ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Тусклый Шар

I
Константинополь,
…января 1918 г.
Совершенно секретно.

ОПЕРАТИВНЫЙ ПРИКАЗ
На крейсерско-набеговый выход из Дарданелл

Намерение: истребление английских дозорных сил, развёрнутых перед Дарданеллами.
Сведения о неприятеле: В последние несколько дней близ островов Имброс и Тенедос обнаружены дозорные силы неприятеля. В их составе: лёгкий крейсер типа «Джуно», два малых монитора «тип В» и «тип D»), не менее трёх эсминцев, дозорных и посыльных малых судов. Поблизости так же замечено скопление рыболовных пароходов и транспортных судов различного класса. 
Крупные боевые корабли на якорных стоянках в бухте Кузу, на южной оконечности Имброса, и у северного берега Тенедоса. Один дозорный эсминец крейсирует между островами Мавро и южным побережьем острова  Имброс, второй — к северу от бухты Кузу. Замечены сторожевые  корабли возле сетевых бонов, выставленных  между бухтами Кузу и Сувла; в бухте Кефало отмечены транспорты.
Воздушная разведка, произведённая 8 сентября обнаружила  в бухте Мудрос:
Английские корабли — 2 линейных корабля типов „Кинг Джордж“ и „Кинг Эдуард“; 1 крейсер типа „Саффолк“, 1 крейсер типа „Наталь“ , 2 эскадренных миноносца, 1 монитор;
Французские — 1 крейсер типа „Глуар“, 1 плавучий госпиталь, 11 пароходов, 30 малых судов.
Наши вспомогательные морские силы: Подводная лодка UB-66 на пути в Дарданеллы и получила приказание зайти на пост Херзингштанд. UC-23 должна поставить у Мудроса мины и 20 и 21 января занять позицию у Мудросской бухты.
Выполнение:
а) Линейный крейсер «Явуз Султан Селим»  („Гебен“) и лёгкий крейсер «Мидилли» („Бреслау“) 20 января в 3 ч 30 мин. должны находиться у Нагары. При проходе мимо Чанака на крейсера  будут переданы последние сведения. Время прохода через Дарданеллы должен быть выбрано так, чтобы к рассвету крейсера оказались на исходной позиции.
б) Эскадренные миноносцы следуют за «Мидилли» до бухты Морто и образуют у входа в Дарданеллы противолодочный патруль. Они же охраняют возвращающиеся корабли от атак субмарин.
в) Гидропланы оберегают корабли от ударов с воздуха.
г) Дарданнельская крепость приводится в полную боевую готовность.
5. Возвращение всех морских сил: не позднее захода солнца.
6. Радиосвязь и сигнализация до открытия огня разрешаются только в крайнем случае (инструкция пользования радиосвязью — смотри приложение I к данному оперативному приказу).
7. В случае тумана в Дарданеллах операция откладывается. Cмотри приложение II к данному оперативному приказу).
Подпись
Контр-адмирал
Хуберт фон Ребейр-Пашвиц

Из воспоминаний коммандера Хиггинса,
третьего баронета Гарвика.
В 1917-18 гг. командира
HMS «Лизард»
«….в 7.20 утра мы огибали огибал мыс Кефало, оставив по правому борту дрифтер, медленно ползущий вдоль линии сетевых бонов. За мысом знакомо открылась морская гладь, обычно пустая и спокойная. «Лизард» находился возле Имброса и Тенедоса более двух месяцев, и взгляды наши успели вполне привыкнуть к особенностям местного морского пейзажа: чередования береговых линий и открытых пространств, разделяющих острова, но сейчас  её вспарывал острым форштевнем германский лёгкий крейсер «Бреслау», идущий прямо на нас! На миг я не поверил собственным глазам, но тут крейсер отвернул на два румба к осту, и мне стало видно полотнище османского флага, развивающееся у него на корме, и следующий мателотом, в миле за его кормой, длинный, приземистый «Гебен», чудовищно огромный в сравнении со своим спутником. Невероятное, то во что никто из нас не хотел верить, свершилось!
