Добро пожаловать на литературный форум "В вихре времен"!

Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
Для начинающих писателей, желающих показать свое произведение критикам и рецензентам, открыт раздел "Конкурс соискателей".
Если Вы хотите стать автором, а не только читателем, обязательно ознакомьтесь с Правилами.
Это поможет вам лучше понять происходящее на форуме и позволит не попадать на первых порах в неловкие ситуации.

В ВИХРЕ ВРЕМЕН

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » В ВИХРЕ ВРЕМЕН » Лауреаты Конкурса Соискателей » Блокадный год или за тридцать миль до линии фронта


Блокадный год или за тридцать миль до линии фронта

Сообщений 71 страница 80 из 168

71

***

Военный с лётными голубыми петлицами в золотой окантовке говорил по телефону. Говорил редко и тихо, так что приехавший к нему товарищ Сергей мог только видеть, как двигались его губы. Всё равно, что наблюдать за человеком, сидящим за звуконепроницаемым стеклом. Пересекался с ним он всего дважды: один раз по служебной необходимости и второй раз, когда проверял аэродром после внезапного приземления первого секретаря горкома партии Ленинграда. Так что приятельских отношений у них не было, но хорошее впечатление от общения осталось у обоих. Командир полка майор Владимир Николаевич Штофф, служил в армии с двадцать седьмого года, в 1937 г. вступил в партию, участвовал в финском конфликте, награждён орденом Красного Знамени. Товарищ Сергей умел ждать, поэтому, не нагнетая обстановку, просто уютно устроился в мягком кресле необычного пульмановского вагона, меблированного под роскошный кабинет, где и английскому пэру было, на что обратить внимание, а в иных местах и раскрыть рот от удивления. Ему нравилось в этом вагоне, в котором с недавних пор разместился штаб полка. Наверно, здесь было удобно работать — просторно и нет такого шума, как в комнатах того здания, где ему частенько приходилось бывать. Одна стена вагона выходила окнами на противоосколочные защитные габионы и на ней находилась доска, частично завешанная шторками. Скорее всего, там располагалась карта «полётных ворот», а на открытой части, на магнитах висели самолёты с номерами и фотографиями лётчиков, видимо, дежуривших сегодня. Справочники и редкие брошюры по авиации были собраны в одном месте, где находился экран для диафильмов. Другие окна смотрели на лётное поле, но были зашторены ещё со вчерашнего вечера. Судя по всему, майор ночевал тут же. Единственный недостаток, по мнению гостя, был слишком яркий свет, исходивший от потолочных плафонов и не убранная пепельница с несколькими окурками. «Всё-таки дурацкая привычка, — подумал товарищ Сергей, — травить себя табаком»; но слишком уж распространённая, приходилось мириться. Он был очень чувствителен к запахам и до сих пор не мог забыть, как в слишком засушливом районе необъятной родины… впрочем, это совсем другая история. В его понимании, чтобы отличаться от животных, люди обязаны сначала организовать свою гигиену. Хорошо бы все придерживались такого мнения. Наконец, Штофф, махнул рукой, как бы приглашая и давая понять, что освободился.
— Здравствуй, Владимир Николаевич, — пожимая крепкую руку, произнёс товарищ Сергей.
— Здравствуй. Рад тебя видеть. Присаживайся. Я сейчас на счёт кофе распоряжусь.
Товарищ Сергей заметил, что у майора есть радиотелефон и селектор, как у директора санатория. И вообще, многое чего есть. В целом, Штофф ему нравился. Серьёзный и работящий, правда, иногда уж слишком напрямик высказывается, но это, скорее всего, объяснялось тем, что он настоящий коммунист, а не карьерист, как, к сожалению, уже многие товарищи. Несмотря на небольшой рост и крепкое телосложение, майор выглядел немного старше своего возраста. Помнилось, это сразу бросалось в глаза, когда он увидел его в первый раз: в ту пору ему не было и тридцати. Впрочем, он, как и прежде опрятен, в безупречно отглаженной форме, чисто выбрит и держится молодцом, хотя по глазам было заметно, что спит последние дни в полглаза.
Кофе занесла девочка лет двенадцати, и судя по благодарному кивку и улыбки, дочка Штоффа.
— Вот, просится на фронт, — сопроводил уход девочки майор. — Взял к себе.
— Подросла, — одобрительно произнёс товарищ Сергей. — Я к тебе вот по какому поводу. Аэродром у тебя оборудован и взлётная полоса укреплена, а что у тебя с зенитным обеспечением? Завтра прилетает товарищ Жданов, а ты можешь с уверенностью сказать…
Майор выслушал и скрипнул зубами. Он терпеть не мог, когда его держали в неведении и, он понятия не имел о том, чем, казалось бы, должен заниматься зам по технике. Подобная небрежность всегда дорого обходится. Любое дело страдает, когда к нему подключают слишком много служб. Ведь полк только базируется на аэродроме. Сегодня он здесь, а завтра перелетел на новое место дислокации. Почти все причастные обещали к 25 числу зенитное прикрытие аэродрома и в результате единственная счетверённая установка с «максимами», которая лет двадцать назад и была хороша против фанерных планеров, но уже не тянула супротив цельнометаллических новых самолётов люфтваффе. Три ШКАСа на самодельных треногах были уже продукцией местного механика и как бы не проходили по отчётам. Для отражения внезапного налёта финских ВВС, в принципе, огневой мощи хватало. А если попытаются прорваться стервятники Геринга? Ведь обычно, неприятности возникают в самый неподходящий момент. Сняв трубку внутреннего телефона, он связался с кем-то и два раза уточнив, взялся рукой за подбородок.
— Уже послали нам уведомление, — произнёс майор. — Обойтись своими силами. Все резервы ПВО сосредотачивают на Западе и Севере. Словно это в порядке вещей, ехать в штаб и умолять дать пару зениток. Вот не верю, что нет! Ни на грамм не верю. Как по-твоему, есть надежда, что в один прекрасный день вся эта неразбериха прекратиться?
В принципе, товарищ Сергей был с ним согласен, но не мог допустить столь откровенной критики, да ещё в открытую. Положение хоть и обязывало его не потворствовать и выявлять, но сейчас важнее всего было укрепление доверия на всей вертикали власти: как гражданской, так и военной. К тому же, майор не мог знать всю обстановку на фронте, и зенитки действительно были нужны в другом месте. Ведь понятно, что там, где каждый час идут боевые действия их нужно больше, а в тылу можно и пренебречь.
— Я сегодня же поставлю этот вопрос наверху, — сухо ответил товарищ Сергей. — Думаю, на завтрашнем заседании его включат в повестку дня, так что в ближайшее время будут приняты какие-то разумные меры. Но это не решает поставленной задачи на сегодня.
Штофф сокрушённо покачал головой.
— Мне что, прикажешь снимать ШКАСы с неисправных истребителей и ставить их на черенок от лопаты или тележное колесо?
— Ты ж дружишь с санаторием «Осиновая роща»? — неожиданно спросил товарищ Сергей.
— Есть немного. Помогают, детей в Гагры отправили на всё лето. Вот, командный пункт в начале июня предоставили. Кресла из дворца, стол ореховый… Лётчики с фарфора кушают, продукты из теплиц.
— И радиосвязь у тебя.
— И со связью всё хорошо.
— Вот и позвони.
— В смысле?
— В прямом! Позвони и спроси, есть ли у них зенитки? Появились же у них откуда-то вагоны, самолёты и автомобили. Вдруг и зенитки есть. Мне, когда что-то надо, я у десятерых спрошу. И бывает, нахожу там, где и представить даже не мог.
Майор посмотрел на собеседника крайне недоверчиво, но телефонный справочник открыл и набрал номер. Судя по тому, как менялось выражение его лица, можно было описывать заход усталого путника в парилку: сначала настороженное, потом удивлённое и в конце выражение полного блаженства.
— Ничего не понимаю, — прижав ладонью трубку, произнёс Штофф. — говорят, хоть сейчас привезут.
— Так в чём сложность?
— Условие одно, на ПУАЗО будут сидеть ветераны-инвалиды из общества содействия. Их нужно зачислить в штат.
— П-ф-ф, — фыркнул товарищ Сергей. — У англичан Дуглас Бадер без ног летает и ничего. А у тебя ПУАЗОшники будут. По партийному призыву пойдут.
— Да я уже согласился, — сказал майор. — Сейчас ещё Буркова обрадую, у них и двигатели «Райт Циклон» есть и пулемёты Березина. Вот зачем сейчас ОСОАВИАХИМу это, разбирать и поломанные можно.
— Я же говорил, позвони. Ну, — поднимаясь — будь здоров.
Когда товарищ Сергей уезжал с аэродрома, навстречу ему уже двигалась строительная техника. «Не может, без размаха, — подумал он. — Впрочем, так и надо всё делать, основательно и качественно».

