VII
…Повезло? И ещё как! Типичный «рояль в кустах», как в старой, шестидесятых ещё годов, эстрадной миниатюре юмористов Арканова и Горина. В самом деле: если и могли найтись люди, среди которых я мог, если не затеряться, то хотя бы на какое-то, пусть небольшое время, побыть в своей тарелке, не вызывая ненужных вопросов – то это вот такое сборище реконструкторов и энтузиастов парусной истории. На меня обратили внимание, а как же – сначала те трое, что помогали швартовать «Штральзунд», потом подошли ещё несколько человек, и среди них трое или четверо подростков в возрасте от тринадцати до шестнадцати. Дорку рассматривали с благожелательным интересом, кто-то, испросив у меня позволения, полез на палубу и принялся рассматривать ретро-оснастку. Мне жали руку, знакомились - я представился настоящим своим именем, назвавшись Сергеем Баранцевым, двадцати восьми лет. Что, с одной стороны, было и логично – в имевшихся у меня документах значилось именно эти имя и фамилия, - а с другой, если вспомнить, какие даты там указаны…
Удивительно, но никто пока не поинтересовался, откуда я такой красивый взялся, да ещё и на собственном судне? Видимо, тут привыкли, что подобное тянется к подобному, и ретро-посудинка, пусть и изготовленная не с таким тщанием и соблюдением исторических деталей, как стоящий поблизости «ботик Петра», смотрелся здесь вполне органично. Из разговоров и комментариев собравшихся я узнал, что отсюда, с парусной базы «Творческого объединения путешественников "Зюйд-Вест" уже послезавтра отправится на Онежское озеро большой караван, состоящий из десятка ялов и собственно «реконструкционных» судов – для участия в фестивале, о котором извещал висящий на берегу транспарант. Это тоже было мне знакомо - в «той, другой жизни», ещё в конце восьмидесятых я точно так же отбывал с караваном шлюпок по каналу имени Москвы, на Иваньковское водохранилище, где мои друзья проводили со своими подопечными-подростками парусную практику. Помнится, тогда я отправился с ними – помогал возиться со шлюпками, которые, сцепленные бортами по две, тянул маленький тарахтящий дизелем буксирчик, а по вечерам, когда наш караван причаливал для ночёвки, разбивал вместе со всеми лагерь и искренне наслаждался походом.
Здесь планировалось нечто подобное – разве что, буксир был покрупнее, и «подопечных» посудин побольше примерно вдвое. Я выслушал подробные рассказы о программе фестиваля – действительно, задумано с размахом, кроме нас туда должны прийти множество самых разнообразных «исторических» судов из Питера, Петрозаводска и даже Архангельска – и поучаствовал в долгом и детальном обсуждении, какую замечательную игрушку можно было бы сделать из «Штральзунда», решись я приложить к нему руки. Но и так вполне себе ничего - хоть и стилизация, зато снасти «аутентичные», учить молодых управляться с такими – одно удовольствие и сплошная польза делу. Как-то само собой уже подразумевалось, что я не просто случайно заглянул к ним, на реконструкционный огонёк, а собираюсь чуть ли не отправиться вместе с караваном на Онегу. «А то и правда, пошли с нами, Серёг? – предложил кто-то. – Команду мы тебе дадим, из молодых, кто потолковее, научишь их всему!.. А мы подумаем, как включить вас в программу фестиваля – да ты не парься, туда много народу прибывает не с организованными группами, как мы, все давно друг друга знают, и новичками место находится. Так что не сомневайся, и тебе найдётся, прицепим, вон, к каравану, а то и сам за нами пойдёшь, своим ходом…