Застучали створки фонаря Ратьера, передавая тревожное сообщение мониторам «Раглан» и М-28 – оба стояли на якорях в бухте Кусу, противник был скрыт от них скалистым  окончанием мыса и команды, не зная о нависшей над ними смертельной угрозе, предавались воскресному отдыху. В эфир полетел сигнал   «Особо срочно. «Вижу «Гебен» и «Бреслау». Я машинально отметил в судовом журнале время передачи – 17.35. Радист доложил, что неприятель препятствует передаче работе своих радиостанций, и нам оставалось лишь надеяться, что на «Лорде Нельсоне» примут наш отчаянный призыв – как и переданные несколькими минутами спустя сведения о курсе и скорости германских боевых кораблей.
Эсминец тем временем оживал, изготавливаясь к неравной схватке. По трапам застучали каблуки матросов, торопящихся занять места на боевых постах, залязгали броневые двери, масляно зачавкали замки орудий, проглатывая снаряды из кранцев первых выстрелов. Корпус задрожал каждой своей заклёпкой на «фулл спиде» - «Лизард набирал скорость, и я скомандовал полтора румба влево, понимая, что сейчас произойдёт. И не ошибся: вдоль бортов обоих неприятельских кораблей пробежали огоньки, и тут же снаряды «Бреслау», глухо проревев над нашим мостиком, подняли столбы воды позади «Лизарда». Перелёт не больше полутора кабельтовых и накрытие по направлению – недаром все говорят, что германские комендоры знают своё дело, увы, куда лучше своих коллег из Королевского Флота!
Сигнальщик отрапортовал о сигналах, переданных фонарями ратьера с мониторов – на них после показавшейся мне бесконечной паузы обратили-таки внимание на накатывающийся из-за мыса вражеский ордер и теперь готовились к бою. У меня отлегло от сердца – к тому же я вспомнил инструкции, полученные от командира отряда эсминцев, коммодора лорда Уиллоуби: «при встрече с превосходящими силами противника не подставляться без крайней необходимости под артиллерийский  огонь, а поддерживать контакт с его силами, сообщая об их передвижениях. Решив, что немцы намерены  под прикрытием берега прорваться к норду, я так же скомандовал довернуть на два румба и дать полный ход, чтобы оказаться впереди и поддерживать контакт. Когда нос «Лизарда» покатился вправо,  я скомандовал радисту передать  на «Лорд Нельсон»: «8.10: «Гебен» и «Бреслау», курс северо-запад, скорость 20 узлов».
Залпы „Бреслау“ тем временем стали ложиться в неприятной близости от нашего борта. Один из пенных столбов, поднятых совсем уж близким падением, окатил расчёт кормового орудия ледяным душем и я, чтобы занять чем-то людей, приказал старшему офицеру отвечать на огонь. Я отдавал, разумеется, себе отчёт, что иной пользы от этого не будет – прицелы наших орудий были рассчитаны всего на семь тысяч ярдов, тогда как дистанция до противника составляла не менее шести миль. Эсминец тем временем завершил поворот, и я с облегчением отметил, что снаряды германского крейсера ложатся у нас за кормой – мы сумели выскочить из смертоносных накрытий! Дабы затруднить вражеским комендорам наведение орудий, я отдал приказ двигаться зигзагом, всякий раз поворачивая к месту падения снарядов предыдущего залпа. Теперь, если не случится какой-нибудь несчастной случайности, мы могли чувствовать себя в некоторой безопасности, что немедленно сказалось на настроении людей – на лицах, минуту назад тревожных, заиграли улыбки, понеслись солёные шуточки по поводу «мазил бошей». Суб-лейтенант Ридженс, отвечающий за наши торпедные аппараты, до того воодушевился, что предложил немедленно повернуть, чтобы занять позицию для торпедного залпа. Однако я, предвидя, что схватка может затянуться на много часов, и нам придётся преследовать неприятеля в темноте (в январе она наступает здесь около четырёх часов пополудни) решил поберечь драгоценные торпеды для вполне возможного  ночного боя...»

