Так то он узнал. Мало ли как там было на самом деле

Не могу не признать: место было выбрано грамотно, с умом - что, кстати, свидетельствует в пользу того, что преступление было задумано заранее, а не стало спонтанной выходкой перепившихся ублюдков. Асфальтированная дорожка, с одной стороны – сетчатый высокий забор пустующего в это время суток детского сада, с другой – неопрятные коробки гаражей, теснящиеся один к другому. Между гаражами кое-где есть проходы, давно освоенные местной ребятнёй – это они в «тот, прошлый раз» и нашли истерзанное тело жертвы. Из такого прохода они и вынырнули – только что никого не было – и вот уже стоят на дорожке, неприятно как-то скособочившись, руки в карманах, где – я знаю! – прячутся перья…
Нет, я не хвастаюсь – просто случилось это ровно там, где я и предполагал, когда сутками раньше осматривал местность. Ровно посредине дорожки; лампочка на ближайшем фонарном столбе не горит, и этот участок «трассы» тонет в о мраке.  Тополя за гаражами уже вымахали в рост достаточно, чтобы надёжно скрыть происходящее от жителей дома напротив – если им взбредёт в голову пялиться в окошко в столь поздний час вместо того, чтобы, как полагается всякому советскому человеку, сидеть у телека и наслаждаться вечерним, после программы «Время», фильмом. А потому, никаких сомнений о том, что это может быть кто-то другой, у меня не было, и они сами подтвердили это, когда, квакнув что-то матерное, шагнули нам навстречу, и в руке того, что был впереди – повыше, в низко надвинутой на глаза кепке стиля «я мальчик лихой, меня знает окраина», тускло блеснул металл.
Левая рука нервно тискала в кармане пистолет, а правая уже жила своей жизнью – опускаю кисть и слегка поворачиваю наружу, высвобождая кончик трубы. Обмотанная матерчатой изолентой рукоять удобно ложится в ладонь и я сразу, не тратя лишних секунд на выяснение отношений типа «ты чё?..», наношу сильный тычковый удар – прямо в раззявленный в дегенеративной ухмылке щербатый рот.
Ну ладно, «щербатый» - это, положим, дорисовало моё воображение, представитель мелкой шпаны, да ещё и опущенный на зоне, ведь и должен выглядеть помято, верно? – но после моего удара зубов урод точно недосчитался. Губы, дёсны – всё разом превратилось в кровавую кашу, а рука уже описывала дугу – с отшагом влево, чтобы уйти от возможного, хотя и маловероятного тычка ножом перед собой.  Ударный конец описывает короткую дугу и обрушивается на запястье – я отчётливо слышу хруст костей, дробящихся под безжалостным ударом, и короткий вскрик – то ли боли, то ли ещё удивления. Но – не останавливаюсь: ещё шаг влево-вперёд, левая, вырванная из кармана ладонь подбивает вверх локоть вооружённой ножом руки, а труба с размаха обрушивается на предплечье, круша, словно фаянс, кости и мозжа мышцы. Нож уже на земле, и какой-либо опасности его владелец для меня не представляет – его накрыло болевым шоком, и он издал вой, полный ужаса и страдания. Тем не менее, я наношу ещё один удар – завершающий штрих мастера, гарантирующий, что упырь никогда более не сможет воспользоваться этой рукой даже для того, чтобы ковыряться в носу. Труба после кистевого проворота ударяет в локоть – снаружи, дробя в хлам сустав и раскалывая плечевую кость так, чтобы ни один хирург не взялся бы сложить образовавшуюся мешанину осколков воедино.
Очень хочется добавить ещё один раз, уже по колену, чтобы обеспечить «клиенту» полную и безоговорочную инвалидность до конца его никчёмной жизни. Но нет – ему ещё предстоит отсюда сбежать, и я с сожалением отказываюсь от столь приятной перспективы.
Так, а где у нас второй? Да вот же он, стоит, прижавшись спиной к гаражу, в руке пляшет нож. Это зря, парень – если бы ты бросил нож, то, может, и был бы шанс отделаться лёгким испугом. А так – извини, за ошибки надо платить… всегда. Да и зачем тебе, если вдуматься, целая ключица? Баловство одно, ни к чему…
Под тяжестью залитой свинцом трубы кость дробится, словно она из стекла – мне кажется, что я слышу даже звон. Но – ничего подобного, конечно: всё заглушает новый крик, и второй ублюдок поворачивается и, спотыкаясь и перекособочась, кидается в отступ. Вслед за ним, завывая от ужаса и боли, ползёт, держась за стенки гаражей, первый.
Так и тянет извлечь из кармана пистолет и – прямо в затылки упырям, чтобы упали и валялись тут в луже медленно растекающейся крови, и никому, НИКОМУ больше не причинили вреда… Нет. Нельзя. Жизнь – она такая, несправедливая и, нередко глухая даже к лучшим из человеческих побуждений…
Я вышел на середину дорожки – это только показалось, или под фонарём, мелькнула и пропала в проходе между кирпичными коробами ещё она тень? Выходит, злодеев было трое – тогда дело плохо, тот, третий ушёл невредимым и наверняка меня запомнил.
Хотя… о чём это я переживаю? Ему ещё предстоит тащить своих подельничков на хазу, отпаивать водкой, а те будут требовать прямо сейчас, немедленно, привести врача, а «третий» будет отбрёхиваться, что нет, нельзя, врач наверняка запалит малину перед ментами, а пострадавшие, в свою очередь, заявят, что им это побоку, а если не будет врача, они и его на перо посадят, чиста по понятиям…
И так далее, и тому подобное. Первый «пострадавший» добрался наконец, до спасительного прохода и то ли рухнул, то ли нырнул в темноту. Я повернулся – и встретился взглядом с огромными, полными страха, глазами спутницы.