С неба слышался гул бомбардировщиков летевших на восток. Шли высоко – видны лишь крестобразные силуэты. А вдалеке тревожно трещали сороки. Бойцы посматривали на небо и настороженно прислушивались. Отряд шел сквозь лес аккурат в сторону сорочьего ора. Прошли уже километра три, или чуть больше, сколько еще до охотничьего домика идти, выяснить не удалось - пацан просто не смог ничего толком рассказать. Чуть только начнет, сразу в плач.
- … мамка крычыць - бяжы! Я и пабег. У кустах схавався… - рассказывал Миша всхлипывая и утирая слезы. - А немцы пагналы всих да яра и пастралялы. Я у лес пабег. У дзядзьки паляунычы домик, думав там схавацца. Дабег, а там тэ немцы уже. А дзяцка… дзяцка…
Что с этим дядей, так и не узнали – трясло мальчишку. Ясно, что ничего хорошего. Только злости прибавилось. Лейтенант прекрасно понимал – не дело поддаваться эмоциям, но спускать зверства нельзя. Подло спускать такое, а жить подлецом, самое последнее дело.
Сорочий вдруг треск приумолк, затем вознобовился вновь и вроде как сместился. И стал громче. Или близко уже? Да, близко, вон, боец из дозора встречает.
Что могло так встревожить птиц? Что такое сделали немцы, что начался этот «концерт»? Те камуфляжные свернули к охотничьей заимке. Дозорные на развилке побывали и подтвердили - следы налево ушли. К своим камуфляжные не свернули. Почему? Не хотят своими делами светиться? Что-то тут не то. Впрочем, послушаем, что дозорный доложит, да сами посмотрим…
- Это они, командир, - подтвердил боец. – Что и как пока не понятно, там ближе не подобраться, но это они.
- Охранение есть?
- Мы сторожко так поглядели – нету.
Чичерин задумался – у деревни немцы охранение выставляли, а тут? Странно…
Выдвинулись к опушке, оставив в чаще Маврищева и пацана под охраной одного раненого бойца.
И точно - охранения немцы не выставили. Лейтенант обогнул куст орешника и выглянул.
Что говорить - в красивом месте изба егеря стоит. Высокий холм, и огибающая его река. Перед холмом виднеется часть песчаной отмели. И оттуда слышатся голоса и плеск воды. Решили искупаться? Или кровь смыть?..
Невольно скрипнув зубами, лейтенант продолжил наблюдение. На холме изба пятистенка с парой сараев. По той стороне что-то непонятное, будто ограда какая - на крестах натянуть что-то. Около дома, почти впритирку бронетранспортер стоит. В бронике немец в одних трусах, рядом с пулеметом на губной гармошке играет, иногда что-то комментируя. Что-то у дома происходит, но не рассмотреть, камуфлированный борт закрывает и разлапистая черемуха. То, что немец рядом с пулеметом сидит – плохо. Все мотоциклы расположились понизу, и только у крайнего солдат курит. С голым торсом, но пулемет – руку протяни. Чичерин пересчитал технику – одного цундаппа не хватает. Где еще один? За постройками, или с той стороны холма? Наверняка. Хоть и купаются да загорают, но какое-никакое охранение выставили.
- Сержант, возьми бойца, разведай, что там, и еще присмотри – можно ли подобраться поближе.
Степаненко с красноармейцем уползли вправо. Лейтенант же с парой бойцов решил правее обойти, и вдоль берега подкрасться. Там хоть кустики какие-никакие имеются. А так вся поляна вокруг выкошена, вон копёнки стоят. И незаметно к ним не подберешься.
На берегу частично открылся вид на отмель. Пересчитать всех купающихся немцев не вышло. Но тут почти все, минус те, что у дома, и в охранении. Немцы барахтались весело, ныряли, брызгались, смеялись. Пара в плоскодонной лодке сидит. Тоже в веселье участвуют – то брызгаются в купающихся, то отгребают от желающих добраться до лодки.
«Пулемет бы нам, - подумал Чичерин, - вмиг бы всех положили».
- Командыр, - возбужденно зашептал Абадиев, - оны без оружия.
Конечно без оружия. Вон все маузеры аккуратно в пирамиды поставлены, не на песочке, правда, а на травке, но рядом. Это хорошо, если прижать огнем и не дать до карабинов добраться, есть шанс. Но прежде надо нейтрализовать пулеметчиков и тех, что у дома. А где тот офицер? В воде плещется, или в избе отдыхает?
Появился Степаненко. Показав знаками Абадиеву наблюдать за противником, оттянулся в чащу.
- Значит так, командир, - начал доклад сержант. – Там грунтовка вдоль реки уходит. На повороте к дому кустарник и мотоцикл за ним. А пулемет под кустом. Дозорных двое. Бдят. К северу бдят, - уточнил сержант.
- Странно… - задумался Чичерин. – Значит, с тыла они опасности не ждут?
- А что, им с тыла ждать? – хмыкнул Степаненко. – Там же своих тьма.
Лейтенант задумчиво кивнул. План уже сложился. Несмотря на численный перевес, перебить немцев вполне по силам. Главное ударить внезапно. Не дать к оружию добраться и пулеметчиков сразу нейтрализовать. Тот, что у мотоциклов – не проблема. Охранение за домом тоже. С бронетранспортером сложнее. Стоит на холме и у дома. Сколько немцев находится в доме? Не много – два, или три максимум, плюс пулеметчик на бронике. Если его снять, то те, что в доме – не проблема. Решено!