…сияние, расползлось неровным лиловым пузырём – и в его глубине  проявился, словно на экране волшебного фонаря город, видимый с высоты птичьего полёта.  Город разделяет надвое река, вся в скорлупках судов; над бесчисленными крышами вьются дымки, сливаясь в сплошную пелену. Через реку перекинуто множество мостов, и самый заметный среди них –высокий, с двухъярусным пролётом между двумя квадратными островерхими башенками. А на берегу высится огромное, сплошь в каменном кружеве, здание, тоже увенчанное двумя башнями: одна с четырьмя остроконечными шпилями, другая с огромным часовым циферблатом.
Оглушительно треснуло, словно в мета-газовом мешке проскочил гальванический разряд, в ноздри ударил резкий, свежий, как после грозы запах, мириады электрических мурашей пробежались по всему телу, когтя кожу. Лиловый пузырь гулко схлопнулся, унося с собой и видение города и корабль къяррэ….
Алекс помотал головой, отгоняя воспоминание прочь. То, что происходит сейчас чрезвычайно напоминает эти недавние события – только стоят они не во внутреннем дворике древнего города, а в подземной зале. Он сам, профессор Смольский и фон Зеггерс – коренастый, со сложенными на груди руками, в неизменной пилотской кожанке и с кобурой люгера на поясе. Четвёртый сидит на четвереньках – это магистр Фламберг, колдующий над своей «орбиталью». И пузырь посреди зала в точности такой, как в тот раз, разве что, поменьше…
Изображение в пузыре было настолько чётким, что создавалось впечатление, что это никакой, а странное сферическое окно, открывшееся в иной мир. И это окно колышется, отзываясь на металлические щелчки лимбов орбитали, пульсацию клубка разноцветных лент в её сердцевине. Фламберг чуть подправил бронзовый ползунок на внешнем лимбе – картинка в пузыре на миг подёрнулась дымкой, но почти сразу вернулась к первоначальной чёткости – и  удовлетворённо потёр руки.
- Готово, герр профессор! Теперь мы сможем наблюдать за кораблём къяррэ, куда бы он ни направился.
- А почему самого корабля къяррэ не видно? – спросил фон Зеггерс.
- Приборы настроены таким образом, что мы видим происходящее как бы с его борта.
- Поверить не могу… как вы сумели этого добиться, коллега? - профессор Смольский не скрывал восхищения.
- Я ведь говорил вам, герр профессор, что къяррэ побросали в здешних подземельях уйму разных полезных приспособлений. – ответил Фламберг, и немцу нам миг показалось, что в голосе магистра промелькнула едва заметная снисходительная нотка. – Уж не знаю, почему они не заинтересовались этими сокровищами – видимо, как я и говорил, их интересовало не столько наследие строителей древнего города, сколько скрытый глубоко под холмом, где он стоит, мощнейший природный концентратор ТриЭс. Позволю себе напомнить, что нечто подобное предполагал ещё инрийский учёный К'Нарр, мой бывший наставник в Имперском Технологическом училище. Как вы знаете, недавно я встретил его – когда оказался в плену, на борту инрийского «облачника» – тогда-то К'Нарр и поделился со мной этими соображениями. А я, в свою очередь, получив в руки и эти артефакты, и доступ к таинственному концентратору ТриЭс, сумел правильно ими воспользоваться.
- Но всё равно – настолько точно настроить незнакомые, в сущности, вам устройства для того, чтобы следить за къяррэ, перемещающимися в другом мире! - профессор покачал головой. – Как хотите, коллега я не могу уложить это в голове.  Воображение отказывает…
- Мне – всем нам, если уж на то пошло, - исключительно повезло, профессор. В момент, когда корабль къяррэ открыл меж-мировой портал, чтобы уйти на ту сторону…
- Бежать, вы хотели сказать. – заявил фон Зеггерс. – Чёртовы твари, кем бы они ни были на самом деле, поняли, что ещё немного, и мы сотрём их в порошок – вот и дали дёру, куда сумели…
- Что ж, возможно и так. – Фламберг покосился на бравого воздухоплавателя с неудовольствием. Хотя я склонен полагать, что им вовсе не было дела до нападения. Они послали отражать его свои служебные устройства – тех самых алых «амёб»,  которых вы изничтожили, расчищая дорогу в город, -  а сами готовились к открытию портала.  И то, что мы оказались этому свидетелями – не более чем счастливое совпадение. Счастливое для нас, разумеется, - пояснил он, увидав недоумённую гримасу фон Зеггерса. – Ведь не случись его – я бы не смог сохранить в «орбитали» отпечаток корабля къяррэ, и мы были бы лишены этой возможности.