Отредактировано Алексей Борисов (19-04-2021 00:29:37)

+10

72

Алексей Борисов написал(а):

Одна стена вагона выходила окнами на габионы и на ней находилась доска, частично завешанная шторками.

Вот совершенно случайно я знаю, что такое габионы. В инженерных войсках просветили про устройство позиций и дорог в особых условиях. Будет ли оно как-то развито в дальнейшем тексте? Просто не самое распространенное слово в фортификации и дорогоуложении. Устарело и уже не может обеспечить надежной защиты, а также слегка дороговато выходит. Есть ведь и более простые способы устройства позиций.
Это единственное, что слегка корябнуло внимание в данной проде. Все остальное понятно и к месту. Читабельно.

Отредактировано Osa Александр (18-04-2021 05:31:17)

+2

73

Osa Александр написал(а):

Это единственное, что слегка корябнуло внимание в данной проде.

Как мне рассказывали, в Левашово, вокруг торфяники и много подземных вод. Там где аэродром, есть старое кладбище,  вот неподалёку от него даже ямы выкопать невозможно, сразу заполняется водой (опять таки по рассказу). Даже не представляю какие там можно отрыть капониры или ещё какие-нибудь защитные фортеции. Поэтому появились габионы. Если кратко, это камни в металлических сетках. Раньше сыпали в плетёные корзины. Их действительно редко использовали во время обороны Ленинграда.

0

74

Алексей Борисов написал(а):

Если кратко, это камни в металлических сетках.

А погуглить?
Изначально фортификационные габионы - это плетеные из лозы корзины с землей. На аэродроме чаще используют капониры, которые зачастую не требуют ни сетки, ни засыпки камнями. Более дешевым и характерным для периода Великой Отечественной войны будет обваловывание обычным песком или землей, в особо тяжелом случае - в обычных мешках. И вот это слово ..."капонир"... - то бишь стоянка обвалованная землей - более уместное зрелище на аэродроме.
Это естественно мое мнение.
Если просто посмотреть на габионы, то это и красиво, и стильно, и даже вполне доступно для того у кого есть такая возможность, как у Вашего персонажа. У него их целый космический корабль наклепает. Просто хотя габионы и начали использоваться еще в XIX  веке, но в то время еще их столько не было и они не настолько хорошо известны широкой общественности, чтобы Сергей их сразу опознал, а повествование ведется от лица именно Сергея.
Вот ссылка на габионы в вике. Более-менее соответствует действительности.
https://ru.wikipedia.org/wiki/Габион
А вот это -

капонир

Отредактировано Osa Александр (19-04-2021 16:52:22)

+1

75

(переписал и дополнил)

