Глава-13.

Госпиталь что находился недалеко от районного центра был когда-то чьим-то поместьем. После революции тут много чего размещалось, но в последние мирные годы усадьбу переориентировали в дом отдыха. Построили несколько корпусов, обустроили аллеи, фигурно постригли кусты акации вдоль аллеи, очистили пруды вокруг. В первые дни войны в доме отдыха разместили военный госпиталь…
Густые кусты акации и разлапистые липы вдоль аллеи создавали уютную атмосферу. Гравийная утрамбованная дорожка трехметровой ширины огибала госпитальные корпуса. Многочисленные лавочки, что стояли обочь были не заняты. Немногие из ранбольных после обеда вышли на прогулку. Чичерин брел по аллее, не собираясь присаживаться. Успел уже, и насидеться, и належаться, как говориться - всласть. Хотелось прогулять-побродить, а думать на ходу уже как-то привык за время шатания по немецким тылам.
Дышалось легко, хотя воздух не такой, как в лесу, зато не душная госпитальная палата, где устоявшийся запах необходимо долго выветривать. Только маленькой форточкой проветрить проблемно, надо все створы раскрыть. Для этого придется освободить палату, а куда из нее ранбольных деть? Их в госпитале и так сверх нормы.
Для уцелевших в прорыве через фронт выделили целую палату. Можно представить, что это стоило для руководства госпиталя. Их просто в приказном порядке, перед фактом поставили. И операции потребовали прости вне очередности. Все это породило слухи как среди персонала, так у пациентов. Приставленная охрана в виде сержанта госбезопасности только утвердила эти слухи. Но охрана была больше для присмотра за нежелательными контактами, как выразился товарищ из Москвы. Еще выделили индивидуальную сиделку для присмотра за фигурантами, особенно за одним, что тоже вылилось в недолгие препирательства, но вопрос был решен.
Запрета на прогулки не положили и двое ходячих часто выходили подышать-побродить по аллее. Сегодня Анатолий от прогулки после обеда отказался и лег подремать, а Чичерин отправился дышать свежим воздухом и размышлять.
Легкий ветерок и солнечные лучики, прорывающиеся сквозь разлапистые липы, радовали глаз. Тишина. Ни взрывов, ни стрельбы – от фронта далеко. Лечись, отдыхай, отсыпайся. Но до отдыха ли? Проблемы никуда не делись, только размножились. К вопросу об источнике информации, от которого отталкивался Витька, добавилась прорва вопросов. Если в начале были какие-то мысли, то беседа с особистом фронта, а следом с прибывшим из Москвы представителем особой группы только подлила масла в огонь. Юрий перестал что либо понимать – образовался жуткий сумбур в голове. Хотелось спокойно подумать и наконец, разложить события и факты по полочкам, а потом анализировать. Может тогда станет яснее?
И так, имеется тетрадь, написанная Виктором Петровым, практически за сутки. Не выходя из расположения. Никуда не отлучаясь. Никакой литературы у него не имелось. Объемность и подробность информации по фактам, которые Витька не знал и не мог знать, вдруг отразились в записях без единой ошибки. Что невероятно – грамотностью Петров не блистал. Юрий еще по школе помнил – физкультура – труд всегда отлично, гуманитарка – хорошо, математика – русский язык – удовлетворительно. Про немецкий язык и вовсе не говоря. Он пытался помочь другу учить язык, но не впрок. И вдруг – озарение? Или вдохновение? С чего бы? Откуда Юрка это взял?
Шпион? Чушь! Что может знать простой взводный? Ан-нет, знает, как выяснилось. Только сведения касаются отнюдь не Красной Армии, а наоборот содержат данные о противнике. Причем подробные…
И последующие действия друга тоже заставляют задуматься. Петров посетил связистов, минут на десять, не больше. Время на один разговор, максимум два, при везении. Со спец-номером никакой связист без приказа не соединит. Так куда Витька звонил? Пытался что-то кому-то сообщить или что-то выяснял? Тогда почему не сообщил ему, когда в отдел заскочил? Просто сунул тетрадь, сказал пару слов и убежал. А он прочитал несколько страниц, и поняв что это очень важно, кинулся выяснять – куда направился его друг. И выяснил - Петров вместе со своим взводом выехал к мосту… самовольно.
