Cherdak13, про еду там будут еще эпизоды.

Продолжение

С этого дня Шатнуа заметил, что в полку что-то изменилось, и даже примкнувшие к нему в дороге наемники смотрели на полковника де Саше, как истинно верующие на посланца небес. С такими настроениями юнец мог очертя голову захватить Совет Восемнадцати и, наподобие кондотьеров прошлых веков, провозгласить в Генте свою власть, но вместо этого продолжал честно выполнять свой долг. Предложил магистратам созвать ополчение и принялся усердно его обучать. Шесты вместо пик выглядели смешно, но почему-то, глядя на решительных горожан, Шатнуа не спешил смеяться.
Сначала в ополчение потянулись мальчишки, не старше самого Саше, а потом пришли и почтенные мастера. Еще через некоторое время появилось оружие. Когда через пару месяцев пики в руках горожан стали выглядеть как пики, а не метлы, Александр понял, что, как и в Турени, жизнь в Генте все больше входит в привычную колею. Да, Гент был огромен и ничем не уступал Парижу, но ведь и Турень не была скромной деревушкой.
Учения, отчеты перед Советом Восемнадцати, краткие беседы с Шатнуа проходили привычно и плодотворно. Александр занимался людьми, Шатнуа мастерскими, и таким образом вынужденный союз двух офицеров приносил добрые плоды. Правда, когда однажды капитан попытался в цветах и красках поведать полковнику об особенностях литья пушек, Александр поинтересовался, не спутал ли Шатнуа, с кем говорит. «Принц Релинген, несомненно, придет в восторг от вашего рассказа и обязательно решит провести какой-нибудь эксперимент, но мне пока достаточно, чтобы стволы не разрывало при стрельбе. Впрочем, в одном вы правы. Это сейчас нам хватит одного калибра, а потом все же понадобятся три».
Отмахнувшись таким образом от капитана, Александр вынужден был признать, что, увлекшись артиллерией, Жорж и правда мог бы уставить пушками весь Лош и даже соорудить игрушечную пушку размером с кошку, водрузить ее на стол и стрелять из нее настоящими ядрами на радость детворе. На мгновение он даже пожалел, что не сможет вместе с Филиппом и Арманом полюбоваться на это зрелище, но работы было много, времени на сожаления мало, да и Жорж был занят не артиллерией, а медициной, так что полковник выбросил из головы посторонние мысли и вернулся к делам.
Временами для достижения цели требовалось произносить пылкие речи, временами  достаточно было сказать пару фраз. На возмущенную филиппику магистратов, что ополченцы слишком много едят, Александр поинтересовался, не собираются ли они тогда кормить испанцев. «Испанцы обходятся дороже», — внушительно подвел итог он. Возразить на это было нечего, и магистраты вынуждены были проглотить негодование.
А еще Александр принялся изучать соглашения, которые заключали Гент и Фландрия. Главным из них был Союз в Утрехте, но хотя со времени подписания договора прошло уже полтора года, Низинные земли, по мнению Александра, по-прежнему оставались дурно сшитым лоскутным одеялом, которое рвалось при любом неосторожном движении. Единая оборона, единые налоги, единая политика — все это существовало в основном на бумаге. Еще большее удивление вызывал тот факт, что составил этот документ вовсе не Вильгельм Оранский, а его младший брат, а Вильгельм тянул до последнего, не слишком стремясь поставить на соглашении подпись.
Разгадку подобной осторожности полковник нашел среди других документов провинции и с некоторой печалью вынужден был признать, что принцесса Блуасская сказала правду — Артуа поддержало другую сторону. И все же, утешал себя полковник, в вечно меняющихся настроениях провинций все могло измениться к лучшему, и, значит, стоило самым тщательным образом собираться сведения о происходящем и искать союзников.
И тут молодой полковник с удивлением выяснил, что без разрешения Совета Восемнадцати не может покинуть Гент.
Конечно, никто не закрывал перед ним ворота, как мог бы сделать наихристианнейший король Генрих Третий. И не требовал от него отдать шпагу. Просто довольные его трудами господа из Совета Восемнадцати не на шутку встревожились, а не поддастся ли молодой полковник искушению и не предпочтет ли более выгодный контракт. Вызванный в ратушу на перезаключение договора о найме, Александр обнаружил, что ему вдвое повысили жалованье, но при этом запретили без специального разрешения покидать Гент.
— Запомните, молодой человек, попытка оставить Гент без нашего дозволения будет рассматриваться как расторжение контракта, — провозгласил глава Совета.
Решив, что слишком недавно живет в Генте, чтобы оспаривать решение магистратов, и, понимая, что без контракта окажется в весьма затруднительном положении, Александр принял требование Совета и подписал новый документ. После чего засел за письма.

Продолжение следует...

Продолжение

Каждый пункт соглашения в Утрехте был изучен Александром с такой тщательностью, что он мог довольно точно представить, что могло привлечь или оттолкнуть от принятия соглашения ту или иную провинцию, тот или иной город. Писем было много, аргументы не повторяли друг друга, время шло, но результата видно не было.
Когда Александр впервые увидел сон на фламандском, то понял, что этот край постепенно принимает его, навевает полузабытые воспоминания о далеких предках, тех, что рождались и умирали на этой земле. Но еще он понял, что зашел в тупик. Тщательно подобранные слова оказывались бесполезными. Статьи Утрехтского Союза не находили отклика. Редкие ответы не давали ничего.
Признав, что письма исчерпали себя, Александр постарался рассортировать переписку. По здравом размышлении он разложил послания по четырем папкам. В первой лежали черновики писем, на которые он так и не получил ответа. Эта папка оказалась самой пухлой. Во второй — вежливые отписки, решительно ничего не значащие, и это папка почти не уступала первой. В третьей были обещания содействия и поддержки при благоприятных условиях, которые наступят, возможно, через месяц, два или три, а, возможно, и никогда. В ней лежало шесть писем. Четвертая папка была пуста.
Приходилось признать, что он не добился ничего.
«Хотя нет, добился», — возразил сам себе полковник. В случае опасности он уже мог оборонять  стены Гента. Смог решить вопрос с пушками, пиками и аркебузами, хотя и признавал, что сделано далеко не все. На его приветствия стали отвечать, и он больше не слышал осуждающего шепота за спиной: «Представляете, сосед, это полковник — самый настоящий папист!», его с Шатнуа доброжелательно встречали в «Трех мухах», и дядюшка Петер почти без ворчания подавал обед — в точно установленное для этого время.
А потом пришло письмо, место которому было определено в четвертой папке. И, что самое удивительное, подписал его Иоганн Нассау — младший брат Молчаливого, граф Дилленбург и Байльштайн, автор Утрехтского Союза.

Продолжение следует... Наверное...

У нас тут на телефон от РСЧС пришло уведомление об опасности атаки БПЛА. А утром около шести был отбой тревоги. На соседний с нами Кстово уже дважды падали беспилотники. Теперь это наша жизнь, пока мы не доведем дело до конца. И надо обязательно довести.

С пушками будут еще проблемы.