***

Военный с лётными голубыми петлицами в золотой окантовке говорил по телефону. Говорил редко и тихо, так что приехавший к нему товарищ Сергей мог только видеть, как двигались его губы. Всё равно, что наблюдать за человеком, сидящим за звуконепроницаемым стеклом. Пересекался с ним он всего дважды: один раз по служебной необходимости и второй раз, когда проверял аэродром после внезапного приземления первого секретаря горкома партии Ленинграда. Так что приятельских отношений у них не было, но хорошее впечатление от общения осталось у обоих. Командир полка майор Владимир Николаевич Штофф, служил в армии с двадцать седьмого года, в 1937 г. вступил в партию, участвовал в финском конфликте, награждён орденом Красного Знамени. Товарищ Сергей умел ждать, поэтому, не нагнетая обстановку, просто уютно устроился в мягком кресле необычного пульмановского вагона, меблированного под роскошный кабинет, где и английскому пэру было, на что обратить внимание, а в иных местах и раскрыть рот от удивления. Ему нравилось в этом вагоне, в котором с недавних пор разместился штаб полка. Наверно, здесь было удобно работать — просторно и нет такого шума, как в комнатах того здания, где ему частенько приходилось бывать. Одна стена вагона выходила окнами на капонир и на ней находилась доска, частично завешанная шторками. Скорее всего, там располагалась карта «полётных ворот», а на открытой части, на магнитах висели самолёты с номерами и фотографиями лётчиков, видимо, дежуривших сегодня. Справочники и редкие брошюры по авиации были собраны в одном месте, где находился экран для диафильмов. Другие окна смотрели на лётное поле, но были зашторены ещё со вчерашнего вечера. Судя по всему, майор ночевал тут же. Единственный недостаток, по мнению гостя, был слишком яркий свет, исходивший от потолочных плафонов и не убранная пепельница с несколькими окурками. «Всё-таки дурацкая привычка, — подумал товарищ Сергей, — травить себя табаком»; но слишком уж распространённая, приходилось мириться. Он был очень чувствителен к запахам и до сих пор не мог забыть, как в слишком засушливом районе необъятной родины… впрочем, это совсем другая история. В его понимании, чтобы отличаться от животных, люди обязаны сначала организовать свою гигиену. Хорошо бы все придерживались такого мнения. Наконец, Штофф, махнул рукой, как бы приглашая и давая понять, что освободился.
— Здравствуй, Владимир Николаевич, — пожимая крепкую руку, произнёс товарищ Сергей.
— Здравствуй. Рад тебя видеть. Присаживайся. Я сейчас на счёт кофе распоряжусь.
Товарищ Сергей заметил, что у майора есть радиотелефон и селектор, как у директора санатория. И вообще, многое чего есть. В целом, Штофф ему нравился. Серьёзный и работящий, правда, иногда уж слишком напрямик высказывается, но это, скорее всего, объяснялось тем, что он настоящий коммунист, а не карьерист, как, к сожалению, уже вошедшие в искушение многие товарищи. Несмотря на небольшой рост и крепкое телосложение, майор выглядел немного старше своего возраста. Помнилось, это сразу бросалось в глаза, когда он увидел его в первый раз: в ту пору ему не было и тридцати. Впрочем, он, как и прежде опрятен, в безупречно отглаженной форме, чисто выбрит и держится молодцом, хотя по глазам было заметно, что спит последние дни в полглаза.
Кофе занесла девочка лет двенадцати, и судя по благодарному кивку и улыбки, дочка Штоффа.
— Вот, просится на фронт, — сопроводил уход девочки майор. — Взял к себе.
— Подросла, — одобрительно произнёс товарищ Сергей. — Я к тебе вот по какому поводу. Аэродром у тебя оборудован и взлётная полоса укреплена, а что у тебя с зенитным обеспечением? Завтра прилетает товарищ Жданов, а ты можешь с уверенностью сказать…
Майор выслушал и скрипнул зубами. Он терпеть не мог, когда его держали в неведении и, он понятия не имел о том, чем, казалось бы, должен заниматься зам по технике. Подобная небрежность всегда дорого обходится. Любое дело страдает, когда к нему подключают слишком много служб. Ведь полк только базируется на аэродроме. Сегодня он здесь, а завтра перелетел на новое место дислокации. Почти все причастные обещали к 25 числу зенитное прикрытие аэродрома и в результате единственная счетверённая установка с «максимами», которая лет двадцать назад и была хороша против фанерных планеров, но уже не тянула супротив цельнометаллических новых самолётов люфтваффе. Три ШКАСа на самодельных треногах были уже продукцией местного механика и как бы не проходили по отчётам. Для отражения внезапного налёта финских ВВС, в принципе, огневой мощи хватало. А если попытаются прорваться стервятники Геринга? Ведь обычно, неприятности возникают в самый неподходящий момент. Сняв трубку внутреннего телефона, он связался с кем-то и два раза уточнив, взялся рукой за подбородок.
— Уже послали нам уведомление, — произнёс майор. — Обойтись своими силами. Все резервы ПВО сосредотачивают на Западе и Севере. Словно это в порядке вещей, ехать в штаб и умолять дать пару зениток. Вот не верю, что нет! Ни на грамм не верю. Как по-твоему, есть надежда, что в один прекрасный день вся эта неразбериха прекратиться?
В принципе, товарищ Сергей был с ним согласен, но не мог допустить столь откровенной критики, да ещё в открытую. Положение хоть и обязывало его не потворствовать и выявлять, но сейчас важнее всего было укрепление доверия на всей вертикали власти: как гражданской, так и военной. К тому же, майор не мог знать всю обстановку на фронте, и зенитки действительно были нужны в другом месте. Ведь понятно, что там, где каждый час идут боевые действия их нужно больше, а в тылу можно и пренебречь.
— Я сегодня же поставлю этот вопрос наверху, — сухо ответил товарищ Сергей. — Думаю, на завтрашнем заседании его включат в повестку дня, так что в ближайшее время будут приняты какие-то разумные меры. Но это не решает поставленной задачи на сегодня.
Штофф сокрушённо покачал головой.
— Мне что, прикажешь снимать ШКАСы с неисправных истребителей и ставить их на черенок от лопаты или тележное колесо?
Товарищ Сергей встал и подошёл к окну, верхняя форточка которого была приоткрыта. Ему не давали покоя необычно толстые стёкла и осмотрев их, он пришёл к выводу, что вагон совсем не прост. Переведя взгляд на лётное поле, он неожиданно спросил:
— Ты ж дружишь с санаторием «Осиновая роща»?