С определением источника Витькиного «вдохновения» была засада. На ум ничего не приходило. Ни в лесу, пока по немецким тылам шатались, ни сейчас. Кроме того, стало известно, что такая тетрадка не одна. К такому выводу лейтенант пришел исходя из бесед с представителем особой группы. Капитан ни слова не обмолвился об них, но череда специфических вопросов и уточнений говорила сама за себя. Капитан, кстати, очень воспрял, когда узнал, что Чичерин в совершенстве владеет немецким языком. Посоветовал отдохнуть и набираться сил. Вскоре всю вышедшую группу эвакуируют в Москву.
Чичерин добрел до пруда. Тут аллея плавно огибала крайний корпус госпиталя. У открытого служебного входа стояла пара телег, на которые как раз выносили тела умерших. Лейтенант тяжело вздохнул. Мысли вернулись к погибшим товарищам. Стало тяжело на душе. Даже погано.
Добредя до лавочки, Чичерин присел и прикрыл глаза.
Наша задача не умирать за свою родину, а так сражаться с врагом, чтобы он умирал за свою родину! Так было в тетради написано. И правильно написано. И Чичерин подумал, что можно фразу дополнить – а если придется принять смерть, то так, чтоб врагам тошно стало!
А ведь стало. Витька заряд подорвал. Танку вместе с экипажем хана. Группа при отходе немецких диверсантов на ноль помножила. И при прорыве немцы кровавыми слезами умылись.
Местный особист поведал результаты боя – при прорыве группа уничтожила два противотанковых орудия и до взвода противника. Это что визуально заметить успели. Еще благодаря группе, были вскрыты все огневые рубежи и нанесен артиллеристский удар, вследствии которого потери у немцев приумножились. Так что готовьте, мол, дырочки на гимнастерках. Награды обязательно последуют.
Дырочек даже готовить не надо. Немцы их много наделали. Ордена – это хорошо, но в них ли дело?
- Братишка, закурить не найдется?
Чичерин вынырнул из раздумий и повернулся к ранбольному, с забинтованной от колена до бедра правой ногой и левой рукой. Он опирался на костыль и с надеждой смотрел на Юрия.
- Не курю, извини, - развел руками он.
- Эх-тыж, незадача… - расстроился ранбольной.
Он тяжело вздохнул и опустился на лавку рядом с Чичериным. Бережно пристроил раненую ногу, прислонил костыль и протянул руку.
- Иван Зайцев, - представился он. – Второй стрелковый.
- Юрий Чичерин, - пожал руку лейтенант.
Распространяться о месте службы он не стал. Пусть думает что хочет. Форма аккуратно сложена и хранится в палате, а гулять в больничном халате вышел. Под халатом исподнее. Руки, ноги, тело ни царапины, лишь повязка на голове. Бинтов на нее не пожалели. На царапину. Пуля впритирку прошла, содрала кожу и все. Ну, отключился на мгновение, ну, мутило потом слегка, зачем такую чалму накручивать? И вообще, по сравнению с остальными, он меньше всех ранений получил. Фингал справа не считается – это пулеметом приложило, когда позади бронетранспортера снаряд разорвался. Этот же MG, упав поперек, обжег шею Голубеву до волдырей. Еще ему прилетело в плечо, чирком и по макушке задело. Тоже с чалмой на голове ходит.
Лукин получил несколько легких ранений, но крови много потерял. Лежит в особой палате для комсостава. Чичерина тоже хотели к нему поместить, но он попросил с бойцами оставить, так сказать для пригляда.
Лейтенант очень обрадовался, увидев в палате Степаненко. Забинтованный с головы до пояса. Сержант был без сознания, и странно сипел, через стальную трубочку на шее, которую нельзя было закрывать, и закрепленная за ними медсестра постоянно её проверяла.
