Всё дело было в вентиле на баллоне со сжатым воздухом. Такие баллоны в количестве от пяти до восьми штук крепились на маневровом модуле, присоединяемом к грузовому контейнеру – газ, поступающий из них под высоким давлением, выбрасывался из небольших поворотных дюз в виде реактивных струй, изменяя ориентацию контейнера в пространстве и создавая при необходимости небольшую тягу. Этого вполне хватало для того, чтобы оттащить груз от «горизонта событий» и с помощью швартовщиков в «Кондорах» подвести его к грузовому причалу. Управлялись дюзы дистанционно, оператором, сидящим в небольшой кабинке, закреплённой над «рабочим» кольцом станции – оттуда одинаково хорошо просматривалась и плоскость «батута», и оба грузовых причала.
Неисправный баллон был третьим в ряду точно таких же, закреплённых на раме маневрового модуля. Проблема была в повреждённой резьбе вентиля; она держалась достаточно плотно, чтобы пройти и визуальный контроль, и торопливую проверку щупом течеискателя, выполняемую за несколько минут перед стартом. Если бы у техника, осуществлявшего эту нехитрую операцию, возникли хотя бы малейшие сомнения, баллон был бы немедленно заменён, хотя бы для этого пришлось и задержать отправку контейнера. Однако стрелка прибора подрагивала в положенных пределах, фиксируя отсутствие неисправностей (в сжатый воздух, которым заполнялись баллоны, добавляли небольшое количество фреона, а потому прибор исправно реагировал на протечки), и техник поднял руку, давая добро на старт.
Вот тут-то и начались первые неприятности, которые, впрочем, никто не мог заметить – ни луди, ни приборы. Толчок гидравлических поршней, отправляющих контейнер в короткий прыжок сквозь зеркало «горизонта событий», не сорвал дефектный вентиль, но его вполне хватило для того, чтобы резьба, и без того ненадёжная, ослабла на крошечную долю оборота. Но вентиль продолжал держать давление – и занимался этим, пока короткие импульсы маневровых дюз не исчерпали содержимое двух предыдущих баллонов, и безотказная автоматика переключилась на питание от третьей. И когда клапан, подчиняясь сигналу блока управления, открылся, сжатый до двухсот атмосфер газ, ринувшийся в  газовую магистраль, сорвал бракованный вентиль с резьбы. Сама труба магистрали при этом согнулась под углом примерно в тридцать градусов, но выдержала, благодаря чему вентиль, увесистая латунная чушка, не улетел в пространство, подобно пушечному ядру, а повис в десятке сантиметров от первоначального своего места. Струя газа при этом била из покалеченного баллона под углом, создавая тягу, на которую вовсе не рассчитывал ни оператор, управляющий контейнером, ни помогающая ему счётно-решающее устройство производства американской фирмы «Хью́летт-Па́ккард». К сожалению, в момент аварии – пока ещё это была авария, а не катастрофа! – стенка контейнера с закреплённым на ней маневровым модулем была обращена в противоположную сторону от оператора, и он не сразу понял что случилось. Он увидел лишь снежно-белое облако, вспухшее позади контейнера, и в этот момент тяжелый, весом более пятнадцати тонн, стальной ящик закувыркался, отчего приборы, указывающие вектор тяги и траекторию движения, сошли с ума.
В принципе, операторов готовили к подобным нештатным ситуациям – на тренажёрах, поскольку никому бы не пришло в голову устраивать с учебными целями подобные безобразия в космосе. Тренажёр же, управляемый миниатюрным компьютером (так же американского производства) программировался на основе сложных математических моделей, ни разу не обкатанных на практике. И когда момент подобной проверки наступил – выяснилось, что реальный контейнер реагирует совсем не так, как ему полагается согласно предварительно сделанным расчётам. В результате, автоматика, корректировавшая, как и было задумано, действия оператора, окончательно запутала дело: контейнер закувыркался ещё сильнее, и вдобавок к этому, быстро поплыл в сторону пассажирского причала, отходящего от «рабочего» кольца в полусотне метров от своего грузового близнеца. И когда оператор сообразил, наконец, что автоматика не справляется, и перевёл контейнер на ручной режим, было уже поздно – струя газа сорвала антенну маневрового блока, и пятнадцатитонный угловатый ящик, способный при неудачном попадании, как бумагу, смять внешнюю оболочку станции, утратил всякое подобие управления.

