятие о процессе воспитания. Со своей куклой я играла ровно тридцать минут и если желала дольше, то должна была доказать свою полезность. Об этом нужно было заявить. Не смогла доказать — извольте розги. Смогла — десять дополнительных минут к игре. Один раз он заметил, как я просто смотрю на куклу. Это было в мною отвоёванное время. Ровно десять минут. Тогда он сказал, что я стала взрослой и если изучу немецкий, то он подарит мне новую, самую большую куклу, с которой я смогу играть столько, сколько захочу. Я выучила, но куклу мне не купили, так как брат стал той самой любимой куклой, а дядя уже не смог выполнить обещаний. С тех пор я изучаю иностранные языки и жду, когда мне кто-нибудь купит куклу.
Самые важные и самые мучительные воспоминания зачастую и самые краткие: не проходит и минуты, как они заканчиваются и наступают либо слёзы, либо отчаянная решительность. А сейчас я не наблюдал ни того ни другого. Неужели душа стала настолько черства, что она стала испытывать к своему прошлому полное равнодушие? Давить и выспрашивать в такой ситуации излишне, тут, как археологу, нужно бережно разрыхлять и сметать кисточкой пласт воспоминаний. Мне эти раскопки ничего нового не покажут, зато заставили меня утвердиться в другом. Она действительно упорная.
— И как много языков? — нейтрально спросил я.
— В Европе нет ни одного места, где я бы чувствовала себя иностранкой, — с ухмылкой и превосходством произнесла она.
— Двести шестьдесят языков и диалектов? — удивился я.
— Сколько? — не менее удивлённо переспросила Юля-Вика.
— Ясно одно, тебе есть в чём совершенствоваться, и я хочу убедиться, насколько ты хороша.
Я вытащил из сейфа папку и передал её ей. Мимоходом я посмотрел на часы и понял, что времени осталось совсем мало. Уже сейчас из депо должен был выезжать Chicago Burlington & Quincy 9911A Silver, а манёвренный тепловоз тащить первые вагоны из секретного тоннеля рядом с Парголово.
— Что это, шеф?
— План мероприятий на Финляндском вокзале. Встреча эшелона, короткий митинг, фотосессия и интервью. На третьей странице текст с вопросами, которые ты задашь Кузнецову, как корреспондент Washington Times-Herald. Я владею солидной долей в газете, и имею право найма корреспондентов по всему миру. С этого момента ты им стала. Там твой паспорт на имя Виктории Бэссил, карта социального страхования, свидетельство о рождении, удостоверение корреспондента газеты, приглашение на мероприятие, визитные карточки. Всё настоящее, не липа НКВД. Запомни свой адрес в Вашингтоне и фамилию главного редактора газеты. Так, на всякий случай, ты недавно вернулась из Испании. Фотовыставку твоих работ организуем на этой неделе в Нью-Йорке.
— Зачем это?
— Затем, что зам Кузнецова всё просрёт. Он даже ещё не удосужился позвонить тебе и согласовать мероприятие. Поэтому, импровизируй.
— Мне бы подготовиться, — обронила она.
— С твоими способностями? Не смеши меня. Вот, посмотри, — я положил на стол несколько фотографий Маргарет Брук-Уайт. Она сейчас находится в Москве. За ней большое будущее и она фотограф. Твои снимки окажутся на несколько порядков лучше и острее, у тебя будет эксклюзив, а твоя фишка будет в том, что ты появишься в полувоенной форме. Я прикинул несколько типажей, пока мы летели во Владивосток. Шестая и седьмая страницы в папке. Твоя задача выиграть эту войну на информационном фронте в США, а может и на всей планете. Для американцев, ты выглядишь как секс-бомба, как их лучшие актрисы. И ты покажешь Советский Союз в горе и радости, в войне и мире, как никто другой до тебя.
— Даже не знаю, что сказать, шеф.
