«Мы - всего лишь развитые потомки обезьян
на маленькой планете
с ничем не примечательной звездой.
Но у нас есть шансы постичь Вселенную.»
Стивен Хокинг.

«С крыши, разумеется, звёзды
видны лучше, чем из окон,
и поэтому можно только удивляться,
что так мало людей живёт на крышах».
Астрид Лингрен.
«Повесть о Малыше и Карлсоне,
который живёт на крыше».

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
«Когда уйдём со школьного двора…»

I

…Когда прогонит ветер тишину,
Когда по ветру вытянутся флаги,
Взлетит звенящий корпус на волну,
И стаксели упруго выгнут штаги,
Забудь береговую суету —
Теперь за руль и парус ты в ответе.
Тебя поднял в ладонях на лету
Проснувшийся июньским утром ветер…
Эту песню  - собственную, каравелловскую - мы пели вчера вечером, у костра, вокруг которого собрались и хозяева и гости. А сегодня с утра – теплый ветерок развевает ребячьи шевелюры, фанерные днища швертботов звонко хлопают по волнам, брызги горстями летят в лицо и хлещут по рукам – парусная практика на Верх-Исетском водохранилище, что близ города Свердловска (Екатеринбург тож), стартовала!
…С ветрами можно спорить и дружить,
Их можно и любить, и ненавидеть,
Но нет в них ни предательства, ни лжи,
Ни злобы, ни стремления обидеть.
У них одна задача на Земле —
Лететь над нашим миром неустанно.
В слиянии ветров и кораблей —
Древнейшее искусство капитана…
Я занимаю место рулевого на корме «Экватора» - швертбота класса «штурман», построенного на собственной каравелловской верфи по проекту самого Командора – если, конечно, можно назвать так просторный полуподвал, где всегда пахнет древесными опилками, олифой и эпоксидной смолой, и где сходят с самодельного стапеля новые суда для пополнения каравелловского плавсостава. Пожалуй, только одно из них, гафельная двухмачтовая шхуна «Гаврош» строилось не в городе, а здесь, на «плавбазе» флотилии, в сарайчике, где зимуют яхты. Вон она – идёт с на-ветра от «Экватора» в галфвинд,  распущенные паруса ловят в свои полотнища свежий трёхбалльный ветерок, и Владислав Петрович приветственно машет нам с кормы бейсболкой с эмблемой Проекта  - мы привезли полтора десятка таких с собой и раздарили все до одной в первый же день.
...Да здравствуют весёлые ветра,
Которые летят но белу свету,
И тот, что начинается с утра,
Зовёт навстречу радости и лету!
Становится он дерзок и упруг,
Он гика-шкоты вытянул, как струны.
И, брызги разметавши на ветру,
Расчёсывает радуга буруны...
Если кто-то думает, что место рулевого я получил в знак уважения к моему статусу командира нашей «юниорской» команды – то это он зря. Вчера днём меня прилично погоняли по теоретическим и практическим азам морского дела – сначала на берегу, потом в пришвартованном у пирса двухмачтовом кече «Дик Сэнд», где мне было предложено продемонстрировать умение вязать узлы и обращаться с такелажем, рангоутом и прочими атрибутами парусного ремесла, ну а потом и на открытой воде, в сопровождении строгого пятнадцатилетнего каравелловца по имени Володька и ещё одного, имени которого я не запомнил – тот управлялся с грота-шкотами и за всё время учебного плавания не сказал ни слова. «Инструктор» не сразу допустил меня к управлению – сначала вручил стаксель-шкот, выяснил  как точно я исполняю команды и вообще, насколько уверенно чувствую себя в «боевой» обстановке – и только потом позволил самому взяться за румпель. После того, как я уверенно выполнил сначала поворот фордевинд, а потом и оверштаг, сумев избежать позорного зависания носом к ветру (в левентик, или «мордотык», как принято говорить среди истинных мореманов) Володька одобрительно покивал и перебрался на нос, под сень стакселя, отдавая оттуда короткие команды. А сегодня я уже сам управляюсь с «Экватором»; стаксельным матросом со мной идёт Лида (она же, если кто забыл, «Юлька Сорокина»), и мы вместе с пёстрой стайкой швертботов маневрируем на рябой от волн просторной глади Верх-Исетского пруда, на берегу которого расположилась «плавбаза» детско-юношеской флотилии «Каравелла».