Владимир Николаевич даже подался вперёд, словно не расслышал вопроса. Не каждой воинской части так повезло, как его полку с шефами. Богатый санаторий не жалел ни средств ни внимания, одаривал, снабжал и чего только не делал для защитников родины. В ответ лишь просил присматривать за своими ангарами, где покоились гражданские самолёты. Было бы неплохо, если бы всё так и оставалось — тихо и спокойно, без лишней суеты и вопросов, но поняв, что спрашивают его именно о санатории, ответил:
— Есть немного. Помогают, детей в Гагры отправили на всё лето. Вот, командный пункт в начале июня предоставили. Кресла из дворца, стол ореховый… Лётчики с фарфора кушают, продукты из теплиц. Брезентовые чехлы с маскировочной сеткой только вчера привезли.
— И радиосвязь у тебя.
— И со связью всё хорошо.
— Вот и позвони.
— В смысле?
— В прямом! Позвони и спроси, есть ли у них зенитки? Появились же у них откуда-то вагоны, самолёты и автомобили с брезентами. Вдруг и зенитки есть. Мне, когда что-то надо, я у десятерых спрошу. И бывает, нахожу там, где и представить даже не мог.
Майор посмотрел на собеседника крайне недоверчиво, но телефонный справочник открыл и набрал номер. Судя по тому, как менялось выражение его лица, можно было описывать заход усталого путника в парилку: сначала настороженное, потом удивлённое и в конце выражение полного блаженства.
— Ничего не понимаю, — прижав ладонью трубку, произнёс Штофф. — говорят, хоть сейчас привезут.
— Так в чём сложность?
— Условие одно, на ПУАЗО будут сидеть ветераны-инвалиды из общества содействия. Их нужно зачислить в штат.
— П-ф-ф, — фыркнул товарищ Сергей. — У англичан Дуглас Бадер без ног летает и ничего. А у тебя ПУАЗОшники будут. По партийному призыву пойдут.
— Да я уже согласился, — сказал майор. — Сейчас ещё Буркова обрадую, у них и двигатели «Райт Циклон» есть и пулемёты Березина. Вот зачем сейчас ОСОАВИАХИМу это, разбирать и поломанные можно.
— Я же говорил, позвони. Ну, — поднимаясь — будь здоров.
Когда товарищ Сергей уезжал с аэродрома, и поравнялся с противоосколочными защитными габионами КПП, навстречу ему уже двигалась строительная техника. «Не может, без размаха, — подумал он, сворачивая автомобиль в сторону. — Впрочем, так и надо всё делать, основательно и качественно». Не успел смолкнуть гул от колонны тягачей, как над аэродромом вспыхнула зелёная ракета, и по тревоге стали проворачивать винты дежурной паре истребителей. Звук их пропеллеров с выхлопами отработавших газов приобретал звенящий оттенок и, вырулив на взлётную полосу, один за другим они взмыли в небо. Прошла минута-другая, а в воздухе уже слышалось гудение совершенно других моторов. Товарищ Сергей вышел из машины и стал вглядываться в небо. Звук всё усиливался, нарастая, но из-за проплывавших отдельных облаков ничего не было видно.
На аэродроме шла обычная работа: техники готовили четыре самолёта для перелёта на аэродром в Чудово, копались в моторах, что-то смазывали, доливали, меняли; тут же оружейники закладывали боеприпасы, а топливозаправщик уже готовился заправлять баки. Каждый, кто находился на земле, услышав незнакомый гул, с тревогой поглядывал вверх, спеша в случае налёта за оставшиеся секунды что-то доделать, закрепить, завинтить, зарядить. Но все переживания оказались напрасны. Огромный, четырёхмоторный самолёт, вывалившись из облаков, вне всякого сомнения, заходил на посадку. Истребители кружились рядом и контролировали небо на отлично.
Явно неординарное событие заставило товарища Сергея вернуться к Штоффу и спустя некоторое время засесть за телефоны, пытаясь дозвониться до санатория, вернее до его директора. Единственное, чего он добился, так это приезда секретаря Васильевой, — её фамилию называли лётчики, тыкавшие пальцами в записанные телефонные номера. Имевшую возможность без словаря побеседовать с прилетевшими американцами, она быстро во всём разобралась, немного похозяйничала и в двух словах пояснить суть. Приземлившийся бомбардировщик экспериментальный, одна из новейших модификаций В-17 Flying Fortress, который собираются поставлять англичанам по ленд-лизу. Ещё в штатах им предложили перегнать самолёт в Советский Союз, снабдив деньгами, инструкциями, полётными картами, обеспечив прикрытие и пообещав солидные вознаграждения. Сто двадцать тысяч долларов на экипаж. Самолёт, как и планировалось, прибыл к томми, а уж оттуда «инструкторы» вылетели на пробный полёт и не вернулись. Такое случается: война известна своей внезапностью, а техника склонностью ломаться.
— Как это понимать, — пытаясь сдержать себя, говорил в трубку товарищ Сергей. — Это международный скандал! Вы совсем берега попутали!
«Всё продумано до мелочей, — говорили на том конце провода. — Главное, парни спасены. Они вообще, герои. Тянули на одном моторе с неработающими приборами. Покинули самолёт на парашютах и спаслись благодаря русским рыбакам переправивших их на яхте сюда, в пригород Ленинграда, в Дубки. Так они скажут любому, кто об этом их спросит. И нам стоит придерживаться этой истории. На заметку, рыбаки, работавшие на шведскую компанию, если откровенно, в самом настоящем рабстве находились».
— На какой такой яхте, какие рыбаки?
«Такая деревянная лодка с парусом. Граждане: Трус, Балбес, Бывалый. Те ещё бутлегеры, но это, конечно, в прошлом. Они как пришвартовались ночью у южного причала, тот, что поломанный и с позапрошлого года заброшенный, так, наверно и до сих пор там сидят. У причала землянка отрыта, слышал, знатный муншайнер там раньше жил и его продукцию покупали по два доллара за мэйсоновскую банку».
— Романов о шпионах начитались? Какие к чёрту Муншайнер и Мэйсон? Это вы им обещали заплатить?
«Товарищ Сергей, я тоже предпочитаю виски муншайнеру, но иногда, под определённую закуску (на том конце провода цокнули языком)… Деньги и идея мои, отрицать не стану. И лётчиков надо бы домой переслать, само собой, после того как покажут нашим авиаторам порядок управления техникой. Я слышал, там стоит какой-то супер прицел для бомбометания. Кажется, тот самый «Норден». Знаете, сколько он стоил в разработке? А электрический бустер рулевой колонки? А новый гирокомпас? В самолёте одних патентованных решений сотни и если вам предложили «Джим Бим» и самогон, то выберите первое. Кстати, американские лётчики могут погостить у меня, пока вы не отыщите тех рыбаков».
Дальше слушать объяснения товарищу Сергею стало некогда. В его голове уже всё сложилось в единую структуру: и так вовремя появившееся новое покрытие на взлётно-посадочную полосу, и диспетчерская вышка с новейшей аппаратурой, и зенитки, и этот огромный, точно под бомбардировщик брезент, и даже его приезд. Если операция завершится удачно, то только за один прицел… Впрочем, не за ордена. И ведь как вовремя всё случилось.