Каково было удивление Чичерина, когда он узнал, что в палату к Лукину положили того бойца, что на носилках группа капитана несла. Вот ведь судьба – госпиталь, эвакуация, больше похожая на побег, долгий путь по лесам и болотам, прорыв через фронт. Весь путь без сознания. Бедняга Маврищев принял на себя все пули и осколки, что пробивали тонкую броню ганомага.
А потом в их палату принесли Абадиева. И Чичерин заплакал. От облегчения и радости. Жив, чертяка! Несмотря ни на что! На спине Умара не было живого места. Он как и Маврищев, принял на себя, все что летело справа, закрывая маленького Мишу и Марию. Оба кстати целые и невредимые. Мишу в тыл увезли, в детский дом определили, а Маша как член группы теперь сиделкой у Лукина и своего «благоверного».

Аллею перегородила толпа ранбольных, что собралась вокруг лавочки с гармонистом. Достаточно большая, будто все находящиеся на излечении вышли послушать музыку. Там же стояли молодые санитарки. Некоторые из них поддерживали ранбольных, что несмотря на слабость и покалеченные конечности, ковыляли на костылях поближе к музыканту. Лейтенант с сержантом проходить через эту толпу не стали, пошли в обход по газону вокруг лип и акаций. Невольно прислушивались к переливам гармони. У гармониста голос сильный, звучный. Ему бы марши петь, а он лирику играет. По аллее разливалась мелодия «Утомленного солнца»*, но гармонист выводил иное:
- Листья падают с клена -
Значит, кончилось лето,
И придет вместе с снегом,
Опять зима.
До лирики ли сейчас? Никак санитарки попросили что-то этакое спеть – подумал Чичерин замедляя шаг. Вон сколько их вышло. Не только ранбольных музыка привлекла. Девушки даже пытаются потанцевать, придерживая забинтованных кавалеров.
- Дверь балкона забита,
Поле снегом покрыто,
И под сумрачным небом,
Стоят дома.
Чичерину хотелось послушать, даже потанцевать был не против, пригласив, например, вон ту молодую и симпатичную санитарочку, но дела торопили. Он догнал сержанта у крыльца и вошел внутрь госпиталя. Когда подошли к палате, где лежал Лукин с бойцом-фигурантом, оба переглянулись – отсутствовал охранник, приданный сержант из местной комендатуры. Резко свернув к двери. Она распахнулась, и в коридор вышел политрук в звании батальонного комиссара и какой-то гражданский с блокнотом и ручкой в руках. Следом появился сержант. Следовало выяснить личности посетителей, и почему сержант допустил посторонних в палату?
Лейтенант с сержантом перекрыли троице проход, и представились:
- Лейтенант госбезопасности Чичерин.
- Сержант госбезопасности Коломоец. Ваши документы.
Политрук хотел было возмутиться – что за лейтенант госбезопасности в обвислом больничном халате и тапочках, да еще с синяком в пол-лица, но передумал, в карман за удостоверением полез.
- Корреспондент газеты Известия Михаил Осипов, - первым представился гражданский.
- Батальонный комиссар Супонин из политотдела фронта, - сказал политрук важно, протягивая документы.
Политуправление везде и во всем имеет вес. Чем выше в пирамиде расположен политрук, тем важнее он себя ведет. Не все правда. Но в целом было так. Чичерин знал множество политруков, которые «жгли глаголом» не по бумажке, и отчаянной смелости товарищи, в большинстве своем все рангом не ниже батальонного. Однако годами за тридцать пять – сорок. Редко, когда молодой политрук мог толкать речь импровизируя. Супонин же годами до тридцати, и стопроцентно «бумажечник». Ранг батальонного комиссара достаточное по значимости, однако для политотдела фронта означает не более чем товарищ на «побегушках».
Чичерин изучал документы - Супонина, а сержант - Осипова.