— Ничего не говори, иди к себе, изучи план и позвони в Смольный. Видимо, без волшебного пинка хорошие дела не делаются. А я пока приготовлю твою одежду. Кстати, про внешний вид: машину обязательно смени. Сегодня должна быть красного цвета с вашингтонскими номерами. Ты обязана привлечь внимание.
Когда Виктория — пусть пока будет так — вышла, я тут же набрал номер Раппопорт.
«Рахиль Исааковна, объявите общий сбор всей профкомовской группе в два часа на Финляндском вокзале у памятника. Отказ в любой форме повлечёт карательные мероприятия. Форма одежды парадная».
«Сегодня рабочий день», — попыталась возразить Раппопорт.
«Сегодня раздача подарков, — сказал я. — Иначе их заберут более расторопные».
Тут на табло селектора загорелась лампочка. Отключившись от телефона Рахиль Исааковны, я переключился на Викторию.
«Шеф, будет корреспондент газеты Ленинградского военного округа «На страже Родины». «Ленинградская правда» пришлёт фотографа и Ланского. «Смена» выделила корреспондента. Зарубежных нет».
«Замечательно, — не скрывая радости, произнёс я. — Тем больше вероятность поставлять новости во всякие «таймсы», «трибьюны» и «посты»».
«В Смольном интересуются, как долго нужно держать ветку и перрон на вокзале свободным?»
«Скажи, тридцать минут. Это с запасом. Состав ведёт дизельный локомотив. Он сейчас на станции в Парголово. Заявку подали — я посмотрел в блокнот — двое суток назад».
«Железная дорога не подведёт, — так в Смольном сказали, шеф».
В это мгновенье загорелся сигнал вызова с пропускного пункта, Никитич сообщал, что появились два мужика с весами и с какой-то бабой, якобы от Елизаветы Абрамовной. А я о них и забыл.
«Передай, — говорю секретарю — что от профкома райпищеторга Кировского района на вокзал прибудет две автолавки. Они встанут в закутке, и будут распродавать апельсины с колбасой. Если спросят, при чём тут профком, то поясни, что продукты и машины наши. Нужно выделить милиционера для обеспечения порядка, так как цены на продукцию без торговой наценки».
В четверть минут первого всё было несколько раз проверено, согласованно, одобрено и принято к исполнению. Все, кто мог, погрузились в автобус и тот выехал из санатория, вслед за ним в сторону города отправился грузовик с трибуной и усилительной аппаратурой. Чуть погодя, из санатория устремились ещё две машины.
***
Составы в Ленинград прибывали каждые сутки, и мне сложно было сказать, сто или двести эшелонов. Только одного Донецкого угля ежесуточно приходило тридцать тяжёлых составов. А ещё почти столько же с торфом и нефтеналивных. Две с половиной тысяч товарных и четыреста пассажирских вагонов. Создавалось впечатление, что не осталось ни одного свободного участка железной дороги, где бы ни дымил трубой и не выпускал пар паровоз. Пока ещё нет длинных верениц вагонов с хищными коротко-бортными платформами, ощетинившихся стволами крупнокалиберных пулемётов или зенитных орудий. Пока ещё нет камуфлированного окраса и средств маскировки. Наш эшелон станет первым. И первыми у нас появится «памятка санитара», написанная прямо по борту вагона. В ней указывалось, что за вынос с поля боя пятнадцать раненых с их оружием санитаров и носильщиков будут представлять к награждению медалью «За отвагу» или за «Боевые заслуги», за вынос двадцати пяти раненых, опять-таки с оружием — орденом «Красная Звезда», а за вынос сорока — орденом «Красное Знамя». Орден Ленина, за вынос восьмидесяти. Когда выйдет настоящий указ, возможно, кто-то и наберёт положенное количество, хотя бы за заслуги.