Я отшучивался – а что оставалось? – в смысле «да, здорово, подумаю, только кое-какие дела надо закончить…» От обсуждения возможного моего участия в переходе разговор сам собой перетёк на то, как здорово было бы выкинуть со «Штральзунда» его надёжный, но совершенно не «аутентичный» дизелёк и поставить вместо него маленький паровик – «вот, к примеру, как питерцы сделали со своим колёсным катерком «Русич» работы исторической судоверфи «Полтава» - на загляденье ведь судёнышко получилось, да ты его ещё увидишь, оно тоже на Онегу, на фестиваль придёт…» я говорил, что, конечно. было бы здорово – только где же взять достаточно компактную и пригодную к ремонту паровую машину? Да, отвечали мне, питерцам повезло: отыскали на какой-то свалке паровичок ещё тридцатых годов прошлого века (я с запозданием сообразил, что речь идёт не о девятнадцатом столетии, а о двадцатом), и чуть ли не два года восстанавливали его и реставрировали - причём гребные колёса и арки-кожуха пришлось проектировать и изготавливать самим, с нуля…
В-общем, информация, в том числе и та, что была мне остро необходима сейчас, обрушилась на меня даже не рекой – лавиной, водопадом, и я уже стал прикидывать, как бы перевести разговор в какую-нибудь более разумную форму, скажем, предложить перекусить- когда заметил подходящего к нашей группе мужчину – лет пятидесяти пяти-шестидесяти, невысокого, сухощавого в кителе и синей капитанской фуражке.
Перед ним уважительно расступались, здоровались, кто-то начал говорить что мол, смотрите, какой у нас новый спутник…», и я уже подобрался внутренне, ожидая неизбежных расспросов, а то и ненавязчивой просьбы показать документы, как вдруг...
- Простите, а мы с вами не могли встречаться раньше? Скажем, на каком-то фестивалей? Где-то я вас уже видел…. Сергей, верно?
Он тряс мою руку, поданную чисто машинально, а я усиленно боролся с нахлынувшем на меня чувством от которого колени сделались ватными а перед глазами всё поплыло от мгновенного головокружения – не хуже, чем в тот момент, как я спрыгнул с борта «Штральзунда» на долгопрудненский берег.
Я узнал его, сразу узнал, хотя с тех пор, как мы встречались в прошлый раз, для него прошло не меньше тридцати лет, целая жизнь. А я сам, наверное, остался в его памяти ровесником, таким же, как он - молодым, двадцативосьмилетним, весёлым энтузиастом, охотно впитывающим непростую шлюпочную науку, поющим под гитару у костра туристические песни и пространно рассуждающим о морской истории. А мальчишки и девчонки его клуба смотрят через огонь и заворожённо слушают рассказы о винтовых клиперах, фрегатах парусных шлюпах русских мореплавателей далёкого девятнадцатого века, дошедших до самой Антарктиды…
Володя, похоже, так и остался верен тому делу, которое выбрал для себя ещё в восьмидесятых. Он учил московских подростков морскому делу, сумел как-то провести свой клуб через непростые (это я уже успел понять из мелких оговорок моих собеседников) три десятка лет, ни разу, не спустив паруса, ни в прямом, ни в переносном смысле. Давным-давно выросли и разменяли свои сорокалетия те из его воспитанников, которых я помнил по парусным походам и занятиям где-то на Юго-Западе. Там, в двух старых гаражах на заднем дворе московской школы хранились поставленные на кильблоки шлюпки, в тесном подвальчике, на самодельных, старательно обструганных мальчишескими руками полках стояли старые шлюпочные компасы, латунные секстаны, любовно изготовленные модели парусников из пластиковых наборов московского «Огонька». Стены были увешаны вырезанными из журналов и заграничных календарей репродукциями морских карт, изображениями старинных судов и дощечками с образцами морских узлов, с которыми мы, помнится, проводили занятия по основам такелажа. Когда кто-то из окружающих реконструкторов назвал моё имя, и Володя удивлённо уставился на меня. Секундой позже, прежде чем я успел сообразить, как следует реагировать, в его глазах мелькнуло узнавание.
- Простите, Сергей, а кем вы приходитесь Сергею Баранцеву? Я знал его ещё в конце восьмидесятых, довольно близко…
…А что мне, кажите на милость, оставалось?..