Книжка потертая, в меру загрязненная, выдана три года назад. Подписи и печати соответствуют. Так, что там капитан из Москвы говорил?... Спец-пометки! Их нет, ввели всего лишь неделю назад. Возможно, очередь на смену документа пока не дошла. Скрепки… с налетом ржавчины. Политрук с некоторым беспокойством следил, как Чичерин тщательно рассматривает удостоверение. А когда тот зачем-то потер скрепки, обеспокоенно поинтересовался:
- Что-то не так?
- Все не так… - ответил Чичерин пристально посмотрев на Супонина. – Разберемся!
Политрук скрипнул зубами, но перечить не стал.
- Кто разрешил входить в палату? – спросил Чичерин, возвращая документы Осипову.
- Начальник особого отдела фронта, - ответил политрук. – Ваш героический прорыв решено отразить в советской прессе.
Вот тут политрук явно врет. Не мог начальник особого отдела дать разрешение. Ни он не его заместитель. Циркуляры по объектам «Пепел» получили все особые отделы фронтов. А по группе Лукина особенно. Только сам капитан имел право дать разрешение, но он ранен. Чичерин покосился на закрытую дверь, заметил комендантского сержанта с каменным лицом. Предчувствует он экзекуцию. Ясно, что простой сержант против батальонного комиссара никак не пляшет, но если Лукин разрешения не давал, то комендачу придется туго.
Документы у обоих были в порядке. Чичерин приоткрыл дверь и заглянул в палату – все в порядке, прикрыл дверь и вернул политруку его удостоверение.
- Блокнот покажите, - потребовал Чичерин у Осипова.
Перелистывая страницы блокнота, пробежался по записям. Краткие тезисы – шли-стреляли-уничтожали врага. Ничего такого, что могло намекнуть на особый секрет. И пока на привычную газетную статью не похоже. Вернулся к первой страничке, где заметил знакомые строчки. Четко выделенные и подчеркнутые.
- Наша задача не умирать за свою родину, а так сражаться с врагом, чтобы он умирал за свою родину! – негромко прочитал он.
-Это слова товарища Попеля, - пояснил Осипов.
Чичерин кивнул, протягивая блокнот. Эти слова были в Витькиной тетради. Может быть товарищ Попель тоже имеет какое-то отношение к Фениксу, то тесть к «Пеплу»? Сколько же может быть этих посланий? Скорей всего три, или более.
- Хорошие слова, - сказал лейтенант корреспонденту. – Я бы добавил еще - а если придется принять смерть, то так, чтоб врагам тошно и страшно стало!
Корреспондент посветлел лицом и, выудив карандаш, тут же сделал запись.
- А…
- Нет, времени, товарищ Осипов, - прервал корреспондента Чичерин. – Сержант, не впускай пока никого.
Комендантский сержант козырнул, а лейтенант вошел в палату.
В палате всего две койки с тумбочками, и целых четыре стула. На левой полусидя читает газету Лукин. На правой фигурант – без сознания. У окна на стуле Кузнецова сидит, тоже газету просматривает. Вот что значит палата для старшего комсостава. И прессу на-те-пожалуйста, и такое просторное помещении всего для двоих. И воздух тут свеж - приоткрыта не маленькая форточка, а вся фрамуга.
- Здравствуйте! – поздоровался Чичерин.
- День добрый, Юрий Яковлевич, - оторвался от чтения Лукин.
- Здравствуйте, товарищ лейтенант… - спохватилась Кузнецова.
- Сиди- сиди, - прервал девушку Чичерин. – И давай не по званию. Меня Юрием зовут, али забыла? Как самочувствие, товарищ капитан?
- Терпимое – глянул на лейтенанта Лукин. – И меня Василий Петрович зовут, али забыл?
Чичерин поднял обе руки – понял, мол, исправлюсь. Повернулся к Кузнецовой.
- Как дела у нашего героя? Не очнулся еще?