- Вот что, сержант, бери Голубева и выдвигайся к дороге. Охранение на вас двоих. Гранату прихвати. Как начнем, гасишь немцев и обходишь дом. Если что, гранату в бронник швырнешь. Давай, двигай.
- Лопахин, Сафонов - Чичерин повернулся к бойцам, - вы у нас «Ворошиловские» вроде? Гасите немца у мотоциклов, и пулеметчика на броннике.
Затем Чичерин проинструктировал оставшихся бойцов и выдвинулся к самой воде. Кусты тут были не так густы. Бойцы, чтобы не заметили, распластались в ожидании. Лейтенант осторожно выглянул и тут же присел – с холма бежал немец, что-то крича. Не сумев остановиться, он вбежал в воду и купающиеся тут же его окунули. Веселья добавилось. Вынырнув бегун что-то закричал, показывая на дом. Купальщики восторженно взревели. Лейтенант тоже посмотрел туда…
- Суки! – захрипели рядом.
И разум словно захлестнуло. Это была лавина, которую остановить не в силах. Это был врыв, что выплеснул всю ненависть наружу.
- Р-р-ра-а-а! – рычащая толпа неслась на врага. Какие-то разумные мысли мелькали в голове Чичерина, но они тут же тонули в бурлящей ярости. Рыча, он выстрелил несколько раз в кинувшихся к оружию немцев. Удачно попал по троим, остальные отшатнулись. Часть купальщиков металась на мелководье. Пара в лодке истово гребли, но плоскодонка крутилась на месте. Красноармейцы вломились в эту толпу, и завязалась отчаянная схватка. Немцев много, но они голые, без оружия. Мелькали ножи и штыки. Вода кипела, постепенно розовея. Чичерин встряхнул головой. Немец, что выскочил из воды, нарвался на выстрел, но успел ударить. Лейтенант отбросил пистолет – патроны закончились, выхватил нож и кинулся в самую гущу. Красноармеец сцепился с немцем, борясь, они нырнули в воду…
- … - непонятно орал Абадиев, разя врага дедовским кинжалом. Немцы от него шарахались, пытаясь спастись на глубине, но Умар настигал, и…
Схватка уже давно к глубине сместилась. Чичерин выполз из воды, нашел свой «ТТ», заменил магазин и дослал патрон. Немцев уже добивали. Правда, бойцов в воде маловато, двое всего, неужели убиты?
На берег выбрался красноармеец, вытягивая тело погибшего товарища. Выполз Абадиев, упал на траву, и его вывернуло. Лейтенанта тоже тошнило. Речной взбаламученной воды вволю нахлебался…
Красная муть медленно утекала за холм. Плыли трупы. Плоскодонка с двумя мертвецами медленно к противоположному берегу дрейфует. Кто же их убил? Немцев явно застрелили. В пылу схватки слышалась выстрелы. Припоминается, что была пулеметная, но короткая, несколько протяжных очередей из «Суоми», и множество винтовочных.
Чичерин, с трудом уняв тошноту, поднялся по откосу. Выглянул. Перед домом и у бронетранспортера тела убитых немцев. У косого креста суетился Голубев. Мрачный Степаненко стоит рядом. Заметив лейтенанта, подал знак – чисто, мол.
Чичерин кивнул. Дошел до мотоциклов - убитый немец обнаружился у коляски. Так, а бойцы где? Тела Лопахина и Сафонова он нашел у кустов. Вокруг следы от пуль. Значит, пулеметчик одной короткой очередью их успел…
В прострации лейтенант дошел до оставленной планшетки. Вернулся с ней на берег. Сел. Стоило прикрыть глаза, как замелькало – вспышка последнего выстрела, рычащий немец, перехваченный им клинок, силен был гад, удалось сбить с ног и оседлать, чтоб не вынырнул, и почувствовать последние судороги утопшего врага. А потом стиснуть горло другого…
НР-40 где-то потерян, жаль. Может, найдется?
Рукопашная. Первая. А ведь страшно было…
Справились, да, и всех перебили. И в этой рукопашной трое бойцов легло. И пулеметчик, сволочь, последней в своей жизни очередью сразу двоих срезал намертво.
Кто-то затряс за плечо.
- Командыр… командыр…
- Что тебе, Умар?
- Там наши!
- Где?
На том берегу он увидел троих. Один вошел в воду, схватил плоскодонку за борт и подтянул её к берегу. Затем они свалили трупы немцев в воду, двое сели. Тот, что ловил лодку, сильно оттолкнул её от берега, после чего поднялся и скрылся в лесу.
Чичерин присмотрелся – судя по форме, в лодке командир и красноармеец. Так-так, а третий в лес ушел, хотя в лодке и трое вполне уместятся. Значит, есть еще люди. Сколько? И кто они? Выяснится, когда лодка доплывет, а плыть придется долго – весел-то нет, ладошками гребут.
А пока гребут, мы к встрече подготовимся.
- Умар, - повернулся лейтенант к бойцу, - поднимись наверх и сними пулемет с коляски. На откосе установи.
- Я нэ умею, командыр.
- А ты не показывай, что не умеешь, - подмигнул Чичерин.
Абадиев, оскалился, с щелчком загнал кинжал в ножны и ушел.
- Макаров, ты как, очухался?
- Вроде как.