За сорок минут до начала мероприятия, обогнув аллею Ленина, фуры пристроились с правой стороны от вокзала, где собирались носильщики и буквально в это же время, как только были поставлены на стол весы, туда подошёл милиционер. Сверив номера машин со своим списком, он кивнул грузчикам и от них вышел представитель. Часть товара тут же перекочевала в буфет и загашник служащих. Но как бы ни широки были запросы работников вокзала, это была капля в море для сорокафутовых контейнеров . Вскоре возле машин появились какие-то мамы с детьми, и моментально выстроилась очередь. Тут же посыпались предложения поторапливаться, так как поезд скоро, в одни руки по пакету, льготникам в очередь и прочие советы, возникающие в подобных ситуациях. Представитель порядка стоял неподалёку и строго смотрел за подозрительными личностями: любителями чужих кошельков и другой вокзальной нечисти.
В какой-то момент на площади раздался визг тормозов и все обратили внимание, как у вокзала остановилась красивая красная машина с открытым верхом и флажками на крыльях, как у интуристовских авто. В белом, необычном, похожим на парадную форму моряков костюме оттуда вышла как минимум актриса. На ленте её шляпки была какая-то надпись, а на груди покоился фотоаппарат с большим объективом. Наверно, даже бронзовый Ильич с башни броневика обратил на неё внимание. Покачивая бедрами в зауженной юбке, она оставляла за собой неповторимый шлейф восхищения и желания. В руке она держала небольшой чемоданчик, и в её уверенности, как она распахнула дверь, было заметно, что в чьей-либо помощи она не нуждалась.
Через некоторое время, когда локомотив известил своё появление музыкальным гудком «Вставай страна огромная» и состав торжественно, под оркестровый марш остановился у ограничителя, начался митинг. Его открыл комендант вокзала и тут же передал слово Раппопорт. Она обратилась к ленинградцам как простой советский счетовод, используя несколько патриотических лозунгов, сообщила о ведущей роли партии, товарища Сталина и его сподвижников, рассказала, как собирали средства, как слали деньги рабочие всего мира, и предложила продолжить почин другим предприятиям страны. В заключительной части выступил товарищ Кузнецов. Ничего нового он не сказал, поблагодарил и, заметив стоящих корреспондентов, спросил, как им понравился поезд и есть ли вопросы? Сотрудник «Ленинградской правды» Ланской, интересовался вместимостью госпиталя на колёсах, и, узнав, что есть даже рентгеновский аппарат и банно-прачечный комплекс со стоматологическим кабинетом, несколько удивился. Он был в похожем поезде во время финской войны и видел кое-что другое. Раппопорт предложила пятиминутную экскурсию по окончании митинга. «На страже Родины» поинтересовались надписью про награды. Рахиль Исааковна тут же показала свои худенькие руки, дополнив рассказом, что её мама была сестрой милосердия во время Гражданской, и таскала красногвардейцев в большом количестве, и ей было обидно, что её заслуги воспринимались как само собой разумеющееся. А надо бы понимать, что спасти жизнь тоже подвиг. Вот и решили товарищи, что будет правильно именно так. Наконец подала голос иностранка. Снимающий до этого на камеру юноша тут же навёл на неё объектив, а стоящая с ним девушка повернула прожектор. Мало кто мог сказать, что в её облике подействовало на остальных сильнее всего — был ли это именно тот загадочный взгляд из-под затемнённых очков, говорящий о нескрываемой любовной жадности, или смелые дуги бровей, или интересный овал лица с естественным румянцем на очень нежной коже. А может, это была чувственная нервозность красивого большого рта с яркой помадой, или нежность утончённых пальцев правой руки, в которых она держала микрофон на телескопической палке, или может, поразительно красивая линия длинных, стройных ног, явственно вырисовывавшаяся под узкой, обтягивающей юбкой. Вокруг неё сразу образовалось свободное пространство.
— Господин Кузнецов! — на довольно сносном русском произнесла красавица в белом костюме. — Газета Washington Times-Herald, Виктория Бэссил. Член палаты представителей США Эдит Роджерс 28 мая внесла законопроект о создании корпуса женской армии. Как вы это прокомментируете и считаете ли вы, что женщины могут обладать всеми правами мужчин?