- Я его сын. – ответил я, и по окружающей нас толпе реконструкторов пронёсся вздох удивления. – А вы ведь Музалёв, Владимир… простите, не знаю, как по отчеству?..
- Анатольевич. – машинально ответил он. - Да бросьте, какие ещё отчества… Так вы, что же, от него обо мне знаете?
- Видел на фотографиях с отцовском альбоме – вы там вместе с ним фотографировались на Волге, во время парусного похода на таких же ялах. – я кивком указал на теснящиеся у пирса шлюпки. – Может, и не на Волге, впрочем, я не уверен – мать рассказывала что-то такое…
- Да, хорошие были времена… - он улыбнулся, и вместе с ним заулыбались двое мальчишек и девчонка, стоящие рядом. А я вот, как видите, всё ещё со своими охламонами, под парусами!
Я и это вспомнил, конечно – да особо и память-то напрягать не пришлось, поскольку для меня с тех пор, как я узнал что в тогдашнем ещё «Зюйд-Весте» этот шутливый статус торжественно присваивался новичкам, прошедшим первую парусную практику. Крепки, значит, традиции – собственно, оно и не могло быть иначе, раз клуб пережил без малого треть века и, похоже, загибаться не собирается.
Я слышал, что Серёга – в смысле, ваш отец, конечно, - пропал где-то на Белом море? – Спросил он, деликатно понизив голос.
- Да, в девяносто четвёртом. – кивнул я, наскоро прикинув, сколько времени прошло с нашей последней встречи до «рокового» для Сергея Баранцева-старшего лета девяносто четвёртого. - Я ведь его живым не помню, сколько мне тогда было – меньше года. Только по маминым рассказам…
- А кто ваша матушка? – осведомился Володя. – Может, я тоже её знал? Она с ним в походы не ходила, не знаете?
Вопрос был опасным. Я, конечно, не забыл девушек из педагогического студенческого отряда, которые принимали самое живое участие в тогдашних наших мероприятиях. С кем-то из них у меня намечались романтические отношения, с одной дело едва не дошло до ЗАГСа – но называть сейчас любое конкретное имя было бы, мягко говоря, раскованно. Я ведь не знал, как сложились их жизни после моего исчезновения – а что, если мой собеседник, наоборот, в курсе и я ляпну что-то, не соответствующее реальности? Я откашлялся, выигрывая секунды, чтобы сочинить ответ поубедительнее, и тут стоящий в конце пристани чёрно-белый буксир дважды квакнул гудком. Володя Музалёв вытянул шею, разглядывая через головы окружавших нас парней и девушек, что там произошло.
- Вы простите, Сергей, у меня сейчас срочное дело. – торопливо заговорил он. – Давайте сделаем так: сейчас я буду немного занят, вы тут осмотритесь, ребята вас покормят – а ближе к вечеру, заходите в штабной домик, поговорим подробнее? Если вы действительно собираетесь с нами на фестиваль – рад, очень рад, обсудим, всё решим…
И заторопился к буксиру, крепко стиснув на прощание мою ладонь, и оставив меня гадать: «и когда же я успел согласиться на участие в этом их мероприятии?..»
Некоторое время я бродил по территории базы, делая вид, что рассматривал шлюпки и суда. Постоял возле парочки парней, довольно ловко управляющихся с длинными каролингскими мечами и богато украшенными щитами, позавидовал им – по сравнению с реконструкторами-средневековщиками, вместе с которыми мне пришлось в прошлом году побывать сначала на историческом празднике в только что построенном в Москве «Сетуньском Стане», а потом и в Белгороде, на проводившемся там рыцарском турнире, они в своих костюмах, оружием и доспехах (ребята не стали вооружаться по полной, ограничившись лишь отдельными элементами) выглядели, как звёзды высокобюджетной голливудской постановки – да и с клинками своим обращались ловко и умело, в наше время о таком можно было лишь мечтать.