- Давай-ка, приберем тут…
Погибших товарищей они вытащили к траве. Затем собрали оружие и амуницию в одно место. Повезло - НР-40 нашелся, на отмели лежал. Заодно проверили свое оружие и оправились. Все одно гимнастерки мокрые, поэтому всю грязь просто смыли.
Лейтенант, присев на травку и поглядывая на лодку, принялся рассматривать «Вальтер-ППК». Два пистолета они на берегу среди немецких портков обнаружили. Странно, почему эти камуфляжные вооружены этой пукалкой? Не армейский, вроде, пистолет.
Заслышав шаги, обернулся. Спускался Степаненко, таща за шиворот немца. Ноги у того заплетались. Фингал с пол лица и левое ухо кровит. Руки позади связаны. Гимнастерки, то есть - кителя нет, лишь майка с орлом и свастикой, штаны и сапоги.
- Вот, командир, познакомься, - сказал сержант, швыряя пленного на песок, - обер-лейтенант Эрих Шумберг.
Пленный зыркнул зло на сержанта. Степаненко же передал лейтенанту документ и медальон на цепочке.
Чичерин первым глянул на овальный медальон. На аверсе германский орел с венком бегущей свастики вправо пялится. На реверсе надпись «Sicherheitsdienst» и четырехзначный номер.
- Интересная вещица… - кивнул лейтенант, сунул медальон в карман и быстро просмотрев зольдбух. - Командир «Зондеркоманды - 7 а», так?
Немец только зыркнул зло. Понимает по-русски?
- Сколько таких зондеркоманд? Каков состав и основные задачи? Молчите?
Лейтенант ответа не дождался.
- Сержант, при нем еще что было? – спросил он Степаненко. - Планшетка, там, или портфель?
- Нет, командир, - отрицательно покачал головой сержант. – При нем только медальон и документы были. Надо в броннике пошуровать, наверняка там все…
- Вы мне помоч и сдавайтс! – внезапно сказал немец.
- И вы гарантируете нам жизнь? – язвительно выплюнул Чичерин, заводясь. – Вот же сука! А женщинам старикам и детям вы что гарантировали? Молчишь, тварь?
- Ihr seid Barbaren! – истерично заорал немец. - Untermenschen! Wir befreien die Erde von Juden und Kommissaren! Vom slawischen tier! Heil Hitler!..
Немец орал и дергался, будто хотел вскинуть руки, а лейтенанту от ярости сводило скулы. Heil Hitler! – и перед глазами тела женщин, стариков, детей… Heil Hitler! - и на косом кресте распят пожилой егерь…
- Сдохни, тварь!
- Командир… командир!
Чичерин вдруг обнаружил, что Степаненко оттаскивает его от оберлейтенанта, а немец хрипит, обливаясь кровью и вскоре затихает. Злость отхлынула, осталось только сожаление, что тварь сдохла так быстро.
- Эх, ты ж… - выдохнул побледневший Макаров.
И вдруг окрик:
- Что тут происходит?

Эпизод в 5-ю главу. Пока не полный.
_______________________________________
Прогорланил петух. Протяжный призыв был по-прежнему одинок. Но хохлатого одиночество не смущало и грохот далекой канонады тоже – продолжал горланить. Уже достаточно рассвело. Было прохладно. Спать бы и спать, ведь ночка выдалась беспокойная. На фоне канонадного гула, перед самым рассветом, вдруг вспыхнул нешуточный бой. Переполох случился знатный, если по испуганным крикам и злым окрикам судить.
Бесхребетный, вскочив, настороженно прислушался – интенсивно стреляли где-то в районе болотца. Скверно, если немцы решили идти в наступление.
Семен подпрыгнул, зацепился за стропила и подтянулся. Толком ничего не разглядел, но понял – в основном бой разгорелся там, где он с Мишей нейтралку переходил. Винтовочная скороговорка перекрывалась пулеметным грохотанием. Причем палили с обеих сторон – меж гулких ду-ду-ду «Максимов», слышались отзвуки множественных очередей немецких MG. Это «веселье» сопровождалось осветительными ракетами.
Семен кликнул охранника – без толку, не отозвался. Толкнул дверь – та не шелохнулась – чем-то хорошо приперли, если только со всей дури выбьешь. Сомнительно что боец спит, при такой заварушке. Скорей всего отошел, узнать – что там случилось. Или с испугу сбёг от греха. Личный состав тут явно с дисциплиной не в ладах.
Бой длился недолго - с полчаса. Потом еще час была беготня, и слышались приглушенные разговоры. Вернулся охранник. На вопрос Бесхребетного ответил – не твое дело, мол. Потом в округе затихло.
Семен, прикинув расклад, пришел к выводу, что это алаверды от немцев. Наверняка предприняли вылазку за языком к нашему передку и были обнаружены. Не зря, ох не зря они с Мишей кулаками помахали на позиции.
Устроившись на нарах, попытался заснуть, а что еще делать? Сон пока не шел. Вспоминал явление местного политрука. Вот ведь зараза, как мир тесен. Этот Мануилов много кому крови подпортил на почве борьбы с «вредителями и врагами трудового народа». За косой взгляд, за резкое слово, а кого за прошлое, что быльем поросло, да не забылось. Политруку плевать на изувеченные судьбы, он же пламенный борец.
