«28 декабря 1977 г.  Кто такое объект на самом деле – стало окончательно ясно,  только когда мы подошли к нему километров на двадцать. Ни следа массивного бублика  «Лагранжа» с пристыкованным «Николой Теслой»; никаких признаков целого выводка лихтеров и грузовых контейнеров, которые неизбежно должны были скопиться на станции после многочисленных односторонних перебросок - ничего ровным счётом, кроме одиноко висящего в межпланетной пустоте «Эндевора». При нашем приближении корабль не подал ни единого признака жизни - ни в радио– ни в оптическом диапазоне. На месте антенны дальней связи торчит штанга с установленными на ней панелями солнечных батарей – бросив на них один-единственный взгляд, я сразу подумал, что крепили панели либо в крайней спешке, либо из последних сил, либо и то и другое вместе. Что ж, это хотя бы даёт ответ на вопрос, почему экипаж корабля не выходит до сих пор на связь – если, конечно, предположить, что внутри ещё остался кто-то живой…
«Резолюшн», затормозив,  повис в полутора километрах от своего близнеца, и мы, оттесняя друг друга от экранов, иллюминаторов и резиновых наглазников перископов долго рассматривали его корпус через всю имеющуюся на корабле оптику. Одновременно Тома прощупывал «Эндевор» радаром и телескопическими щупами радиометров - так же без сколько-нибудь заметного результата.  А вот визуальный осмотр кое-что дал: например, мы обнаружили, то входной люк приоткрыт, из расположенной сразу за ним камеры гермошлюза не вырывается ни единого лучика света. Такими же беспросветно-чёрными оказались позиционные огни и все пять иллюминаторов - два из них к тому же прикрывали приваренные снаружи металлические заслонки, которых там, вообще-то быть не должно. Это показалось странным, и мы тщательно рассмотрели их с максимальным увеличением. Форма, качество швов не оставляли сомнений в том, что у сварщика, как минимум, дрожали руки. Оба эти признака, небрежный монтаж солнечных батарей и кривая сварка внушали, тем не менее, некоторый оптимизм: как минимум, это признак того, что  экипаж «Эндевора», если и погиб, то не сразу, а некоторое время продолжал ещё бороться за жизнь.
Ни один из внешних блоков датчиков, которыми можно управлять изнутри (напомню, их расположение в точности соответствовало таковому на «Резолюшне») за это время не шелохнулся.  Тяжко это признать – но мёртвый снаружи корабль, скорее всего, точно так же мёртв изнутри, и  приоткрытый гермолюк, скорее всего, готовит нас, непрошеных визитёров, к трагическому зрелищу – плавающие в лишённых воздуха отсеках   промёрзшие насквозь тела.
Внутрь решено было идти двоим – второму пилоту Сергею Пучкову и мне. Мы облачились в «Кондоры» и вышли наружу; я с «холодильником» маневровых движков на спине страховал, пока напарник протягивал от нашего шлюза к «Эндевору» прочный стальной тросик. Закрепили его там, где и было положено – на швартовочной скобе слева от входного люка, а вот открыть приоткрыть его крышку пошире нам не удалось, несмотря на все усилия. Петли заклинило намертво, так, что внутрь можно было просунуть только руку с фонариком. Этого оказалось достаточно, чтобы осмотреть примерно треть шлюзовой камеры, и тут появился первый повод для оптимизма: внутренний люк оказался закрыт, и за ним тлела багровым угольком лампа аварийного освещения.
С этим мы и вернулись на корабль. Выслушав доклад, командир заявил, что шансы найти живых сохраняются, но чтобы это проверить, придётся не как-то справиться с заклинившим внешним люком – причём не просто открыть его достаточно широко для человека в вакуум-скафандре, но и исправить механизм, чтобы потом люк можно было задраить. Ближайшей же задачей он определил следующую: отыскать на корпусе «Эндевора» порты подключения внешних коммуникаций – шлангов, кабелей, трубопроводов и линий связи, которыми корабль присасывается к станции для технического обслуживания и предполётной подготовки, - и подать внутрь энергию и воздух. Есть ли там уцелевшие члены экипажа, которые смогут оценить этот жест – вопрос второй, сказал Волынов,  - но сделать это придётся в любом случае, чтобы иметь возможность избавиться от скафандров уже в шлюзе – проводить даже первичный осмотр в громоздких, неуклюжих «Кондорах» будет не слишком удобно. Позже мы смонтируем надувной рукав переходной секции, добавил он, но сейчас именно коммуникации – наипервейшая задача.
Кроме того, добавил он, стоит попробовать установить связь с теми кто может оставаться внутри. Интерком, который мы подключим через разъёмы на корпусе может и не заработать, зато наверняка сработает простейший, древний, как мир метод, именуемый «перестукивание». Сделать это несложно: достаточно прижать шлем к корпусу и постучать гаечным, к примеру, ключом – звук разнесётся по всем отсекам «Эндевора», и если там остались живые – они обязательно услышат и ответят точно таким же способом.