Прядь волос упала второму секретарю на лоб. Он смахнул её нетерпеливым движением и подсмотрел в лист ответов. Стороннему наблюдателю подобный вопрос мог показаться абсурдным или хуже того, провокационным. Это как спросить у профессора астрономии закон Гука. Вроде учёный и должен всё знать, но если разобраться… Тем не менее, Кузнецов ответил.
— Вы имеете в виду вспомогательный женский армейский корпус? Думаю, если Эдит Норс Роджерс проявит настойчивость, вскоре, Бюджетное бюро передаст его на рассмотрение в Сенат. Ведь и сама Афина-Паллада была женщиной. Что же касательно прав, Советский Союз выступает за равноправие мужчин и женщин во всех областях хозяйственной, государственной, культурной и общественно-политической жизни. Это отражено в 122 статье нашей Конституции.
Участники митинга посмотрели на второго секретаря как на первооткрывателя. Товарищ-то не сплоховал, и международной политикой интересуется и Конституцию назубок.
— Господин Кузнецов, — продолжала иностранка, и стало заметно, что русская речь ей поддаётся не полностью, она немного коверкала окончания и некоторые буквы произносила неправильно — кого вы видите на посту директора этого корпуса?
— Я не слишком хорошо помню кадровые перестановки в правительстве мистера Рузвельта. На мой взгляд, мисс Овета Калп Хобби вполне достойно бы его представила. Ваш коллега из «Хьюстон пост» тепло о ней отзывался. Кстати, рабочие штата Техас, откуда она родом, собрали средства и построили этот чудесный локомотив, который станет возить раненых и спасать их жизни. Позвольте передать им нашу благодарность.
— Последний вопрос, господин Кузнецов, надеюсь, имя Виктория Бэссил тоже оставит в вашей памяти только тепло. Ваш прогноз на войну?
Его лицо неожиданно сморщилось, будто в глаза что-то попало. Было видно, как Кузнецов помрачнел. В его взгляде остро просматривалась скорбь и печаль. Не заметить его переживание стало невозможно.
— Война, — тяжело произнёс он — в первую очередь, это тяжкое испытание для народов. Миллионы жизней находятся под угрозой и наша задача защитить их. Я верю, что мы одолеем врага, верю, что победа будет за нами. На Руси, когда приходил враг, били в колокола. Колокол уже прозвучал, народ поднимается. Это будет народная война, Отечественная!
***
Несмотря на свои шестьдесят лет, Ворошилов оставался военным с головы до ног. Чуть загорелое, почти без морщин, если не считать паутинки в уголках глаз, лицо. Ростом пять с половиной футов и около двухсот фунтов веса. Никто бы не назвал его изнеженным человеком. Очень густые с проседью на висках волосы были аккуратно зачёсаны набок. Твёрдый подбородок, нос картошкой, обыкновенные усы и резко обозначенные скулы делали его лицо волевым и запоминающимся. Я разделял мнение тех, кто считал Климент Ефремовича наиболее популярным военачальником после Будённого. Ворошилов не был гением, но слыл хорошим организатором. Он по опыту давно знал несложную истину: если все неполадки, недосыпы, недовесы, нехватки собрать вместе, то любая, даже в усмерть не трезвая комиссия выяснит, что при таком положении дел воевать нельзя. Однако воевали, выдерживали баланс, перекидывая с одного конца на другой. Потому что свято верили, что если всего в достатке и всё хорошо, то это уже не русская армия. Его единственный изъян заключался в том, что он давно причислил себя к небожителям, а значит, не подлежащим критики, а приказов сомнениям. Он мнил себя стратегом, а вокруг этого единственного что-то копошилось, какая-то неразличимая масса, глубоко внизу суетились какие-то существа: люди. Но эта беда затронула всех обитателей Олимпа.
Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