Мануилов заявился к вечеру - злой, даже бешенный. Орал, матерился. Глаза красные, слюна брызжет. «Предатель, подлец, сволочь…» - проклятия перемешанные матом так и сыпались на Бесхребетного. Явившиеся вместе с политруком командир батальона и ротный, недоуменно переглядывались. В какой-то момент, вышедший из себя политрук, выхватил револьвер и выстрелил в Семена. Пуля впилась в стропилину только благодаря ротному, что подбил руку. После чего командиры хоть и с трудом, но уняли политрука, и куда-то увели.
Не прошло и пяти минут, явился ротный и распорядился увести Горохова в другое место. Мол, чтобы не сговорились…
Семен долго не мог уснуть. Размышлял. О том, как он пробирался по немецким тылам, как врага убивал как мог, как Михаила встретил. Как нейтралку переходили. Везло им обоим невероятно. Пока своих не встретили, и сразу все наперекосяк. А еще когда-то удивлялся – откуда столько дураков в армии? Надо же, рассадить, чтобы не сговорились! А Мануилов? Ведь это он приходил и разглядывал обоих сквозь доски наката. И через шесть часов взбесился? С чего? А командир батальона его послушал…
Эх, сработает ли словечко заветное? У Миши, вон, что-то весомое есть, недаром заминировал. А у него только слово и шоколад с какой-то дрянью. Не факт, что поверят…
Семен долго сидел на обочине в кустах, наблюдая за немецкой танковой колонной, что пылила по грунтовке. Перед танками прошли грузовики с прицепленными орудиями и несколько бронетранспортеров с пехотой. Разрыв меж колоннами был невелик, и Бесхребетный не рискнул сделать рывок. Затем прошелся вдоль обочины и понял - искать место, где можно перескочить эту дорогу бессмысленно.  Пришлось ждать, пока пройдет техника.
Вдруг один из танков взревел мотором, несколько раз дернулся, будто спотыкаясь и, выбросив вверх облачко черного выхлопа, заглох посреди дороги. Сидевший на башне танкист сунулся в люк, но сразу вернулся. На пыльном лице немца Семен заметил досаду. Бесхребетного тоже злоба взяла – надо же танку сломаться именно тут. Придется все-таки другое место для перехода искать.
Пара танков, что ехала следом вовремя сманеврировала, объехав сломавшегося по обочине.
Последний остановился и торчащий из люка танкист перекинулся парой фраз с командиром. Тот помотал головой, что-то ответил и махнул рукой. Танк взревел мотором и тронулся, оставив экипаж самим разбираться с проблемой. Танковая колонна удалялась. А танкисты, тем временем высыпали наружу и теперь сгрудились у моторного отделения. По сторонам не глядели, что-то пытаясь сделать. Одна забота – что там с двигателем?
Семен повертел головой, осматриваясь. С запада пока ничего не видать – пыль столбом. А если отойти и рискнуть? Заметят или нет? Или перестрелять этих беспечных немцев? Может провизией разживусь…
Так вроде это троечка, и в экипаже пятеро. Командир с гарнитурой на башне сидит, четверо на корпусе ковыряются, снимают что-то. Или фильтра забило, или карбюраторы засорились. Вон какую пылищу подняли.
Тут командир что-то сказал, трое спрыгнули на дорогу и направились к лесу. В след командир что-то прокричал, показывая руками что-то большое. Семен от троих расслышал «Яволь» и начал отползать к сосенкам. Оружия у немцев он не заметил, лишь один в руках топорик держал. Слеги вырубить хотят? – догадался он. Разместившись за двумя сросшимися стволами соснами, он достал два трофейных клинка и сунул в голенища. Ранец с вещами пока в сторону, чтоб не мешался. Приготовил карабин, жалея, что пистолетов не затрофеил.
В лес зашли только двое. Третий остановился у кустиков, распатронил комбинезон и принялся отливать. Остальные осмотрелись, пощупали сосенку, посовещались, подошли к осине в руку толщиной, довольно кивнули, и тот что с топором принялся рубить дерево. Осинка с противным скрипом стала заваливаться к дороге.
- Шайзе! – выкрикнул третий танкист, отскакивая. – Вилли, ты идиот! Снаряды бы так подавал, как деревья рубишь.
- Сам бы и рубил, - ответил второй танкист.
- Мне нельзя. Я наводчик, натура тонкая. Мне по русским еще стрелять. Лучше топор Ковальски отдай.
- Не-не, - замотал головой другой танкист, - я повелитель радиоволн, мой инструмент – отвертка. И из меня дровосек, как из тебя радист. Пусть Вилли дерево рубит, ему полезно. Какая разница что подкидывать, снаряды или бревна?
Наблюдая за немцами из-за стволов, Семен прислушивался к разговорам и жалел, что ни черта не понимает. Немцы посмеивались, тыкая друг друга пальцами, явно споря в шутку. А Бесхребетный злился – подобраться не выйдет. Надо уходить. И тут один из танкистов, отсчитав шагами три метра, в несколько взмахов перерубил ствол осины. Затем, он поднял трехметровое бревнышко, и положил его на плечо, а остальные, шутя над ним принялись оттаскивать крону. Это шанс, понял Семен – немцы сгрудились, встав спиной к чаще, а там орешник.