Отредактировано Ромей (22-06-2023 16:49:38)

VI

Из дневника
Алексея Монахова.
«30 декабря 1977 г. Завтра Новый Год. Нам, как нетрудно догадаться, не до Деда Мороза, салата "оливье" и прочих атрибутов этого праздника - «Резолюшн» стартует к Земле, и это, наверное, самый лучший подарок для всех нас, находящихся на борту корабля. Накануне я шесть часов кряду ползал снаружи, по пусковым трубам «тахионных торпед», в десятый раз проверяя подключения. А рядом Юрка-Кащей, облачившийся в кои-то веки в вакуум скафандр, гонял тесты для программных блоков этих устройств. Мы были так поглощены работой, что перестали замечать крошечное колечко, висящее в стороне от корабля – так с нашей позиции был виден «звёздный обруч», в одночасье поглотивший и станцию «Лагранж», и «Николу Теслу» и всех их обитателей. Спасённые рассказали немного, не слишком внятно, но и этого хватило, чтобы картинка последних минут перед катастрофой вполне сложилась.
«Эндевор», набитый людьми, как консервная банка шпротами – три члена экипажа плюс одиннадцать отпускников чересчур много для такого маленького корабля) отошёл от «Лагранжа» на десять километров, держась ещё на семь километров выше плоскости станции – так они гарантированно не создали бы помех манёврам грузового контейнера, предназначенного для отправки к Земле. Это было первое «штатное», плановое срабатывание «батута» на большую дистанцию – Вася Гонтарев, нашедший в себе силы описать все эти подробности,  наблюдал за происходящим в один из перископов. Он видел, как контейнер занял место над «батутом», как замигали позиционные и габаритные огни, и даже различал два буксировщика-«краба», которым предстояло втолкнуть железный ящик в «горизонт событий». Одновременно Вася хорошо различал и кольцо «звёздного обруча» – правда, для этого приходилось поворачивать перископ, поскольку угол обзора не позволял одновременно держать в поле зрения и артефакт, и станцию.
Дважды квакнул ревун внутрикорабельного вещания – последнее предупреждение, до срабатывания «батута» три секунды! -  и Вася, сетуя на собственную медлительность, принялся торопливо ворочать перископ обратно на «Лагранж». И не успел -  в далёком серебряном колечке вспыхнула ослепительная точка. Вспыхнула – и выметнулась в сторону «Лагранжа» громадным языком то ли газового, то ли энергетического выброса, бледно–лилового и прозрачного, так, что сквозь него были видны отдельные, самые яркие звёзды. А когда выброс исчез – это произошло через одну-две секунды, не больше – звёзды по-прежнему светили, но не было ни «Лагранжа», ни висящего над его плоскостью контейнера, ни фигурки пилотов «крабов», распяленных в их ложементах. Ничего – всё слизнул чудовищный язык прозрачного нечто, внезапно вырвавшегося из «обруча» и так же внезапно исчезнувшего, не оставив после себя ничего, кроме холодных, колючих звёзд в бархатной черноте пространства.
Я никак не мог заставить себя перестать прокручивать в памяти все эти подробности – а потому неудивительно, что взгляд мой нет-нет, да и цеплялся за висящее вдали серебристое колечко – такое красивое, такое безобидное с виду.