В Свердловск мы приехали в последних числах мая  – учебный год в «школе космонавтике» закончился на две недели раньше, чем в обычных школах, так что мы успели аккурат к открытию парусного сезона нового, 77-го года. Обещали быть ещё в прошлом, 76-м, но не смогли – сначала «орбитальная» практика, заменившая нам большую часть летних каникул; начало учебного года, суматошное, как это всегда бывает на новом месте (мы-таки перебрались в Калининград и теперь обитали в одном общежитии в «Юниорами» и даже на одном с ними этаже). Собственно, различия между нами практически стёрлись, сохраняясь лишь в названиях учебных групп – мы занимались по одним программам, изнуряли себя перегрузками в одних и тех же центрифугах, и даже летать учились вместе, на польских PZL-104 Wilga – забавных, похожих на стрекозы, учебных самолётиках, с высоким расположением плоскостей и забавно выгнутыми «коленками вперёд» стойками шасси.  Первые полёты состоялись в октябре; к зиме мы довольно уверенно выписывали виражи, «горки» и прочие фигуры из арсенала первоначального обучения – разумеется, под чутким руководством инструкторов из ДОСААФ. К самостоятельному же полёту меня допустили лишь в феврале, когда «иволги» переставили с колёс на лыжи. Мне к тому времени уже четыре месяца, как стукнуло шестнадцать, что, кроме обучения искусству пилотирования, открывало массу возможностей. Например – доступ к «взрослым» программам тренировок и перспективу уже в сентябре отправиться на полноценную практику на «Гагарин» - в составе обеих наших групп, которые, наконец-то обещают слить в одну.
А пока – долгожданные каникулы! В прошлый раз мы отдыхали зимой, урвав неделю для поездки на Кавказ, на турбазу «Баксан», где Шарль, прилетевший ради такого случая из Французской Гвианы учил нас кататься на горных лыжах. Для меня это тоже был давно забытый опыт, и я с трудом привыкал к архаичному (для меня, разумеется) горнолыжному инвентарю, сетуя про себя, что здесь ещё не придумали укороченных слаломных лыж, загнутых на обеих концах и с сужениями в средней части, на которых так легко и удобно совершать самые замысловатые повороты. Что ж, нет так нет – пришлось заново осваивать забытую технику, все эти «бракажи», «плуги» и прочие премудрости, которыми пользовались, наверное, ещё лыжники немецкого «Эдельвейса» на своих тяжеленных дубовых, с металлическими оковками, лыжах, украшенных готическими надписями. Мне случилось увидеть такие  у баксанского инструктора – тот  хранил этот раритетный инвентарь, доставшийся ему от отца, воевавшего как раз в этих местах в 42-м…
Но – зима пролетела незаметно, а за ней и начало весны. Мы постепенно втянулись в учёбу; я выкроил даже время, чтобы дважды съездить с дедом на вальдшнепиную тягу, в Запрудню. Бритька – конечно же, она была с нами, как теперь сопровождает меня повсюду. Вот и сейчас - устроилась в кокпите и терпеливо дожидается, когда ей позволят выпрыгнуть из швертбота и всласть поплескаться в прошладной майской водичке. Она и на орбитальную практику отправится вместе с нами – на этот раз уже в официальном статусе члена экипажа и с прописанными «должностными обязанностями» по поддержке психологического климата коллектива станции «Гагарин». Да, жизнь меняется так же стремительно, как стремительно несутся подгоняемые посвежевшим ветром «штурмана» -  знай, держись, не выпади за борт, не позволь своей скорлупке в крутом вираже лечь на борт и совершить то, что яхтсмены насмешливо именуют «поворот оверкиль».
Кидается судёнышко твоё
На встречную волну, как на качели,
И такелаж натянутый поёт
Басовою струной виолончели.
Сейчас пошла совсем иная жизнь —
Она законам суши не подвластна.
Ты знал, на что идёшь — теперь держись,
Во время шквала галс менять опасно!..