- В себя не приходил, - вздохнула Маша. – Покормить бы его, а то исхудал весь…
Девушка всхлипнула и, отложив газету, принялась поить безымянного бойца. Пипеткой она набирала воду и по капле вливала в рот. Хоть что-то, ибо ел он, по словам девушки, в последний раз более четырех суток назад. При этом фигурант выглядел вполне здоровым, лишь похудел сильно. Четыре дня без сознания! Придет ли в себя? Будет жаль, если умрет, и тайну источника унесет с собой.
- Тов… - начал лейтенант, но быстро поправился, - Василий Петрович, к вам тут корреспондент заходил, и я…
- Не беспокойся, Юра, - перебив Чичерина, хмыкнул Лукин, - корреспондента я отшил, а с политотделом фронта мы разберемся… Маша, - повернулся он к Кузнецовой, - выйди пожалуйста, нам перемолвиться надо.
- А за твоим благоверным мы присмотрим, - улыбнулся Юрий, - никуда он не денется.
Когда девушка вышла, Лукин заговорщицки подмигнул и дотянулся до тумбочки. Через минуту на тумбочке стояли два стакана и бутылка вина. Причем у тумбы сбоку Чичерин заметил такую же бутылку, только пустую.
- Это кагор, - пояснил Лукин. – Товарищи привезли, чтобы кровь быстрее восстанавливалась.
Капитан резким ударом выбил пробку, и разлил вино.
- Держи, - протянул он стакан. – Давай, за победу выпьем.
- За победу! – поднял стакан Юрий. - За девятое мая!
Лукин приподнял в согласии стакан, и выпил вино.
- Вкусное, - сказал Чичерин, выпив. – Ничего вкуснее не пил.
- Спирт али водка да жирная селедка?
- Ага, - кивнул Юрий, - или огурчик...
- Тихо… - прервал Лукин. – Створку еще приоткрой.
Юрий распахнул фрамугу. С аллеи слышалась песня :
- Я как ветер по полю мотался,
Не хотелось в бою умирать.
Я в атаке со смертью братался.
Чтоб до немца живым добежать.
Добежать, со штыком познакомить,
И прикладом врага удивить.
С уставшей смертью после боя
На брудершафт сто грамм испить.
Зашумели от ветра кроны лип, заглушая гармониста. Было жаль недослушать песню, но что поделать? Капитан вздохнул и разлил остатки кагора.
- Ну, на брудершафт со смертью нам пить не нужно, перешагнули мы через неё, - сказал Лукин, поднимая стакан. – За победу выпили. Так что давай-ка за товарища Сталина выпьем.
- За Сталина! – поднялся Чичерин и помог встать капитану.
Выпили. Василий Петрович тяжело опустился на койку.
- Через два часа машины придут, - произнес он. – Всю группу, в Москву заберем.
- А Степаненко и Абадиевым? Они же тяжелые!
- Обоих. И фигуранта. Выделили самолет персонально. Сам должен понимать – нет сил и средств обеспечить надежную охрану и секретность в местных условиях. Время еще есть, так что…
Лукин замолк, задумавшись, а Чичерин предположил, что капитан хочет задать вопрос над которым наверняка думают многие в особой группе. И не ошибся.
- По источнику версии есть?
- Есть. Но… - замялся Чичерин.
- Излагай, - потребовал капитан. - Пусть даже это будет чертовщина.
- Каждый фигурант изложил будущие события на несколько суток вперед, - начал уверенно говорить Чичерин. – Имеются так же точное количество личного состава, техники и имен, включая резервы. Каким образом конкретно фигуранты получают информацию – пока версий нет. Это точно не гадание. Считаю это… или сны, или видения из будущего. Точнее узнаем, когда очнется наш визави.
Лукин слушал и кивал. Лейтенант четко разложил версию. Такие мысли были и у него, ибо ничего другое не подходило логически. И это не чертовщина.
- И вот еще что я думаю, - вдруг продолжил лейтенант. – События первых суток – были как подтверждение. Думаю, тетрадям поверили не сразу. – Лукин подтверждающее кивнул. - События вторых-третьих суток условно вероятные, так как при правильном реагировании частей РККА, последующий прогноз может стать не актуальным. Однако, подробная расстановка сил противника не менее ценна, так как позволяет спрогнозировать направления вероятных ударов. Методы подделки наших документов, информация по «Браденбургу», по плану «Ост», тоже не менее ценна, недаром ее решили опубликовать. И правильно – пусть советский народ знает – что немцы нам приготовили.