Отредактировано Алексей Борисов (23-04-2021 00:28:54)

+7

76

***
Незадолго до рассвета 26 июня, на площадь Кирова прибыл автобус с милицией, а со стороны проспекта Стачек стали заезжать тягачи с габаритным грузом и мощные автокраны. Четверо рабочих сделали замеры и прямо мелком обозначили углы. Выделенную площадку с двух сторон огородили невысоким металлическим забором, стыкующийся между собой посредством клипс и как только периметр был обозначен, стали снимать брезент с платформ. Напротив памятника выставлялись вражеские танки, бронетранспортёры, пушки, самоходную артиллерийскую установку, два самолёта, мотоколяски, гору немецких касок и некоторые образцы стрелкового вооружения. Поверженная техника несла следы от снарядов и копоти, а стоявшие совсем близко могли даже учуять характерный запах горелой плоти, не успевший выветриться за несколько дней. Возле каждого экземпляра выставлялась табличка, где указывалось наименование, технические характеристики, номер части и в некоторых случаях, фамилии и звания тех, кто ей управлял. Единственное, о чём не сообщалось, так это место последнего боя. Тем не менее, знакомые с географией люди могли усмотреть на выставленных стендах с фотографиями некоторые прибалтийские города и сделать выводы, что технику эвакуировали из приграничных районов. К семи утра всё было готово, грузовики разъехались, оцепление снято, и вскоре выставку посетил руководители горкома партии. Жданов, Кузнецов, Штыков, Бумагин, Воротов, Домокурова, Никитин, Шинкарёв и другие товарищи. Осмотр начали с пушек: 150 миллиметровое тяжёлое пехотное орудие SIG 33, 105-миллиметровая гаубица leFH-18 и s.Pz.B.41, которая и за пушку не считалось. Далее им навстречу вышел капитан танковых войск. Представившись, он провёл экскурсию по бронетехнике. Указкой он указывал на уязвимые места, рассказывал про дополнительные плиты бронирования, стараясь показать пробития и прочие разрушения брони, и честно указал на места, где снаряд 45-мм противотанковой пушки образца 1937 года в 46 калибров со своей задачей не справился. Особенно это касалось большого танка Panzerkampfwagen IV, поразить которого удалось лишь с шестого выстрела.
— Вы хотите сказать, что пятьдесят процентов снарядов никуда не годны? — спросил у капитана Андрей Александрович.
— Товарищ Жданов, конструктивно, боеприпасы безупречны, но качество их изготовления, это как игра в городки. Раз на раз не приходится.
Партийные чиновники замерли и даже перешёптывание прекратилось. Ещё перед поездкой им доложили, что вводить в курс дела будут участники недавних сражений. А люди заглянувшие смерти в глаза не очень удобные собеседники. Могут сказать прямо то, что думают, не взвешивая и не отдавая отчёта последствиям. Однако для такого политика, как Жданов, подобные неудобства не представляли особого затруднения. Он умел и знал, как выходить из таких ситуаций. Вообще, наделённые властью люди не любят шутить, так как каждая произнесённая шутка лишь закрывает брешь проблемы, которую он решить не в состоянии. И чем глупее аудитория слушателей политика, ем легче ей манипулировать. Шутка здесь, шутка там и ты рубаха-парень, любимец и кумир. И Жданов поступил просто.
— Что-то я не замечал, чтобы товарищ Ворошилов хоть раз промахнулся, — шутливо заметил первый секретарь горкома.
Чиновники рассмеялись. Конечно, меткость выстрела — вот главное. Кто бы спорил с этим утверждением, но проблема возникла явно не вчера и располагавший данными второй секретарь, дополнил слова капитана. 
— Артиллеристы жалуются, будто снаряды из стекла, — тихо произнёс Кузнецов. — Экипажи танков интересуются перед боем, каким заводом они изготовлены и требуют заменить некоторые.
Жданов недовольно проводил капитана взглядом, затронувшим такую сложную тему, и пошёл дальше.
— Мне доложили, что обзор проведут участники боевых действий, а вместо этого, какой-то паникёр, — пробурчал он.
— Этот капитан подбил три танка противника, — возразил ему Кузнецов.
— Беру свои слова обратно, но всё равно, пусть боеприпасами занимается те, кто должен. Жаль, что никого из УАСа нет.
Экскурсовода-капитана сменил лейтенант из ВВС. Он представили 88 Юнкерс и Мессершмит Bf.109f. Самолёты выглядели словно склеенные. По крайней мере, бомбардировщик, сложенный из двух частей. Восемнадцати метровый размах крыльев и почти пятиметровая высота делали из него исполина воздуха, к счастью поверженного. Поломанный во многих местах истребитель хоть и не блистал эстетикой, но множество полосок на руле сообщали о количестве воздушных побед. Жданов спросил про чёрточки и поинтересовался успехами наших ассов. Лучше бы не спрашивал.