Сжав зубы, он скользнул к кустам. Не успели немцы оттащить мешающую осиновую крону, как позади возник русский с клинками в обеих руках…
Два быстрых движения и прыжок к третьему. У немца округлились глаза, он отшатнулся и клинок прошел выше, располосовав щеку. Но немец закричать не успел - оба  Золингена поочередно вошли в тело. Один в шею, второй в правый бок. Танкист выронил бревно и громко захрипел, валясь на землю. В глазах ужас, руки пытаются закрыть рану в шее.
Двое других распластались в разных позах – один на спине, уже затих, второй навалившись на осиновую крону, лишь ноги мелко подрагивали.
Семен замер, прислушиваясь. Пока резал немцев, громкий треск стоял. Но от танка слышались удары по железу. Пригляделся – командир так и сидит на башне в гарнитуре, а танкист что-то молотком то ли приколачивает, то ли сбивает.
Семен выдохнул. Самого начало потряхивать. Троих порешить - не баран чихнул. Повезло, что обычные танкисты, беспечные, непуганые, к слову – из оружия только топор. Будь эти трое следопытами, которых поутру прикончить удалось, просто ушел бы, не рискуя. Но как трясет-то!
Присев на срубленный ствол, Семен спокойно смотрел на последние секунды жизни немца.

Обычный недосмотр. Хотел сначала героя хладнокровным сделать, но после двоих немцев с утра, и троих к вечеру...
__________________
А еще живы и здоровы двое, но их так просто не взять. Танк от леса стоит на приличном расстоянии, и незаметно подобраться - не выйдет.
Хорошо бы с этими тоже разделаться. В танке наверняка имеется запас продуктов, те же консервы, или галеты, хлеба свежего бы… А еще оружие. Нет, боеприпасов более чем достаточно, и маузер менять - смысла нет. Пистолет с боезапасом бы раздобыть. Однако продукты предпочтительнее.
Семен собрал свои вещи в одно место. Взял карабин, и пару гранат. Оба трофейных клинка заняли свои места в голенищах. Выдвинулся к самому краю.
Танкист продолжал что-то править молотком, а командир, видать, успел слазить внутрь. Теперь он что-то жует, рядом ранец лежит, гарнитура вверх сдвинута. Иногда посматривает на лес. Значит, скоро всполошатся. Надо решать – или плюнуть и уходить в лес, или попытаться снять обоих из карабина - по-иному никак. Встал танк хотя бы на десяток метров ближе к лесу…
Командир привстал, глядя на лес.
- Kowalski! Todt! Klebke! – крикнул он.
Немец прекратил возиться с инструментом и тоже смотрит на лес. Все, медлить нельзя. Первым командира, у него кобура виднеется, а у механика оружия нет, лишь молоток в руках. Маузер рявкнул одиночным и сразу прицел на второго - выстрел. Семен выругался - не успел! Командиру он в грудь попал, тот рухнул, раскорячившись между люков, но второй танкист успел нырнуть за корпус. Прыткий, сволочь – думал Семен, делая рывок к танку. Бежал быстро и петляя, но выстрелов не последовало. Рухнул у корпуса и перекатился к гусеницам вплотную. Осмотрелся – немца нигде не видно. Сбежать к противоположному лесу он бы не успел.
Куда делся немец, Семен понял, когда на гусеничную полку забрался - через боковой люк башни в танк залез и теперь истерично орал что-то. При этом тело командира елозило, будто живое. Нет он мертв, просто падая, одной ногой провалился в люк, и теперь механик пытался вытолкнуть ногу мертвеца, чтобы задраиться.
- Не шали! – выкрикнул Бесхребетный, осторожно заглядывая через створ.
В ответ прострекотала очередь. Все пули ушли в небо. Вот ведь ситуация - просто так с тела кобуру не снимешь. Стянуть тело, чтобы разжиться пистолетом? Вдруг танкист сможет закрыть люк?
Послышался гул техники. Оглядевшись, Семен выругался – судя по приближающемуся облаку пыли, идет колонна и крупная. Немец тоже понял – спасение рядом и принялся громче орать и стрелять через проем. Бесхребетный досадливо сплюнул, выхватил «колотушку», снял колпачок и дернул шнур. Гранату кинул в башню и, прихватив ранец, прыгнул вниз.
Панический крик обреченного, взрыв, и сильный толчок в спину…
Семен понял, что проснулся. Небо уже посветлело. Было свежо и тихо. Даже канонады не слышно. Полежал. Даже удалось задремать, как протяжный петушиный крик разбудил окончательно…
Дверь отворилась и, пригибаясь под низкой притолокой, в сруб зашел старшина. Комаров держал в руках котелок и четвертину ржаного хлеба.
- Доброе утро, хороняка! – поздоровался он.
- И тебе здорово, - кивнул Семен, поднимаясь.
– Вот, завтрак тебе принес, - и старшина протянул котелок с ломтем хлеба.
Внутри оказалась та же «шрапнель», холодная, хоть не пригоревшая, но хлеб был свежим и пах просто чудесно. Семен с жадностью накинулся на еду. Пока он ел, старшина свернул козью ножку и закурил.
Когда котелок опустел, старшина отцепил от ремня флягу и протянул её Семену. Тот глотнул, удивился содержимому и приложился еще.
- Спасибо, - кивнул Семен, протягивая флягу старшине. – С чего такая щедрость?
- За то, что промолчал, - хмыкнул старшина. – И за урок, что ты с сержантом нам преподал. Слышал, что ночью творилось?