- Ты все верно сказал, - улыбнулся Лукин. – Я рад, что не ошибся в тебе. Потом эти мысли изложишь в докладной. А пока иди, готовься.
- Я газету возьму? – спросил Чичерин, показав на «Красную звезду», раскрытую аккурат на статье про план «Ост».
- Бери.
Уже в своей палате Юрий для своих товарищей читал статью вслух:
«Русскому народу не впервые встречаться лицом к лицу с врагом и не впервые бить своих врагов. Но никогда у него не было столь коварного и гнусного, столь заклятого и остервенелого врага, как немецко-фашистская гитлеровская клика. Озверелая шайка гитлеровских маниаков, носящаяся по всему миру с пылающими факелами войны, ненавидит все народы, особенно ненавидит славянские народы, но исключительную ненависть она питает к великому свободному русскому народу. Убивать, грабить, калечить, пытать, насиловать, истреблять людей – вот к чему призвал обер-бандит Гитлер своих головорезов.
Еще до нападения на Советский Союз в начале 1941 года Гитлер объявил о необходимости «тотального уничтожения СССР» в котором говорилось о незамедлительной ликвидации всякого, кто окажет любое сопротивление на оккупированной немцами территории.
Нацистская Германия будет расширять свое жизненное пространство на востоке! – так сказал Гитлер своей клике.
Украину, Белоруссию и Прибалтику Германия собирается присоединит к себе. Весь северо-запад России, включая Архангельскую область, передаст Финляндии.
Этот людоедский план был назван – Ост. В нем запланированно уничтожение свыше 80% населения советских Литвы, Латвии, Эстонии, Украины, Белорусси и советской Россиии. Столицу нашей родины Москву и город великого Ленина гитлеровцы собираются сровнять с землей. А все народы Советского союза подлежат полному уничтожению, как расово-неполноценные! Лишь малую толику планировали оставить, чтобы превратить в своих рабов.
Всю захваченную у Советского Союза территорию, фашисты по своему людоедскому плану намеревались заселить «истинными арийцами». Они уже разделили и наметили участки земель, что будут розданы особо отличившимся в зверствах над советскими людьми…»

* Автором «Утомленного солнца», в «девичестве» - «Последнее воскресенье», был польской композитор Ежи Петерсбурский. Написанных стихов для вокала было несколько. Наиболее известные – это «Утомленное солнце». Вариант «Утомленное солнце» был невероятно популярен. Под эту мелодию люди даже лишали себя жизни, массово стреляясь от несчастливой любви, поэтому ее стали называть «Танго самоубийц». «Синий платочек», кстати, тоже Ежи Петерсбурский сочинил.

Отредактировано ВВС (14-04-2023 16:41:14)

Глава – 14

Нега разливалась по телу, и хотелось прилечь на лавку, а то и вовсе на травку, чтобы на солнышке позагорать, не особо беспокоясь, что появятся немецкие самолеты. В Балашихе это маловероятно – от фронта далеко. Однако базу особой группы охранял целый дивизион ПВО, входящий в сеть оповещения по Москве и области.
Семен сидел в беседке, что находилась в десятке метров от бани. В одном исподнем и нежился под теплым ветерком. Напарился вволю. Давно хотелось пропотеть в душистом пару и веничком от души по бренному телу пройтись.
И не надо дергаться, присматриваясь по сторонам каждую секунду. Или бежать через бурелом сломя голову, отстреливаясь от вражин. Эх, нервы не к черту! Вот что значит две недели боев и шатаний по дремучим лесам.
Дверь  со скрипом распахнулась, и из бани шагнул Михаил.
- Эх, хор-ро-шо-о! - потянулся он, жмурясь от удовольствия.