— Этот немец ведёт счёт с Испании, сбивал французов и англичан. Поэтому так много побед, — пояснил лейтенант. — У нас его приземлили в первый же день.
— Вот! — обрадованно произнёс Жданов. — Слышали, в первый же день! А кто сбил, вы?
— Мне ещё не удалось никого сбить, товарищ Жданов. Я больше по бомбометанию.
— Кстати, — обращаясь к Кузнецову, — мне тут товарищ Сергей невероятную историю рассказал про бомбардировщик. Отправим ка мы лейтенанта подучиться. Интересная тема намечается.
Замыкало экспозицию стрелковое оружие вермахта и отбитая полевая кухня, представленными двумя пограничниками. Объединённые варочные котлы на колёсах HF-13 это не просто трофей, это осознание военнослужащими во все времена, что противника не просто поколотили, раз дошли до обоза, а захватили почти самое святое — кормилицу. А потеря её, это означало разгром. Нового из «стрелковки» никто не увидел, финские солдаты воевали практически тем же, разве что признали удачными пулемёты, да пошутили на счёт котлового довольствия, напечатанного на листике с русским переводом и прикреплённой на тумбе. Битву за желудки Красная Армия выигрывала с явным отрывом. От этой тумбы, чем-то похожей на трибуну начинались стенды с фотографиями.
Пока шёл просмотр, ленинградцы стали потихоньку появляться на площади и милиционеры не препятствовали, если рабочий завода «Двигатель» вдруг оказался возле секретарей горкома. До того цинизма, когда привлекались подставные сотрудники спецслужб, изображавших из себя пролетариат, коммунисты ещё не дошли. Андрея Александровича узнавали, здоровались, рады были видеть здесь, в колыбели революции, а не спрятавшегося где-то на даче. Вскоре его окружила толпа народа.
«Что происходит? Отчего отступаем? Где Сталин, почему молчит?» Вопросы сыпались один за другим, как чей-то женский голос перекричал всех:
— Мистер Жданов! Газета Washington Times-Herald, Виктория Бэссил! Расскажите в двух словах о яркой победе Красной Армии. Откуда эта грозная техника?
Рабочие и двое пограничников приподняли Жданова на руках и буквально вознесли на тумбу. Кузнецов и двое его заместителей, встали перед ним. В мгновенье на первого секретаря горкома нацелились несколько фотоаппаратов, и зажужжал мотор кинокамеры. Любой другой бы тут же сник, но только не он. Настроение населения территории Ленинградской области во многом определялась развитием ситуации в самом Ленинграде. Поэтому сейчас, каждое его слово будет значить для семидесяти двух районов особенно сильно.
— Товарищи! Братья и сёстры! — начал говорить Жданов. —  Нависшая опасность над нашей страной грандиозна. Нужно отрешиться от благодушия и беспечности, речь идёт о жизни и смерти не только первого в мире государства рабочих и крестьян, но и всех народов. Германский фашизм неукротим в своей ненависти и бешеной злобе к нашей родине. Покорённая им Европа снабдила его средствами, дала в руки оружие, вскормила. — Жданов показал рукой на подбитые танки. — Наполеон тоже считал свою армаду непобедимой, но русский народ доказал, что это не так. Да, мы в осаде и нас окружают враги. Но несмотря на всё мы выстоим и победим. Скажем нет! в наших рядах нытикам и трусам, паникёрам и дезертирам. Кажем да! Подвигу и беззаветной преданности нашей родине. Все наши силы — на поддержку героической Красной Армии, нашего славного Красного Флота! Все силы народа — на разгром врага! Победа будет за нами!
Славься, Отечество наше свободное,
Счастья народов надёжный оплот!
Знамя советское, знамя народное
Пусть от победы к победе ведёт!
Прочитав в завершении четверостишье, Жданов крикнул: Ура! Кузнецов с пограничниками тут же поддержал, и вскоре кричала вся площадь.
— Товарищи! — снова произнёс Жданов. — За работу, товарищи. Родина ждёт от нас ударного труда!
Андрей Александрович обратил внимание, что с задней стороны тумбы есть ступеньки и самостоятельно спустился на землю.

+8

77

А тут новая напасть с выселением, которой Хорошенко заниматься уже не пришлось - плюнув на всё, он написал рапорт, что подходящих под депортацию нет, а есть семьи военнослужащих РККА и служащие народной милиции. Написал потому, что мужчины этих семей уши добровольцами. У него в голове не укладывалось, как можно сражаться, если с твоей женой и детьми в тылу творится такая несправедливость?

Буковка потерялась.

+1

78

(переписано и дополнено)
7. Доставить пикинёра во Фландрию.