ХI

- …И ведь сколько раз предупреждали! – отец в сердцах стукнул кулаком по столешнице. – Сколько говорили, что ситуация с техникой безопасности на орбитальных стройках не тревожная, а прямо-таки катастрофическая – всё впустую! И вот, пожалуйста – дождались…
- А что отвечали? – осторожно спросил я. Поинтересоваться бы ещё, кто именно отвечал, но и без того ясно, что имеется в виду некий обобщённый, средний оппонент.
- Понятно что… - отец пожал плечами. – Мол, масштабы работ, что на Земле, что в Космосе, растут лавинообразно, и качество контроля неизбежно падает, причём на всех уровнях. Вообще-то понять можно: такая глупая история с сорванной резьбой на баллоне ещё год назад была попросту немыслима, с каждым таким баллоном нянчились, как с грудным младенцем, проверяли по сто раз, обнюхивали, чуть ли не облизывали. И, заметь, занимались этим специалисты высочайшей квалификации, отвечавшие за каждый чих, за каждую царапину на краске. А  сейчас, когда этих баллонов мы отправляем на орбиту в день по несколько десятков штук – кто их проверяет?
Я немедленно вспомнил эпизод из «Стажёров», где Юра Бородин (тоже, кстати, вакуум-сварщик), гуляя по Мирза-Чарле, забрёл в район складов – и обнаружил там поддон с газовыми баллонами, у одного из которых был сбит вентиль. Могли бы бартья Стругацкие (в настоящий момент живые, здравствующие и весьма плодовито пишущие) предугадать, что третьестепенный эпизод из их повести сбудется, да ещё и таким драматическим образом?
-Поставили, понимаешь, на контроль какую-нибудь тётю Клава, которая раньше на ЗиСе прозванивала тестером цепь зажигания самосвала! – продолжал возмущаться отец. -  Нет, я не спорю, это тоже ответственное дело - но ведь надо понимать, что этим баллонам в космос  лететь, а не на МТС в каком-нибудь Бердичеве!
Замечание отца насчёт ЗиСа привычно царапнуло мне ухо – хотя уже и год прошёл, никак не могу привыкнуть к тому, что автозавод имени Лихачёва сохранил в этой реальности прежнее название друга всех физкультурников.
- Ну и что же они собираются делать? – спросил я, опять не уточняя, кто именно – «они».
- А что тут сделаешь? – отец развёл руками. – открывают при нескольких техникумах вроде Московского Авиастроительного новые факультеты, которые будут выпускать специалистов соответствующего профиля, расширяют уже имеющиеся. В МАИ, Бауманке и других подходящих вузах набирают потоки на новые специальности. Всё это хорошо, конечно, но только нужно было думать о таких вещах не сейчас, а хотя бы годом раньше – а то когда ещё выпускники приступят к работе, да наберутся опыта? А масштабы строек растут, скоро «Циолковский « войдёт в строй, «Армстронг» расширяем, а там и до «Лагранжа» недалеко – это я ещё молчу о планах американцев начать строительство специальной туристической станции… Представляешь, сколько грузов пойдёт в космос?
Я представлял, причём куда лучше, чем отец мог предположить. Всё же, инженерное образование, пусть и полученное четыре десятка лет назад, давало о себе знать.
- Но на этот-то раз, к счастью, обошлось без жертв?
Отец кивнул.
- Чудом. На пассажирском причале как раз шли работы по проверке наружных дублирующих кабелей. Когда они увидели, что стрясловь – отстегнули вопреки всем инструкциям страховочные фалы и рванули на ранцевых движках к контейнеру. У Ветрова уже воздух хлестал и пробитого «Кондора, пополам со вскипающей кровью, но ребята всё-таки успели, нашлёпнули на пробоину «слизня». Ну а дальше – спасибо врачам, спасли, вытащили буквально с того света.
Слизнем на новом, «орбитальном» жаргоне называли тканевую нашлёпку, покрытую  некоей чрезвычайно липкой и тягучей субстанции, которой следовало экстренно запечатывать пробоины в скафандрах или стенках лёгких орбитальных аппаратов. Упаковка с таким «слизнем» с некоторых пор в обязательном порядке входила в аварийный комплект любого, кто работал за пределами станции, в космосе.
- Ему долго в больнице лежать? – спросил я. – Когда его выпишут?
- Ну, ты даёшь… - отец аж поперхнулся от такого вопроса. -  Вашего Ветрова пока даже отправлять на Землю запретили – говорят, могут быть осложнения из-за тряски и перегрузок при спуске и торможении. А ты – «когда его выпишут…»
- Ну… мало ли? – я пожал плечами. – Между прочим, он и твой тоже – забыл, кто его в Артек послал и вообще, завербовал в Проект? 
- Такое пожалуй забудешь…  да ты о нём не беспокойся, со станции передают – будет жить, и даже в космосе работать сможет. Парень крепкий, здоровенный, обойдётся. Ты мне лучше вот что скажи…
Я изобразил ожидание - только что рот не приоткрыл.
- Тут с тобой хотят поговорить наши психологи. – сказал отец. – Ты не против?
Я тяжело вздохнул и поднялся со стула.
- Куда ж от них денешься? Пошли…
Отец удивлённо вздёрнул бровь.
- Что, даже не спросишь, в чём дело?
- А чего тут спрашивать? И так ясно, что из-за ребят в «Астре», тоже мне, бином Ньютона…
Верно! – новая порция удивления на отцовской физиономии. - Но откуда ты…
Я спрятал ехидную усмешку. Не признаваться же, что когда мы приехали в Центр Подготовки, отец отправился узнавать новости, а я, тем временем позвонил в «ботанический сад». И узнал достаточно, чтобы догадаться, о чём пойдёт речь.
- Считай, интуиция подсказала. – я взялся за ручку двери. – Так мы идём, или зайдём заглянем в буфет, соку выпьем, или, там, кофейку? Разговор предстоит долгий, а у ваших умников только водички из графина и допросишься…

Отредактировано Ромей (16-05-2023 21:37:10)

Это понятно.
Но и перед стартом, на космодроме, проверяют каждый винтик - во всяком случае, сейчас.
А там вот не поспевают, надеются, видать, за заводские клейма...