Следом Комаров поведал, что ночью дозоры заметили шевеление в кустах. И выдвинутое к самому болоту охранение смогло перехватить немецкую группу. В завязавшейся рукопашной бойцы часть немцев перебили, и смогли отойти, прихватив одного раненого немца. А потом с немецких позиций ударил пулемет…
- Жаль языка не донесли, - посетовал Комаров, - сдох, зараза, а то бы прояснил по тебе, раз командиры не верят.
- А ты, стало быть, веришь?
- Верю! – стукнул старшина кулаком об колено. – Я ведь в армии шестой год. По виду и ухватками, видать - что свои. И трофея вы справного принесли, и вид имеете что верится...
- Воевал?
- Финская, - ответил Комаров. - А ты? Тоже видать воевать приходилось.
- Нет, в финскую не довелось, но повоевал. Где – не спрашивай. Подписку давал.
- Даже так? Хм…
Минуту оба молчали.
- А наш политрук батальонный, чего на тебя так взъярился?
- Дела давние, - отмахнулся Семен. – Давно его знаю, пакостить уж горазд. И все умными словами складно объясняет, да толку от него… а-а-а, - махнул рукой в сердцах, - не спрашивай лучше. Ведь тоже на карандаш возьмет. Ты лучше поясни – что там произошло, что политрук ко мне бешеным зверем примчался?
- Сам не знаю. Он как на тебя с утра глянул, так к ротному сунулся. Что там было – не знаю, но спорили громко. Затем политрук вышел. Довольный. И в штаб убыл. А вечером прибежал уже злой. Кликнул ротного и к тебе.
Семен в раздумьях почесал затылок. У Мануилова поддержка имелась в виде родственника в политотделе армии. Вот и думай голова, к чему готовится. Ясно, что выбор не велик, и варианты не радуют – все хреновей другого.
***
Бой в городе стих. Иногда слышались короткие очереди и одиночные выстрелы. В паузах становилось так тихо, что Николай и Маша переглядывались. Когда стреляли, Дюжий прислушивался и мрачнел. Девушка тревожно смотрела на сержанта.
- Из маузеров бьют, - пояснил он, вздохнув. - Отошли наши, видать…
Вновь несколько выстрелов и взрыв, на гранатный похоже. Сержант насторожился. Звук пришел со стороны госпиталя. Но потом стало понятно – где-то на окраине стреляли.
- Ты окрестности хорошо знаешь? – спросил Дюжий.
- Город знаю, а так нет. Тут тетя живет, гостила у нее. А я из Коврова.
- Жаль, провела бы нас тайными тропами… - сержант поморщился, ногу постоянно дергало.
- Болит?
- Терпимо…
Ответил вроде не зло, но с досадой. И то что ранен, то что приходится сидеть, когда товарищи воюют. И вовсе не больно…
Госпиталя из оврага не видно, для этого надо по откосу сквозь заросли ежевики продраться, обойти ивняк, миновать грунтовку, ограду, пройти по выкошенной лужайке…
К корпусам отправился капитан и шестеро бойцов, а раненого сержанта оставили девушку охранять.
В овраге, заросшем ивняком, лопухами и ежевикой, царит прохлада. Земля влажная, копни чуть и родничок забьет. Ключик имеется, но ниже по оврагу. И уходить придется именно так, и ничего, что балка направлена на северо-запад, как раз откуда немцы удар нанесли. Зато под прикрытием заросшего ручья можно проскользнуть незаметно. Под самым носом у немцев.
- Важная птица твой феникс, - тихо сказал Дюжий, вспомнив, как товарищ капитан подпрыгнул после тех слов.
- Он наш, он советский человек!
- Да знаю я. Только бы вытащить этого «феникса» тихо, без боя…
Дюжий вздохнул, и вновь потер ногу. Не бегун…
Единичные кусты акации и выкошенная трава вокруг госпиталя. Хуже не представишь. Подобраться незаметно к корпусу сложно. Немцы во дворе галдят, а в здании тихо. Есть ли там кто, непонятно. Группа скучилась у крайнего куста. Наблюдали.
Корпуса госпиталя бревенчатые, но стоят на полуметровом каменном цоколе. До окон два с небольшим. Высоковато, зараз не допрыгнешь. Жаль, что Кузнецова плохо коммуникации здания знает. Опросили тщательно, хоть что-то выяснили. Вот то окно вроде как операционная, а напротив должна быть кладовка. И у нее в полу люк в цоколь должен быть, но Кузнецова не уверена.
Забрать парня проще с наружи, но там немцев полно и акация жиденькая. А немцев во дворе достаточно. Вон, корма танка виднеется, и немцы с двигателем возятся. И еще что-то дальше стоит. Грузовик какой-то. Незаметно не проникнуть, так что не вариант.
- Тащ капитан, - прошептал Красин, - вон продух, может услышит дед и посоветует чего?
Действительно, в каменном цоколе имелись продухи. Если дед там, то подскажет где этот чертов люк. Единственно что непонятно - если перед госпиталем немцев много, то почему вокруг корпусов никого. Или пока не успели свой орднунг сюда завести? Рискнем…
- Карасев, Тамарин, давайте, мухой.
Два бойца метнулись к углу. Прижались спиной к цоколю. Затем один сцепил руки в замок и подтолкнул товарища к окну. Тот на мгновение застыл под окном, быстро заглянул, и так же быстро скользнул внутрь. Выглянул, подал знак – все тихо. Еще два бойца метнулись к корпусу. Следом перебежал Лукин. Двое остались прикрывать.