Но на самом в деле, меня интересовали отнюдь не эти замечательные проявлений реконструкционной и парусно-исторической культуры, а предметы бытовые, повседневные – и, тем не менее, каждый раз вгоняющие меня в ступор. Например, я уселся на дно перевёрнутой шлюпки рядом с парочкой тринадцатилетних музалёвских «охламонов» и с четверть часа наблюдал, как они увлечённо тыкают пальцами в тонкие стеклянные пластинки размером побольше ладони, обмениваясь при этом фразами, из которых я ухитрялся понять лишь отдельные слова. На пластинках при этом появлялись и стремительно меняли друг друга какие-то малопонятные значки, картинки, потом возникали фрагменты удивительно чётких видеозаписей, звучали обрывки музыки, как правило – совершенно непривычной для моего слуха. Потом одна из пластинок издала мелодичную трель, а мультик на ней сменился короткой надписью вроде «Лёшка М» и два кружочка – красный и зелёный. «Охламон» провёл по ним пальцем, целя в зелёный кружок и заговорил в пластинку, а та стала отвечать - довольно громко, как дорогой телефонный аппарат, поставленный на громкую связь. Причём вместо надписи и кружочков на пластинке появилась физиономия собеседника, и по ракурсу можно было понять, что тот держит в руках такую же, или очень похожую пластинку и тоже смотрит и говорит прямо в неё.
Да это же средство связи, с опозданием сообразил я. И не абы что, а самый настоящий видеофон, о которых из фантастов не писал, кажется, только ленивый, далёкий и невероятно продвинутый потомок аппаратов сотовой связи, появившихся в последнее время и у нас. Причём устройство это, похоже, выполняет массу других функций: скажем, позволяет просматривать видеозаписи, играть в какие-то мудрёные игры с фантастически качественной графикой, слушать музыку. А так же, выполняет роль то ли карманного электронного справочника, то ли терминала для подключения в некоему «Всепланетному Информаторию», так же излюбленному литераторами-футуровидцами – кое-что из того, что я успел подглядеть через плечо у пацанвы, а так же отдельные реплики типа «глянь, сколько там по каналу Москвы в километрах винтить до Волги», или «Какую на послезавтра обещают погоду»? недвусмысленно на это указывало. Из известных в наше время аналогов я смог назвать разве что широко известную в очень узких кругах сеть ФИДО, да полумифический ИНТЕРНЕТ, о котором пару раз читал в журнале "Знание-Сила"...
Н-да, вот я и в будущем, мелькнуло в голове, и я торопливо отодвинулся от «охламонов», изо всех сил сдерживая себя от того, чтобы засыпать их вопросами. С этим вообще придётся быть очень, очень осторожным – попросту, чтобы не выглядеть подозрительно и глупо даже в таком неожиданно доброжелательном ко мне сообществе. А значит – слушать, ухватывать крупицы информации и тщиться уложить их в некое единое подобие общей картины – без малейшей гарантии того, что с самого начала понимаешь что-то совсем не так и делаешь неверные выводы…
- Серёг, Баранцев, ты там где? – я встал и огляделся – мне махал рукой один из тех парней, что помогали мне швартовать «Штральзунд». – Обед готов, иди сюда, а то остывает! Мы тебе тут местечко сберегли!
Рядом с ним сидел «преображенец» - он где-то оставил свою треуголку, парик, и кафтан, а белую солдатскую полотняную рубаху небрежно выпустил поверх шаровар
Я хотел, было ответить, что особо-то есть и не хочу, но вовремя прикусил язык: во-первых, за едой можно совершено мотивированно не говорить ни слова а наоборот, впитывать обеими ушами разговоры сотрапезников, а во-вторых – на столбе, в конце общего стола, на привинченном к крашеному в зелёный цвет столбу висел большой, непривычно плоский телевизор – и, судя по мелькнувшей на экране заставке, как раз передавали новости. Упускать такую возможность глупо, тем более что и живот мало-мало подводит от голода. Когда в последний раз закидывал что-то в рот, неужели ещё в Зурбагане? То-то же, нельзя так издеваться над собственным организмом!