Возвращаться на ночь в город мы не стали – предпочли вполне удобные койки в общежитии местного художественно-промышленного училища ночёвке прямо тут, на парусной базе «Каравеллы». Нас разместили в одном из эллингов, где зимовали яхты – сейчас они покачивались на воде, вытянувшись вдоль пирса. В соседней сараюшке нашёлся штабель деревянных поддонов – мы разложили их, накрыли обнаруженными тут же старыми матрацами и улеглись, закутавшись в спальные мешки. День выдался бурный, и даже вечерние посиделки с гитарой у костра на специально отведённой для этого площадке сегодня были сведены до минимума.
Закинув руки за голову я некоторое время бездумно пялился в окно – низкое, над самой моей головой. По случаю тёплой майской погоды оно распахнуто настежь, и я мог видеть больной прямоугольник тёмно-синего неба с бледными уральскими звёздами.
Впрочем, не с такими уж и бледными – та, что ближе к верхнему левому углу, ярко сияет на зависть соседкам. Я прикинул расположение зодиакальных созвездий: так, я лежу головой примерно на северо-восток, склонение, если судить по высоте окошка – где-то в районе сорока-пятидесяти градусов, по приблизительной наблюдаемый клочок небосвода на высоте примерно двадцати-двадцати пяти градусов над горизонтом…  да это же Вега, одна из жемчужин северного неба, самая яркая в созвездии Лиры и пятая по яркости на всём небосводе. Впрочем, может и Денеб – Вега вместе с ним и Альтаиром составляет Летний Треугольник. А вот сам Альтаир на этой широте  не виден – а жаль, помахал бы рукой старому знакомцу, про который мы пели ещё в Артеке…
…С неба лиловые падают звёзды,
Даже желанье придумать не просто…
На небосклоне привычных квартир
Пусть загорится звезда Альтаир…
Бритька закопошилась, устраиваясь поудобнее у меня под боком. Я нашарил рукой лохматый загривок, почесал – в ответ по ладони прошёлся мокрый шершавый язык. Взгляд влево, туда, где должен сейчас посапывать во сне Юрка-Кащей – вот у кого бы уточнить насчёт Веги! Воспитанник кружка астрономии Центрального Московского Дворца пионеров и школьников знает звёздное небо лучше всех в отряде «юниоров» и не раз демонстрировал свои познания, с ходу определяя любое созвездие и любую достаточно яркую звезду.
Увы, подтвердить – или опровергнуть – моё гениальное озарение некому, Юрки на месте нет. Приподнимаюсь на локте – ну точно, место Миры (девчонки устроились у противоположной стены эллинга) тоже пустует. Так-так, всё ясно, у них свой сеанс наблюдения за звёздным небом, сугубо наедине. Черноокая скрипачка отправилась в эту поездку вместе с нами – с подачи Юрки, разумеется. А уж  каких трудов мне удалось уговорить её матушку отпустить ненаглядную дочку так далеко – у неё ещё свеж в памяти инцидент с нападением на нас с Мирой пары гопников с ножами, и мне остаётся только порадоваться, что она не знает, какой трагедией могла – и должна была!  - обернуться эта история.  И ведь обернулась бы – не вмешайся героический попаданец из грядущего, вооружённый залитой свинцом трубой в рукаве и малокалиберной пукалкой типа «дамский сверчок» в кармане. То есть я, Алексей Монахов «In propria persona»  - прошу любить и жаловать, цветов не надо, лучше деньгами…
Забавно, но это – чуть ли не единственное результативное моё вмешательство в течение здешней, альтернативной по отношению к известной мне реальности. То есть наверняка были и другие, вызванные самим фактом моего здесь присутствия – но об их результатах я не знаю и, скорее всего, не смогу их распознать, даже когда столкнусь с ними нос к носу. А тут – всё очевидно, можно хоть каждый день любоваться спасённой от жуткой участи девочкой.
Вернее, уже девушкой – за этот год Мира похорошела необыкновенно, хотя и осталась такой же миниатюрной. С Юркой-Кащеем они нашли общий язык ещё на моём пятнадцатилетии – сперва изредка перезванивались, потом стали встречаться, и вот сейчас он вытащил её вместе с нами в эту поездку. Что ж, как говорится – дай им бог, хотя весь мой опыт (и цинизм, а как же без него!) подсказывают, что подобные подростково-школьные романы редко заканчиваются чем-то путным. Что же до беспутного – тут остаётся надеяться на строгое еврейское воспитание Миры, поскольку рассчитывать на Юркин здравый смысл я бы не стал. Вот и возраст самый, что ни на есть взрывоопасный – Кащею недавно стукнуло семнадцать, Мира младше всего на полгода. Он - старший в нашей «юниорской» группе и, вероятно, первым получит допуск для работы вне Земли. Так что можно только посочувствовать черноглазой скрипачке: широкоплечий, симпатичный, начитанный, да ещё и будущий космонавт, успевший побывать на орбите во время учебной практике – какая барышня тут устоит? 
…а я из-за всей этой романтики остался без консультации насчёт Веги. И где, скажите, тут справедливость?..