- Хорошо-то, хорошо, когда накатишь, да иш-шо! – отозвался Семен.
Горохов, хохотнул, явно вспомнив их разговор после перехода фронта в заброшенном срубе. Он прошествовал к беседке и сел рядом.
- Да-а-а, - протянул Михаил, - Ленинградского, или Жигулевского бы сейчас кружечку. Для полного счастья. Как думаешь, Сема?
- Да где пивка-то ты тут найдешь? – хмыкнул Семен.
Выпить хотелось. Если не пива, так водки или самогона. Какая баня без чарки беленькой? Еще сам Суворов говаривал – после бани последнюю рубаху продай да выпей! Из имущества только исподнее, гимнастерка да галифе, за которые по головке не погладят. Трофейный «Вальтер», который можно было сменять на что угодно забрали еще в штабе фронта. Даже золингены забрали, правда обещали вернуть, после проверки, в чем что Бесхребетный, что Горохов сомневались. Были еще трофейная бритва, помазок и банчка с мылом, но это Семен ни на что не сменит. Самому пригодится.
Эх, а Ворошиловскую сотку, то есть наркомовские только в обед дадут.* И Бесхребетный посмотрел направо, где у самой запруды стояло здание столовой. Там суетился наряд из бойцов под руководством дородной поварихи. Кололи дрова, таскали их внутрь, носили воду. Печные трубы дымили, намекая на скорый обед.
- Два часа еще, - сказал Михаил, вздохнув. Он тоже на столовую смотрел.
Где найти, чтобы «накатить»? Будь это обычная часть, стоящая у деревни или села, такого вопроса бы не возникало. Чуть ли не в каждом доме добыть самогону можно. До ближайшей деревни четыре версты. Но тут тренировочная база особой группы, другими словами - охраняемый объект НКВД, и имеется настоятельная рекомендация территорию не покидать.
Что делать? К поварихе подкатить? Так не охмурять же её - за пятьдесят ей, тем более не она «заветным» заведует. Спирт и водка у старшины в подсобке под надежным запором находятся. Упрашивать его дело дохлое – не нальет.
- Глянь-ка! – пихнул в бок Михаил.
По дорожке, огибающей пруд, вышагивал взвод.  Что в этом такого? Движение войск постоянное. Колоннами - на технике, пешим строем, полком ли, батальоном, отделением. Каждый день туда-сюда, да не по разу. Ничего удивительного. Только взвод целиком состоял из девушек. Даже вышагивающий во главе взводный, точнее вышагивающая, являлась симпатичной брюнеткой. И да, остальные тоже очень даже ничего. И таких целый дивизион ПВО. Одни девки, вот кого охмурять надо!
- Ух-ты! – восхитился Горохов. – Я и не думал, что певеошницы так умеют.
Отмашка, равнение, ранжир – не придерешься. Вышагивали четко в ногу. Красноармейцы, что на передке не все так могут. Это оба знали не понаслышке - не раз видали парадное прохождение на смотрах. А тут можно сразу без тренировки на Красной площади парадным строем…   
Многие из девчат были росточка невеликого, и странно было видеть идеально сидящие галифе, гимнастерки, и пилотки. Даже подшивка выделялась. Ясно, что нитками-иголками девчата владеют мастерски.
Вид портила разномастная обувь – туфли и ботинки. Видать сапог по размеру не нашлось.
Взвод приближался. Чувствовались девичьи взгляды. Двое мужиков в исподнем, в беседке, в расслабленном виде. А куда еще смотреть?
И заглядевшегося Горохова пришлось пихнуть. Мало ли симпатичный лейтенант решит сделать замечание. Так самим перед целым женским взводом неудобно.
Натянули галифе и гимнастерки, и хватит – индивидуальный банный день у нас!
Строй протопал мимо, девушки косились в сторону беседки до того как завернули от бани вправо. Далее дорогу закрывали кусты.
Послышалась команда и шаг стал четче. И Бесхребетный с Гороховым переглянулись – неспроста, никак начальство явилось. Успели до предбанника добежать, схватить форму и вернуться в уставном виде. Даже волосы причесать успели.