Я встал со шлюпки и направился к навесу, под котором выстроились обеденные столы со скамьями – самые обыкновенные, из обструганных досок на самодельных, вкопанных в землю козлах. Столовая постепенно наполнялась людьми – вот и хорошо, вот и славно, попробуем одновременно утолить голод телесный и информационный.
…Утолил, как же! Нет, и гречка с прожаренным лучком, морковкой и тушняком, довольно качественным, не чета пресловутой «Великой Стене», была хороша, и чай заварили годно, до красноты – здешние дежурные по кухне знали своё дело. И информации и необычной формы очень большого, плоского, даже, кажется, немного вогнутого телеэкрана на меня вывалилось столько, что…
В общем, то, что я не давился куском на каждой второй фразе, несущейся из невидимых динамиков и, особо, при комментариях моих сотрапезников, я воспринимаю, как незаслуженное везение. А может, и давился – кажется, пару раз я-таки закашлялся и меня дружески похлопали по спине…
Не буду перечислять, от каких новостей меня просто загнало в ступор (о чём это, они, а? Я и слов-то таких не знаю: что за ЛГБТ-плюс и кто такие трансгендры?), какие ввергли в тяжкое недоумение (Китай? Самая мощная экономика мира? Вытесняет с мирового рынка европейского и японского производства электромобили и некие таинственные «гибриды»?) - а какие пришибли не хуже пресловутого пыльного мешка (Война? С хохлами, с бандеровцами и некими загадочными «укронацистами»? Вы чё, обкурились тут все?), заставив не до конца проглоченный кусок встать поперёк спазматически сокращающегося горла.
Вот честно: найдись в этот самый на столе пресловутый «Рояль» - не посмотрел бы на то, что вокруг полно малолеток, которым никак не следует подавать подобный пример, и опрокинул бы сразу полный стакан. Они тут, на общем столе, не стеклянные, и даже не жестяные кружки, а тонкостенные, пластиковые – и, скорее всего, даже не почувствовал огненной волны, прокатившейся по пищеводу. И первым порывом, когда я бормоча что-то невнятное и извиняясь неизвестно за что, выбрался из-за стола и на подгибающихся ногах направился к «Штральзунду», было именно добраться до початой бутыли и хоть так попробовать привести свой внутренний мир в некое подобие гармонии в миром внешним. Потому как – ну нельзя же глушить человека вот так, в лоб, без предупреждения, как глушили когда-то на бойнях быков ударом деревянной кувалдой между рогов…
Что меня удержало? Да наверное всё та же пацанва, которые так и сидели на своём перевёрнутом и уже изрядно нагревшемся под летним жарким солнцем яле и всё ёрзали пальцами по пластинка-видеофон. Я на секунду представил, как вылезу ближе к вечеру из каютки опухший, с отросшей щетиной и крупно обозначенным на физиономии вопросом, адресованным окружающей меня реальности: «За что это со мной так, а?» - ожившая иллюстрация к книжонке любимых мной «Митьков». Постаю, раскачиваясь, издам икотный рык, нашарю на банке то ли флягу с водой, то ли не до конца ещё опустошённую бутыль - а эти самые мальчишки и девчонки будут глядеть на выбравшееся на вечерний ветерок похмельное чудо-юдо и наверняка не испытают ничего, кроме недоумения и плохо скрываемого отвращения. После чего мне останется лишь обвести окружающий пейзаж мутным взглядом, распустить дрожащими (а как иначе?) пальцами швартовые узлы и на остатках солярки ковылять от этого берега подальше, малодушно надеясь что по дороге я непременно угожу под величаво следующий по судовому ходу сухогруз, и на этом все непонятки закончатся – причём сразу и насовсем.