И он указал на картинку в пузыре.
- Я не понимаю, куда несёт этих къяррэ. – буркнул воздухоплавателей. – Вышли из своего портала над Лондоном, потом пересекли через Ла-Манш и двинулись через всю Европу,  - и не абы как, а следуя почти в точности линии фронта!
- Я слабо разбираюсь в географии Отчего Мира, как некоторые называют вашу, то есть Старую Землю, откуда родом наши предки. – ответил Фламберг. – И уж точно не имею представления о войне, которая по вашим словам там идёт. Могу лишь предположить, что къяррэ, непривычные к самой концепции военных действий на суше, попросту не понимают, что там происходит.
- А на юг их с чего понесло?
- В нашем мире къяррэ обитают где-то в южном полушарии, далеко за экватором. – подумав, ответил Фламберг. – Предположительно, во всяком случае, точных сведений у нас, как вы понимаете, нет. Может, они попросту следуют привычке, своего рода инстинкту своей расы?
- А нападения на самолёты по дороге – зачем им это понадобилось?
- Военные самолёты, вообще летательные аппараты - это нечто им понятное, в отличие от того, что творится внизу. Возможно, они и напали на них, чтобы определить, на что те способны?
- На зуб, значит, решили попробовать? – ухмыльнулся фон Зеггерс. – А корабли-то им на что тогда? Это надо было тащиться сначала через континент, потом через всю Адриатику к Дарданеллам – чтобы вцепиться в какие-то посудины?
- Они ведь тоже военные, не так ли? – ответил вопросом на вопрос Фламберг. – Къяррэ знают, что и мы люди и инри, прямые соперники их собственной расы, воюют на поверхности моря, так что подобный враз им понятен. Считайте – решили, по вашему меткому выражению, «попробовать на зуб» и эти корабли тоже!
- Что ж, пусть попробуют… - пробурчал фон Зеггерс, приближая лицо к пузырю. – Это им не десяток французских этажерок, а крейсера Кайзерлихмарине, закованные в крупповскую броню, с лучшими в мире орудиями на борту! Зубы обломают, медузы летучие…
Германский воздухоплаватель всматривался картинку – морская поверхность, испещрённая ярко-белыми барашками, и по ней скользят, растягивая за собой длинные пенные «усы» корабли – впереди маленький, узкий, покрытый серо-белыми изломанными полосами; следом, параллельным курсом, на значительном отдалении, который опытный глаз воздухоплавателя определил в пять-пять с половиной миль – ещё два. Передний, довольно крупный, по сравнению с первым, нёс четыре высокие трубы, и на полубаке и правом борту  то и дело  мелькали бледно-оранжевые вспышки, после чего море вокруг беглеца вздыбливалось крошечными, едва различимыми султанами белого цвета. Вот три таких султана легли особенно близко к его корме; маленький корабль резко повернул, и следующий залп пропал понапрасну, вспенив воду на большом отдалении от несостоявшейся жертвы. Та же снова изменила курс и сверкнула вспышками выстрелов в ответ – впрочем, фон Зеггерс, как ни старался, не смог разглядеть всплесков от падения снарядов.
Третий корабль, гораздо крупнее двух предыдущих, ворочал длинными стволами, попарно выглядывавшими из пяти плоских огромных башен, и воздухоплаватель обратил внимание, что направлены они отнюдь не в сторону мельтешащего впереди британского эсминца. «А неплохо было бы, накрой они сейчас лимонников полным залпом… - подумалось ему. Небось, от этой мелкоты и щепки на воде не останется, если такой чемодан угодит ему между труб!