Из-за бани вышел майор госбезопасности. В руках пузатый саквояж держит.
- А, вот вы где! - воскликнул Ильин, и бодро прошагал по дощатой дорожке.
- Садитесь, чего вытянулись? – отмахнулся майор. - С легким паром, мужики!
- Спасибо, товарищ майор госбезопасности! – гаркнули одновременно оба бойца.
Ильин пристально оглядел обоих. Особенно Бесхребетного.
- Красавцы! – хмыкнул он, усаживаясь напротив. – И давайте без чинов. Не на параде.
- По секрету, - перейдя на шепот, добавил майор, - все ваши похождения тщательно проверены, и подтверждены.
- Иначе бы мы тут не сидели, - кивнул Семен, а Михаил добавил вопросом:
- Поэтому?..
- Поэтому вы оба зачислены инструкторами.
- Нас… в инструктора?
- Вас-вас, - усмехнулся майор госбезопасности. - Вот ты, Михаил Савельевич, что хорошо умеешь?
- Гм… - смутился Горохов. – Разведка, минное дело, рукопашка.
- Рукопашке где учился?
- Так вон, у него, - кивнул на Бесхребетного Горохов.
- Ага, - Ильин глянул на Семена, и тот понял - все майор про обоих все знает, только для чего-то этот разговор затеял - непонятно. - А еще что?
- Э-э-э… - задумался сержант.
- По лесу ходить, - подсказал Семен с улыбкой.
- О, самую точку! – поднял палец Ильин. – Вот Семен Михайлович, понял. У нас своих специалистов достаточно. Но следопытов с таким богатым опытом нет.
- И еще, тоже по секрету, - вновь зашептал Ильин, - теперь вы оба сержанты, по нашему ведомству, со всеми вытекающими…
Некоторое время Ильи наслаждался охненением двух новоиспеченных инструкторов в звании сержантов госбезопасности, затем добил окончательно:
- За доставку особо важных документов по «Звезде» обоим. Вручение завтра на построении. Если бы ваши геройства в тылу подтвердить не только косвенно можно было, то по совокупности, на «Знамя» потянуло бы, а то и выше. Однако орден Красной Звезды, тоже хорошо, не правда ли?
Семен с Михаилом синхронно кивнули. Ожидали худшего, а тут столько насыпали, даже не верится…
- А это вам от меня лично, - сказал Ильин, раскрыв саквояж. – А то сидите тут после бани на сухую.
Теперь Бесхребетный с Гороховым ошалело смотрели поочередно выставленные три бутылки пива.
- Московское Жигулевское! – объявил Ильин. - Свежее, специально на пивзавод заехал. Хотел «Столичного» взять, но посоветовали только что разлитое «Жигулевское».
- Это нам? - будто не веря своим глазам спросил Горохов.
- Вам-вам, - улыбнулся майор, подтолкнув пару пива к бойцам.
Оба взяли, одновременно взглянув на этикетку, прочитали надпись «Жигулевское». Дата была сегодняшняя (с ума сойти!). Отщелкнули керамическую пробку на хомуте, понюхали, обалдели от аромата, и жадно присосались к горлышку. Ильин тоже отпил немного пива. Хмыкнул, глядя на жмурившихся от удовольствия сержантов. Как дети! 

* Инициатива наркома обороны Ворошилова - выдача для боевых частей, участвующих в сражениях  во время Советско-финского вооруженного конфликта, зимой 1940 года ежедневных 100 грамм водки и 50 грамм сала. С началом ВОВ выдача водки военнослужащим была возобновлена, хотя официальное постановление было принято в конце августа 1941 года.
Ежедневные «наркомовские 100 грамм» стали выдаваться только в частях принимавших непосредственное участие в боях, а для других подразделений, водка выдавалась по праздникам. С мая 1945 года выдача спиртных напитков в вооруженных силах СССР была прекращена.

Отредактировано ВВС (26-04-2023 20:34:33)