Отредактировано Ромей (23-05-2023 13:51:40)

Браслет на левом запястье – плоское кольцо серого металла (титан, кажется?) со вставками из синего полупрозрачного пластика и крошечным экранчиком электронных часов, на котором перемигивались зелёные светящиеся цифры, коротко пискнул -  до назначенного брифинга (вот ещё одно заморское слово, с некоторых пор вошедшее в употребление здесь, на «Гагарине») осталось десять минут. Следовало поторопиться. Он чмокнул жену в плечо, с которого как раз сползла ткань халата, - она что-то игриво ответила, - подхватил полотенце и скрылся в санузле.
Места здесь было ещё меньше, чем в пресловутом лифте – раковина, выдвижной унитаз с толстым пневмошлангом для принудительного удаления отходов, разного рода принадлежностей, полочка, в гнёздах которых плотно держались пузырьки с шампунями и жидким мылом и ещё какими-то пахучими жидкостями – почти всё принадлежит Нине. Над раковиной встроенный в стену шкафчик, где хранятся зубные щётки, расчёски и его, Димы, электробритва – дверки шкафчика зеркальные, в точности как в общежитии на Земле, в подмосковном Калининграде, где он прожил последние полтора года. Дима стащил с запястья браслет и положил на полку – браслет при этом протестующе пискнул, напоминая, что у владельца есть десять минут, чтобы надеть его снова, после чего аксессуар сначала предупредительно заверещит, замигает, а ещё через пять минут подаст сигнал тревоги в диспетчерскую станции и тогда у растяпы будут неприятности. Ничего не поделать, таков порядок – браслет требовалось носить постоянно, кроме данных о состоянии здоровья владельца он непрерывно транслировал сигнал, по которому можно было определить его местоположение.
Справа от раковины и шкафчика располагался совсем уж узкий пенал душа. Дима скинул одежду, задвинул за собой –шторки из полупрозрачного матового пластика и включил воду. При этом автоматически заработала вытяжка под ногами – лёгкий поток воздуха, уносящей капли использованной воды, приятно холодил ступни и щекотал ноги. Вытяжка была установлена на случай ослабления, а то и вовсе исчезновения гравитации – нельзя же позволить воде разлететься мелкими и крупными, порой размером с мандарин, каплями по всей каюте? Дима как-то раз видел нечто подобное – год назад, когда вращение станции ещё не было запущено и им, группе стажёров, обучающихся на орбите премудростям вакуум-сварки приходилось работать, жить и, в том числе принимать душ, в невесомости. Сейчас в такой мере предосторожности нужды не было, на станции стабильно царили 0,5 земной силы тяготения – но отключать систему никто не собирался. Пусть себе работает, выполняя  функции слива и, заодно сушки.
На душ, бритьё и прочие гигиенические процедуры ушло около семи минут. Дима выбрался из санузла (часы на браслете уже попискивали, напоминая о скором брифинге), натянул станционный комбинезон с табличкой на правой стороне груди, на которой значилось его имя и личный номер. Выше таблички поблёскивал значок в виде крошечной серебряной кометы, залитой синей эмалью, и с золотой звёздочкой. «Знак звездопроходца» - отличие, которого Дима был удостоен за действия при прошлогодней аварии. К комете прилагалась ещё медаль, но она хранилась вместе с документами в особом ящичке, а значок полагалось носить всё время,  даже на рабочей одежде – увидев её, даже космонавты первого «гагаринского» отряда и участники легендарных лунных миссий «Аполлонов» почтительно кивали, признавая во владельце своего, равного.   
Ну что, вроде, всё? Дима чмокнул жену в тёплый пробор и выбрался из каюты, прикидывая, успеет ли он по пути завернуть в столовую и прихватить с собой ватрушку с кофе.
Напиток разливал по высоким картонным, с пластиковыми крышками стаканчикам особый кофейный автомат – ещё одно американское нововведение, как объяснила Нина. На панели автомата были кнопки с помощью которых можно выбирать – чёрный кофе,  со сливками, с сахаром или без, погорячее или наоборот, и даже покрепче или послабее. Поговаривали, что скоро установят и другие автоматы, которые будут выдавать чай, какао, горячий шоколад и даже куриный бульон.
С тех пор, как подобные устройства появились на станции, сотрудники приучились брать их утром с собой, торопясь на рабочее место, и теперь половина мусорных корзин любого неизменно оказывалась забита смятыми стаканчиками из-под кофе и обёртками от булочек и бутербродов – их выдавал дугой кухонный автомат. Начальство смотрело на подобные вольности без восторга, но терпело - хотя медики время от времени заводили разговор о том, что новинки сбивают строго рассчитанный график питания работников космоса и, следовательно, должны быть немедленно удалены - желательно, навсегда. Но автоматы пока держались - возможно, потому, что совещаниях, где звучали подобные предостережения, перед половиной участников стояли высокие картонные стаканчики.