Изображение линейного крейсера стало надвигаться, увеличиваясь, и немец вопросительно глянул на Фламберга. Тот развёл руками.
- Я тут ни при чём. Къяррэ зачем-то решили приблизиться к большому кораблю. Посмотрим, дальше наверняка будет интересно…

Из воспоминаний коммандера Хиггинса,
третьего баронета Гарвика.
В 1917-18 гг. командира
HMS «Лизард»
«…Я не беспокоился за мониторы – эти небольшие, но хорошо вооружённые корабли вполне способны постоять за себя. К тому же их низкие, едва видные над водой силуэты сами по себе служат неплохой защитой от вражеский снарядов. И тем сильнее было моё удивление, когда спустя несколько минут я увидел, что бой, в сущности, закончился, едва начавшись. «Бреслау» после нескольких залпов в нашу сторону (видимо, они тоже опасались торпедной атаки) перенёс огонь на «Раглан»; несколькими минутами спустя к нему присоединились и все десять одиннадцатидюймовок «Гебена». Ответный залп «Раглана», два четырнадцатидюймовых снаряда,  лёг далеко за кормой «Бреслау».   М-28 со своей единственным орудием калибром в девять с половиной дюймов тоже вступил в бой – но это уже не могло отсрочить того, что произошло в течение следующих пятнадцати минут.  Третий или четвёртый залп линейного крейсера накрыл «Раглан»; после этого попадания пошли один за другим, после чего монитор с оглушительным грохотом взорвался. «Гебен» после этого перенёс огонь на М-28, тремя залпами превратив храбрый кораблик в костёр; и в этот самый момент в небе, примерно на высоте полумили над германским ордером возникла алая тень. Я вскинул к глазам бинокль, но внимание моё было отвлечено гидропланом «Шорт» - держась футов на сто ниже странного гостя, он широким виражом заходил для бомбометания на «Гебен». Я перевёл бинокль на немецкий крейсер – было отчётливо видно, как разбегаются по своим постам расчёты противоаэропланных орудий, как комендоры крутят штурвалы наводки, задирая стволы к небу. Но всё же первым огонь по воздушным целям – и по гидроплану, и по непривычного вида ярко-красному дирижаблю – открыли зенитчики «Бреслау», и я мысленно поаплодировал их расторопности и великолепной выучке…»

- Смотрите-ка, гидроплан! – рявкнул вдруг фон Зеггерс, отчего стоявший рядом с ним профессор Смольский вздрогнул. – Англичанин, химмельдоннерветтер, поплавковая каракатица, в точности, как «Шорт» этого болвана Инглишби, на котором он протаранил мой L-32!  Только целит он… да, точно, в «Гебен», а къяррэ, похоже, до сих пор не заметил!
Опытный воздухоплаватель оказался прав в первом, но ошибся во втором. Рядом с бортом линейного крейсера выросли всплески от бомб - промахи. Одновременно «Шорт» заложил вираж с набором высоты, а в кокпите забилась огненная бабочка – это стрелок-бомбардир, избавившись от бомбового груза, переключил внимание на идущее наперерез гидроплану алое  чудовище. Часть патронов в пулемётном диске были трассирующими, а потому дымные полосы летели зрителям прямо в лицо – и, несомненно, поражали корабль къяррэ.
- А толку-то…. – пробурчал фон Зеггерс. – Целый корабль – это не «медуза», его твоим сраным «Льюисом», разве что, пощекота…
Договорить он не успел. Перед глазами людей, наблюдавших как бы с мостика «плывунца» къяррэ вспухли одно за другим несколько ватных облачков – изображение в пузыре задёргалось, задрожало.
- Зенитки! – восторженно заорал фон Зеггерс. – Шрапнелями бьют! Молодцы, ребята, всыпьте этой гадине, и англичашке заодно! А то разлетались тут, понимаешь!..