Остальные члены нашего экипажа, занимались тем, что устраивали в нашей тесноте спасённых с «Эндевора». Нехорошо так говорить, но признаюсь честно – я даже рад был тому, что вынужден проводить так много времени за бортом, только бы покинуть лишний раз отсеки, пропитанные концентрированным страданием, тяжким духом немытых человеческих тел, выделений истерзанных организмов - система очистки воздуха очень скоро перестала справляться с выросшей вдвое нагрузкой, а воды у нас и так было не слишком много...
К тому же – теснота, вызванная не только необходимостью как-то разместить спасённых. Всем нам, включая командира, пришлось перебраться из кают куда попало – мы с Юркой, например, устроились в одном из коридоров, пристегнув к подволоку (так здесь, на военно-морской манер именовались потолки) импровизированные гамаки. В кои-то веки я порадовался, что на корабле невесомость. И почти сразу понял, что радость моя мягко говоря, преждевременна, потому что люди с «Эндевора» не то, что двигаться – шевелиться могли с трудом, и помочь им в таких условиях воспользоваться уткой становилось весьма сложной задачей – и это без необходимости избавляться потом от той части «биологических отходов», которые неизбежно разлетались по каюте. А уж запах… думаю, вы можете себе это представить. Впрочем, когда деться от него некуда (а куда ты, скажи на милость, денешься из металлического, герметически запечатанного бочонка, висящего в пустоте? Разве что в верный «Кондор, во время очередных наружных работ…) обоняние довольно быстро перестаёт воспринимать всепроникающий смрад. Воды катастрофически не хватает, и нам всем пришлось отказаться от гигиенических процедур, кроме самых необходимых, да и то не для нас самих, а для спасённых с «Эндевора». Представляю, как шарахнутся от нас встречающие в причальном тамбуре «Гагарина», когда мы снимем скафандры.
Ничего. Завтра - Новый Год. Мы, наконец, летим домой…»

Отредактировано Ромей (23-06-2023 15:27:09)

Перелёт к «Гагарину» занял совсем немного времени. Наши двигатели молчали – пара спасательных челноков зажали «Резолюшн» с боков, как дружинники не особенно буйного, но рослого пьянчугу, и таким манером отбуксировали к станции. Всё это время я бездумно пялился в иллюминатор, не слишком отдавая себе отчёт в том, что там вижу. И лишь когда мягкий толчок известил об окончании швартовки, я нацепил шлем, вытащил из-под столика чемоданчик жизнеобеспечения и выплыл из каюты прочь. Мне хотелось одного – добраться до душа и включить горячую, нестерпимо горячую воду на полный напор, а потом долго, оттираться жёсткой мочалкой, сдирая с себя боль, вонь, усталость этих дней.