Продух пядь на пядь размером был закрыт затычкой. Вынув ее, Лукин заглянул внутрь. Темно.
- Иван Андреевич? – тихо позвал капитан.
Тишина. Капитан еще раз позвал старика.
- Х-хто тут… - выдохнули из продуха.
- Свои, Иван Андреевич. Привет от Машутки-малютки…

Глава-8

Грунтовка в хлам разбитая еще в весеннюю распутицу, подтверждала известную поговорку о русских дорогах. То колея, то обширная яма. Или яма за ямой. Сержант работал рулем, стараясь объезжать их по краям, иначе местами эмка скребла днищем грунт. Вот и выходило – то дробящая тряска по колее, из которой при желании не сразу и выскочишь, то выматывающее петляние. Причем чаще машины в колонне одновременно ныряли в ухаб, и так же одновременно выныривали. Вверх-вниз, будто на скачках. И как вишенка на торте – пыль столбом. Дозорные на ТИЗ-АМ пылили в двухстах метрах впереди, и после них взвесь осесть не успевала. Из-под колес эмки пыль клубилась гуще, а за ней следовал ГАЗ-АА с охранением. Бойцам в кузове приходилось хуже всего. Но тут как посмотреть - глотать пыль, или форсировать лужи, порой бездонные. В этом случае бойцам технику и выталкивать, стоя по колено в жиже.
В салон эмки втиснулось четверо, не считая водителя. Спереди сидел Горянников, позади лейтенанты госбезопасности Смирнов и Сумароков, и полковой комиссар Кибич из политотдела фронта.
Когда тот появился в особом отделе, Котов шепнул, что Кибич является родственником Мануилова, то есть родным дядей по матери. Первое мнение о нем сложилось неоднозначное. По одежке – вид бравый, пуговицы, звезды, шевроны – все яркое. Фасонистая фуражка, гимнастерка с клиньями на клапанах, галифе. И ни морщинки. В сапоги как в зеркало смотри. Зато гонору… Непродолжительная беседа с Кибичем только подтвердила - паркетник, способный только выражаться лозунгами.
Разительное отличие от бригадного комиссара Попеля, с которым довелось побеседовать недавно. Кратко, но впечатление осталось мощное.
Собственно, Кибич заявился в особый отдел по вопросу выезда военного трибунала в энский полк, в состав которого включил себя и еще одного политрука. Какого именно, капитан догадался. По работе военных трибуналов вообще не в зуб ногой, ибо никого из военно-юридического состава о своей инициативе не уведомил…
На этом разговор с комиссаром Горянников прекратил. Бесполезно.
Часть пути ехали молча, часто чертыхаясь, когда мотало на ухабах. А мотало прилично. На укоры Кибича, мол – не дрова везешь, Горянников предложил организовать ремонт дороги силами политотдела. Ведь к фронту не только техника идет, но и командование часто ездит. Или нет? Бригадный комиссар изумленно замолк. Оба лейтенанта застыли, чувствуя приближающуюся «грозу». Но отповеди не последовало. А последствий капитан не опасался. То ли еще будет…
- Товарищ бригадный комиссар, - обернулся к Кибичу Горянников, - по директиве ЦК ВКП(б) и СНК СССР вы работаете?
- Работаем. За паникерство и дезертирство под трибунал отдано 124 человека.
Горянников вспомнил прочитанные сводки. Там приводил меньшие цифры. Если по тем же сводкам и донесениям судить, политотделы часто перегибают палку в работе с личным составом. Нарушение законности оправдывали военным временем. На самом деле все объяснялось излишним энтузиазмом вкупе с юридической неграмотностью. И про все это «деликатно» умалчивалось. Ну, перегнули палку, зато с врагами боремся не жалея сил. И так на всех фронтах. Порой под пресс политотделов попадали необходимые госбезопасности люди. Не всегда удавалось вовремя вмешаться. Да что говорить, сами сотрудники НКВД не без греха. Прав Котов, когда не хотел допускать неопытных молодых кадров до оперативной работы. Но с другой стороны – людей не хватает, и никуда не денешься, кандидатов из комсомола придется брать. Поработают, и наберутся опыта, только присматривать, да направлять надо, чтобы поменьше ошибок наделали.
Горянников задумался о задержанных в энском. Что в ранце - не известно, но минирование наводит на мысль чего-то важного, что не должно достаться врагу. Как пример тетради, переданной лейтенантом Денисовым. Там тоже применилось минирование.
Это все что известно. Попытка связаться со штабом энской - провалилась. В который раз нарушилась проводная. Задействовать радио, значит прервать работу штаба. Проще выдвинуться в полк самим. Сразу вспомнились донесения с интересной шифровкой. «Три тыквы треснули, одна лопнула, водка на исходе, мало семян, по три огурца на трубу». Оригинальный способ шифровки. Действенный. Надо будет докладную составить, чтобы распространили опыт на других фронтах.
Непродолжительный участок относительно ровной грунтовки вновь сменился чередой глубоких ям. Опять начало мотать из стороны в сторону. Впрочем, недолго. Эмка стала замедляться. Впереди на развилке стояли оба ТИЗа. Бойцы дозора настороженно озирались. Колонна встала. Из ГАЗа выпрыгнули бойцы и рассредоточились. Горянников выйдя из машины услышал гул. Посмотрели в небо. В просвете мелькнули силуэты самолетов. Знакомые силуэты. Юнкерсы шли с севера чуть в отдалении, но со снижением. Явно заходя на какую-то цель.