Новая порция разрывов выросла совсем близко, перекрыв обзор; пузырь лихорадочно запульсировал, изображение пошло радужными разводами – и пропало с оглушительным хлопком. Вместе с ним исчез и сам пузырь – лопнул, оставив после себя стойкий запах грозовой свежести. В повисшем в зале молчании раздался стон мучительной боли. Алекс обернулся – Фламберг катался по полу рядом с потускневшей без своей сияюшей «начинки» «орбитали». Скрюченными пальцами обеих рук он вцепился себе в голову,  и тонкие струйки крови стекали из ушей, из ноздрей, и даже из уголков глаз магистра.

Отредактировано Ромей (04-07-2023 16:45:35)

Ладно, всё это осталось в прошлом – а вот что ему делать сейчас?  Перевернуться со спины на бок, попробовать высвободить стянутые верёвкой кисти? Первая же попытка отдалась в повреждённой ноге такой болью, что он едва не потерял снова сознание. А в себя пришёл от восхитительно-ледяной воды, льющейся на лицо, в губы, в полуоткрытый рот. Уилбур сделал несколько судорожных глотков – ему показалось, что он не пил никак не меньше суток, - поперхнулся и закашлялся. Кашель вызвал новый приступ боли в ноге, но его уже можно было терпеть, и лейтенант ограничился стоном.
- Как я могла забыть, что человеки не умеют терпеть боль, даже такую ничтожную? – раздался голос, насмешливый и в то же время звеняще-ледяной. Уилбур сразу его узнал – трудно не узнать голос той, что держала его в плену и использовала, и, увы, не только для этого. Ведь не кто иной, как наездница  Л'Тисс заставила его когда-то помогать в проведении диверсии на борту «Кримхильды» - дирижабля экспедиции профессора Смольского, посланного для изучения Летучих островов в приэкваториальной зоне Теллуса. По странному стечению обстоятельств «Кримхильда» оказалась на том же Летучем  островке, куда упали обломки германского цеппелина L-32, вместе с тем, что осталось от протаранившего его «Шорта» лейтенанта Инглишби – и там же оказалась Л'Тисс, чей инсект был сбит во время налёта инрийского ударного Роя на базу Имперских воздушных сил.  Волею неизвестно каких богов (да и богов ли?) наездница  не разбилась, не сгорела в пламени огнестудня, разливающегося по поверхности воды, не была разорвана свинцовыми струями, которые извергали митральезы человеков – нет, она уцелела, продемонстрировав невероятное, поразительное даже для инри везение. И не просто уцелела, а захватила в плен беднягу Инглишби, которого впоследствии использовала – и как помощника в своих замыслах, и как куклу, игрушку для своих неуёмных страстей, раба-наложника, принуждённого потакать желаниям жестокой госпожи. Увы, не без тайного, тщательно скрываемого от самого себя удовольствия, которое держало пленника в её власти покрепче всяких пут. Но тогда ему удалось вырваться, бежать, освободиться, снова стать человеком – и забыть полный жестокого наслаждения кошмар, которым наполнила его жизнь синекожая наездница.
И вот – снова Л'Тисс, и снова несчастный лейтенант в её руках! Он вспомнил всё и сразу – как пилил из последних сил удерживающие его стропы «спасательного паруса», как едва не лишился сознания от боли, когда при падении острый сук пронзил ему голень, как он копошился, подобно жужелице, пытающейся соскочить с булавки коллекционера-энтомолога… Потом вдруг - визг маховых перепонок инсекта, идущего на посадку, и сквозь застящий сознание туман пробивается жуткое видение: синекожее заострённое лицо, искажённое злобной гримасой. И – глаза,  ярко-алые, без зрачков, без радужек, белков. Глаза къяррэ. Глаза новой Л'Тисс, которая и на этот раз сумела обмануть смерть – возможно, вопреки своему желанию.
- Может, тебя смущает мой новый облик? – Л'Тисс словно угадала его мысли. – Так это зря, скоро ты и сам станешь таким же. А пока – пей, человек Уилбур, тебе надо прийти в себя, и поскорее, чтобы помочь мне сделать… то, что я должна сделать.  А после, когда всё закончится…
Он не мог видеть лица своей мучительницы, но хорошо представил злорадный оскал, острые зубы и пылающие угольки глаз, из-за которых синяя кожа вокруг глазниц должна, наверное, казаться чёрной.