Отредактировано Ромей (24-05-2023 12:24:12)

- Ну что, товарищи бывшие стажёры? – голос Папандопуло был весёлым. Дима, как и прочие присутствующие здесь прозвали его «Папандопуло» - за неизменно живой нрав и некоторое даже внешнее сходство с известным персонажем «Свадьбы в Малиновке».  - Вас ждут великие дела, и пора уже выбираться из коротких штанишек!
Дима хмыкнул – что это за заявление? Стажировка закончилась давным-давно, почти год назад, и теперь они, все трое  - полноправные сотрудники проекта с допуском к работе в космосе. Прежняя группа, которой как раз и руководил Папандопуло, давно расформирована, а здесь их троих собрали по поводу, который был Диме хорошо известен. Сегодня должно было прозвучать официальное приглашение принять участие в одной из самых поразительных космических миссий, предпринятых со времён посадки «Аполлона-11» на Луну.
Во время предварительной беседы, состоявшейся здесь же, на «Гагарине» полторы недели назад, Дима осведомился: с чего ему, по сути, новичку с довольно скромным опытом внеземной работы предложили такое назначение?  Этот вопрос, и правда, не давал ему покоя. В самом деле, разве мало матёрых, летавших космонавтов, отмеченных регалиями, наградами, чьи имена известны всем и каждому, чтобы посылать в такую ответственную «командировку» вчерашнего студента, неоперившегося юнца, у которого всех заслуг – лишь то, что он однажды оказался в нужном месте в нужное время и ухитрился при этом не растеряться? На это Папандопуло, проводивший собеседование, объяснил (не скрывая своей знаменитой ухмылочки), что недооценка себя по мнению психологов Проекта - столь же тревожный признак, как и самолюбование; что он, Дмитрий Ветров, обладает всеми навыками и знаниями, необходимыми в предстоящей миссии, а именно – является вакуум-сварщиком шестого разряда, имеет немалый опыт монтажных и швартовочных работ в открытом космосе, и к тому же, будучи дипломированным инженером-криогенщиком, до последней детали знаком с непростым сверхпроводящим хозяйством «космического батута» и системы хранения и подачи сжиженных газов, необходимых для её эксплуатации. И всем этим ему, Дмитрию Ветрову, и предстоит заняться на строительстве станции Лагранж, находящейся на удалении трёхсот миллионов километров от Земли. Впрочем, если упомянутый Дмитрий Ветров имеет какие-то возражения…
И так далее, и так далее. Возражений у димы, понятное дело, не было, и Папандопуло, закончив очередной длиннейший период, долженствующий внушить бывшему стажёру понимание возложенной на него ответственности, сделал пометку в списке – «утверждено». И вот теперь предстояла заключительная беседа, после которой состав миссии «Тесла-Лагранж» (так официально именовалась его «командировка») можно будет считать официально утверждённым.
Технические детали миссии были Диме уже знакомы, хотя бы и в самых общих чертах – после собеседования Папандопуло выдал ему стопку бумаг и несколько мягких дисков для персонального компьютера, который бывший стажёр, а теперь кандидат в участники самого дальнего в истории  и изучал последующие десять дней.  Сейчас же предстояло заново выслушать основные моменты намеченной программы, после чего он поставит подпись в соответствующем документе – и превратится из «кандидата» в полноправного члена экипажа уникального прыжкового корабля «Никола Тесла», который в этот самый момент готовился к запуску на мысе Канаверал. На орбиту корабль отправится по частям, поскольку его массивный корпус не проходит в смонтированные на поверхности Земли «батуты». На орбите эти части предстоит состыковать (в чём Дима тоже примет участие участие) и уже через «космический батут «Гагарина», который чуть ли не вдвое превосходит размером земные, «Тесла» отправится к своей цели. Там он на время перестанет быть кораблём и превратится в часть строящейся станции «Лагранж», её центральным энергоблоком, главная задача которого – снабжать энергией «космический батут», который тоже ещё предстоит смонтировать. Впоследствии на «Лагранже установят другой реактор, стационарный, аналогичный тому, который действует тут, на «Гагарине». «Тесла» же отправиться обеспечивать энергией другие космические стройки – их немало намечено на ближайшие годы, и везде нужны компактные, надёжные и, главное, достаточно мощные источники энергии, каковым и является установленный на борту корабля ядерный реактор.