- Воздух!
Бойцы метнулись под деревья. На месте остался стоять только Кибич, растерянно озираясь. Когда началась стрельба, комиссар распластался в пыли, зажав голову руками. Стреляли интенсивно. Сквозь винтовочный перестук, гулко и басовито выделялись ЗСУ. Причем установки находились не далеко. Затем канонада стала громче – добавились пулеметные очереди. Где-то на юге загрохотало. Горянников, присев у эмки, припомнил карту и сводки из тетради. По данным разведки, удар ожидался чуть южнее, где имеется узкое дефиле, проходимое для техники. Это было в «документе», кстати, но по данным тетради, наступление должно начаться завтра. Возможно, немцы среагировали на изменение обстановки и, не изменяя направления ударов, начали раньше. Это предполагалось. Значит, надо поторопиться.
- Направо в батальон, налево к штабу? – уточнил капитан у Сумарокова.
- Да, товарищ капитан госбезопасности.
- Смирнов! - скомандовал Горянников, - бери мотоцикл и дуй в штаб, ты знаешь – что делать. По машинам!
- Товарищ капитан госбезопасности, - обратился Кибич, - а как же трибунал? Надо же решить все в штабе, сформировать состав трибунала…
- Товарищ полковой комиссар… - прервал Горянников политрука, - насколько мне известно, ни одного юриста в штабе полка нет. А согласно указа Верховного Совета СССР о военных трибуналах в районах военных действий, от двадцать второго июня, сего года председатель трибунала назначается из кадрового работника трибунала, а заместители из военно-юридического состава. Понимаете? Не политработники, а военюристы. Кроме того, дознание проводилось? Нет? Но обвинения задержанным предъявили! Без дознания… Как же так, товарищ полковой комиссар?..
Колонна свернула направо. Ехали с приоткрытыми дверьми, чтобы успеть выскочить на случай авианалета. Жизнь за пару недель войны научила. Но до батальона добрались без происшествий.
На «передке» шел бой, однако интенсивнее грохотало гораздо южнее.
Горянников принял доклад командира батальона и ротного. Как и думал, на их участке ничего серьезного - локальная перестрелка. Немцы не атакуют. Основное происходит южнее.
Капитан поинтересовался – где находятся задержанные, и где он может с ними побеседовать. Горянникова проводили к дому, обложенному срубленными березками.
- Целых домов не осталось, - пояснил комбат, показывая на воронки. – После пары налетов замаскировали как могли.
Внутри избы было тесновато. Маленькая светлица со столом посередине и пара лавок. В окнах рам нет. Из освещения «летучая мышь», подвешеная на балке.
Капитан с лейтенантом и полковым комиссаром разместились за столом. Комбат и ротный встали напротив.
- Где изъятое у задержанных?
- Все здесь, товарищ капитан госбезопасности.
Из закутка достали ранец и вещмешок. Пока Горянников их осматривал, на стол выложили пистолеты и ножи. Винтовки приставили сбоку. Причем разложили так – к вещмешку «Наган», финку, штык-нож и карабин Мосина, а к ранцу «Вальтер», два трофейных «Золингена» и немецкий маузер.
- Это все что при них было?
- Да, товарищ капитан госбезопасности.
- Вещмешок с ранцем вскрывали?
- Только ранец, - ответил старший лейтенант. - Сам задержанный содержимое демонстрировал.
Горянников заметил быстрый взгляд комбата. Что-то они не договаривают. Если с вещмешком ясно – никто к содержимому не прикасался, то с ранцем явно тщательно ознакомились.
- В нем только документы немецкие, да продукты были, - продолжил объяснение ротный.
Капитан изучал вещмешок. Горловина затянута петлей как обычно, но из центра торчит хвостовик от эфки, и проволока чуть выглядывает, а скобы не видно. Не проволока ли скобу удерживает?
- Интересное минирование, - заметил Сумароков.
- Где задержанные?
- Недалеко. Раздельно сидят, чтобы не сговорились.
И вновь Горянников перехватил взгляд комбата. А Сумароков хмыкнул.
- Первым у кого этот вещмешок изъяли приведите. Стоп… - капитан задумался, глядя на ранец, – первым хозяина ранца ведите. С этим задержанным думаю, быстро разберемся.
- И сапера сюда, - добавил Сумароков.
Только убыл посыльный, как в дом вошел политрук. Доложился полковому комиссару:
- Старший политрук Мануилов.
- Проходите, политрук, - сказал Кибич, - присаживайтесь.
Мануилов с довольным видом уселся на край лавки и принялся перешептываться с Кибичем.
Ротный глянул на комбата, тот пожал плечами, а Горянников принципиально нарушение субординации не замечал – потом разберемся. Пока просматривал немецкие зольдбухи.
В дверь заглянул красноармеец.
- Задержанный доставлен.
- Заводите.
В светлице оживились. Особенно политруки. Вошел боец.
- Красноармеец Бесхребетный.
- Не красноармеец, а дезертир и предатель! – зло сказал политрук. – Кулачий сын…
Кибич толкнул локтем политрука, но Горянников этого не заметил.
- Семен?!
- Савельич?!
В следующее мгновение в светлице все оторопело смотрели на крепко обнимающихся красноармейца и капитана госбезопасности…