Нет. Не хочу. Не потому, что не тянет (тянет-тянет, и ещё как!), а потому что успею. Я присел на другую лодку – полусгнившую дощатую «Кефаль», валявшуюся здесь, судя по проросшим сквозь дырявые борта жиденьким кустика, уже не первый год, унял, как мог, дрожь в конечностях, сделал три глубоких вдоха-выдоха и решительно поднялся на негнущиеся ноги.
Буксир я опознал сразу – тип «Ярославец», сходивший со стапелей разных судостроительных заводов по всему Союзу с начала пятидесятых и до восьмидесятых годов. Они бегали по всем речным, озёрным, а случалось, и по морским акваториям страны от Баренцева моря до Каспия в вариантах малых буксиров, лоцманских и водолазных ботов, обстановщиков судового хода, спасателей, разъездных и всяких иных-прочих катеров. Десять-пятнадцать тонн груза в кормовом тесноватом трюме, до двенадцати человек пассажиров – впрочем, если припрёт, можно впихнуть и двадцать… Этот, судя по установленной на корме лебёдке, относился к проекту Р-376У: одновинтовой, с седловатой палубой, ходовой рубкой, надстройкой, капом над машинным отделением. Возле откинутых вверх створок трюмного люка возились трое человек, подавая в трюм картонные коробки из сложенной на берегу пирамиды. Ещё с полдюжины – по большей части, музалёвские юные моряки – таскали коробки по дощатым сходням с берега, принимая их из кузова грузовичка «ГАЗель». Неподалёку, на земле аккуратной горкой были сложены большие шлюпочные вёсла – с длинными узкими лопастями и массивными вальками, - а так же снятые со шлюпок мачты и рейки с намотанными на них парусами. Ага, сообразил я, шлюпочный рангоут поедет не на шлюпках, а тут же, на буксире – крепко увязанным и закреплённым поверх задраенных трюмных люков. Что ж, дело знакомое – мы и сами так делали, когда таскались за такими вот «Ярославцами» длинными, в четыре пары, сцепками ялов, в точности таких, что стоят сейчас у пирса и ждут своего часа. Но этот раз, прикинул я, караван получится куда как подлиннее – ладьи, казачья «чайка», «ботик Петра» все, как один, лишены вспомогательных движков, а значит, их тоже придётся тащить на буксире… Чтобы справиться с таким громоздким и неуклюжим «хвостом» нужен настоящий мастер своего дела – и всё равно на концевые шлюпки лучше бы посадить рулевых, готовых корректировать движение – особенно, на крутых изгибах фарватера. А ведь есть ещё шлюзы, прохождение которых превращается в непростое приключение. Или они намерены буксировать шлюпки вместе с экипажами? Дело хорошее, конечно, но в прежние времена такие фокусы были настрого запрещены. Может, с тех пор правила изменились?
Погрузка провианта (подойдя поближе, я обнаружил, что коробки доверху набиты банками тушняка, сгущёнки, пластиковыми бутылями с растительным маслом и целлофановыми пакетами с вермишелью и разнообразными крупами) велась со сходней, перекинутых с берега на корму – по сути, три доски, скреплённые поперечными брусками, отчаянно скрипящие под босыми пятками малолетних грузчиков. Ближе к носу красовался настоящий трап – металлический, с верёвочными леерами и тщательно выскобленным деревянным настилом, крашеный в шаровый цвет, как и борта «буксира». Я постоял рядом с трапом минуты две, и когда из рубки появилась чья-то физиономия, показал жестом, что намерен подняться на борт – «не возражаете, господа мореходы?» Ответный взмах руки обозначил приглашение – «заходи, чего уж там…» - и я бодро затопал по трапу вверх, про себя жалея, что не догадался разуться, чтобы ощутить под ногами гладкие, нагретые солнцем доски палубного настила.
…Ну что, начинаем знакомиться с новым миром?..
Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