Юлька встретила меня у главного пассажирского шлюза «Гагарина», к которому пара орбитальных буксиров осторожно, словно океанский лайнер к причальной стенке, подвели усталый «Резолюшн». Только сейчас я осознал, что с момента нашего старта к «Лагранжу» прошло всего-навсего четверо суток, и особенно меня поразили, неприятно резанули даже развешанные по кольцевому коридору, столовым и прочим помещениям общего пользования светящиеся гирлянды, серебряный «дождик», снежинки, новогодние картинки с неизменными Дедом Морозом и Снегурочкой в скафандрах, и прочие атрибуты празднования Нового Года. Нас встречали, хлопали по плечам, звали в гости – «мы тут празднуем, давайте с нами!..» - сочувственно заглядывали в глаза. И деликатно отстранялись, уловив распространяющееся от нас амбре…
Что ж, здравствуй, год 1978-й – что-то ты нам приготовил? Пока я знаю только об отпуске, который начинался, как я переступил комингс причального шлюза - с той минуты в течение месяца нас всех, кто прилетел на «Резолюшне», никто не будет грузить составлением отчётов и рапортов, привлекать к разборам полётов и вообще всячески отвлекать он процесса восстановления сил. Подозреваю, правда, что к Волынову это не относится – но уж такая его доля, капитанская. А пока – прежняя каюта на «Гагарине» в полном моём распоряжении?), и туда-то я и направился, вцепившись в Юлькину ладошку, как малыш вцепляется в мамину руку.  Теперь бы, правда, принять душ (надеюсь, он работает исправно?) перекусить что-нибудь – и понять,  что делать   хотя бы в течение ближайших нескольких часов.  Заглянуть дальше у меня попросту не хватит душевных сил.

Заглядывать никуда не потребовалось, обо всём, как выяснилось, уже позаботились. Душ действовал, горячей воды было в достатке, полотенце – большое и восхитительно-мохнатое, так что я тёр разгорячённую кожу не меньше пяти минут. Выбравшись из душевой кабинки (свежее бельё, рубашки и пара чистых, ещё «юниорских рабочих комбинезонов оказались на своём месте, во встроенном шкафчике) я обнаружил, что Юльки в каюте нет, и мгновенно встревожился. Но это продолжалось недолго  – не прошло и четверти часа, как она появилась, сияющая, щебечущая, нагруженная пластиковыми коробками с разнообразной снедью и бутылкой крымского шампанского. Всё это ей всучили в столовой, куда она зашла, чтобы попросить пару бутербродов для меня – и навалили бы ещё столько, если бы она не отказалась, заявив, что нам вдвоём всех этих разносолов не одолеть. Узнав, что новогодний ужин намечается «на две персоны», девочки из столовой добавили к коробочкам большую бутылку «Абрау-Дюрсо», и не простую, а особую, «космическую» - бутылка эта имела матово-серебристый цвет, округлое донышко и была снабжена хитрым приспособлением, позволяющим пить игристый напиток в невесомости. Юльку проводили улыбками и многократно повторенными просьбами: расспросить меня «как у них там, на «Лагранже», всё вышло?»

…Проснулся рядом с ней, уткнувшись головой в мокрое от моих собственных слёз плечо. Нет, не подумайте – ничего у нас с ней не было.  Я сорвался, устроил истерику, орал, колотил кулаками и кажется, даже головой по переборке – спасибо строителям станции, покрытой толстым слоем губчатого пластика. А она шептала что-то утешительное, брала меня за руки, гладила меня по голове, целовала в глаза, губы – и так и заснула рядом со мной на узкой койке, не снимая своего нарядного комбинезона.
Вот такая вышла у нас новогодняя ночь…

- Юль, ты выйдешь за меня замуж? Нет, не пугайся, не сейчас, потом…
- Ты это серьёзно, Монахов? Вот правда, серьёзно?
- Кто ж шутит с такими вещами?
- А раз серьёзно – вот потом и поговорим. А сейчас  умывайся, приводи себя в порядок, жду тебя в столовой. Через пятьдесят семь минут корабль на Землю, ещё успеем позавтракать по-человечески и кофе выпить.
- На Землю? Так быстро? Погоди… посадка где, в Королёве?
- Размечтался! На Куру, во Французской Гвиане. Кстати, Шарль в курсе, обещал нас встретить и организовать неделю незабываемого отдыха – всё за счёт Проекта, разумеется. Вот ты, к примеру, когда-нибудь купался в настоящем океане?..