Для людей, проживших достаточно долго, не было нужды вслушиваться в голословную пропаганду и всматриваться в карикатуры в газетах. Они первыми чувствуют, как сеются страхи и слухи: «Фронт прорван, немцы взяли Минск, армия отступает». Днём новости проносились по городу обжигающим ветром, а вечерами, погруженные в светло-синий сумрак белых ночей приглушённого шороха листвы улицы полнились холодными туманами полуправды и преувеличений. Они шептались на северных окраинах, в фешенебельных районах, в учреждениях и магазинах. Друг рассказывал другу, соседка соседке и даже их мрачные предположения оказывались далеки от истины. Первые недели войны были сродни катастрофы. Немцы приближались и многие говорили об эвакуации. Да что там говорить, люди были взвинчены. Порою, Хорошенко казалось, что тревога становилась осязаемой, у неё был запах раскалённого железа, который распространяется, когда кирка бьёт о камень и из-под острия при первом ударе о глыбу сыплются искры и кажется, что вот-вот полыхнёт. Старый милиционер почти физически ощущали панику отъезжающих, которая витала в кабинетах высоких начальников, будь то директор завода, или председатель сельского совета, или полковник милиции. В эти времена всплывало наверх всё говно, долго копившееся в гнилых кишках липовых коммунистов. Воистину, должно произойти потрясение, дабы избавиться от скверны. Плохо только одно, прорвавшую канализацию запирают чистые душой люди.
Хорошенко не мог утверждать, что душа его кристально чиста. Были в его жизни и тяжёлые решения, а кто не без греха? Тем не менее, драпать он не собирался. По возрасту военкомат им уже давно не интересовался, но оставалось ещё ополчение, где на зрелые годы могли посмотреть сквозь пальцы. Он бы ушёл по милицейскому призыву, но подкрался пенсионный порог, по документам ему исполнилось шестьдесят. То, что Хорошенко приписал себе пяток лет, никто не знал, приказ об увольнении, как и положено, завизировали, и если бы не война, давно бы передал дела да всё некому. В настоящее время, каждый милиционер тянул лямку за троих: за себя и двух ушедших на фронт. Все эти дни Хорошенко считал, что вот-вот кого-нибудь пришлют, и продолжал служить, а вчера ему сказали просто закрыть дверь на замок и сдать табельное оружие. Приняли решение о сокращении штата в ПГТ Парголово и выбор пал на входящую в него Кабаловку. Иного выхода пока не было, страна становилась на военные рельсы и в мирной жизни сразу стала ощущаться нехватка кадров. Когда всё вокруг так быстро меняется, люди теряют уверенность, они не поспевают за изменениями. Впрочем, и раньше не было по-другому, просто сейчас стало сильно заметно. Привычный уклад подразумевал преемственность, люди старились, на смену одним приходили другие, жизнь текла своим чередом, привычно и поэтому понятно. Теперь же две недели принесли с собой столько крутых поворотов, что равновесие было окончательно нарушено.
Обычно Дмитрий Иванович спал спокойно, ни разу не просыпаясь, до привычного подъёма, до шести часов. Это его вполне устраивало, так как на службе ему полагалось быть к восьми. Но в это утро, несмотря на то, что служебное бремя подошло к своему логическому завершению, он проснулся на целых три часа раньше обычного. Лёжа в постели и прислушиваясь к ровному и спокойному дыханию, он попытался понять, верно ли он собирается поступить. Где-то в уголках сознания словно бы звучал сигнал тревоги, тот самый раздражитель, к которому всегда стоило прислушаться. Поначалу наяву ничего не слышалось, только на окне нудно жужжала сонная муха. Несколько минут прошло в тишине, затем вновь возник тот же звук, который шёл от самого сознания, тот самый сторожевой пункт, отвечающий за тревогу. Однако, что-то менять было уже поздно.
Милиционер сложил в вощеную бумагу фунт сала, завернул в портянку несколько пачек папирос и, осмотрев вещевой мешок, обнаружил прореху в виде углового разрыва. Ткань рвётся таким образом, когда цепляется за гвоздь, хрясть! и лоскут буквой «г», и всегда это происходит неожиданно. «Харя тюленья», — выругался милиционер. Придётся всё вынимать, ставить изнутри латку и штопать. Оттопырив налобник , он вытянул из фуражки нитку с иголкой и принялся портняжничать. В процессе работы Дмитрий Иванович вспомнил, как в первых числах ноября двадцатого уходил из Севастопольской жандармерии. Тогда он тоже собирал сидор и, «матеря» предательски лопнула, в самый неподходящий момент. «Тогда поручик и сейчас поручик. Тогда сидор порвался и сейчас. Буду жив, значится», — подумал он и перекрестился.
Глухо поругиваясь, гроза уходила на восток, навстречу анёве, и последние точки капели с дремотным покоем долбили жестянку навеса. Запирая на висячий замок дверь, он пробурчал под нос: — Дрянная погода. — Но вдруг лицо его прояснилось. «Но ведь это смешно, — подумал он, — огорчаться из-за погоды, когда идёшь на войну.
Вдруг его окликнули со спины.
— Дмитрий Иванович, здравствуйте.