- …а после, когда всё закончится,  я, может статься, захочу вспомнить с тобой кое-что из того, чем мы занимались  на том поганом Летучем островке. Помнишь?
Она издала тихий смешок, от которого у лейтенанта мороз пробежал по коже. Одновременно рука наездницы скользнула вниз, к его паху.
- Вижу, что вспомнил… Вот и хорошо – а сейчас пей, восстанавливай силы, человек. Поверь, они тебе очень скоро понадобятся. 
На этот раз хлынувшая в его горло жидкость была огненно-жгучей. Острый приступ боли скрутил лейтенанта, сознание милостиво отключилось, спасая его от накатывающегося безумия.  Но главное он успел понять, перед тем как провалиться в чёрное небытие: лучше бы ему напороться на тот сук не голенью, а грудью,  животом, пусть даже пахом  -  ведь страдания жужелицы, издыхающей на кончике булавки, не могли быть хуже того, что ожидает его в ближайшем будущем.

Отредактировано Ромей (04-07-2023 16:34:46)

Тоннель тянулся и тянулся, и ничего интересного юным «исследователям не попадалось – всё те же мокрые стены, каменные плиты под ногами, пригнанные настолько точно, что в щелях между ними даже не скапливалась пыль – а должна бы, за столько-то тысячелетий… В какой-то момент Витька заметил, что тоннель постепенно уходит вверх, и подумал, что так они могут, пожалуй, и на поверхность выбраться – разумеется, далеко за пределами Заброшенного города. Он уже давно перестал считать шаги, но всяко получалось, что ребята давно миновали его внешнюю границу, обозначенную подошвой холма, и сейчас над их головами лес. Но если так – куда ведёт тоннель?
О том, чтобы вернуться и продолжить расследование назавтра, никто из них уже не вспоминал – неуёмное любопытство подстёгивало, тащило вперёд, заставляя забыть и о запёкшихся губах и о том, что рот словно наполнен сухим песком.
Тоннель оборвался сразу – упёрся в низкую каменную дверь с высоким, дюйма в два, порогом. Он тоже был сделан из камня, но какого-то другого – чёрный монолитный, без единого шва, брусок уходил в пол и стены. Витька провёл по нему пальцем и почувствовал лёгкий, похожий на гальванический, укол – и испуганно отдёрнул руку. Похожие «укусы» ему уже приходилось испытывать, когда они разбирали находки – помнится, мессир Фламберг объяснил тогда, что это есть признак того, что взятый в руки предмет несёт заряд ТриЭс. А потом посмотрел на Витьку с любопытством, покачал головой и добавил: «да ты, парень, похоже, весьма восприимчив… надо бы заняться тобой – потом, разумеется, когда доберёмся до цивилизованных мест. Может статься, что тебе место не в вашей дремучей Новой Онеге, а в Столице, в Технологическом колледже, где одарённые молодые люди с разных концов Империи знакомятся с премудростями ТриЭс. И тут же посмурнел, вспомнив, что Столица разрушена воздушными бомбардировками инрийских армад, и не факт, что на месте зданий Технологического колледжа есть что-то, кроме груд битого кирпича…

Дверь не поддавалась, сколько не нажимали на неё ребята, сколько ни толкали, сколько не колотили изо всех сил руками и ногами. Витьке даже показалось, что дверь составляет с порогом единое целое, и если бы не тонкая, в волос, щель, которую удалось разглядеть при свете «фонарика» - они бы, наверное, уже оставили это безнадёжное занятие. Но нет, отбив кулаки и пятки о камень, они сменили тактику – стали ощупывать бронзовые бляшки, завитки и пластинки, до того искусно вделанные в дверь, что граница между камнем и металлом не всегда ощущалась пальцами. Сёмка предложил по очереди наживать на эти вставки – а вдруг одна из них окажется кнопкой, отворяющей дверь? Так они и поступили, но результата не добились – ни одно из бронзовых украшений не подалось под нажимом мальчишеских пальцев. Тогда Витька предположил, что возможно, надо нажать на две разные бляшки одновременно, и тогда-то хитрый механизм обязательно сработает – и друзья снова начали елозить пальцами по каменной поверхности.