Повернувшись, Хорошенко увидел Веру Фридриховну. Женщина двадцати лет, почти вдова после финской. Причём с не очень хорошей историей, так как ни похоронки, ни другого необходимого для пенсионного начисления документа у неё не было и постановление СНК под номером 1269 прошло мимо. Жила она в одиночестве и числилась в особом списке, в связи с пропажей мужа без вести с подозрением. Никто толком ничего не знал: может, сдался в плен старший лейтенант и по окончании войны эмигрировал, а может безымянная могила стала последним приютом, а может, оговорили. В социальной службе, как и в ЗАГСе разводили руками. Когда Хорошенко принимал дела, фамилий в «особом списке», было несколько. Двое связанные со статьями уголовного кодекса и отбывавшие длительный срок и этой горемычной женщины, вина которой состояла лишь в том, что государство не сумело установить. Вроде и прав её не лишали, но в личной жизни проблем навесили столько, что к земле тянет. Ни замуж снова выйти, так как не разведена, ни на работу не устроиться, если только полы мыть в той же милиции. Как бы не считал милиционер, что всех нужно судить одним Законом, но в этом случае под одну гребёнку не выходило. Он даже писал запрос, в надежде прояснить её судьбу, но внятного ответа не пришло даже по его ведомству. А тут новая напасть с выселением, которой Хорошенко заниматься уже не пришлось — плюнув на всё, он написал рапорт, что подходящих под депортацию нет, а есть семьи военнослужащих РККА и служащие народной милиции. Написал потому, что мужчины этих семей ушли добровольцами. У него в голове не укладывалось, как можно сражаться, если с твоей женой и детьми в тылу творится такая несправедливость? Этнических немцев в посёлке было не так много, пять семей вместе с Верой Фридриховной, и бросить устоявшиеся хозяйство они категорически не желали.
— Доброго здоровья, Вера Фридриховна, — ответил на приветствие Хорошенко и тут же пожурил, как дочку: — Что ж ты в такую рань, да ещё в дождь на улицу вышла?
— Убываете? — немного промолчав, спросила Вера.
— Да.
— А как же я?
— Ты же вольнонаёмная. Вот тебе ключ, следи за помещением, убирай, как и прежде.
— А если придёт кто, или позвонят?
В этот момент за дверью послышался трезвон телефона.
— Да что б тебя, — в сердцах произнёс Хорошенко.
Открыв замок, он подошёл к телефону.
— Участковый, лейтенант Хорошенко, слушаю.
— Здравствуйте. Это Лука Фомич, из «Осиновой рощи». Мне ваш телефон директор дал. Прямо сейчас, где-то возле вас парашютист немецкий спускается. Я с бойцами выезжаю, а вы подстрахуйте, чтоб не напакостил гад.
— Вера! — крикнул Хорошенко, — глянь в небо, видишь что?
— Прямо на нас парашютисты падают! — отозвалась Вера. — Одного к Устине сносит, а второй на нас.
Разговор прервал стрекочущий рёв пролетающего самолёта и вслед за ним пулемётный треск. Fieseler Fi156 он же «Шторьх» уходил от нашего истребителя, прижимаясь к земле. Лёгкий как комар, этот самолёт мог приземлиться на пятачок и с него же взлететь. Но самое любопытное было в том, что на крыльях улепётывающего самолёта были намалёваны звёзды. Мчавшийся за ним И-16 пытался захватить аэроплан в плен, всячески принуждая того следовать до аэродрома.
— Давайте живее! — крикнул в трубку Хорошенко, бросил сидор под стол и позвал Веру.
— Остаёшься за старшую. Справочник на столе, звони в Ленинградское НКВД, требуй подмогу, а я побежал. 
Не успел Хорошенко выскочить за дверь, как опомнился — наган-то не заряжен. «Да и бес с ним», — подумал Дмитрий Иванович. — Он его за всю жизнь только пару раз и использовал по назначению. А так, всё больше словами, ну, иногда и кулаком приходилось приложиться. Задрав голову вверх, он отчётливо разглядел, что под куполом спускающегося парашюта висит какой-то здоровенный мешок, и он сейчас приземлится прямо в соседний двор. А вот второй нёс человека, и парашютист дёргал руками стропы, стараясь не врезаться в крышу дома Устины, но тщетно. Ноги стукнули о черепицу, и тело как карандаш по наклонной плоскости заскользило вниз. Нет, что-то должно было случиться. За здорово живёшь, жизнь долго продолжаться не могла. Не зря же сидор лопнул. Хорошенко перескочил через палисадник и буквально принял на себя парашютиста. Ну, почти, так как вместо того, что бы принять во внимание, что лямки парашюта несколько сковывают движения и направленный в лицо ствол револьвера как бы предупреждает о нежелательности иных действий кроме как покорно принять судьбу, парашютист ловким движением выкрутил из руки Хорошенко наган и нажал на спуск без всякого предупреждения.
— Шайзе! — произнёс немец и тут же схлопотал в нос.
Удар у Хорошенко был что надо, старая школа.
Солнце уже взошло, и от стены противоположного дома в окно падал ярко-жёлтый отсвет светлой охры. Он освещал золотистым цветом циферблат настенных ходиков, часы показывали четверть шестого. Утро обещало быть ясное и безветренное, словно и не было дождя. Кучки облаков нехотя покидали небо, пытаясь зацепиться за невидимые уступы, и таяли в вышине, распадаясь подобно вытянутым кускам ваты. Всё предвещало жаркий день в прямом и переносном смысле. Издали начал приближаться шум автомобильного мотора, он усиливался, затем с большой скоростью пронёсся под окном, разбрызгивая лужи и, медленно затихая, пропал в противоположной стороне, что бы спустя минуту вернуться вновь и уже отметиться визгом тормозов. Наконец, прибыло подкрепление.
— Вера Фридриховна Краузе? — спросил старший лейтенант НКВД, распахнув дверь и не удосужившись даже вытереть ноги.
— Да, это я, — ответила сидящая за столом девушка.
— Почему не докладываете, почему не по форме? Чему вас в милиции учат?
— Извините, я не знала…
— Что тут у вас стряслось, где парашютисты, где десант?
— В уборную повели, — ответила Вера. — А вы, собственно кто? Наследили, вот.
«Понабрали баб в участковые», — пробурчал под нос старший лейтенант и чётко произнёс свою фамилию: — Громов.

Отредактировано Алексей Борисов (26-04-2021 11:02:54)

+8

79

Алексей Борисов написал(а):

...а вечерами, погруженные в тёмно-синий сумрак приглушённого уличного освещения улицы...

А разве ленинградские белые ночи уже закончились?

+1

80

Дмитрий Александрович написал(а):

А разве ленинградские белые ночи уже закончились?

По второе июля. Извините.

0


Вы здесь » В ВИХРЕ ВРЕМЕН » Лауреаты Конкурса Соискателей » Блокадный год или за тридцать миль до линии фронта