Продолжалось это ещё с четверть часа и закончилось как-то само собой – в какой-то момент ребята обнаружили, что они просто сидят на полу, привалившись к стене, и разглядывают так и не поддавшуюся преграду. Сёмка выругался под нос (Витька подумал, что услышь его отец от сына такие слова – порки было бы не избежать), поднял фонарик и стал по одной освещать бронзовые украшения, внимательно рассматривая то ли вытравленные, то ли отчеканенные на их поверхности узоры. Они были выполнены тонкими линиями, и чтобы хорошенько разглядеть, Сёмка подносил светящийся конец «фонарика» почти вплотную – от этого бронза приобретала зеленоватый отлив. Витька лениво подумал, что вообще-то это странно – за столько лет, в сыром подземелье бронза должна была покрыться густым слоем патины, а эта ничего – чистая, тёмно-жёлтая, чуть ли не сияет, как после полировки. Может, это никакая не бронза, а какой-нибудь сплав золота? И в этот момент произошло то, чего они уже перестали ждать.
Очередная завитушка  вдруг вспыхнула золотисто-зелёным ярким светом! Сёмка отшатнулся, уронил фонарик и шлёпнулся на каменный пол – и так и остался сидеть, опершись на отставленные назад руки и разинув в изумлении рот. А неведомый символ продолжал сиять, и от него свечение расползалось по соседним бронзовым бляшкам – и скоро вся дверь уже сияла, как украшенная свечами рождественская ель. Тот, первый значок светился ярче других, притягивая к себе взгляды «исследователей».
- Кх-х-х... – Витька прокашлялся. – Что это, а?
- Не знаю. Просипел Сёмка. – Я только поднёс «фонарик», а оно как загорится!..
Слушай… - Витька наклонился поближе. – А ведь мы  такой знак уже встречали!
- Где?
- Да на ноже твоём, на рукоятке! Давай его сюда, сейчас сравним!
Сёмка торопливо нашарил на камне инрийский клинок (прежде, чем взяться за дверь, он отложил его в сторону, рядом карабином приятеля) и перевернул навершием вверх.
- Так и есть! – торжествующе заявил Витька. – Один в один, словно одна рука вырезала! Ну-ка, дай сюда…
Он осторожно вынул из Сёмкиных пальцев нож и поднёс навершием к узору на двери. Поднёс – и чуть не заорал, таким сильным был на этот раз гальванический «укус» ТриЭс.
- Ну, что там? – с беспокойством спросил Сёмка.
- Сейчас… - он утёр со лба внезапно выступивший пот. – Знаешь, по-моему, рукоятка ножа – что-то вроде ключа к этой двери.
- Ага, а тот инри, с которого мы его сняли, шёл сюда, чтобы выбраться из города? – догадался Сёмка. – А его догнали и убили?
- А может, наоборот – проник в тоннель через эту дверь, запер её за собой и пошёл дальше.
- Может. – кивнул Сёмка. - Так ты пробовать-то будешь? Если боишься – давай я…
- Сам ты боишься! - окрысился Витька. - Посвети лучше, я сейчас…
Мальчику ужасно не хотелось снова тыкать рукояткой в дверь - но нельзя же, чтобы его сочли трусом? Витька глубоко вдохнул и решительно прижал резной чёрный, в багровых прожилках, камень к светящимся завиткам на бронзе.
Несколько секунд ничего не происходило – не последовало даже колючего «укуса», которого он ожидал с замиранием сердца. Потом под монолитным бруском порога что-то звонко щёлкнуло и дверь бесшумно – поразительно бесшумно для такой тяжеленной каменной глыбы! – приотворилась.

Отредактировано Ромей (05-07-2023 13:31:11)